Валерий Юабов
Долгая дорога
Глава 47. Добро пожаловать в Квинс!
– Леди и джентльмены, не толпитесь у входа! Кто пришел первым? Сюда, пожалуйста, проходите в офис… За мной! Спокойно, прошу вас! Не волнуйтесь, мы примем всех! Всех!
Выкрикнув это «всех», я вздрагиваю и быстро оглядываюсь по сторонам. Нет, слава богу, никто меня не слышал. Потому что и некому. Улица вокруг пуста, ведь нет еще восьми утра. И вовсе я не возле офиса среди толпы клиентов. Я только иду на работу.
Уже почти полгода я агент по продаже и аренде недвижимости в компании «В and В Turnpike Realty» у брокера Рона Балсамо. Доволен ли я? Пока еще сказать не могу.
Начать с того, что не вручают мне здесь зарплату. Ни по пятницам, ни в другие дни. Работа у агентов сдельная: продашь или сдашь кому-то в аренду квартиру, дом, получишь свою часть комиссионных. Нет – сиди без заработка. Да и комиссионные не у всех одинаковые. Размеры их зависят от того, с кем ты как агент имел дело. Я, например, пока работаю только с покупателями, то есть с людьми, которые желают что-то снять или купить. А клиентов, то есть тех, кто продает или сдает жилье, мне пока не удалось найти ни разу. Приходилось пользоваться «чужими», то есть теми, кого передавали мне коллеги. Поэтому за полгода мне удалось успешно завершить всего три сделки. Да и комиссионные я получал очень скромные. Таковы уж правила в нашем бизнесе! Ведь платят именно клиенты. Есть у тебя «свои» клиенты – зарабатываешь прилично. Нет – довольствуешься крохами…
Обидно, конечно. Но я не падаю духом. И в этом помогают мне мечты о будущих победах.
Вам кажется, что я все еще не повзрослел? Что ж, простите, уж какой есть. Приношу за это благодарность судьбе! И даже сейчас, когда пишу эти строки, ничуть не стыжусь того, что украшал свой короткий путь на работу яркими, живыми, наполненными звуками, красками и даже запахами сценками…
Подхожу к офису, а у дверей толпа, как у магазина знаменитой фирмы, начавшего большую распродажу. Сотни людей. И все они пришли ко мне! Клиенты, продающие квартиры и дома на необычайно выгодных условиях. Покупатели и съемщики. Они волнуются, что их опередят, суетятся, рвутся поближе ко входу.
Протискиваюсь сквозь толпу. «Леди и джентльмены, прошу извинения»… Чьи-то плечи, спины, взволнованные лица… Глаза, устремленные на меня… Шелест одежды, аромат духов… Эта женщина в шляпке, я уже видел ее где-то… «Виноват… Разрешите отпереть дверь».
Я уже и вправду у дверей, в моих руках настоящий, а не воображаемый ключ от офиса. И как только я вставляю его в замочную скважину, толпа исчезает, испаряется – называйте как хотите. В стенах офиса уже нет места картинкам. Начинается реальная жизнь.
Трудности – трудностями, ожидания – ожиданиями, но я полюбил нашу контору. Она совсем не походила на контору Лари Ская, темную, грязноватую и прокуренную. К нам войдешь, и сразу становится приятно. Большое окно, почти от пола до высокого потолка, заливает длинную комнату светом. И обои светлые, и мебель, и ковер. Отражая свет, они тоже излучают его, как и белая деревянная с вырезным узором перегородка, отделяющая возвышение – кабинет босса. Я не преувеличу, если скажу, что и сам босс, когда он сидел на этом возвышении за письменным столом, вполне соответствовал духу и стилю своего офиса. Почему бы и нет? Ведь убранство нашего дома – это в какой-то мере отражение склада нашей души. А частенько даже и внешности…
В те дни, на мой взгляд, Рона Балсамо вполне можно было назвать человеком приятным во всех отношениях. Без гоголевской иронии. Его родители давно уже иммигрировали в Америку из Италии. С отцом Рона я был знаком, а матери не застал в живых. Тридцатилетний Рон, младший из трех братьев, говорит о матери с нежностью и гордится тем, что похож на нее. Что же, если так, то есть чем гордиться: лицо у Рона открытое, светлое, привлекающее и чертами, и выражением. Да он и весь хорош собою. Статный, подтянутый, элегантный. Всегда отлично выбрит, ногти – будто только что от маникюрши, костюм, сорочка, галстук словно сегодня из магазина, безукоризненно вычищенные ботинки. Легкая, но твердая походка уверенного в себе человека. Таким он и был, мой хозяин. Люди чувствовали это и тянулись к нему. Не могу не добавить, что и представительницы прекрасного пола не оставались равнодушными к обаятельному холостому итальянцу.
