Влад Стифин
Рифмовщик
– Вы удачно зашли: сегодня последний день. Закрываемся до весны.
– Да, – ответил он. – Пора, зима на носу.
Он расположился за тем же столом, когда был здесь в последний раз. Попивая мелкими глотками кофе, наблюдал за качающимися на ветру темными, без листьев, деревьями и подумал:
«Эх, зима! Длинная ты у нас. Наступишь, холодом обдашь – где согреться? Забегу к администратору, закажу себе лето ребячье с купаниями, беготней и загаром до облезания кожи на плечах».
– А ваша дама заходила раза два сюда, – произнесла продавщица, когда он собрался уходить. – Спрашивала, как можно вас найти.
– Да? – удивился он.
– Я ей ничего не сказала. Мы своих клиентов без разрешения не отслеживаем и не выдаем.
– Правильно, конечно, – согласился он и спросил: – А что она хотела?
– Не знаю. Хотела узнать, как вас найти, и всё, – ответила продавщица.
Он, попрощавшись, вышел в сумерки и вернулся домой, когда было уже темно.
Ночью его разбудил телефон.
«Опять я забыл отключить его, – подумал он, протягивая руку к трубке. – Может быть, не отвечать – и там успокоятся».
Но вызов – этот противный визг – не утихал.
– Ну наконец-то, где вы пропадаете? – голос в трубке был свеж и возмутительно напорист.
Он включил настольную лампу и посмотрел на часы.
«Двенадцать ночи! Это кто же такой ”умный“ орет мне в трубку?» – подумал он и ответил:
– Алё.
– Не алё, а добрый вечер! – напирал абонент. – Почему вы к нам не заходите? Столько заказов – голова кругом идет.
И только по этой фразе он узнал голос молодого хозяина.
– Сейчас ночь. Двенадцать. Мы могли бы отложить разговор до утра? – ответил он.
– Ни в коем случае! – заволновался хозяин. – Текст нужен к утру.
– Вы сумасшедший, – вырвалось у него, но он тут же поправился. – То есть я хотел сказать, что это нереально. Дайте хотя бы полдня!
– Вы поэт или как…? – снова возопил хозяин. – У вас вся ночь впереди. Великие за ночь целые поэмы писали, а тут всего лишь несколько строк о памперсах! – Он замолчал, ожидая ответа автора.
– Я не в форме, – буркнул автор.
– Нет, нет и нет! – хозяин перешел на крик. – Считайте, что я этого не слышал! Вы на работе и должны всегда быть в форме!
– На работе в двенадцать часов ночи? – возмутился автор.
– Да, именно в двенадцать! В двенадцать самое творчество и начинается! – настаивал хозяин.
– А что, больше исполнителей в окрестностях нет? Перемерли от поэтического напряжения? – пытался сопротивляться автор.
– Предлагаю завершить прения. Спрашиваю в последний раз: беретесь? – зло спросил хозяин.
– Оплата? – спросил автор.
– Коэффициент два с половиной, – ответил хозяин и замолчал в ожидании ответа.
– Хорошо, – согласился автор. – В девять я буду у вас, – и положил трубку.
Несколько минут он лежал не двигаясь, пытаясь дисциплинировать мысли о памперсах. Потом закрыл глаза и медленно начал рифмовать:
Мочимся мы с первых дней:
Кто потише, кто сильней —
Всё зависит от здоровья мочевого пузыря.
Заходите к нам скорее – памперс купите не зря.
Жидкость в нём не протекает,
Деньги трачены – не в счет.
Вы получите удобство,
Без него – наоборот.
Ночью, днем ли – беспокойство
И сплошные вам расстройства,
Мокрота во всех местах,
Постоянный нервный страх.
Памперс будет вашим другом:
Вас нигде он не предаст,
Попрощаетесь с испугом —
Он спокойствие вам даст.
Он записал текст на листе бумаги, еще некоторое время пытался найти рифму к слову «памперс», подумал:
«Вроде бы рифмы восстанавливаются», – и с этой мыслью уснул.
Утром в девять он сидел за приставным столом в кабинете у хозяина и ждал оценки своего памперсного произведения.
