Валерий Юабов
Долгая дорога
Глава 44. «…ты посвящаешься мне»
Я остановил машину возле нашего дома, выключил зажигание и взял Свету за руку. Мы и когда ехали, тоже иногда держались за руки, но чтобы остановить машину, понадобились обе руки.
Выходить мы не торопились.
Конец сентября, поздний вечер. Изнуряющая летняя жара спала, дни посвежели, прохладные вечера пропитаны пряными, горьковатыми запахами осенней листвы. Неширокая наша улица похожа на аллею в парке, кроны могучих клёнов, дубов и лип местами даже смыкаются над ней. Увядая, они с каждым днём становятся всё ярче, всё наряднее. Листья, опадая с чуть слышным шелестом, словно бы совершают в воздухе медленный прощальный танец.
Прекрасны деревья и вечером. Там, где сквозь ветви проникает свет уличных фонарей, листья горят оранжево-красным пламенем, светятся насквозь, отбрасывая на асфальт яркие отражения. Поигрывает ветерок, колышет ветви, и по дороге, по крышам машин, по стенам домов движутся их причудливые, похожие на привидения тени.
Нам хорошо. Залетая в окна машины, ветерок ласкает щёки. Доносит до нас голоса, смех – то звонкий детский, то негромкий женский… Соседи семьями отдыхают на своих верандах. Ещё совсем недавно из этой же машины слышали мы по вечерам только стрёкот цикад. Нескончаемый, волна за волной, волна за волной, всё усиливающийся, к концу волны уже похожий на резкий металлический скрежет. Сейчас прошло время цикад и когда голоса смолкают, вокруг тишина… Хорошо!
Оранжевые блики пробежали по Светиному лицу, коснулись щеки, озарили её густые, упругие, лоснящиеся чёрные волосы, всю их массу, изгиб за изгибом. Ну, до чего же красиво! Я даже головой помотал от удовольствия.
– Ты чего?
– Не скажу…
– Нет, скажи… Говори сейчас же!
Я всё мотаю головой, а сам, приближая лицо к Светиному, разглядываю её чёрные густые брови, её длинные ресницы, её глаза, которые блестят так, что в них, кажется мне, я сейчас увижу своё отражение.
– Загляни в мои глаза и догадайся! – говорю я, и мы оба смеёмся.
Нет, мы не торопимся выходить из машины.
* * *
Недавно я сделал предложение, и Света стала моей невестой.
Вероятно, в жизни каждого человека происходят события, приподнимающие тебя над обыденностью. Как бы ты хорошо ни знал, что такие события неизбежны, как бы себя ни готовил, всё равно: когда это происходит, тебя охватывает волнение ни с чем не сравнимое, какого ты ещё никогда не испытывал. Даже не ждал, что такое возможно. О печальных событиях говорить не будем, а к радостным и в то же время тревожным потрясениям души из тех, что я уже пережил к тому времени, я бы отнес… Ну, скажем, поступление в университет. Или рывок через океан в Америку… Или вот ещё покупку дома, она тоже ведь казалась переменой грандиозной. Но как всё это померкло теперь, отодвинутое событием, которое не только меняло что-то в моей жизни, а было толчком, шагом, нет, прыжком, наверное, – в жизнь, совершенно иную, непредставимую! Жизнь, в которой мое «Я» превращалось в «Мы»… Впрочем, как уже не раз обещал, буду честен: это мысли сегодняшние. А тогда никаких таких философских размышлений в моей голове и в помине не было. Никакого анализа ощущений. Я просто был в некотором тумане, что ли, в предвкушении, в радостном полете! Решение жениться пришло очень скоро, ответ был прочитан в Светиных глазах ещё до того, как я сделал предложение. И сделал я его вроде бы легко, без страха… Да и вообще всё казалось легким и простым. Даже жалко чуть-чуть (но это тоже пишу я сегодняшний), что знакомство по сватовству лишило наши со Светой отношения романтической неопределённости, сначала робких, а потом растущих надежд, сжимающих сердце тревог: «а вдруг она просто кокетничает», «а может, мне это кажется», «а что если ей ещё кто-то нравится» и так далее… Но всё равно ведь было, было ощущение радостного тумана, полёта, счастья! К нам пришла влюблённость.
