Вероника Соль
Второй
– Кто-нибудь остаëтся? – развëл руками Ян, когда все расселись на диване, креслах, подлокотниках и полу.
Альберт и не подумал отвечать. И как в холодную воду окунулся, когда услышал тихий мелодичный голос Марты:
– Видимо, мне придëтся.
– Че-го? – поразился Ве.
– Наш противник – эфирный маг… – Марта пожала плечами.
– И что? Ты сравниваешь себя с Хадегом?
– С ним никто не сравнится. Поэтому мы можем рассчитывать только на количество. Не думаю, что от меня будет так уж много помощи, но без меня её будет ещё меньше, разве не так?
Раньше, чем кто-либо успел придумать ответ, высказался Бренги:
– Я тоже остаюсь.
Леоф закатил глаза и покачал головой:
– Из-за бабы!
– Какой ещë… – не понял Томар. – Из Шанн-эй?! Но его же эвакуируют!
– Это архимагиня так решила. И она очень удивится, когда услышит, что ей скажут местные.
– В смысле? – Ве даже подпрыгнул на месте. – А если сюда придëт Хадег – как в Верхний Дагсмор! Что они могут сказать?
Бренги вздохнул и стал загибать пальцы:
– Что, может, ещё и не придёт. Что они тут всю жизнь жили, и отцы их жили, и деды, и прадеды. Что у них тут дом, огород, налаженное дело. Что неизвестно, куда их отправят, вряд ли в такой же хороший дом. И ладно если ненадолго, а если здесь всë сгинет, то куда им податься?.. Не все, конечно, кто-то уйдëт. Но семья Далии – нет, я уже знаю.
– Я бы не стал недооценивать архимагиню с Макдуфом, – заметил Ян. – В крайнем случае, они могут и не уговаривать, а просто взять и телепортировать всю деревню.
– Могут, пожалуй. Но какой в этом смысл, если мы проиграем? Тогда Хадег будет везде, и что толку, что я останусь рядом с Далией? Один-то я точно ничего не смогу сделать, только с пафосным хлебалом помереть. Вся надежда на то, что все вместе мы победим.
– Там хоть хлебало оценят напоследок, а здесь им не перед кем светить, – уныло сказал Леоф, явно не рассчитывая ничего изменить. – Булочница же не пойдёт сражаться с тобой плечом к плечу, я надеюсь?
– Сражаться вообще будем в основном не мы, а те, кому это по силам, – скромно напомнил Томар. – Но мы можем немного помочь и действительно хоть чуть-чуть повысить шансы.
– Так ты тоже остаёшься? – спросил Бренги.
– Ну, я вроде бы не хуже вас…
– «Вас»? – Ве переводил взгляд между участниками разговора, всё сильнее щурясь, пока его не осенило: – Леоф?!
– Я с ним, – просто сказал Леоф.
– Ой дура-а-ак… – Ве отчаянно хлопнул себя ладонью по лбу.
– Тебе родители-то разрешат? – спросил Томар.
– Я подумаю, говорить им или нет.
– Ого, ты что же это, живых людей убивать будешь? – не упустил случая Альберт.
– Без крайней надобности – не буду, – проявил великодушие Леоф. – Сказано же, нас не для того позвали.
– А ты, Ве?
– Я не трус!
– Но?.. – подсказал Ян.
– Никаких но, я тоже остаюсь.
Бредовость происходящего набрала такие обороты, что Альберту стало почти весело.
– Ну и вы, понятное дело, тоже? – подначил он Уну и Лотту.
Лотта, не поняв насмешки, испуганно зыркнула на подругу.
– Честно говоря, не уверена, что от меня будет много пользы. Я же больше по травам, остальным особо и не интересовалась…
– Ты не должна оправдываться, – одёрнула её Уна. – Если не хочешь оставаться, просто скажи, что не хочешь, ты тут никому не обязана.
– Да мы только рады будем, если весь балласт свалит! – пришёл в возбуждение Ве. – Бабам на войне не место!
– Какой же ты тупой, это просто невероятно! – Уна картинно всплеснула руками. – При чём тут бабы или не бабы? Ты вообще не слушал? Нужны люди для ухода за ранеными и те, кто будет стоять на шухере. Будешь бегать с воплями: «Госпожа Сорхе, тут сзади кто-то крадётся!», а ты что себе напредставлял?