Хозяин по мере вчитывания в текст всё более и более хмурился. Минуты через две растерянное лицо его вызвало у автора некоторую жалость к нему и одновременно – опасение возможного последующего взрыва начальственного гнева. Хозяин нервно встал из-за стола, раза два прошелся вдоль окна. Что-то буркнул про себя, кивая на оставленные за окном рвы и ямы, и наконец-то его голос прорезался откуда-то из самых сокровенных глубин сознания:
– Это никуда не годится! Ни-ку-да… – последнее слово он произнес по слогам, как будто вбивал эти звуки во что-то твердое. – Ни-ку-да… – он повторил этот эмоциональный приемчик. – Небось всю ночь продрыхли, а это, – он кинул взгляд на текст, – за пять минут накропали?
Автор молча пожал плечами.
– Вы хоть понимаете, что этот ваш болезненный мочевой пузырь вызывает неприятные ассоциации? А где радость родителей? Где сухая попка ребенка? Где комфорт, наконец?
Автор молча во второй раз пожал плечами и, чуть сгорбившись, опустил голову.
– Вы просто нас зарезали! Просто зарезали наповал! – хозяин посмотрел на часы. – Сейчас, вот сейчас начнутся звонки. Что мы им предоставим? Мочевой пузырь?
Вошла секретарша.
– Они названивают каждые пять минут. Что им сказать?
– Скажите, что автор стоит в пробке.
– Им кто-то сказал, что автор уже здесь, – ответила секретарша.
– Безобразие! – взорвался хозяин. – Немедленно уволить! Немедленно! Кто это сделал? Ренегат паршивый! Выяснили, кто нас предал?
– Выясняем, – спокойно ответила секретарша.
– Вот-вот. Выясните и ко мне срочно.
– А что же мне им ответить? – спросила секретарша.
– Скажите им… – хозяин заметался по кабинету. – Скажите же что-нибудь… Скажите, что у автора диарея, что он внезапно заболел и сидит в туалете.
Секретарша удалилась.
– Всё, хватит эмоций, – хозяин сел за стол. – Будем работать вместе. – Он почесал лоб и выдавил из себя первую строчку:
– В комфорте будет ваш ребенок…
Он повторил несколько раз эту фразу и почти крикнул:
– Не сидите же сиднем! Помогайте!
Автор ожил и произнес:
– В комфорте будет ваш ребенок —
Наш памперс нужен вам с пеленок.
Сухая попка – идеал…
Он задумался, подбирая рифму. Хозяин не выдержал и рявкнул:
– Купите, чёрт бы вас побрал! – и тут же уже примирительно добавил: – Извините, вырвалось. Продолжайте, продолжайте.
Дверь приоткрылась, и испуганная голова секретарши произнесла:
– Сам на связи. По красному. Обеспокоен, – и шепотом добавила: – Будете говорить?
– Да, – раздраженно ответил хозяин и взял трубку. – Да-да. Работаем… Шлифуем текст… Что вы говорите?.. Черновик? Да-да… Мой секретарь продиктует.
Хозяин положил трубку и обратился к секретарше:
– Продиктуйте ему это, только как можно медленнее. Ссылайтесь на непонятный почерк. Там, где мочевой пузырь, пропустите.
Секретарша подхватила листок и скрылась за дверью.
– Всё. Отступать больше некуда. Работайте! – хозяин грозно посмотрел на автора.
Тот заерзал на стуле и скороговоркой изрек:
– Ребенок с попкою сухой —
Мечта родителя любого.
Подскажем выход вам простой:
Пусть памперс будет вам обновой.
– Хорошо, хорошо. Продолжайте, – энергично произнес хозяин.
Автор увел взгляд куда-то в угол кабинета и, чуть раскачиваясь в рифму, прочел:
Наш памперс вам комфорт доставит,
Ребенку вашему – уют,
От плача вечного избавит —
Купите памперс прямо тут!
Хозяин от последней строчки немного поморщился, но усилием воли изобразил на лице доброжелательную улыбку.
– Совсем хорошо! Еще одно усилие, еще один рывок – и мы у цели, а потом будет большой отдых и гонорар. Вперед к успеху! Дерзайте, поэт! – последние несколько слов он произнес торжественно, словно с трибуны большого собрания.