И вот сияют передо мной глаза моей невесты, и мне даже не надо спрашивать, счастлива ли она, итак вижу. Но всё равно спрашиваю…
Встречались теперь очень часто, как только выдавался свободный часок-другой. Конечно, хорошо бы, чтобы этих часов было побольше, чтобы каждый вечер могли бы мы посидеть перед тем, как зайти в Светин или в мой дом вот так, как сегодня, в машине. Наш «уголок уединения» был вполне современным. Здесь мы и нежничали, и говорили о будущем. Именно здесь, в машине, и решали мы со Светой какие-то действительно важные проблемы, например, где будем жить после свадьбы. Когда возник разговор об этом, я сказал Свете:
– Мне хотелось бы, чтобы мы жили у нас. Ты как, согласна?
Света кивнула:
– Согласна…
Я и не сомневался, что она так ответит. Испокон веков у бухарских евреев молодая жена перебиралась в дом мужа. Именно так продолжали поступать все наши земляки и в Америке, решительно отказавшись от здешней традиции: молодым жить отдельно. Из моих приезжих друзей только Марик поселился после свадьбы (он женился незадолго до меня) отдельно от родителей. Марик очень меня уговаривал поступить так же. «Пойми, сами себе будете хозяева, никто в ваши дела не полезет! Всё время на глазах у родителей – это не жизнь!» – кипятился он. Я пожимал плечами. «Днём мы на работе, а по вечерам… Посидим да и уйдем в свою спальню»… «Ничего ты не понимаешь! – орал Марик. – Ты не современный парень!» Но ведь он был с Украины, европеец. Мне тогда казалось, что мы, бухарские, живем правильнее: семья – это связь нескольких поколений, постоянное общение с близкими, взаимная помощь. А уж если говорить о моих собственных чувствах, не хотелось мне жить отдельно от мамы, ведь я так был привязан к ней… Да и как она останется вдвоем с отцом, без меня? Мама для меня вообще стояла на такой высоте, что размышлять, как сложатся её отношения с невесткой мне и в голову не приходило. Как можно не полюбить маму? Впрочем, я решительно воспротивился тому, чтобы Света называла свекровь мамой, как это принято во многих семьях. «Будет фальшь, притворство! – говорил я. – Мама-то у тебя одна!»
С отцом, понятное дело, всё обстояло много сложнее. И всё же отец – это отец. Я ведь любил и его. Посердившись, обычно прощал ему обиды. Благодарен был, когда он помогал мне. Жалел, когда мучала его астма. Я и маму уговаривал: «не обращай внимания, не злись!» Я наивно надеялся, что с приходом в дом молодой невестки он помягчеет или хотя бы станет сдержаннее, поймет, что надо контролировать себя… И ещё: наш «отряд» пополнится, значит, нам станет легче.
Каково придется Свете, если она не уживется с отцом? Легко ли день за днем терпеть его выходки? Нет, я не думал об этом.
Так я решил Светину судьбу. Выстоять-то Света выстояла, меня не упрекала, всегда была мне другом. Но…
Уж начав писать эту главу, я решил поговорить с ней о тех давних днях. И Света, неожиданно для меня, ответила, что вообще-то непременно хотела жить отдельно от старших. Настолько, что до встречи со мной отказала нескольким хорошим парням, которые не желали разъезжаться с родителями. Оказывается, когда Света приняла мое предложение, мой отец обещал ей, что поможет снять нам квартиру…
– Неужели же ты не знал об этом?
– Нет… По крайней мере не помню! Честное слово, не помню! Но ведь потом ты ничего мне не говорила… Почему?
Света усмехнулась и пожала плечами.