– И ты в это веришь? – спросил Ян, и Уна, которая никогда за словом в карман не лезла, только моргнула. – Ты помнишь битву на Меррате? Все, кого ты там видела, будут и в этой битве. Если Хадег придёт сюда, осаждать замок, то никто не даст гарантий, что ты не ввяжешься в бой. Да, от студентов не требуется ни на кого нападать – но напасть могут на нас: когда будем стоять на страже или забирать раненых, да хоть бы и прямо в лазарете. И если у Ковена нет лишних людей, это значит, что никакая госпожа Сорхе не сможет прибежать по первому зову, она просто будет в курсе, что на лазарет напали, и решит эту проблему тогда, когда у неё появится свободная минутка.
– Тогда тем более нельзя оставлять медиков без защиты, – совсем сошла с лица перепуганная Лотта.
– Вообще-то, нам сразу сказали, что людей не хватает, – вдруг заговорила Зоя, которая сидела с самого края и до сих пор не выдавала своего присутствия. – То есть, нужно, чтобы остались все, что тут непонятно?
– Ну, я так вижу, все и остаются, – заключил Бренги, хотя Уна с Лоттой ещё перешёптывались. – Ян?
– Куда ж вы без меня, – без особого энтузиазма откликнулся Ян – впрочем, в проявлениях энтузиазма он вообще никогда не был замечен. – Должен же здесь быть хоть кто-то с мозгами.
Эдна так больше с ним и не разговаривала, да что там – не смотрела в его сторону. И он не смог бы ничего с этим поделать, ничего ей объяснить, потому что они и так друг друга поняли. Просто ей не нравятся такие, как он. Жаль – но другим ему не стать. Поэтому новость о том, что третьекурсников в замке скоро не останется, принесла облегчение: он не будет больше видеть Эдну, значит, не будет и повода о ней думать. Думать ему и так есть о ком. Однако ещё оставалась одна вещь, которую он мог сделать для Эдны. Точнее, только вероятность – попытка – призрачный шанс… Но нельзя было не попробовать.
Вдоволь насмотревшись на коридор второго этажа, он шагнул к двери и толкнул её, одновременно небрежно постучав. Дженкинс сидел за учительским столом и поднял на него недовольный взгляд. Но Альберт не за душевным теплом сюда пришёл.
– Вы были в Башне, – сразу начал он, не в силах выдавить из себя: «Добрый день». – У нас у одной студентки забрали туда родственницу. Как вы считаете, есть вероятность, что с ней всё в порядке и можно её вернуть?
– Нет.
Вот так. Вот и поговорили. Только зашёл – и всё, одно слово обрубило надежду на хороший исход и заодно поставило финальную точку в его отношениях с Эдной.
Стоя в нескольких шагах от учительского стола, Альберт не мог – да и не пытался – отвести взгляд от изуродованной руки, лежавшей поверх исписанных листков, она вообще не была похожа на руку, скорее на пожёванную клешню. Наверняка Дженкинсу неприятно, когда на его уродство пялятся, но это ничего страшного – жизнь полна неприятных моментов.
И всё же Альберт должен был сказать кое-что ещё. Не очень-то хотел, но был слишком хорошим человеком, чтобы не сказать.
– Мне очень жаль, что так получилось. Я не собирался никого подставлять. – Он не знал, верит ли Дженкинс в несчастный случай, но, наверное, сейчас, когда они открыто выступили против Хадега, уже незачем продолжать спектакль. А свою порцию нравоучений он давно получил от другого маньяка. – Я не жалею о том, что сделал, но я не хотел, чтобы кого-то наказали.
Ему стоило труда договорить под совершенно непонимающим взглядом – не таким, как при их последнем разговоре, но от воспоминания уже было не удержаться, и он замолчал, сжал зубы и стал ждать, когда Дженкинс докрутит свои шестерёнки в голове и что-нибудь ответит. А это дело небыстрое. И почему под этим идиотически бессмысленным взглядом провалиться хочется Альберту? Разве не должен чувствовать себя дураком тот, кто не догоняет?