Автор закрыл глаза и нараспев продекламировал:
– В комфорте будет ваш ребенок,
Какое счастье – без пеленок!
Купите памперс здесь, у нас,
Сухая попка – просто класс!
– Великолепно! – обрадованно вскрикнул хозяин. – Ведь можете, когда захотите! Какие же вы вредные, поэты! Какие-то страсти вам нужны для вдохновения? Без стрессов творить не можете! Ну вот… – его слова прервала ворвавшаяся в кабинет секретарша:
– Они берут всё! Говорят, им подходит.
– Что им подходит? – растерянно спросил хозяин.
– Всё-всё, и мочевой пузырь тоже.
– То есть они довольны? – еще не веря ее словам, переспросил хозяин.
– Они говорят, что гениально. Извините, но они настаивали, и я прочла всё.
– Так что, мы здесь зря? – хозяин в недоумении посмотрел на автора.
Секретарша, подражая хозяину, перевела взгляд на автора, а он, скрестив руки на груди, сделал вид, что с любопытством осматривает потолок кабинета, словно впервые попал сюда.
– Спасибо, – сухо произнес хозяин секретарше и добавил: – Вы свободны.
Когда секретарша удалилась, они еще несколько минут сидели молча. Первым заговорил хозяин:
– Сегодня первый день, как не гремят. Разрыли всё. Ходим по жердочкам. Говорят, что так с канавами оставят в зиму.
Автор молча кивнул головой.
– Устали? – сочувственно спросил хозяин.
Автор пожал плечами и, кашлянув, ответил:
– Странно: зачем они разрыли?
– Да, странно, – уныло согласился хозяин и добавил: – Кстати, недельки через три, не раньше, тема одна может появиться.
– Интересно, – произнес автор.
– Что-то о похудании, то есть вечная борьба с излишним весом.
– При помощи таблеток? – спросил автор.
– Наверное, по-разному, – ответил хозяин. – Так что в случае чего будьте готовы заранее.
– Вы опять позвоните в двенадцать ночи? – иронично спросил автор.
– Нет, что вы! Я же предупредил вас заранее.
– Ну да, – согласился автор.
Они снова замолчали, как будто прислушиваясь: не загрохочет ли что-либо там, снаружи?
– Хорошо, будем подводить итоги, – хозяин встал из-за стола.
Автор кивнул головой.
– Итак, первый вариант у нас имеется, – хозяин сосредоточился. – Имеем шестнадцать строк. Умножаем на коэффициент, получаем, – он в уме сосчитал и произнес: – Получаем сорок на двадцать – восемьсот благ. Так вы согласны? – обратился он к автору.
Автор молчал, как будто не услышал хозяина.
– Так как? Восемьсот благ – хорошая сумма. Как договаривались. Вы слышите меня?
– Да, – произнес автор. – Но мы же еще работали. Наработали три куплета по четыре строки, и один куплет из-за вас пошел в брак. Итого: трижды четыре – двенадцать, плюс три строки из брака. Всего пятнадцать строк. Если, как договаривались, то еще… – автор посчитал: – Пятнадцать на двадцать, на два с половиной, получается семьсот пятьдесят благ. Тогда с вас всего тысяча пятьсот пятьдесят благ.
– Ну, это вы уж слишком! – изумился хозяин. – Полторы тысячи за… – он попытался подобрать какое-нибудь пустячное определение и произнес: – За эти рифмочки? Нет, так дела не делаются. Предлагаю эти пятнадцать строк взять без коэффициента, по двадцать. Итого: плюс триста, да за первые – восемьсот. Всего тысяча сто благ. Это справедливая цена. Тем более что вы работали прямо у меня в кабинете – так сказать, под моим патронажем. Я понимаю: вы творец, но чувство меры мы же должны иметь! Текст в корзину – для меня в убыток.
Автор покачал головой и тактично заметил:
– Раз вы считаете мою дополнительную работу под вашим патронажем, тогда предлагаю семьсот пятьдесят поделить пополам. Триста семьдесят пять благ вам, остальное мне. Тогда с вас всего тысяча сто семьдесят пять, и не будем спорить о каких-то семидесяти пяти благах.