Рон вел дела неплохо, хотя брокером стал совсем недавно, проработав до этого агентом у Лари Ская всего с год. А ведь торговля недвижимостью – бизнес очень нелегкий, предвидеть результат сделки невозможно до последнего момента. Впрочем, риск – ведешь ли ты корабль по коварному океану, покупаешь акции или продаешь дома в конторе на Юнион Тернпайк, – риск всегда тут. Для многих людей есть в нем какая-то притягательность. Другие постоянно боятся неудачи и, столкнувшись с ней, опускают руки.
В те далекие времена я ни о чем таком еще не задумывался. Мной владело только нетерпение. Пусть только появится у меня клиент, уж я все сделаю как надо! И вот, наконец-то, одна из дальних родственниц отца, звали ее Роза, решила сдать квартиру и попросила меня помочь найти жильцов. Я радостно сообщил боссу, что иду к клиенту посмотреть квартиру. Рон внимательно поглядел на меня, чуть улыбнулся.
– Послушай-ка, Вэл… Я, конечно, не хочу тебя расстраивать, но… Ты имей в виду: пока комиссионные не лежат в кармане, дело не сделано. Не считай, что все уже в порядке, понимаешь?
Я пожал плечами.
– То есть как это? Квартира есть, хозяйка ждет. А жильцов найду быстро!
– Все так, – кивнул Рон. – Но дело у нас… Непредсказуемое!
Я, конечно, остался при своем мнении.
Вероятно, потому что я так стремился к этой первой деловой встрече, мне во всех деталях запомнился и неказистый, с покосившимися водосточными трубами, двухэтажный дом Розы, и ее холодная, неуютная квартира.
– У вас с отоплением проблема? – спросил я, поеживаясь (март только начался, а в комнате было немногим теплее, чем на улице).
– Отключаем временами. Дорого. Потому и сдаю квартиры…
– Квартиры? Сколько же?
Оказывается, сдавались две. Но первую из них – она была в подвале – вряд ли можно было назвать квартирой. Плохо освещенная комнатка-конура, тесный туалет, кухни вообще не было.
– Поставлю электрическую плитку, – невозмутимо сказала Роза…
Во второй квартире имелись три комнаты и кухня, но ощущение мое почти не изменилось. Уж больно заброшенной и убогой она выглядела. Я как-то приуныл.
К этому времени я уже хорошо усвоил один из основных законов нашего бизнеса. Дешевое жилье раскупается и арендуется гораздо лучше, быстрее, чем дорогое, однако при одном условии. Будь квартира как угодно дешева, ее надо предлагать идеально чистой. Прибранной. Уже именно в тот момент, когда покупатель или съемщик увидит ее впервые. Первое впечатление: от него все зависит! А тут…
– Вы собираетесь менять ковер? – спросил я, глядя под ноги на что-то затертое, неопределенного цвета, издающее, как мне казалось, неприятный запах. – Да и стены… Тут нужен ремонт!
Роза обиженно пожала плечами.
– А как же? Конечно, сделаем! К первому числу квартира будет готова.
К первому… Значит, прикинул я, у меня есть еще почти месяц!
Жильцов я нашел очень быстро. Это была милая молодая черная парочка с десятилетней дочкой. Мы вместе посмотрели квартиру. Ее уже кое-как прибрали, хотя ремонтом еще и не пахло. Роза снова повторила, что к первому все будет готово. И я очень обрадовался, когда ребята сказали, что согласны.
