Вадим Иванович Кучеренко
Испытание волхва
Глава 10. Подарок бабки Ядвиги
Даже громкий металлический звук спиц, часто ударяющихся друг о друга, не смог заглушить ехидного смешка, изданного бабкой Ядвигой. Друзья с удивлением посмотрели на неё. Старуха ничего не сказала, но по её лицу легко можно было догадаться, что она думает о мужчинах, принимающих решение с оглядкой на мнение женщин. Олег и Михайло переглянулись и смущенно улыбнулись, но принятого решения менять не стали. У бабки Ядвиги, как и у Тимофея, был свой, специфический взгляд на жизнь, который мог показаться странным любому другому человеку. Да и казался.
– Давай думать дальше, – предложил Олег.
И они снова начали размышлять. Но других идей им в голову не приходило. Молчание затянулось. Видимо, у Михайло был такой несчастный вид, что бабка Ядвига пожалела его. Её материнское сердце дрогнула, и она скрипуче произнесла:
– А что с золотым алтарём в капище? Или волхв Ратмир обменял его на деньги, как и свой стыд?
Олег был так поражён, что даже пропустил мимо ушей оскорбление, которое мимоходом было нанесено его деду, что вызвало бы у него неподдельный гнев в любое другое время.
– Ядвига Станиславовна, откуда вы знаете про алтарь?! – воскликнул он.
– А как мне не знать, если я его сама волхву подарила в былые времена, – невозмутимо проговорила бабка Ядвига, и спицы в её руках замелькали с головокружительной быстротой, давая понять, что обсуждать далее эту тему она не хочет.
Но Олег не собирался так просто сдаваться. Он был слишком заинтригован, чтобы уступить желанию бабки Ядвиги, по всему видать, уже пожалевшей о своих нечаянно вырвавшихся словах. Но, как говорится, слово не воробей…
– Ядвига Станиславовна, так не пойдёт, – настойчиво произнёс он. – Сказав «а», говорите и «б».
– Это еще почему? – искренне удивилась старуха. – Кто меня принудит?
И Олег был вынужден с ней согласиться. Тогда он решил изменить тактику.
– И вовсе алтарь не из золота, – сказал он, стараясь, чтобы голос не выдал его. – Одна только видимость, подделка. Этак можно подумать, что и Луна – гигантский золотой самородок.
– Видимость? – возмутилась бабка Ядвига. – Да как у тебя только язык повернулся такое сказать, паршивец! Неужели ты думаешь, что я…
Она собиралась закончить фразу словами «могла подарить подделку тому, за кого мечтала выйти замуж?», но вовремя одумалась, в очередной раз сглотнув каплю крови. Вместо этого старуха сказала:
– Перед тем, как подарить эту глыбу Ратмиру, я сколола с неё кусочек и показала его городскому ювелиру.
– Неужели специально для этого ездили в город? – поразился Олег. Он не мог в такое поверить, зная нелюдимость бабки Ядвигу.
Но та лишь бросила на него презрительный взгляд и не ответила, продолжив свой рассказ.
– Так ювелир, как увидел его, так даже вспотел от волнения. Сказал, что это золото самой высокой пробы, чистоты доселе не виданной. После чего, не торгуясь, предложил мне за него такую цену, что, по его словам, мне хватило бы на год проживания в самой роскошной гостинице, а питаться я все это время могла бы в самых дорогих ресторанах. И еще осталось бы на всякую мелочь – одежду, украшения, развлечения.
Старуха помолчала, словно давая Олегу возможность подумать над её словами, а потом язвительно спросила его:
– И почему я должна была ему не поверить? Он сам мне так сказал, я его за язык не тянула.
– Действительно, почему, – неопределенно произнес Олег, не зная, что и думать обо всём этом. Неожиданно ему в голову пришла мысль, которую он тут же высказал: – Если только он не пал жертвой ваших чар и не говорил то, что вы хотели услышать.
Но бабка Ядвига опровергла и это предположение.
– Это уже потом, – буркнула она. – Когда я собралась уходить. А до этого всё было по-честному, без обмана и морока. Говорил он то, что думал. И всё расспрашивал меня, где я взяла это золото. Очень уж ему хотелось это знать. Вот тогда я и…
Бабка Ядвига не договорила, но её улыбка досказала всё за неё, и Олег даже невольно пожалел ювелира, о котором шла речь. «Впрочем, сам виноват», – подумал он и заинтересованно спросил:
– И в самом деле, а где вы взяли этот самородок? Не на огороде же нашли? Да у вас и огорода-то нет и, думается мне, никогда не было.