– Чёрт с вами, – подвел итог хозяин. – Завтра в кассе извольте получить. Но это еще не всё. Я обязан вас предупредить, что с пятнадцатого центр меняет форму лицензии. Так что «похудательный» заказ вы еще успеете выполнить, а вот о следующих придется позаботиться. Имейте это в виду.
Автор встал и равнодушно ответил:
– Буду иметь, – и на прощание неожиданно произнес загадочную фразу: – Не стоит торопиться, когда не видно света. Прощайте, – и тихо удалился из кабинета.
Когда он оказался снаружи, уже наступил полдень.
«Где-то надо перекусить и обдумать эту случайную фразу, – подумал он. – Что это на меня нашло? Хотел, наверное, выглядеть чересчур умным».
Город суетился. Предзимье располагало к ускорению всех процессов. Что-то следовало доделать, ранее отложенное из-за городского, ленивого жаркого лета и вялотекущей осени. Что-то успеть начать и закончить до новогодних праздников, к тому же похолодание не давало расслабиться на городских улицах. В такие дни казалось, что время ускорилось, и как-то незаметно быстро и неотвратимо приближался Новый год.
«Зима зимою, а лицензию надо поменять, – от этой мысли ему стало неуютно и противно. – Опять надо идти в этот дурацкий центр или… Никаких “или”, – решил он. – Стиснем зубы и завтра же, не откладывая это дело, в центр».
Поздно ночью его снова разбудил знакомый телефонный визг. Он ответил:
– Алё.
– Ты не спишь, добрый друг? – услышал он в трубке.
– Это кто говорит? – спросонья он плохо соображал.
– Друг, который тоже не спит, – услышал он в ответ.
– Какой друг? – спросил он и пожалел, что ввязался в разговор.
– Ваш незнакомый друг. У вас же мало друзей, раз вы со мной заговорили.
– У меня много друзей, – грубо возразил он.
– Только не бросайте трубку, – незнакомый голос задрожал.
Ему показалось, что человек, там где-то, страдает.
– Я слушаю, – ответил он, а про себя подумал: «Я полный идиот! Неизвестно ради чего я с ним заговорил!»
– Разве вам не хочется иногда кому-нибудь выговориться? – спросил голос.
Он подумал и ответил:
– Иногда хочется, но не ночью.
– Извините, я не хотел, – голос успокоился. – Но с вечера вы единственный, кто мне нормально ответил.
– Что у вас стряслось? – спросил он, желая поскорее закончить разговор.
Голос, усмехнувшись, повторил вопрос:
– Стряслось? Можно сказать и так. Стряслось…
Возникла неожиданная пауза. Он зажег настольную лампу – стрелки на часах совпали ровно на двенадцати.
«Это какая-то мистика,! – подумал он. – Вторая подряд ночь с полуночными сюрпризами!»
– Так что же у вас произошло?
– Я потерял цель, – услышал он в ответ.
– А где вы ее хранили? – спросил он.
– Хранили? – переспросил голос.
– Ну да, хранили, – повторил он. – Я вот недавно потерял вдохновение, два дня искал, еле нашел.
– Вы шутите? – обидчиво спросил голос.
– Нет, – твердо ответил он. – Я действительно его потерял, а потом случайно нашел.
– Вы не поняли меня. Я потерял не вещь. Я потерял… как бы вам это объяснить? – голос задумался. – Я потерял не материальный предмет. Вы понимаете меня?
– Я прекрасно вас понял: вы потеряли цель. Так я и спросил вас: где вы ее хранили?
Голос около минуты молчал.
– Теперь я понял вас. Вы хотели спросить, в каком месте, то есть уголке сознания находилась моя цель?
– Что-то вроде того, – подтвердил он.
– Но разве могу я это знать? Мозг – очень сложная штука. Разве вы знаете, где находится ваше вдохновение?
– Знаю, – ответил он. – По крайней мере, мне точно известно, что там лежит рядом.
– Да? – удивился голос.
– А как же вы думали? Так должно быть у всех, если они… – он хотел сказать «нормальные», но сказал: – Если они думающие люди.
– Вы думаете, что я недумающий? – тревожно спросил голос.
Он ответил:
– Я этого не говорил. Вот, послушайте: у меня рядом с вдохновением лежат эмоции – малые и большие. Я покопался среди них, вытащил самую сильную – глядь, а под ней вдохновение валяется без дела.