В последний день марта, то есть перед обещанным числом, обе «договаривающиеся стороны» собрались в конторе Рона подписывать арендный договор. Чувствуя себя очень деловым, я пояснял, склонившись над столом:
– Договор сроком на год. Вот тут – оплата аренд, за один месяц, вот – за депозит. Его размер равен месячной арендной плате. Оплата аренды – с завтрашнего дня…
– Ошибка! – внезапно перебила меня Роза.
– Где? Какая?
– Почему это с завтрашнего? Вы когда смотрели квартиру? Пятнадцатого! Вот с него и оплачивайте!
– Но, Роза, так не бывает! – Я старался, чтобы мой голос звучал спокойно. – Никто не оплачивает квартиру со дня осмотра. Есть правило: оплачивают со дня въезда или подписания договора…
Роза презрительно махнула рукой:
– Правило? У меня свои правила!
У меня от ярости горло перехватило. Джордж, будущий жилец, робко напомнил:
– Ведь квартира к пятнадцатому не была готова…
– Бы-ы-ла-а, не была-а… Вы смотрели ее? Смотрели! Согласились въезжать? Короче: вы берете квартиру или нет? – спросила Роза нагло.
О, эта женщина оказалась отличным психологом! Она понимала, что милым, скромным людям позарез нужна недорогая квартира, что постоять за себя они совершенно не умеют. А я, молокосос, новичок, не сумею их защитить…
Я сидел, задыхаясь от ярости и не знал, что мне делать. Выгнать Розу, прервать сделку? Ох, как хотелось! Немедленно! Да еще и застучать по столу кулаками, по полу – ногами! Чтобы знала!.. Но ребята, они опять останутся без квартиры. Эта им по карману, а найду ли я другую? Когда? Но сдирать с них за две лишних недели… Позор!
Мысли кипели и бурлили в моей голове. И вдруг мелькнула светлая.
– Джордж, уплати ей за лишних полмесяца! – И я презрительно мотнул головой в сторону Розы. – Уплати. А комиссионные уменьшишь на эту сумму.
Джордж посмотрел на меня удивленными, благодарными глазами и застенчиво кивнул. Комиссионные, то есть оплата услуг, равнялись сумме месячной аренды. Я уменьшил свой гонорар вдвое.
Договор подписали. Моя первая сделка – настоящая, с клиентом – все же состоялась.
Конечно же, я не получил от нее той радости, какую предвкушал. Уступка била меня не только по карману, но и по самолюбию. Правильно ли я поступил? Не было в офисе человека, к которому я не приставал бы с расспросами.
– Конечно, правильно. Молодец! – утешал меня Рон Балсамо. – Ты спас дело.
Словом, он повернул это так, что я даже начал гордиться собой.
Одобрили меня почти все. Только Нэнси Богдан решительно сказала, что нужно было проучить эту нахалку, оставить без жильцов.
* * *
Нэнси Богдан – один из наших агентов. Всего их десять, но для семерых это не основная работа, они приходят по вечерам и на выходные. Лишь трое проводят здесь полный день: иранка Жаклин, я и Нэнси Богдан, миловидная круглолицая блондинка, женщина решительная и своеобразная. Наблюдать за ней мне очень интересно.
Нэнси, как и я, сменила профессию: прежде она была бухгалтером. Кстати, она и у Рона по совместительству вела бухгалтерию. Может быть, эта работа, требующая точности, и приучила Нэнси к особой организованности. На столе перед ней всегда лежала разграфленная тетрадка. Каждый лист заполнен сверху донизу: это план дня, расписанный по часам, чуть ли не по минутам… Я, конечно же, при первой возможности сунул в расписание нос.
– Ого, сколько встреч! Как ты успеваешь? Ведь до позднего вечера!
– Успеваю… Чем больше встреч, тем больше продаж.
Успевала Нэнси делать и многое другое. Вот кто-то ей звонит (у нас, хочешь не хочешь, слышны все телефонные разговоры), и Нэнси переспрашивает:
– К дочери? Хорошо, мисс Шехтер, заберу вас в три часа. Пять долларов, как обычно.