– Ну, привыкла как-то…
Не скрою, я самодовольно подумал, что влюблена была в меня моя жёнушка, вот в чем дело…
Все мы, мужчины – эгоисты…
* * *
Свадьбу решили играть через три месяца, и мы погрузились в приготовления. Уж не знаю, как у кого, а у нас, у бухарских евреев, подготовка к свадьбе – дело невероятно сложное и хлопотное. Значение ему придается… Ну, будто от того, насколько богатой и пышной будет свадьба, зависит счастье молодых супругов! А уж репутация семьи – тем более. Мы со Светой выросли в этих традициях, и нельзя сказать, чтобы они нас возмущали. Ведь приятно же стать героями торжества! Но всё же появлялось у меня некоторое сомнение, некоторое ощущение никчёмности такой безумной затраты времени, сил и денег. Однажды вдруг мелькнула дерзкая мысль…
– Может, не надо? – осмелился сказать я родителям, когда обсуждали, с чего начинать подготовку. – А что, если мы со Светой просто зарегистрируемся и поедем… Ну, в свадебное путешествие, что ли. Недельки на две к океану…
– Ты что, ты что! – замахали руками и отец, и мама. На этот раз они были единодушны. – А как же венчанье? Как родственников, знакомых не пригласить на хупу, не устроить хороший стол, танцы? Что скажут люди? А мы как? Ты молод ещё, не понимаешь: увидеть свадьбу своих детей – это счастье!
Я замолк. Может, и вправду счастье? И только в минуты, когда наваливалась усталость после бесконечной беготни по свадебным делам (вдобавок, после работы) тихонько поскуливал: «Эх, плюнуть бы – да к океану со Светкой!»
Было бы смешно перечислять, куда я и все прочие бегали, чем занимались, но об одном деловом походе, самом главном, не могу не рассказать. О походе в Еврейский центр, где должна была происходить свадьба.
Длинное, чуть ли не на целый квартал, двухэтажное здание Еврейского центра находится на Юнион Тёрнпайк. Занимался этот центр (как, наверное, и сейчас) проблемами религии, культуры, социальной помощи и развлечений для окрестных евреев. На верхнем этаже располагалась приемная раввина, культурные учреждения, детский сад. Вероятно, как и в других таких центрах, были там также кабинеты социального работника и юриста. А внизу – синагога и большой, шикарный ресторан… Соседство вроде бы немного странное, но в данном случае вполне целесообразное и очень ценимое публикой. Именно это соседство давало возможность отмечать здесь важнейшие события, а прежде всего бар-митцвы, бат-митцвы, свадьбы.
Отправившись с отцом в это прекрасное учреждение, пошли мы не к какому-нибудь там администратору и даже не к раби. Нет, пошли мы к мистеру Джордану Ледерману, хозяину ресторана. Помещение ресторана тоже принадлежало центру, но Ледерман арендовал его. Благодаря этому он стал, можно сказать, главным лицом Еврейского центра: распоряжался всеми празднествами и церемониями. Даже чтобы попасть к нему на прием, приходилось записываться заранее: мистер Джордан Ледерман был крутым бизнесменом и в Еврейском центре проводил всего несколько часов в день.
Не удивительно, что мы были польщены, что мистер Ледерман вспомнил нас: мы у него бывали ещё в дни Эмминой свадьбы.
– Of course, I remember you both! – Приятно улыбаясь, говорил этот высокий, упитанный хорошо одетый джентльмен, пожимая нам с отцом руки. – You had your daughter’s wedding here. Oh, what a great wedding it was! Is it your son’s turn? Congratulations!
О, мистер Ледерман умел быть обаятельным, умел с каждым из клиентов найти общий язык!
Принимал он нас в своем кабинете, скромно расположенном в подвальном этаже, но отделанном с большим блеском. Не в переносном, а в прямом смысле слова: стены, и потолок кабинета сверкали и светились серебряными блёстками. Уже само это сверкание как бы показывало посетителям, с кем они имеют дело, какое пышное празднество сумеет устроить им хозяин такого кабинета. Но мистер Ледерман считал нужным кое-что добавить к этому впечатлению.
– Пройдемтесь сначала по вестибюлю, по ресторану, – предложил он. – Покажу, какой ремонт я тут сделал.
Экскурсия тоже входила в программу психологической обработки заказчиков праздника. Указывая нам на самые красивые усовершенствования и приобретения, мистер Ледерман не забывал сообщать, сколько они стоили.