– В горной пещере, – сухо сказала бабка Ядвига. – А где эта пещера находится, тебе, мил человек, знать ни к чему. Соблазн это великий для тебя. А как говорит отец Климент в своих проповедях, если кто кого соблазнит, тому лучше бы повесить жернова на шею и утопиться в море. Оно мне надо?
– Вы и проповеди отца Климента слушали? – изумился ещё больше Олег. – Неужели в храм божий ходили?
– Я ходила, или он сам ко мне приходил – тебе-то не всё ли равно? – усмехнулась бабка Ядвига. – Я ведь не всегда старухой была и в лесу жила. Знавала и другое времечко…
Она замолчала, и её глаза затуманились, как это бывает при приятных воспоминаниях. И даже лицо старухи показалось Олегу не таким ужасным, как обычно. Оно было даже привлекательным, если приглядеться. Причём без всякого гипноза и наведённого морока.
Но это впечатление быстро прошло. Уже через минуту бабка Ядвига очнулась от воспоминаний о своей молодости и снова стала собой, злобной, старой и уродливой. И Олег поскорее отвёл свои глаза в сторону, чтобы ненароком не стать её жертвой.
– Так я не понял, – проговорил простодушный Михайло, который всё это время молча слушал их разговор. – Даже если алтарь в капище весь из чистого золота – так что с того?
Олег задумчиво взглянул на него. И ответил не сразу.
– В этом случае мы можем его продать. И выручить столько денег, что хватит и на школу, и на всё остальное до конца наших с тобой дней.
– Мы? Наших? – искренне удивился Михайло. – Ты, случаем, не оговорился ли, дружище? При чем здесь я?
– При том, что ты имеешь на этот алтарь столько же прав, сколько и я, – пояснил Олег. – А, может быть, даже и больше. И не спорь, пожалуйста!
– Как скажешь, – пожал плечами Михайло. – Только зачем мне деньги? Я заранее отказываюсь от своей доли в твою пользу.
– Там разберёмся, – рассеянно отмахнулся Олег. – Если будет с чем. Я так обрадовался, что совсем забыл о Тимофее. А он никогда не позволит нам продать алтарь. Да и верно – какое капище без алтаря? Он необходим для служения Велесу.
– Это правда, – согласился Михайло. – Насчет Велеса не знаю, но старик был очень предан волхву Ратмиру, а теперь свято чтит его память. Тимофей костьми ляжет, но не позволит вынести алтарь из капища.
Они снова загрустили. Неожиданно Михайло звонко ударил себя ладонью по лбу, точно прибил назойливого комара.
– Что же это я! – воскликнул он весело. И спросил: – Матушка, где мой знак жреца Перуна?
Бабка Ядвига с подозрением посмотрела на него и спросила:
– А тебе зачем?
– Надо, раз спрашиваю, – сказал Михайло, улыбкой смягчая резкость ответа. – В заветном сундуке, небось, прячешь, под семью замками?
Не дожидаясь признания матери, которая не спешила ему отвечать и смотрела на него всё с тем же неодобрением, он встал и подошёл к неприметной двери в углу комнаты, ведущей в чулан. Здесь бабка Ядвига хранила старые или пришедшие в негодность вещи, но это было для отвода глаз. Под хламом прятался сундук, изготовленный из крепкого дуба, с окованными железом углами, расписанный фантастическими птицами и зверями. В нём бабка Ядвига прятала то, чем дорожила по-настоящему.
Об этом знали лишь она сама и Михайло. Они же только и могли открыть сундук. Для всех остальных это была непосильная задача, и не только потому, что крышка сундука была очень тяжелой. Стоило кому-то другому даже дотронуться до сундука, как птицы и звери будто оживали и вонзали в чужую руку клыки и когти. Рука покрывалась кровоточащими ранами, которые быстро загнивали и начинали источать зловоние. Спасти человека от скорой мучительной смерти могли только снадобья, секрет которых знала лишь сама бабка Ядвига. Поэтому она была спокойна за содержимое своего сундука, даже когда уходила из дома.
Но сейчас старуха встревожилась. Ее пергаментного цвета лицо стало совсем серым, выдавая сильное волнение. А когда Михайло вышел из чулана, сжимая в кулаке массивную золотую цепь, на которой висел, слегка покачиваясь, большой овальный диск также из чистого золота, она даже издала короткий звук, похожий на страдальческий стон.
Но Михайло не услышал его, и даже не посмотрел в сторону матери. Он подошел к Олегу и протянул ему золотое изделие со словами:
– Это знак жреца Перуна. Не понимаю, как я мог о нём забыть!