Пытка закончилась, когда в бесцветных глазах мелькнул проблеск понимания, Дженкинс чуть дёрнул головой, как будто готовился кивнуть, потом посмотрел уже с каким-то новым выражением и сказал:
– Ты ни при чём.
Альберт на секунду задохнулся, словно получив огненным хлыстом поперёк груди. Да как же он каждый раз это делает?
– А. Ну да. – Он сунул в карманы задрожавшие руки. – Глупость сморозил. Я же вообще не имею никакого значения.
– А ты что, хотел быть виноватым? – удивился Дженкинс.
Уже не первый раз за время разговора он приподнял свою клешню над партой и снова опустил, как будто хотел сложить руки на груди или что-нибудь в этом роде, но на полпути вспоминал, что теперь не может себе этого позволить. Как жук, упавший на спину, дрыгает своими нелепыми лапками.
И этого человека он боялся полжизни, наяву и во сне.
Стыдобища-то какая.
– Не хотел, – сказал Альберт. – Но я этого не боюсь. Если не отрицать свою вину, а признать еë, то еë можно искупить. Хотя бы попытаться. Я много лет считал себя виноватым и наконец понял, что мне нужно делать, только вот вы здесь как раз и ни при чём.
Вот в чём была его ошибка. Он тогда решил, что должен искупить вину перед тем, кто выжил, и долг хотел отдать практически буквально: принести свою силу на оценку – вот, смотрите, что я могу… Потому и получил в ответ унижение. Не этот человек погиб за него – не ему и принимать плату. И долг отдают не так, не одним тщеславным поступком – его отдают всей своей жизнью. Спасая невинных. Убивая – да, если придётся! – тех, кто несёт зло. Не переходя черту, за которой сам становишься злом. Вот и всё – и ему не нужно для того ничьё разрешение.
– А если в этом, – Альберт, не стесняясь, кивнул на забинтованную руку, – моей вины нет, – тем лучше. Значит, я вам ничего не должен.
Так легко стало от этих слов, что захотелось повторить их ещё по меньшей мере трижды, но он всё-таки сдержался.
Свой выход из кабинета он тщательно продумал: развернулся – не резко, обычно, – пошёл к двери, ведь у него не было причин вести себя грубо, потянулся к круглой дверной ручке – а потом собрал все силы, все свои знания и умения, увидел в мельчайших подробностях коридор второго этажа – пыльный пол, грубые стены, свет сквозь бойницу, огрызок карандаша, прибившийся к порогу, – и стал воздухом, разлетелся ветром – и спустя мгновение вновь воплотился, по другую сторону двери, свет из бойницы ударил в глаза.
Получилось. Расстояние всего ничего, но он потом наловчится – он умеет трудиться и быть терпеливым.
***
По чему он не успел соскучиться в Башне, так это по работе. Даже и не думал, что ещë придëтся к ней вернуться – что будет кого и зачем учить… Но Макдуф как обычно, что уж тут говорить.
Ознакомившись с писаниной Дерека, он понял, что программа послана далеко и безвозвратно, да и Макдуф сказал, что цель занятий сейчас – предельно быстро и эффективно научить студентов тому, что может им пригодиться в бою. То есть, он теперь сам должен придумать, что давать на уроке, ну охренеть. И чему их можно быстро научить из того, что может пригодиться? Он вспомнил последнюю тренировку перед Башней: для начала заставить их показать, что умеют? Хорошо бы чудила Дьюри не попытался и ему оттяпать башку за это.
Отличная идея – разберëтся на уроке. Уже вставая, он заметил, что стемнело, и зажëг в кабинете свет – в общем-то, только для того, чтобы окинуть взглядом бардак на столе и решить так всë и оставить до завтра.
– Я надеялась с тобой встретиться, пока я здесь.
Он сначала не узнал голос. Обернулся – и как кипятком в глаза плеснули рыжие пружины волос, посреди буйства которых кукольно миниатюрным казалось белокожее лицо с веснушками на носу. Хорошо хотя бы, что он уже знал заранее.
– Я надеялся с тобой не встречаться.
Такими же белыми, как лицо, были маленькие кисти рук – всё, что открывало длинное платье, светло-зелёное с переплетениями тонкого жёлтого узора. Он никогда не видел её в такой одежде – в таком количестве одежды. Ему незачем было видеть, он и так всё прекрасно помнил, даже какие у неё предплечья под пышными рукавами, хотя эта часть тела не входила в число самых важных.