Голос молчал.
– Вы замолчали. Почему? – спросил он.
Голос ответил:
– Пытаюсь определиться с сопутствующими цели предметами.
– Что-нибудь нашли?
– Кажется, да…
– И что же, если не секрет?
– Вот, рядом со средствами, трудолюбием, настойчивостью…
– Да, так вы и без меня до цели доберетесь, – ответил он.
– Да, – согласился голос.
– Значит, теперь всё в порядке? – спросил он.
– Я думаю, да, – еще с некоторыми сомнениями ответил голос.
– Тогда до свидания, – сказал он. – Только не спрашивайте себя зачем.
– Обещаю, – сказал голос и добавил: – Спасибо.
Он положил трубку и взглянул на часы. Ночная беседа длилась ровно десять минут. Он снова вспомнил эту странную фразу: «Не стоит торопиться, когда не видно света», – и подумал, что надо ее чуть изменить: «Не стоит торопиться, когда в конце не видно света».
– А что дальше? – спросил он сам себя и ответил: – Дальше надо сменить бланк лицензии. Во что бы то ни стало добить этот поганый центр!
***
А там он ползал по-пластунски с отделением таких же будущих погранцов, и каждый раз сержант заставлял их выровнять цепь, если кто-то вырывался вперед и застывал в пожухлой траве по команде «стой!».
Ему надоело каждый раз подползать вперед на метр-полтора, чтобы быть вровень с передним. При очередном ползанье он рванул вперед и застыл метрах в двух впереди всех остальных. Идея его была проста: нечего было кому-то показывать свою прыть. Пусть теперь выравниваются по нему.
Но сержант не оценил его замысла и скомандовал:
– Рядовой такой-то, выровняться по-пластунски!
Пришлось, тихо поругивая себя, ползти назад к остальным.
Эти «маневры» назывались тактическими занятиями. Когда им объявили в первый раз, что у них будут тактические занятия, он подумал:
«Это хорошо: в классе посидеть за картой местности».
Но он ошибся. Тактика оказалась полевой. Пришлось бегать, ползать, окапываться, занимать рубежи, надевать противогаз и специальную одежду химической защиты. Муторной вещью оказалась эта тактика, и к тому же грязной.
Строевая подготовка – еще ничего: топай, ногу тяни, повороты правильно исполняй и строй соблюдай. Это гораздо легче, чем ползать и окапываться. А самым любимым занятием оказалась стрельба. Он сразу усвоил: стрелять надобно как следует. Для начала им дали стрельнуть из карабина. Он с первого выстрела угодил в ростовую мишень. Ему это понравилось, и навык спокойного, плавного движения указательного пальца правой руки ему пригодился на весь срок службы. В дальнейшем на заставе за стрельбу у него одни отличные оценки получались. Некоторые товарищи считали, что его оружие лучше пристреляно, чем свое, и брали его автомат на стрельбище, как бы «напрокат». За это из благодарности его оружие иногда чистили, а он отдыхал.
А сейчас он полз и думал: «Сколько надо проползти, чтобы стать настоящим солдатом?»
Кто-то из его сотоварищей был другого мнения – считал, что это занятие совершенно бесполезное, потому как, если случится настоящее дело и пули вокруг свистеть будут, поневоле сам, как змея, не поднимая головы, ползать начнешь. Сержант придерживался других установок и тренировал молодежь почти каждый день.
После первых трех выстрелов из карабина им довелось пострелять из автомата. Это совсем другая стрельба. Учили их стрелять короткими очередями – не более двух патронов. Объяснили, что вторая пуля из-за этой штуки – «деривации» – в цель не летит, и получалось, что учили экономной стрельбе. Не все это принимали, считали дурью отсекать спусковым крючком два выстрела, когда можно автомат поставить в режим одиночной стрельбы. Только потом он сам додумал, что в реальном бою некогда думать о переключателе режимов. Там кто первый – тот и победитель.
На заставе стреляли много и по-разному. Ночью тренировались с подсветкой при помощи ракеты и с ночным прицелом.
Днем по разным мишеням стреляли, в том числе по движущимся. Так что после трех лет службы стреляльщик из него получился отличный. После такой практики он с большим недоверием посматривал на кинобоевики, где «асы» стрельбы без прицеливания попадали в мух или еще в какие-то мелкие предметы. Не очень-то этому верилось.