– Одна только люстра обошлась в сто тысяч, – сказал он с печальной гордостью, указывая рукой на огромное, сверкающее пирамидальное сооружение, которое свисало с потолка в центре ресторанного зала.
Я покосился на отца, он – на меня… Мы оба как-то съежились и, вероятно, подумали об одном и том же: проклятый ремонт! Сколько же с нас запросят за свадьбу после покупки такой люстры?
– Ну, пора за дело, – бодро сказал мистер Ледерман, решив, что мы уже «созрели». – Прошу в кабинет…
За свадьбу с нас запросили ни много ни мало восемь с половиной тысяч долларов.
Сидя за письменным столом, Ледерман перечислял необходимые этапы торжества и выстукивал на калькуляторе стоимость каждого из них. Вернее, не перечислял, а возглашал, даже голосом подчеркивая, насколько важен любой этап свадьбы.
– Пригласительные билеты… Музыка… ну, не меньше, чем на пять часов… Ведущий… Цветы… Так, переходим к обеду… Сколько приглашаем гостей? Сто семьдесят? Отдельно – закусочный стол… Бар… Теперь приступим к большому столу. Вот меню, выбирайте, прошу вас… Я бы предложил… Записываем… Кажется, получилось неплохо… Ну а теперь займемся церемонией в синагоге… – Тут тон мистера Ледермана несколько изменился, стал более небрежным. – Что у нас тут? Хупа… Услуги раввина…
Ясно было, что эти денежки пойдут не в его карман.
Когда общая стоимость была, наконец, названа, отец расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и подставил лицо под струю холодного воздуха, – в кабинете мистера Ледермана работал, конечно, кондиционер с движущимися жалюзи.
– Послушайте, Джордан, свадьба дочери стоила дешевле…
Ледерман развел руками.
– Инфляция, два года прошло. К тому же расходы, ремонт… Одна люстра сто тысяч стоила! – с печальной гордостью напомнил он. – Но так и быть, старым клиентам пойдем навстречу… – И Ледерман снова открыл ресторанное меню. – Так и быть. Добавлю к обеду солений, дам ещё одно горячее блюдо, расширю ассортимент сладкого. Царский будет стол, а? – и Ледерман откинулся на спинку кресла, выразительно показывая нам, что он проявил величайшую щедрость.
Включая расходы на фотографа и кинооператора (мы же не дикари какие-нибудь, надо запечатлеть такое событие, сделать видеофильм!), свадьба должна была обойтись тысяч в десять.
– По пять тысяч на семью… Ничего себе! Не потянем, – сокрушённо бормотал отец, когда мы вышли от Ледермана.
Любопытно, что подсчитывая семейные расходы, он всегда возмущался и огорчался, искренне считая себя членом семьи. Но как только приходилось подписывать чек… Тут семейные узы начинали тяготить его! Так, конечно же, произошло и на этот раз. Кое-что из тех пяти тысяч, которые приходились на нашу семью, он дал, остальное почему-то, будто я не его сын, а только мамин, одолжил нам, с тем условием, что непременно вернем. А маме снова пришлось бегать по родственникам… Но к чему вспоминать? Разве что к тому, что слишком уж часто в семейные отношения вторгалось слово «деньги», отравляя наши души…
На этот раз я, слава богу, не втянулся в мерзкую атмосферу взаимных попрёков и расчетов. У меня, несмотря на заботы и хлопоты, была предсвадебная эйфория. Она снимала усталость, она помогала бодро бегать по бесконечным делам. А ведь их было бы в десять раз больше, если бы наши семьи – Светина и моя – решили соблюдать все обычаи, все обряды еврейско-бухарской свадьбы!
Не знаю, все ли мне известны, но назову, что знаю.
Первый обряд Кандхури, в переводе – «поедание сахара». Это что-то вроде помолвки, которая происходит в доме невесты, в узком кругу семьи. Родители жениха приносят с собой поднос с сахаром, и жених, невеста, а потом и родственники, съедают по кусочку. Для того, разумеется, чтобы их дальнейшая жизнь была сладкой… Слышал я, что на этой помолвке также принято договариваться, какие расходы по свадьбе берет на себя каждая из семей.