– Значит, я победила, – сказала она с торжествующей улыбкой.
Она до сих пор красила губы чем-то влажно блестящим и, несомненно, липким, как густой сироп, всё её тело было как сироп, присасывалось, втягивало внутрь себя, сжимало так, что в глазах темнело.
Она неторопливо дошла до ближайшей парты и села на неё – мягко и текуче.
– Я рада, что ты – ну, жив, здоров, всякое такое. Что с рукой?
– Натёр.
Она хищно улыбнулась:
– Что, не нашёл никого лучше меня?
– Кто угодно лучше тебя.
Она продолжала улыбаться – знала, что это неправда. Смотрела на него, играя прядью волос – оттягивала кончик, заставляя пружину выпрямиться, потом позволяла ей туго скрутиться обратно.
Она была похожа на «розу Конхора»: зрелище, которое нельзя пропустить, но глаза выжигает огнём. Нужно уметь отвернуться, если не совсем дурак.
– Зачем ты здесь? – спросил он.
– Как зачем? Телепортировать местных и тех преподов и студентов, которые не захотят остаться.
– Да у тебя море работы.
– Жду, когда все определятся и будут готовы. Некоторым требуется время, чтобы выбрать, идти на смерть или нет, ну да что ты можешь об этом знать.
Зачем она пришла? В этом закрытом платье, с этими блестящими губами – и с этим взглядом, как будто нисколько времени не прошло, как будто сейчас зима пятьдесят девятого. И что будет, если он совсем дурак и не перестанет смотреть?
Она тоже смотрела, и играла прядью волос, и улыбалась – и у него будто открылся дар предвидения. Он видел узорчатое платье, свисающее с парты, как скомканная скатерть, а среди складок ткани сердцевиной цветка – призывно вздëрнутый белоснежный зад, слышал треск ниток и ловил в ладони тяжëлые капли освобождëнной груди, ощупью находил липкие губы, погружал пальцы в горячий рот, и ловушка схлопывалась, круг замыкался, он увязал в ней по самые яйца, кусал покрытые веснушками плечи, дышал жёсткими кольцами её волос, горячими от его дыхания – и всë это было так больно, как если бы они горели заживо. Сироп обернётся кипящей смолой, и они умрут от болевого шока, безобразно обгоревшие под смердящей глазурью.
Так ли уж плохо?
– Мы с Гервасом часто обсуждали, что надо бы тебя навестить, – говорила она, а он невольно придумывал позу, которая была бы достаточно интересной и при этом позволила смоле навсегда приклеить его обугленные до костей руки к её пружинящим волосам. – В итоге решили, что этим летом обязательно, но всё вон как повернулось…
Слова с трудом пробирались сквозь густой сироп.
– Вы… с Гервасом?
Влажные липкие губы выгнулись в улыбку, ничуть не став от этого тоньше.
– Мы снова сошлись после школы. Он хороший парень – всегда был хорошим, но ему срывало крышу соперничество, и он не всегда вёл себя адекватно, это факт. Но потом – после школы – он резко опять стал нормальным.
В распалённую голову теперь тянуло холодным сквозняком. Он же не путает имена? Гервас?
– Почему он?
– Почему нет? – Она изящно склонила голову набок. – Говорю же, он классный на самом деле. Не на первом месте, – она пробежалась по нему взглядом сверху вниз и обратно, – и не на втором. Но на почётном третьем. Почему я должна была выбрать что-то худшее?
– Потому что он убогий чмошник, который может только завидовать? Потому что он хотел меня убить? Потому что он поступил, как последняя мразь?
Это опять казалось важным, как жизнь назад, это было ужасно глупо, но он не мог ничего сделать – её волосы и веснушки сломали время.
– Он никого не убил, и даже не хотел, и у него так и остался один сплошной шрам во весь торс, видел бы ты! На экзамене – согласна, он поступил дерьмовее некуда, но он об этом знает и сожалеет. Был бы здесь – сказал бы тебе сам, он очень хотел.
– Не успел бы!