А на втором году службы его автоматом уже никто, кроме него, не пользовался. Молодежь стрелять неплохо научилась, а новые салаги ни у «дедов», ни у «фазанов» автоматы на стрельбище не просили – стеснялись, наверное.
Автомат наш считался одним из лучших в мировом масштабе: безотказный, простой в обращении и стрелял отлично. Ходить с ним на службу было приятно: чувствуешь себя с оружием значительной личностью – и серьезность с ответственностью у вчерашних пацанов появляются. Еще он, автомат, и смелости прибавлял, когда в ночную темень по тропе движешься: видимость паршивая, чуть где хрустнет – останавливаешься, прислушиваешься, какое-то напряжение возникает нервное. А когда автомат рядом, страхи исчезают. Автомат – оружие серьезное, и отношение к нему должно быть уважительное. Это он усвоил с первого знакомства с этим изделием: не любит оружие балаболов разных, которых потом, гораздо позже, вокруг автомата развелось видимо-невидимо. Стреляют как попало и куда попало – одна видимость и никакой серьезности.
А сейчас он учился окапываться, лежа окопчик рыл саперной лопаткой. Дерн отковырял кое-как, заглубился на штык, не больше, огляделся – остальные в том же темпе в земле роются. Сержант по цепочке прохаживается, наблюдает и подсказывает, как действовать надо.
Он дерн вперед уложил аккуратно, щель для стрельбы организовал. Сержант похвалил: молодец, мол, рядовой такой-то! А рядовой чуть было в ответ не крикнул лежа: «Служу, мол…» – но подумал: «Может, лежа так не делают?» – и не ответил.
Новобранцы в первую же неделю военные словечки освоили: «так точно», «никак нет», «разрешите обратиться». У него эта словесная простота как-то с трудом ото рта отскакивала. Что-то некомфортно получалось вместо «нет» «никак нет» произносить. Это неудобство он испытывал до самого конца учебки, и еще многого не понимал. Например, не понимал, зачем погранцу иметь четкий строевой шаг, поэтому когда серьезный седой майор спросил его, желает ли он попасть в школу сержантов, он категорически отказался. Удивленный майор спросил его как-то не по-военному:
– Почему?
Он четко сформулировал ответ:
– Не могу командовать людьми.
Майор махнул рукой и спросил, уже обращаясь на «вы»:
– А куда же вы хотите, рядовой, попасть после учебной роты?
– На заставу, – ответил он.
– Будет тебе застава, – услышал он в ответ.
На заставу их доставили ночью на барже. Поселили – то есть распределили по койкам, – и тревожная радость разлилась в сердце его. Кончилось неудобство учебной роты – жизнь в палатках с утренними пробежками, борьбой с дерном при помощи саперной лопатки, шаганием по размеченным квадратам, – и, как представлялось ему, начиналась новая жизнь – настоящие пограничные будни.
На заставе они, салаги, обнаружили тишину и какой-то домашний уют. В деревянном одноэтажном здании фактически не было огромной казармы. Погранцы размещались в небольших комнатках с печным отоплением. Там, где его поселили, коек всего-то было штук десять, три из которых были заняты спящими, остальные свободны и заправлены по уставу. Утром, проснувшись, он обнаружил ту же картину, только спящие наблюдались уже на других местах. А вечером он пошел в первый свой наряд, и ему сильно повезло: старшим наряда у него оказался «дед», его тезка, и наряд был несложный – секрет, – да и погода осенняя еще не была мокрой и холодной.
А здесь центр лицензирования искусств встретил его скучной тишиной. Он, конечно, понимал, что скучная тишина – это всего лишь его субъективная эмоция: на самом деле в здании полно чиновников и что-то здесь делается, крутится, готовятся бумаги и решаются проблемы творческих людишек, в том числе и таких как он.
В вестибюле успели оборудовать проходную с турникетом, и строгая тетка в полувоенной форме равнодушно следила за входящими. Он дождался, когда возле проходной образовалась пустота, хотел двинуться вперед, но странная робость охватила его, словно кто-то насильно подталкивал его сзади, а в голове мелькнула мысль: может, не ходить туда?