Еще слаще, чем Кандхури, обряд Ширини хури, то есть «поедание сладкого». Тут уж одним сахаром дело не ограничивается! На столе полно кондитерских соблазнов. Ведь Ширини хури – это предсвадебный вечер с гостями. Устраивают его родители невесты, а родители жениха приходят с подарками, с различными золотыми украшениями для будущей невестки. Специально приглашённая женщина-глашатай показывает их гостям, описывая каждый подарок.
Далее происходит Кошчинон – выщипывание бровей и всяких лишних волосков на лице невесты. Об этом обряде я подробно писал в первой книге, когда рассказывал о свадьбе моего дяди Робика.
И последний обряд перед свадьбой – это Домот-дророн, приход зятя. То есть жених приглашается в дом невесты на обед по-родственному, как бы для более тесного сближения.
Наконец, совершается главный обряд – хупа, венчанье. Празднуется свадьба… Казалось бы, всё? Нет!
В первую же субботу после свадьбы родители жениха, вернее, уже мужа, устраивают Пойтах. Это что-то вроде повторения свадьбы, с обедом, с музыкой, танцами. При этом снова приглашается женщина-глашатай, которая демонстрирует собравшимся приданое невесты. Его по нашим обычаям покупают родители жениха. А после этого каждая из семей устраивает ещё один многолюдный праздник, который называется Повакунон. Ну, что-то вроде «добро пожаловать в наш дом»…
Уф! Теперь уже всё!
Кстати, раз уж я коснулся свадебных обрядов… Других традиционных празднеств, торжеств, сборищ у нас, у бухарских евреев тоже невероятное количество. Не слишком ли много? Я уже писал, я вовсе не враг традиций, они объединяют, сближают людей. Но соответствует ли их количество уровню нашей жизни, её современному, деловому, городскому ритму? Да и просто материальным возможностям? И не потому ли в большинстве семей постоянно, то печально, то раздражённо, то трагически звучит: «Деньги, деньги, деньги»…
Но дело не только в этом. Неплохо бы припомнить и честно себе признаться, в какую формальность превратились у нас многие из обрядов. Даже такие, где формальность равнозначна кощунству. Достаточно назвать поминки… О нет, конечно, не те, когда и родные, и друзья полны горестным чувством недавней потери! Тогда совершенно естественна и оправдана обстоятельствами потребность собраться всем вместе, созвать тех, кто тоже скорбит и сочувствует, побыть среди них. Но проходят годы и смягчают остроту боли. В памятные дни хочется собраться в тесном кругу семьи, тихо, с любовью поговорить об ушедшем… Но обычай требует: снова и снова, в течение долгих лет – широкие поминки! Непременно многолюдные. И чем больше людей, чем лучше ты их накормишь, тем ты, значит, сильнее скорбишь об ушедшем родственнике. Не забыл его… И вот набивается полный зал людей, из которых многие усопшего не знают, а только слышали о нем. Они сидят за столами и под звуки проникновенной речи раввина едят, пьют и разговаривают. О чем? Да о чем угодно: о своих делах, о биржевых новостях, о ценах на недвижимость, о здоровье… Никто и не вспоминает об усопшем, кроме его близких родственников. Ну еще ребе… Он, кстати, чаще всего тоже и в глаза не видел человека, почившего много лет назад. Однако же долго и вдохновенно превозносит его добродетели, его характер… Но кто слушает ребе? Гул стоит над залом, стучат вилки и ножи.
Вот это я и считаю кощунством.
Я знаю, конечно, что такие традиции, превратившиеся в формальность, существуют не только у нас, у бухарских евреев. Похожее происходит, к примеру, и на Кавказе. Застолья на Кавказе собираются по любому поводу – ведь там виноград, разливанное море вина… Вообще-то ничего плохого в этом не вижу. Но вот недавно в рассказе одного из своих любимых писателей, Фазиля Искандера, прочел я размышления, очень близкие моим: как в его родной Абхазии люди порой превращают в бессмыслицу любую, даже прекрасную традицию. Я так обрадовался такому сходству наших мнений, что решил процитировать здесь строки из рассказа «Должники», где рассказчик приглашён родственником на празднование дня рождения сына. Вот эти строки:
«Насмотрелся я на эти празднества. Приглашают человек двести, триста, за стол начинают сажать часов в двенадцать ночи. Пока всё приготовят, пока дождутся прихода начальства. А, главное, приношения. Стоит посреди двора деревенский глашатай, рядом с ним сидит девочка за столиком. Она слюнявит карандаш и записывает в ученическую тетрадь, кто что принес. Подарки деньгами, но больше натурой.