– Джей, я не понимаю! – Она нахмурилась, как будто и в самом деле не понимала. – Спустя столько лет мы говорим об этом… Это что, самое хреновое, что с нами случилось? То, что мой бывший вам завидовал? Ты даже с Дереком подружился, не хочешь это объяснить?! Гервас уж точно не хуже, это просто нечестно!
Время встало на место, и всё взорвалось пламенем – пока только для него, но он не знал, что будет в следующую секунду, – на самом деле не знал, и не смог бы себя остановить, пока не узнает.
И тогда появилась Офелия – снежинкой на пути пламени, и оно притихло от неожиданности; он решил бы, что ему привиделось, если бы она не заговорила.
– О, извините, я не хотела мешать – думала, ты один! Я уже ухожу…
– Ничего-ничего!
– …Спросить только хотела, Джейсон. – Она понизила голос до громкого шёпота и сделала очень извиняющееся лицо: – У нас разве не осталось обычного мыла? В шкафчике только лавандовое, я свихнусь от этого запаха!
Он забыл всё, что только что происходило, сражённый новой головоломкой: кто из них сошёл с ума, и какое в жопу лавандовое мыло?
– Я пока пойду, – заторопилась Илинн.
– Нет-нет, мне только узнать…
– Нет, правда, мы уже всё. – Илинн стекла с парты. – Я хотела успеть увидеться – и вот, успех! Я правда очень рада. Увидимся как-нибудь ещё.
Когда она ушла, стало непривычно тихо.
– Всё в порядке? – Офелия, потеряв срочный интерес к мылу, облокотилась о кафедру и приняла серьёзный вид.
– Тупой вопрос! Всё перестало быть в порядке, когда я родился!
– Мог бы спасибо сказать. Мне показалось, разговор был тебе неприятен.
– Подслушивала под дверью?
– О нет, я прогуливалась на крыше, и мне вдруг обожгло пятки. Как-то сразу поняла, что это ты.
Лишь бы не поняла слишком много… Он посмотрел на неё, холодея. Поздно, да? Она ведь уже всё поняла, не могла не понять.
– Старая знакомая? – беспечно поинтересовалась Офелия.
Он-то читать мысли точно не умел, нечего и пытаться.
– Однокурсница.
– Симпатичная.
– Не в моём вкусе.
Сейчас она спросит: «И зачем тогда было с ней спать?» Ответ у него есть, но она не поверит.
Она не спросила. Может, не хотела знать – а может, ничего она не поняла.
– Мне… нужно ещё кое-что закончить, – он кивнул на стол.
– Всё-всё! – Офелия отлипла от кафедры, оглянулась у двери: – Соскучишься – приходи.
Глава 6. Тьма вокруг
Расписание наконец-то выглядело так, как Альберт всегда мечтал. Из школы ушли все низшие, и вместе с ними отменили немагические дисциплины, зато стало больше боевой и ментальной магии, тренировок, ну и преобра заодно. Это ли не счастье, да? Вот только боевую магию портила необходимость терпеть Дженкинса, Сорхе тоже не была приятным человеком, на воздушные тренировки он так и не ходил, а ментальную магию всё ещё недолюбливал, хоть и прекрасно понимал её важность. Так что чувствовал он скорее мрачное удовлетворение оттого, что хотя бы сейчас, когда жизнь его пережевала и выплюнула, он всё-таки получил то, что когда-то хотел. И почему-то вместе с ним это получили все его одноклассники – которые считали боевую магию ненужной и хотели стать аптекарями.
– Как у вас дела? – Шенди подошла к ним с Леофом.
Обычно Альберт злился, когда оказывался в паре с кем-нибудь настолько слабым, но если это была отработка ментального блока, то не осмеливался возникать. Нет абсолютно ничего плохого в том, что Леофу не хватит сил пробудить его худшие воспоминания, не на что тут жаловаться. А отработка блока никуда не денется – пары скоро поменяют.
– Ну, так, – слабым голосом пробормотал Леоф.
Выглядел он, как будто атаковал Альберта уже сутки без перерыва, даже подглазники проступили.
– Важно знать, когда пора сделать передышку, – улыбнулась Шенди довольно натянуто. – Отдохни немного, и продолжайте.
– Лишь бы не сделал передышку при виде Хадега, – сказал стоявший поблизости Ве вроде бы в сторону, но достаточно громко.
– Помолчи, – осадил его Бренги.