«Вот уж не первый раз иду сюда, а никак не привыкну», – подумал он, заставил себя улыбнуться и бодрым шагом подрулил к тетке.
Он вспомнил, что каждый раз делал одну и ту же ошибку – здоровался и спрашивал, можно ли пройти. Теперь он решил действовать иначе. Он сделал серьезное, почти угрюмое лицо, сделал его сосредоточенным никак не меньше, чем, на мировых проблемах, и, не глядя на тетку, уверенным движением руки повернул турникет.
– Дедуля, вы куда? А пропуск? – услышал он грозный голос тетки.
Не обращая на нее внимания и не замедляя темпа движения, он прошел первое препятствие и энергично поднялся по лестнице на второй этаж. Краем глаза заметил растерянные, суетливые попытки тетки организовать погоню. Она что-то дергала у турникета и явно готовилась броситься за ним. Он не стал испытывать судьбу и стремглав рванул вправо по коридору. Мельком разглядев табличку с надписью «туалет», ворвался туда и спрятался в кабинке. Сердце прыгало в груди, и ему пришлось с минуту восстанавливать нормальное дыхание, затем он услышал торопливые шаги и голоса.
– Фу, это невозможно – так долго совещаться… Ужас!
– Эдак здоровье можно повредить.
В кабинках синхронно хлопнули двери.
– «Усилить работу с клиентами». Ты слышала это? – первый голос вышел из кабинки.
Друг за другом сработали сливы.
– Да, – подтвердил второй голос. – Они думают, что мы сидим без дела.
– Сами же затеяли замену форм.
Кто-то открыл кран. В раковинах зашумела вода.
– Твой вообще… Продлить работу отделов до восьми. Псих ненормальный!
Шум воды прекратился. Он затаился и стоял не шелохнувшись.
– Слава богу! Сократ – голова. А то бы до сих пор сидели!
– Да, умница этот Сократ! Ведь так просто – новые образцы вводить по мере обращения.
Он скорее почувствовал, чем понял, что речь идет о лицензиях, и машинально переступил с ноги на ногу.
– Там кто-то есть, – шепотом произнес один из голосов.
Он почти перестал дышать.
– Тс-с… – прошипел второй голос.
– Кнопка, это ты, что ли?
Он решил стоять насмерть.
– Да ну, никого там нет.
Снаружи ручку его кабинки дернули два раза.
– Закрыто изнутри, – услышал он шепот.
Некоторое время он еще слышал какие-то шорохи, затем хлопнула входная дверь и всё затихло. Минуты две он выждал, тихонько открыл дверь и выскользнул в коридор. Обернувшись, он увидел женский знак, выругался про себя и наобум двинулся по коридору.
Он шел, читал таблички с незнакомыми фамилиями, лихорадочно пытаясь вспомнить, где здесь находится приемная. Ему очень хотелось убедиться в правоте своей догадки: ему не надо менять бланк лицензии, но, даже еще не убедившись в этом, он уже был частично счастлив.
– Ой! – неожиданно из дверей вылетела пожилая дама с круглым веселым лицом. – Ой! – повторила она, случайно загородив ему дорогу. – Ой! А я вас узнала.
Он испуганно отшатнулся от нее.
– Вы поэт… – она назвала его имя. – Мне надо срочно поговорить с вами. – Она оттеснила его к стене и заговорщицки продолжила: – Я пишу. Пишу тайно. Я знаю: только вы сможете мне дать правильный совет!
Он попытался что-то возразить, но было уже поздно: дама, уцепившись пальчиками правой руки за его черную пуговицу на пальто, активно ее покручивала и шепотом продекламировала:
– Осень краски распустила —
Хочет нас порадовать.
Но и лето не забыло
Зеленью поглядывать.
Ей не стоит нас смущать —
Лето будет погибать…
Он начал опасаться за свою пуговицу, но сзади была стена и отступать было некуда. А дама с придыханием шептала следующие строчки:
– Уходить подальше будет —
Осень лето не забудет.
И глядишь – уже зима
Из ветвей глядит сама.
Дама прекратила крутить пуговицу, и он немного успокоился.
– Ну как? – спросила она.
– Хорошо, – сразу ответил он.