– Ваза, прекрасная, как луна, – кричит глашатай, высоко поднимая ее над головой и показывая всем гостям. – Чистая и прозрачная, как совесть дорогого гостя, – импровизирует он…
– Одеяло русское, – кричит глашатай, вдохновенно разворачивая стёганое одеяло. – Под таким можно уложить целый полк, – бесстыдно добавляет он, хотя размеры одеяла самые обыкновенные (…) Пока глашатай краснобайствует, гость с комической скромностью стоит перед ним, низко опустив голову. На самом деле он искоса следит за девочкой, чтобы она правильно записала его фамилию и имя. Потом он присоединяется к зрителям, а глашатай уже превозносит следующий подарок (…).
Одним словом, это своеобразный спектакль. Конечно, если ты пришел без подарка, тебя никто не прогонит, но общественное мнение создается.
В общем, я не поехал, но всё же послал ему поздравительное письмо…»
* * *
Я очень веселился, читая эти строки. Хоть и описывает Искандер празднество в абхазской деревне, где обстановка совсем иная, но суть очень похожа! Подумать только, даже глашатаев мы приглашаем, как абхазы! Конечно, кое в чём они нас переплюнули: у нас таких краснобаев не водится.
* * *
Но вернемся к нашим хлопотам… Как только до нас со Светой дошло, сколько всего предстоит, какой поток повторяющих друг друга празднеств вот-вот обрушится на нас (хотя думаю, что тогда мы знали не обо всех), мы приуныли. Я даже начал спорить, пуская при этом в ход, как оружие, свое «Лучше бы вообще к океану». В конце концов решили, кроме свадьбы, устраивать только Кандхури. Не сомневаюсь, что многие родственники и знакомые нас осуждали…
А дел и беготни всё равно было по горло! Составлялись списки приглашённых. К ним возвращались снова и снова – кого-то забывали, кто-то сообщал, что приведет с собой таких-то… Всё перечеркивалось и составлялось заново… Мама таскала Свету по специальным магазинам свадебной одежды. Ездили они в нижнюю часть Манхэттена, на Даленси-стрит, она славится магазинами одежды, постельного белья и великого множества прочих товаров, необходимых для экипировки и обустройства гнёздышка молодожёнов. Из своих походов мама и Света возвращались, возбуждённые этим изобилием и полные приятных впечатлений. Но и платье купили красивое, хотя пришлось его чуток ушивать.
С моей одеждой обошлось ещё легче: по моему настоянию, Светины родители не покупали мне костюм, а взяли в аренду. Красивый – белый, с атласными лацканами и полосками на брюках… Я был очень доволен, но полагал, что без грусти расстанусь с ним после свадьбы: незачем свадебному костюму всю жизнь томиться в шкафу!
Дни бежали, бежали… И вот наконец…
Осенний воскресный день. Мы со Светой выходим из лимузина у подъезда Еврейского центра и останавливаемся, почти ослепленные: с крыши двухэтажного здания прожектора шпарят такими огненными лучами, будто воздух пылает… Ничего, сейчас привыкнем… Беру Свету под руку, а сам кошусь вниз: хорошо ли она закинула на другую руку свой шлейф? Только бы не споткнулась, ведь будем сейчас подниматься по довольно высокой лестнице. Там, наверху, под колоннадой, у ярко освещенных дверей, нас уже ждут… Как много знакомых лиц! Ну, вперед!
Уж не знаю, как Свету, но меня в первый раз в жизни столько обнимали, целовали, благословляли. Из объятий я переходил в объятия. Мне было хорошо и весело: смотрите-ка, мы прямо кинозвезды! Снова и снова вспышки фотоаппаратов, огни кинокамер! Волнуясь, смеясь, непрерывно останавливаясь, мы пробирались сквозь толпу гостей.