Эта мисс Шехтер, одна из приятельниц Нэнси, не раз ей звонила. И не только она… Словом, наша деловая сотрудница обслуживала, как владелец кар-сервиса, своих знакомых и друзей. Меня вот что удивляло: к чему такое совмещение профессий? Не лучше ли постараться, занимаясь собственным делом, зарабатывать больше? К примеру, я знал, что Рон Балсамо каждый месяц проводит несколько вечеров за письменным столом, отправляя в кооперативные комплексы – те, что неподалеку, несколько сот карточек-реклам. Как сказал мне Рон, это дает совсем неплохие результаты. Владельцы кооперативных квартир нередко приходят к нам за помощью. «Ведь и ты находил для них покупателей, – напомнил мне Рон. – А почему бы, кстати, тебе самому не заняться рассылкой реклам? Адресов – полно!»
Хочу еще раз пояснить: если я, агент, продаю квартиру клиента, найденного кем-то другим из моих коллег (в данном случае – Роном), то я получаю меньшую долю комиссионных. Другое дело, если я сам нашел клиента, сам отыскал покупателя, сам и продал. Тут мой заработок, конечно же, больше.
Вот я и подумал: хорошо бы заняться рассылкой реклам по адресам возможных клиентов на пару с таким организованным, энергичным компаньоном, как Нэнси!
Но Нэнси отказалась:
– Некогда, Вэл! Печатать адреса, клеить марки, рассылать… А почтовые затраты? Кто знает, вдруг не окупятся.
Я просто не нашел слов для возражения. Где же ее деловитость? Несколько сот долларов, затраченных на рекламу, принесут во много раз больше!
Словом, пораздумав, я решился и взялся за дело сам.
Когда все расходились, усаживался за письменный стол, доставал пачку конвертов… Я и обычно оставался в конторе дольше всех. По утрам около восьми открывал двери (как вы уже знаете, встреченный «толпой клиентов»), по вечерам двери закрывал, часто не раньше десяти. И так семь дней в неделю. Выходных не было, как и регулярной зарплаты.
Впрочем, поздними вечерами в офисе совсем неплохо. Тихо, спокойно, не звучат голоса, не трезвонят телефоны, не нужно в сотый раз объяснять одно и то же бестолковой клиентке… Только с Юнион Тёрнпайка доносится шум машин, не совсем обычный. Наш офис и еще несколько соседних зданий стоят в глубине, немного позади остальных. А на пространстве перед ними – большая парковочная площадка. Она по бокам как бы ограждена зданиями. И поэтому здесь образуется эховой барьер. Проезжает машина, и короткое «вш-ш-ик», попадая на площадку, отражается от стен, повторяется, постепенно угасает. Но обычно, еще не смолкнув, дополняется новыми звуками. Чем больше автомобиль, тем громче летящий шелест шин и рокот мотора, тем продолжительнее гулкое эхо… Мне эта «музыка» очень нравится, для меня в ней есть своя прелесть. Да и не только для меня: в хорошую погоду двери офиса весь день открыты настежь и автомелодия, залетая внутрь, успокаивает наши встрепанные нервы.
Может, некоторые читатели удивятся, я знаю людей, которые ненавидят городской шум. Но я – дитя города, сижу в пустой конторе и наслаждаюсь этой ночной симфонией. Я даже отдыхаю, занимаясь своей простенькой, не требующей размышлений работой. Особенно в те вечера – их 2–3 в неделю, – когда возвращаюсь в офис после занятий в аспирантуре.
Я не прогадал, занявшись почтовой рекламой: от кооперативщиков стали приходить предложения. И вскоре умножились мои сделки. Как-то в конце месяца выяснилось, что я перегнал Нэнси по количеству продаж. Можете себе представить мою гордость. Не скрою, к ней и злорадство примешивалось: ну, коза, жалеешь теперь небось, что отбрыкивалась? Впрочем, понять, что чувствует Нэнси трудновато. Странный она человек, Нэнси. Даже и личная ее жизнь всех удивляет. Есть у нее бойфренд Гектор, славный парень, он всем нам нравится. Парочка эта много лет собирается пожениться. Но то Гектор настаивает, а Нэнси отказывается, то Нэнси соглашается, а Гектор тянет, и так все время. Как в сказке о журавле и цапле.