Взяв амулет, Олег почувствовал его тяжесть. На лицевой стороне диска рельефной чеканкой выделялся старинный меч с украшенной драгоценными камнями рукояткой. Меч пересекали шесть искрящихся лучей. Это было настоящее произведение искусства. Очень древнее и почти бесценное.
Олег почти сразу вспомнил, где и при каких обстоятельствах видел его раньше. Когда-то он принадлежал Белозару, потомственному жрецу Перуна, который два года назад первым сообщил ему о смерти деда. Потом, когда Олег уже переехал из города в Усадьбу волхва, он прилетел за ним на вертолете в Кулички. Это был мужчина средних лет, невысокого роста и могучего телосложения, с длинными седыми волосами, темно-рыжей бородой и такого же цвета усами. У него был властный голос человека, привыкшего повелевать другими людьми. Он пытался диктовать свою волю и ему, Олегу, а потом начал угрожать. Неизвестно, что из всего этого вышло бы, но вскоре Белозара задрал в лесу медведь, и на этом история закончилась. С тех пор Олег никогда не думал о нём, и даже не догадывался, что жизнь однажды напомнит ему об этом человеке таким странным образом.
«Вот уж действительно ирония судьбы, – подумал Олег, рассматривая золотой диск. – Тот, кто грозил мне неисчислимыми бедствиями, возможно, спасет меня от беды».
А Михайло буквально сиял от радости.
– Ведь он тоже из золота, – сказал он. – И его можно продать за хорошие деньги. Как ты думаешь, их хватит на школу?
Бабка Ядвига, всё это время с тревогой наблюдавшая за ними, не выдержала и вскрикнула:
– Нет, только не это!
Михайло обернулся к ней и с удивлением спросил:
– Почему, матушка?
И бабка Ядвига была вынуждена признаться в своих истинных мотивах, что случалось крайне редко.
– Но ведь тогда ты уже не сможешь быть жрецом Перуна! А я так гордилась тобой…
– Матушка, – с укоризной произнёс Михайло. – Неужели для вас это так важно? Буду я жрецом Перуна или нет – я все равно останусь вашим сыном и буду любить вас. Мне кажется, это главное.
Бабка Ядвига ничего не ответила. Было видно, что в ней происходит яростная внутренняя борьба. Спицы выпали из её рук и упали к ногам, но она даже не подняла их. Черные глаза её то вспыхивали, то гасли, будто маяк, подающий сигналы в тумане. Мускулы лица дрожали, как и руки. Михайло и Олег со всё возрастающим изумлением наблюдали за ней. Наконец старуха сдавленно, будто невидимая рука сжимала ей горло, произнесла:
– В той пещере ещё много золота. Я ведь только обломок от горного кряжа взяла.
Смысл этих слов не сразу дошел до сознания друзей. Первым сообразил Олег.
– И вы можете…? – недоверчиво спросил он, от волнения не договорив фразу.
– А что мне еще остается? – горестно вздохнула старуха. – Ох, сынок, сынок, и в кого только ты такой уродился…
– Матушка, а когда? – спросил Михайло, словно не услышав её. И тут же нетерпеливо уточнил: – Это далеко?
– Не близко, сынок, и не скоро, – ответила бабка Ядвига. – Надо дождаться полнолуния. Иначе пещеру не найти. А найдешь, так не войдешь. Такое заклятие на неё наложено.
– Но полнолуние только через полмесяца, – почти с отчаянием произнес Олег.
Олег и Михайло переглянулись и поняли друг друга без слов. Михайло пожал плечами, давая понять, что бессилен. Олег и сам знал, что уговаривать и переубеждать бабку Ядвигу бесполезно. Да и говорила она, скорее всего, правду. Обманывать ей не было никакого резона.
Он начал размышлять вслух:
– Нина Осиповна дала мне срок неделю. И едва ли я смогу убедить её подождать дольше. Она решит, что я просто тяну время, и не станет меня даже слушать. Кто я для неё? Пришлый, чужак, да к тому же ещё и язычник, человек чуждой веры. Все равно что инопланетянин.
Глаза бабки Ядвиги злорадно сверкнули, но она промолчала. Зато Михайло, простодушно решив, что Олег обращается к нему, сказал:
– Не переживай, я поговорю с Ниной Осиповной. Думаю, мне удастся с ней поладить. Неделей больше, неделей меньше – не всё ли равно. Что это изменит?
Олег не был так уверен, но он не стал отговаривать Михайло.