Начало торжества было назначено на шесть часов – с расчётом, что свадьба продлится часов шесть-семь. Народу уже собралось довольно много, однако же больше половины приглашённых ещё не явилось. Бухарские евреи – народ не слишком пунктуальный, мы не раз убеждались, что люди будут подходить и подходить, иные опоздают даже на час-другой. Но те, кто уже собрался, не скучали, не томились ожиданием. Гостей, как только они входили, приглашали в один из подсобных залов ресторана. Здесь звучал смех, звенели бокалы, лилась негромкая, мягкая музыка кларнета. Гости толпились возле баров или сидели за столиками, уютно расставленными вдоль стен. Над столиками поднимался лёгкий пар (блюда всё время подогревались снизу), в нужную минуту появлялся официант и наполнял тарелки. А в центре зала уже вовсю танцевали…
Да, Ледерман и впрямь всё делал красиво, с выдумкой, с размахом! Все, кто пришел на эту свадьбу, чувствовали себя… Ну, что ли, людьми из высшего общества, такими, каких показывают в кино. А разве это не мечта многих и многих? Не зря же постарались гости и одеться соответственно: мужчины в элегантных костюмах из модной лоснящейся ткани, женщины… Женщин так коротко и не опишешь! Начиная с причёсок и макияжа, кончая туфельками, почти все они, невзирая на возраст и комплекцию, словно сошли со страниц модного журнала. Не говорю уж о золотых украшениях, о бриллиантах. А платья, платья! Действительно, можно подумать, что сюда приглашены миллионерши и звезды Голливуда. Собираясь небольшими группками, они ревниво осматривают друг друга, обсуждают фасоны платьев и прочие важные проблемы, связанные с модой, прическами, магазинами… Кстати, зайдите-ка через день-другой в самый большой магазин Квинса «Александрс», в отдел возврата вещей, и вы непременно встретите там нескольких «миллионерш». Оказывается, платье жмёт в талии. Или не понравилось мужу. Придется его вернуть. Да, в магазинах Америки новые вещи, если с них не срезаны ярлычки, можно возвращать обратно… Какое удобство для небогатых модниц!
Но сейчас ярлычки хорошо запрятаны в платьях, и нарядные дамы со своими нарядными мужьями веселятся на свадьбе. Нам же со Светой до венчанья не полагается появляться вдвоем среди гостей, веселье пока не для нас. Проскользнув по коридору, мы оказались в специальной комнате для невесты. Здесь тоже прекрасно: красивая мебель, трюмо, зеркала, яркие люстры… Поглядев, как Света снимает фату у трюмо (до чего же хороша, не нужны ей ни помада, ни румяна, ни тушь! А уж сейчас, в свадебном белом платье…) – я, как и полагается жениху перед венчаньем, расстаюсь со своей невестой…
У разных народов, естественно, свои свадебные обряды и правила поведения. Мы со Светой к церемонии венчания должны были являться порознь. А пока, полный энергии и нетерпения, я решил заняться делом: помочь приготовлениям к хупе… Что это значит, постараюсь объяснить. Правда, за точность не ручаюсь, я не слишком большой знаток обрядов.
Венчание происходит в синагоге. Бухарские евреи именуют его хупой потому, что так называется большое молитвенное покрывало, под которым стоят жених с невестой. Возле них – раввин. Он читает благословения, помогает надеть кольца, зачитывает и разъясняет ктубу – свадебный договор или контракт, уж не знаю, как точнее назвать. Обряд довольно прост. Но бухарские евреи сумели его усложнить: к участию в хупе у нас принято приглашать близких родственников. Эти приглашённые, в отличие от остальных гостей, не сидят в синагоге, как зрители, а стоят на помосте, окружая жениха и невесту. Проходят они сюда по списку, по значимости, так сказать, по степени близости к новобрачным и их родителям… Не знаю, когда возник такой обычай, но сколько сил он отнимает и сколько доставляет волнений! Вы только представьте себе, легко ли составить такой список, никого не обидев! А чего стоит выстроить этих избранников перед входом в синагогу, растолковать каждому, кто за кем идет, добиться понимания и послушания…
Вот именно этим я и решил заняться.