* * *
По пятницам в конторе устраивались небольшие собрания. Рон сообщал нам об итогах недели, разбирал отдельные сделки, удачные и неудачные, отвечал на вопросы, давал советы. Один из них, как мне кажется, стал для меня особенно важным, и не только в практическом отношении. Он помог мне отнестись к моему скромному делу более творчески, даже внес в него романтику.
– Мы живем в прекрасном районе, – частенько повторял Рон. – И чем больше у клиентов будет ярких, хороших впечатлений о нем, тем больше шансов, что они совершат покупку. Вот, например, знаете ли вы… – И рассказывал что-нибудь любопытное о Квинсе.
Слушая его, я припоминал нашу первую семейную поездку в Квинс. Я и до сих пор, если шел домой пешком от метро, хоть на минутку останавливался над многоярусной эстакадой, чтобы сверху взглянуть на мощные и плавные ее изгибы, на потоки машин. Любил и вдаль поглядеть: на парк, на озера, на белую башенку нашего банка… А сколько к этому прибавилось новых впечатлений!
Ну, конечно же, Рон прав, думал я. Мы-то сразу почувствовали, что нам именно здесь хочется жить! Но ведь мы случайно увидели, что Квинс красив, так уж повезло. А мое дело – людям показывать. И рассказывать к тому же!
Вот так и возник мой интерес к Квинсу. Сначала деловой, а потом и просто человеческий. Чем больше я узнавал о своем районе, тем больше его любил.
Не стану изображать из себя такого уж знатока. С некоторыми уголками Квинса я познакомился сравнительно недавно и продолжаю это делать до сих пор. А некоторые были у меня, можно сказать, под самым носом. Парквэй Виллидж, например…
Это чудесное место я заметил почти сразу, как мы поселились в Квинсе. Оказавшись как-то на противоположной от моего дома стороне Юнион Тёрнпайка, на углу Мейн-стрит, я увидел красивый каменный въезд в какой-то, как мне показалось, парк. Надпись у въезда гласила: «Частная собственность. Не проезжать по территории»… О-о, подумал я, да тут миллионеры живут! За въездом виднелась большая зеленая лужайка, старые деревья, вдаль уходила дорожка… Что там, дальше? Не разглядеть… А зайти я побоялся.
Вскоре выяснилось, что боялся я зря: владение оказалось частным многоквартирным комплексом Парквэй Виллидж. Я просто не сразу обратил внимание на вывеску.
Может быть, читатели и запомнили это название, я его уже упоминал в главе о том, как мы покупали квартиру. К тому времени Парквэй Виллидж стал для нас любимым местом прогулок. Хотели там поселиться, да оказалось не по карману. Зато теперь я приводил клиентов в Парквэй Виллидж с таким чувством, будто я тут один из хозяев… Но ведь прекрасное в духовном смысле и вправду принадлежит всем!
…Стоим под гигантским, в два обхвата платаном. Любуемся его могучим стволом, золотисто-шелковой чешуей коры, ветвями. Одна из них, нижняя, особенно мощная, напоминает второй ствол, растущий вбок.
– Хорош ведь, верно?
Мои клиенты – Хосе и Мария Фернандес – смеются, кивают. Мария обхватывает дерево, прислоняется щекой к стволу…
Пришли они на встречу со мной в настроении вовсе не веселом, а в тревожном, настороженном. Я понимаю их, квартиру не так-то просто найти. Объявление в газете часто бывает приманкой, ловушкой. Скажем, предлагают тебе в хорошем районе недорогую квартиру, требующую ремонта. Охотников съезжается много. Иногда так много, что тебе уже ничего не светит, опоздал. Иногда овчинка выделки не стоит: ремонт слишком велик, слишком дорог. Клиент расстроен, он потерял время. Но агент доволен: приманка сработала, клиент останется у него в списке. Подождет, никуда не денется!