– Сам помолчи, потому что только ты будешь виноват, когда его убьют.
– Сдурел?! – высоким голосом воскликнула Лотта. – Никого не убьют, думай, что говоришь!
– О себе побеспокойся, – одновременно с ней ответил Бренги, – ты один из худших на курсе!
– Конечно никого! – Ве уже отвечал Лотте. – Придëт Хадег и хороводы будет с нами водить.
Его поддержала Зоя:
– Если ты осталась, потому что думала, что здесь с тобой ничего плохого не случится, то ты дура.
– А ты что, осталась, чтобы с тобой случилось что-то плохое? – парировала ей Уна. – Совсем конченая?
Альберта от участия во внезапной перебранке останавливало только то, что он не мог принять ничью сторону. Валите все по домам, придурки! – вот что он хотел им сказать. Леоф, конечно, полный ноль, тут и спорить не о чем. Но Ве от него отличается в основном дурью, а не талантом. Ян в самом деле хорошо соображает, но как ему это поможет в бою? Бренги больше сгодился бы для рукопашки. Томар хоть как-то среди них выделяется, но с его водой ему трудно будет что-то сделать, водных магов даже в Ковен никогда не брали, потому что они слабее всех в боëвке…
И вот они все здесь, спорят, кто из них остался зря.
А ещё – к горлу вдруг подкатил ком – никому из них не говорят: «Ты ни на что не годен, подтяни артефакторику», им улыбаются и говорят: «Отдохни немного, и продолжайте». Ни хрена не можешь – но продолжай, а со стихийным даром иди пилить артефакты! Ну как так-то?
– Прекрати, Бренги, ты только вредишь ему своей дружбой, – подключился Томар. – Ве остался хотя бы потому, что этого хотел, и прав он или нет, но сам он верит, что справится. А Леоф вляпался из-за тебя, прекрасно зная, что в школу его взяли не за талант, которого у него нет, а только потому что его отец похлопотал.
– Ах вот в чëм дело, – вскинулся Леоф. – В том, что у меня есть отец, которому на меня не по боку, и он даже живëт с моей матерью, а не…
Альберт увидел, как Томар размахнулся и ударил – а потом разлетелось на осколки одно из высоких окон, с таким оглушительным звоном, что он стоял в ушах и после того, как стёкла перестали сыпаться. Все застыли, и за это время Альберт успел осознать, что брошенное Томаром заклинание отлетело рикошетом от жёсткого блока – который выставил, конечно, не Леоф, а Бренги.
– Ссыкло, – сказал Томар. – Ничего сам не можешь.
Шенди наблюдала за происходящим молча, и Альберт вспомнил о её присутствии, только когда она резко развернулась, подошла к учительскому столу и стала водить пальцем по прикреплённой к столешнице бумажке.
– Боевая магия! – воскликнула Шенди. – Вот не повезло. Боюсь, вы не сможете пойти на следующий урок, пока не соберëте окно обратно, как было.
– Он пусть собирает!
– Твоя атака – ты и собирай!
– Весь класс. А я пойду объясню господину Дженкинсу, почему его урок придëтся задержать – или отменить, если слишком долго провозитесь.
Альберт онемел от негодования. На них буквально в любой момент может наброситься вражеская армия, а они будут собирать стекляшки вместо боевой магии? Это же… вредительство!
– Очень поможет нам в битве! – Ве проявил схожий образ мыслей.
– Да. Поможет научиться терпению и совместной работе, а руками махать вы и так уже умеете.
– Да она же специально, – выдохнул Альберт, обретя голос, но Шенди уже не было в классе.
– Сука каэлидская, – выплюнул Ве.
***
Напиваться – не обязательно бегство. Алкоголь может быть украден у Джея и пахнуть Обителью, а на вкус – будто глотаешь ежей. Кто скажет, что это бегство, – пусть сам попробует.