– В смысле поэзии? – переспросила дама.
– Во всех смыслах, – ответил он.
– Я имею в виду чувства! – не унималась дама.
– Да, и чувства хорошие, – ответил он и неожиданно спросил: – Вы знаете Сократа?
– Странно. Вы не знаете Сократа? – удивилась дама. – Это такой… Такой древний диссидент. Он там как-то против был… – она хотела еще что-то вспомнить о Сократе, но он перебил ее:
– Простите, я имел в виду вашего, местного Сократа.
– Ой! Это вы про Сократика… Да вот он идет-вышагивает, – и она показала на одинокую фигуру в дальнем конце коридора.
«Мне сегодня везет как никогда», – подумал он и решительно выскользнул из-за дамы.
Сократ не спеша приближался. Лицо его было полно размышлений. Серый невзрачный свитер и слегка помятые темные брюки говорили о том, что «философ» пренебрегает административным аккуратизмом и его следует брать нахрапом, без предварительной подготовки.
Когда «философ» приблизился настолько, что можно было начать маневр, его пронзила обескураживающая мысль: он не знает, как зовут этого Сократа! Он обернулся и, не обнаружив местной поэтессы, остался один на один со странной личностью.
– Скажите: где здесь туалет? – задал он стандартный вопрос, и Сократ положительно на него отреагировал.
Во-первых, он остановился. Это было большой удачей – остановить в административном коридоре местного жителя. Во-вторых, Сократ стал вертеть головой, определяя на местности, где он находится. Заставить административного работника вертеть головой – это суперудача! А в-третьих, Сократ хотя бы мельком обратил внимание на спрашивающего, что является великим достижением посетителя.
– Туалет? – рассеянно повторил вопрос «философ».
– Да, кстати, вы не знаете: надо ли менять лицензию, если она еще не закончилась?
– Лицензию? – переспросил «философ», забыв про туалет. Он наконец-то сосредоточился на посетителе, и лицо его приняло деловой вид. – Лицензию, – «философ» снова повторил это слово и добавил: – Вам надо обратиться в канцелярию. Так, где же у нас канцелярия?
Он с ужасом понял, что, задав вопрос о лицензии, совершил грубейшую ошибку и что сейчас его пошлют.
– Нет-нет, канцелярия мне не нужна, – резко возразил он. – Мне сказали, что вы наилучший знаток тенденций лицензирования в обозримой перспективе. Вас мне рекомендовал профессор… – и он назвал первое пришедшее в голову имя.
«Философ» насторожился. Он, видимо, перебирал в памяти знакомых профессоров и, не найдя произнесенного имени, растерялся, но, не подавая вида, спросил:
– Вас интересуют тенденции рецессионные или стагнирующие?
Посетитель в ответ выпалил:
– И то и другое.
– Вы знаете… Впрочем, что же мы здесь, в коридоре? Может быть, пройдем ко мне?
– С большим удовольствием, – ответил он.
– Покорнейше прошу, – «философ» увлек его за собой. – А, собственно, с кем имею честь…? – Сократ шагал рядом, стараясь держаться несколько сбоку и сзади.
– Литератор… – он назвал свою фамилию и специально добавил: – Редакционная коллегия поручила уточнить кое-какие детали.
– Понимаю, понимаю. Писательский труд сложен и важен, – «философ» размышлял. – Но, я полагаю, и лицензирование творческого процесса – не менее важное занятие и явно сродни литературному поприщу.
– Да, – согласился он. – Поприщ много, и лицензиат креативничать просто обязан и быть всегда в форме.
– Вы совершенно правы, – поддержал эту мысль «философ». Творить добро среди искусств – это великая миссия.
Не прерывая размеренную беседу, они добрались до двери в конце коридора.
– Прошу, – «философ» жестом пригласил его войти.
Малюсенький кабинет Сократа напоминал склад документов, который, как могло показаться, находился в процессе постоянного переезда. Как Сократ ориентировался в этих разрозненных пачках бумаг, понять постороннему человеку было сложно.
«Философ» протиснулся к столу, на котором бумажный хаос вызывал одновременно и удивление, и недоумение, – только в самом центре оставался маленький свободный островок, не заваленный стопками бумаг вперемешку с картонными папками.