Фернандесы, возможно, чего-то такого и ждали. Но я по мере сил своих избегал подобных уловок. У меня с собой была и папка с нужными бумагами, и ключи от нескольких квартир. А по пути мы совершили маленькое путешествие по Парквэй Виллидж. Мимо платанов, мимо каштанов, сосен и голубых елей, мимо домиков, увитых розами, мимо палисадников с рододендронами и ирисами. Мимо прямоугольных лужаек, окаймленных длинными двухэтажными домами. Белые колонны, у каждой квартиры свой выход прямо на улицу…
Миссис Брейди, приятная дама средних лет, тут же удаляется: таков уговор. Квартиру показывает агент.
Ну, что сказать о квартире? Плохих здесь просто нет! Двухэтажная, с деревянной лестницей, с паркетными полами. Квартира солнечная, тихая, вокруг не снуют машины, здесь по утрам только птицы щебечут, как за городом. За окнами зеленеет весенний сад, по веткам скачут белки.
Супруги берутся за руки… Понравилось, тихонько радуюсь я. Еще бы!
– Обратите внимание на потолки, – говорю я небрежно. – Видите, они напоминают пчелиные соты? Особая конструкция, поглощает шум…
– Какой шум?! – восклицает Хозе. – Тут… Э-э, я хочу сказать, тут вроде неплохо.
Хозе старается быть сдержанным, но я-то вижу: и он, и Мария очень довольны. Даже не спрашивают: «А что еще вы могли бы показать»?
Сделка состоялась. Начинается деловая часть разговора.
* * *
Других сделок я описывать не буду. Я просто хотел сказать, что по возможности подыскивал квартиры в приятных, красивых местах. И если даже квартира или дом были в гораздо более прозаическом окружении, чем Парквэй Виллидж, старался по дороге, будто ненароком, показать то один, то другой живописный уголок поблизости, парк неподалеку. А если чувствовал в собеседнике интерес, рассказывал что-нибудь о Квинсе.
Читателям я, к сожалению, показать Квинс не могу. Так расскажу о нем хоть немного —
В давние времена Квинс, как и другие районы, входящие теперь в Нью-Йорк, отношения к городу не имел и жил своей самостоятельной жизнью. Да и названий-то этих – Нью-Йорк, Квинс тогда еще не было.
Многие, конечно, знают, что в 1626 году голландцы за пригоршню стеклянных пуговиц и другой мишуры купили у индейцев островок Манахатта (на языке аборигенов – «скалистая местность»). Невелик был остров – всего 20 километров в длину и 4 в ширину. Да и покупка обошлась не так уж дорого, примерно в 24 доллара. Колонию назвали Новые Нидерланды, а поселение – Новый Амстердам. Вокруг него возникали и другие селения, причем некоторые, вероятно, появились раньше. Ведь еще за столетие до этого, в 1524 году, у островка Манахатта побывал на своем паруснике итальянец Джованни да Верразано, посланный в плаванье французским королем Франциском Первым. А в 1609 году в поисках северо-западного морского пути проплывал здесь Генри Гудзон. Он объявил эти земли собственностью голландской Вест-Индской компании. Оба они плавали по одной и той же реке, но назвали ее потом в честь Гудзона. А имя Верразано получил огромный, красивейший мост…
Путешествие Гудзона было одной из причин появления здесь голландцев. Промышленники узнали от него, что эти края богаты пушным зверем и ринулись добывать меха. Уже в 1613 году на Гудзон отплыло пять кораблей Вест-Индской компании. Купцы совершали с индейцами фантастически выгодные сделки – получали бобровые шкуры за ножи, лопаты, бусы… Словом, вполне понятно, почему Новый Амстердам на острове Манахатта был в этих краях не единственным и, скорее всего, не первым поселением, расположенным близ океанских заливов.
Когда именно появилась группа тех поселений, которые станут потом Квинсом, я выяснить не смог. Знаю только, что владельцем местности первоначально был некий губернатор-голландец. Здесь, как и повсюду, не прекращалась необъявленная война с индейцами, которые не раз пытались выдворить чужестранцев. В 1643 году индейцам племени Маспатчес даже удалось победить белых. Но иноземцы были лучше вооружены, действовали и оружием, и подкупом. Так что все закончилось, как всегда. Местное население истреблялось, вытеснялось, и очень быстро вымирало из-за инфекций, занесенных европейцами. От племени Маспатчес осталось на память современному Квинсу только название – микрорайон Маспет…
Среди поселенцев-голландцев постепенно появлялись англичане. Есть данные, что некоторые переселялись из Коннектикута. Небольшая группа пилигримов, из тех, кто прибыл в Америку на знаменитом «Мэйфлауер», перебравшись в будущий Квинс, назвала свое поселение Нью Тоун. Занимались они здесь фермерством: выращивали овощи, сеяли рожь, овес, кукурузу.