Он поил своë отражение в зеркале напротив кровати. Каждый раз, когда поднесëнный к губам бокал закрывал нижнюю половину лица, он пристально вглядывался в глаза отражения и наслаждался своим страхом, глотал его склизкие колючки. Уже почти всë. Прошедшие годы нужны были для того, чтобы залатать дыры, восстановить узор, вернуть всë в прежний вид. Теперь остаëтся только повторить. Его убьëт тот же противник. И для этого тоже понадобится маг чистой энергии – дешевле он себя не продаст. Никогда не имело значения, бежал он или нет, потому что путь уже вымощен и он всë равно его пройдëт. Интересно, как судьба это проделает: ведь чтобы он использовал полный барьер, который погубит его своей немощью, кто-то должен быть рядом. Не думает же судьба – ох, судьба вообще не думает, – что он просто выйдет к Хадегу и поставит барьер. Должен быть кто-то, кого нужно прикрывать – кого хочется спасти или на кого можно положиться. Будет ли кто-то рядом, когда это тело в последний раз истечëт кровью?
А может, с самого начала задумано, что одиночество сбережëт его?
Пустота комнаты уплотнилась, явив Кристину. В тот же миг бокал исчез из руки, неслышно материализовавшись за закрытой дверцей шкафа.
– Мур-мур, – устало обронила она.
– Как вы посовещались?
– Как всегда, бесполезно.
Она скинула бархатные туфельки, расшитые жемчужным бисером, и забралась на кровать. Он подавил абсурдный порыв отодвинуться от её плеча.
Следом было подавлено столь же нелепое желание не дать ей взглянуть на него через зеркало – как будто она могла увидеть там что-то новое.
Их глаза встретились в отражении.
– Они думают, что он нападёт в Солнцестояние, – поведала она равнодушно.
– Была бы традиция.
И хороший день.
– Значит, он этого не сделает.
Он одобрительно хмыкнул. Подумав, добавил:
– Ну а вдруг для него что-то значат все эти даты и это даже важнее, чем непредсказуемость. В прошлый раз он пришёл тогда, когда и обещал.
– Во всяком случае, можно не ждать его раньше. Или в Солнцестояние, если он такой сентиментальный, или позже, чтобы помучить нас неизвестностью.
– Или он знает, что мы будем рассуждать именно так, поэтому нагрянет раньше, чтобы застать нас врасплох.
– Дерьмо ослиное, – рассердилась она. – Мы всё ещё не готовы. И не будем готовы никогда! Мы отказались от помощи Саха, потому что София им не доверяет.
– Жаль. Помощь нам нужна, а Сэл хороший парень и имеет право на месть.
– Он в бешенстве!
– Только бы ему хватило ума не атаковать Башню. Может, сами позовëм его, когда всë начнëтся?
– Но ведь мы и правда не знаем, на чьей стороне Сах на самом деле.
– Если на стороне Хадега, то мы и так увидим их на поле боя. А если не увидим… я предлагаю позвать.
Она сдвинула брови в плаксивой гримаске:
– Мне бы ужасно не хотелось действовать тайком от Софии. Каждый совет – это попытки угомонить её, чтобы она не спалила здесь всех, она просто с ума сошла. Она и так подозревала буквально каждого – каждого, кроме Агды… А этот Ключ Агды, который ей почудился в замке! Это было только один раз, больше с тех пор ни она и никто другой его не чувствовали, но раз Ключ был здесь, значит, предатель среди нас!
– Это, скорее всего, действительно так.
– Но так же невозможно жить! Подозревая друг друга, тебя, меня! Единственное, что мы пока можем придумать, – это чтобы Офелия проверила всех так же, как проверяла Агда перед Мерратом, только более тщательно. Лиодор повторяет это на каждом совете, и от этого только хуже, София с каждым разом всё крепче уверяется в том, что история с каэлидскими эфирными магами была подстроена, она уже открыто называет Офелию шпионкой. Кажется, что она хочет не столько найти предателя, сколько разорвать уже кого-нибудь.
– Но ты там не давай Офелию в обиду, ладно?
– О, ты думаешь, моë слово что-то значит? София и раньше меня недолюбливала, а теперь похоже, что я на втором месте среди подозреваемых.
– Ещё бы, за тобой вообще глаз да глаз, – брякнул он, и её лицо окаменело.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего, малыш, просто шучу. – Он погладил еë нежную тëплую щëку, но еë взгляд не оттаял. – Да что, по-твоему, я мог бы иметь в виду?
– Ты мне скажи.
– Корзиночка, прекращай. – Он поцеловал еë в макушку, притянув к себе, как будто согнул молодое деревце.