Когда церемония начнется, вызывать участников хупы к помосту будет специальное лицо – церемониймейстер. Но я хотел еще до этого расставить всех по порядку, чтобы избежать суеты и задержек. Со списком в руках я вышел в вестибюль и вдруг увидел своих родителей. Они стояли возле лестницы и, судя по разгоряченным лицам, о чем-то ожесточённо спорили. У меня сердце ёкнуло, когда я увидел злое лицо отца. Вены у него на шее так вздулись, что, казалось, вот-вот лопнет воротничок и отлетит галстук-бабочка…
«Только не сегодня!» – с отчаянием подумал я и подбежал к ним.
– Что случилось?
Оба заговорили разом.
Причиной скандала было то, что среди гостей оказались мамины родственники, муж с женой, с которыми отец поссорился. Люди хорошие, добрые, но, как известно, отец маминых родственников вообще не жаловал, а эти имели неосторожность открыто занять мамину сторону в одном из острых конфликтов с ним…
– Ты зачем их пригласила? – кричал отец.
– Они пришли ко мне, к Валере, а не к тебе!
– Так вот: либо они уйдут, либо я!
«Уйдет с моей свадьбы? Нет, не может такого быть», – подумал я и, взяв маму за руку повел было её в сторонку. Но тут же увидел, что отец накинул пальто и бежит к дверям. Я поглядел на маму, она на меня. «Так я живу почти тридцать лет», – прочёл я в её глазах.
Огни вокруг меня померкли. Я был в отчаянии. Отец ушёл с моей свадьбы… Ведь скандал, позор! Да, в той сумятице мыслей, которая началась в моей голове, эта, вероятно, была главной: «Позор! Что скажут люди!» Злость и обида на отца и даже досада на бедную маму – почему с ним раньше не договорилась, всё это мелькало, конечно, тоже, но подавлялось, отодвигалось. Что теперь делать? Как объяснить людям?
– Пора, гостей зовут в синагогу… А где папа?
Эмма со своим Беней прибежали за нами, и это немного привело меня в себя.
– Не волнуйтесь, – деловито сказал Беня, услышав наш с мамой сбивчивый рассказ. – Бегу за ним… Приведу, приведу! А перед вашими гостями, очи-мо, что делать, придется извиниться…
Мама закрыла лицо руками.
– Какой стыд!
– Ничего, ничего, извинимся, всё объясним! – и Беня убежал.
«Какой стыд!» – продолжала шептать мама. Мне тоже было стыдно. Но… Сильнее стыда было огромное чувство облегчения: если отец вернется, свадьба пройдет гладко.
Сегодня, многие годы спустя, этот стыд мучает меня гораздо сильнее, чем тогда. Почему же я не сказал маме: «Пусть отец уходит, скатертью дорожка!» Как допустил, чтобы выгнали маминых друзей?
Только это и было настоящим позором.
Мамины родственники были так добры, что простили нас, остались друзьями. Спасибо им.
* * *
Отец вернулся. Неугодные ему гости были изгнаны. С венчанием мы опоздали всего только на час.
Гости уже рассаживались в синагоге – отдельно мужчины, отдельно женщины. Со списком в руках я крутился в вестибюле, собирая приглашённых участвовать в хупе.
– Дядя Ёсеф, стойте здесь, вы с тетей Саррой заходите первыми… Тётя Маша, где же ваш супруг? Как это – пошёл покурить?.. Ах, вот он! Вы следующие, вот сюда, пожалуйста, за дядей Ёсефом. Не отходите! Борис, а вы тут зачем? Нет, нет, это ваш мальчик понесет сейчас к хупе кольца, а вы идите в синагогу, садитесь с гостями! Так, теперь…
Охрипший, мокрый от пота, я заглядываю в список, выкликаю, разыскиваю, уговариваю стоять спокойно и не шуметь, ведь церемония вот-вот начнётся… Ох, да и мне самому пора приготовиться!