Как известно, когда Америка стала английской колонией, голландцы своих земель лишились. В 1664 году Новый Амстердам был переименован в Нью-Йорк в честь герцога Йорка. А Квинс, что означает «Королевин» (можно сравнить с русским «Царицыно»), получил свое имя в 1683 году в честь английской королевы Катерины Браганской, жены короля Карла Второго. Дочь португальского короля Катерину счастливой назвать трудно. Супруг ее, Карл Второй, был прозван Веселым Монархом, но думаю, что это была горькая ирония. Карл Второй веселился и распутничал, продавая и предавая свой народ и своих близких, жестоко расправляясь со всеми, кто был ему неугоден. «Никогда прежде не знала Англия такой разнузданности нравов, как при Карле Втором», – писал Чарльз Диккенс в своей книге «История Англии для юных». Впрочем, Англии тех столетий вообще не слишком-то везло на монархов. Были и более кровожадные… Что же касается Катерины, то историки пишут, что англичане ее любили (и, конечно же, жалели) и что это она сделала чай модным напитком в Англии.
История полна причуд. И вот по одной из них маленький уголок Америки был назван в честь несчастной королевы. Тогда же Квинс в числе двенадцати других окрестных районов – среди них был и Бруклин – получил статус графства.
Населялся Квинс довольно медленно. Когда в 1790 году, уже после того как Америка перестала быть английской колонией, проводилась первая перепись населения, выяснилось, что в Квинсе проживает 6159 человек. Но пройдет немногим более пятидесяти лет, и все изменится. В Америку хлынет мощный поток эмигрантов, вызванный политической нестабильностью в разных странах Европы. Из-за океана прибывали они в Нью-Йорк на знаменитый остров Эллис Айленд. Одни разъезжались по стране, другие оставались в Нью-Йорке и его окрестностях. Многих эмигрантов принимал и Квинс. Он рос, становился многонациональным, развивались его промышленность и торговля. Во второй половине XIX века здесь уже было немало крупных предприятий. Соседство с Нью-Йорком становилось все более тесным и все более условным. И наконец оно перестало быть соседством: 11 мая 1896 года был подписан и с 1 января 1898 года вступил в силу исторический документ: Квинс, Бруклин, Бронкс и Стейтен-Айленд стали, как и Манхэттен, районами Нью-Йорка. С этого времени Квинс начинает развиваться по законам жизни современного города, одного из величайших в мире. Уже стало нетерпимым неудобством переправлять тех, кому надо попасть в Манхэттен через Ист Ривер на лодках. В 1909 году Квинсборо бридж перекинут через речную преграду. Зато теперь особенно ощущается перегруженность Квинс бульвара, который становится основной магистралью района. Дорога узка. Ее надо срочно расширять! Городу приходится скупать частные владения по сторонам магистрали, и к 1925 году она преображается: ширина Квинс бульвара теперь 65 метров.
Расширялся, хорошел, преображался весь район. Один за другим появлялись уголки, которыми Квинс вправе похвастаться. Примеры? Пожалуйста…
Форест-Хилс-Гарденс – «Сады на лесистых холмах». Мой любимый Парквэй Виллидж бледнеет по сравнению с той его частью, которую местные жители называют Немецкой деревней. Это поселок-парк, где домики, построенные в лучших архитектурных стилях XVIII века, утопают в зелени садов. Поселок так хорош, что получил статус исторического района. Этот почетный титул присваивается в Нью-Йорке зданиям и местностям, имеющим особое историческое, культурное или архитектурное значение.