– Знал бы ты, каково это выслушивать. – Она разогнулась обратно. – Каждый день эти намёки.
– Не хочу показаться нескромным, но я имею некоторое представление.
– Извини, ты прав.
Вдруг смягчившись, она прижалась теснее и положила голову ему на грудь.
Он ничем себя не выдал. Только задержал дыхание и напрягся на одно мгновение – и этого хватило.
Она отпрянула, толкнув его в грудь маленькой ладошкой – он, уже не скрываясь, поморщился, – и соскочила с кровати.
– Ты обещал так не делать!
– Неправда. Не обещал.
– Пообещай сейчас!
– Нет.
– Ну почему?!
– Потому что тогда мне придётся тебя обманывать.
– Просто перестань! Это же… это так… так не идёт тебе! Это не ты!
А вот этот момент стоит прояснить раз и навсегда.
– Это я, даже если тебе не нравится.
– Не ты. Ты не такой.
Он до боли старался не злиться.
– Малыш, я люблю тебя больше жизни и хочу исполнять все твои желания – насколько это в моих силах или чуть больше. Но если твоë желание в том, чтобы на моëм месте был не я, а кто-то другой, – ну, что я могу сделать? Уйти?
Судорожным движением она прижала руку ко рту. Казалось, вот-вот всхлипнет – но нет, только не она. Она никогда не плачет.
– Почему я всегда должна оставаться одна?
– Ты никогда не была одна!.. – чëрная клякса вылетела вместе с безобидными словами. – Ты знаешь, как я сожалею, что ты потеряла близких, но ты никогда не оставалась одна, у тебя всегда был Джей, у тебя есть я, да у тебя целый Ковен! Если ты считаешь, что ты одна, – ну, малыш, кажется, это твой собственный выбор. Может быть, ты просто вычëркиваешь всех, в ком чувствуешь слабость?
– Как ты можешь говорить такое?
– А как ты можешь говорить мне, что ты одна, Крис? Как мне это понимать?
– Как способность видеть, что будет дальше! Это не я, а меня вычëркивают те, кому так дорога их слабость, что до остального им нет дела! Да мне не жалко: если я нужна в этом мире для того, чтобы однажды отвести тебя от края – я отведу, только ты сам потом не простишь мне этого…
– А может, не надо решать за меня, что я там сделаю или не сделаю? Вообще не понимаю, с чего ты взяла, что это всё имеет ко мне какое-то…
Она исчезла, не став слушать.
Он раздражëнно выбросил из пальцев воздушное лезвие, но только бесцельно им махнул. Портить мебель было бы глупо. Но человек в зеркале ждал продолжения.
«Это не ты» – не кто? К кому она обращается, когда говорит с ним? Кого видит, когда смотрит ему в глаза жадными золотыми глазами? Кто никогда не сделал бы ничего, что она не одобряет, не попал бы в ловушку ненависти, из которой нельзя выбраться, можно только менять объекты: конкретные имена – на весь мир, весь мир – на самого себя?
Бессчëтное число раз он хотел исполосовать лицо в зеркале, не оставить на нëм живого места. Было бы это бегством? Ещë бы. Но одновременно разве не было бы карой?
С еë появлением это стало неважно, потому что он бы никогда с ней так не обошëлся. Он и без того достаточно её расстраивает, и она несомненно заслуживает лучшего, но лучшего больше нет.
***
Дверь дрожит под градом ударов, даже пол вибрирует, мелко подскакивают две кровати, дребезжит оконное стекло. Дверь, две кровати, окно – больше и нет ничего. Зачем стучать? Это он здесь заперт.
– Ты и сам прекрасно знаешь. – Хадег растягивает в улыбке полупрозрачные губы. – У тебя в комнате труп.
Вот чëрт!
Стук в дверь становится громче, чаще. Злее.
Он бросается на пол и заглядывает под кровать – но там пусто. И под другой тоже. Что за шутки?
– Ищи, – веселится Хадег.
Да здесь даже негде искать. Угол между окном и кроватью? Под матрацами? Нет. Разве что… Собравшись с духом, он поднимает глаза наверх – и в первую секунду вздрагивает. Но это только чëрная трещина через весь потолок, от двери до окна, – не то, что он ищет.