Как появился поселок? В начале ХХ века один из железнодорожных магнатов, миллионер по имени Рассел Сейдж купил в Квинсе 142 акра, то есть 0.575 квадратных километра земли. Вскоре он умер, а все свое состояние и землю оставил жене своей, Маргарет. Надо сказать, что и муж и жена были людьми идейными, они мечтали о социальной справедливости. Людей таких взглядов называют утопистами, иногда с оттенком пренебрежения: они, мол, фантазеры и мечтатели. Но не утописты ли пробуждают в человечестве его лучшие стремления? А Сейджи были щедры. После смерти Рассела Маргарет совершила несколько филантропических акций. Организация, носящая имя ее мужа, действует и поныне: она публикует и распространяет исследования, посвященные социальным проблемам. Другое начинание, хотя и не совсем достигло своей цели, очень украсило Квинс. Миссис Сейдж решила на своих землях построить поселок-парк, в котором будут жить рядом в мире и согласии люди всех сословий, в том числе и бедняки. Поселок удался на славу. Планировал его известный архитектор Гросвенор Атербюри. Разбивать сад пригласили братьев Олмстед, племянников знаменитого Фредерика Ло Олмстеда, дизайнера Центрального царка.
Все предусмотрела Маргарет Сейдж. Кроме одного: разработка и строительство комплекса обошлись в такую огромную сумму, что с реальными финансовыми трудностями она не справилась. Миллионерша-утопистка оказалась плохим экономистом. Впрочем, подробности этой истории мне неизвестны, знаю лишь, каков результат: жилье в этом поселке по сей день – самое дорогое в Квинсе. Объединить богатых и бедных утопистке не удалось. Зато любой из нас может зайти сюда и прогуляться, переносясь из грохочущего современного города в очаровательный и тихий старинный уголок. Но не на машине: в этом частном комплексе, которым управляют домовладельцы, езда на автомобилях запрещена. Прямо как в заповеднике…
* * *
Как только я написал слово «заповедник», мне припомнился еще один уголок Квинса, может быть, самый удивительный.
Не спорю, в Квинсе нет такого прекрасного зоопарка, как в Бронксе, Но менее чем в часе езды от центра огромного города, всего в нескольких километрах от аэродрома имени Кеннеди, находится Jamaica Bay National Wildlife. Это царство дикой природы (не такое-то уж маленькое, оно занимает 3705 гектаров) было создано в 1972 году. Расположен заповедник на заливе Джамайка, именем которого и назван. От большой автострады он отделен лишь высокой проволочной сеткой, однако обитателям его совершенно не мешают ни машины, ни шум самолетов. Судите сами: в заповеднике насчитывается около 300 видов пернатых, мигрирующих и живущих здесь постоянно. Дятлы, совы, гуси, индейки, ибисы, цапли, вальдшнепы… Ястребы – у каждого своя царственная резиденция на высоком столбе, чтобы высматривать добычу… Да разве здесь одни пернатые? Я видел своими глазами, как на краю пешеходной дорожки, возле самых моих ног черепахи откладывают яйца и тут же закапывают их в песок (тем, кто не верит, могу прислать фотографию). В здешних перелесках водятся нутрии, лисы, кролики. В заливах и прудах более 80 видов рыб. Говорят, зимой здесь появляются тюлени и даже дельфины. Хотите полюбоваться бабочками? Пожалуйста! Специалисты утверждают, что в заповеднике можно увидеть больше 50 их разновидностей.
Я слышал, что в Северной Америке вообще больше нет таких заповедников. Люди талантливые, люди влюбленные в природу, воссоздали ее здесь и заботливо берегут: ходить можно только по дорожкам, покрытым гравием, пикники и шумные сборища запрещены категорически. Тут не увидишь ни окурка в траве, ни сигареты во рту. Зато в руках у многих, кто сюда приходит, – бинокли, подзорные трубы, кинокамеры, фотоаппараты. Можно ли пройти равнодушно мимо пруда, на дальнем краю которого стоит, любуясь своим отражением, парочка белых цапель, где плавает чета величественных лебедей, а к ним приближается эскадра: флагман – мамаша утка, за ней – желтенький выводок. Еще ближе, у самого берега, расположились огромной колонией гуси. А над прудом, стаями и поодиночке, проносятся утки…