– Давай подумаем, что ты ей скажешь, – предложил он. – Сам понимаешь, про пещеру и золото говорить нельзя. Надо что-то придумать.
– На выдумки я не мастак и лукавить не привык, – решительно возразил Михайло. – Ни к чему это. Просто дам слово. Неужто не поверит?
Олег махнул рукой, не в силах противостоять его наивной вере в то, что добро всегда побеждает зло.
– Ладно, поступай, как знаешь. А там будь что будет.
– Прямо сейчас и пойду, – сказал Михайло, обрадованный тем, что ему не придется обманывать.
Он уже направился к двери, но его остановила бабка Ядвига.
– Постой, – ворчливо сказала она. – Дай-ка сюда знак жреца Перуна!
Взяв у Олега золотой диск, Михайло подал его матери. Сам он даже не вспомнил о нём.
– Возьмите, матушка! Или я его обратно в сундук отнесу? Зачем вам себя утруждать.
– Расстегни ворот рубахи! – потребовала старуха. – И нагни голову. Ишь, вымахал, как пожарная каланча. Матери подпрыгивать, что ли, прикажешь?
Удивлённый Михайло исполнил её волю. Бабка Ядвига надела ему на шею золотую цепь с амулетом. После чего заботливо застегнула пуговицы ворота.
– Теперь иди, – велела она. – И впредь не разбрасывайся. Чай, не игрушка это и не забава.
Бабка Ядвига говорила строго. И выглядела недовольной. Но ей не удалось скрыть своих истинных чувств. В голосе старухи сквозила нежность к сыну, а в глазах светилась гордость за него. И Олег мог бы поклясться, что ему это не почудилось.
Глава 11. Залог
Михайло шел быстро и бесшумно, словно он был собственной тенью в солнечный день, а не человеком из плоти и крови. Но это была только видимость, а в действительности каждый шаг давался ему с трудом, и чем ближе был посёлок, тем тяжелее становилось.
Михайло редко и неохотно выходил из леса, считая даже Кулички слишком густонаселённым, шумным и суетливым местом, где он чувствовал себя неуютно и неловко. Однажды Карина сказала ему, что люди, живущие на небольшой ограниченной территории, похожи на пауков в банке, которые не могут мирно сосуществовать, пока сильные не пожрут слабых. И это закон природы, против которого бессильны любые человеческие законы.
– Люди сбиваются в стаи, как птицы, живут в тесноте, а из-за этого в обиде друг на друга, не потому, что они хотят этого, а оттого, что иначе не могут, – сказала она и призналась: – И я, как бы того ни хотела, тоже не могу по-другому.
После этого между ним и Кариной возник холодок отчуждения. Михайло любил лес и свою жизнь в отдалении от людей, а она не понимала, как это можно любить…
Михайло часто вспоминал о Карине и своих прошлых встречах с ней. Иногда ему даже казалось, что она стала его наваждением. Поэтому когда он, подходя к администрации поселка, увидел её выходящей из дверей здания, то в первое мгновение подумал, что это ему только кажется. Он даже ущипнул себя за руку.
Однако чудесное видение не растаяло, а помахало ему рукой и радостно вскрикнуло:
– – Какая нежданная встреча!
А потом насмешливо спросило:
– И что занесло лесного жителя в цитадель цивилизации?
Но Михайло не ответил, а просто стоял и любовался ею. Однако, в отличие от множества других мужчин, он смотрел не на полные груди, гибкую талию и стройные мощные бедра молодой женщины, а на её лицо, обрамленное, как картина рамой, каре чёрных волос. У Карины были не совсем правильные черты лица, немного длинноватый нос с легкой горбинкой, а нижняя губа больше верхней, что нарушало общепризнанные каноны красоты. Но Михайло думал, что он не видел никого прекраснее в своей жизни. Конечно, если не считать Марины, сестры-близнеца Карины. Они были настолько похожи, что изначально Михайло даже путал сестёр. Но потом он научился их различать. Марина была правша, а Карина – левша. А еще при взгляде на него глаза Марины оставались прежними, а в глазах Карины вспыхивали огоньки, превращая их для Михайло в звезды, сияющие на ночном небе в ясную безветренную погоду. Он часто, когда мечтал по ночам о Карине, смотрел на небо, и ему казалось, что она смотрит на него с небес…
– Это невежливо – молчать, когда тебя спрашивают, – обиженно произнесла Карина, не дождавшись ответа. И пощелкала пальцами перед его лицом. – Эй, слышишь меня, человече?
Только после этого Михайло очнулся от своего блаженного созерцания. Он смущённо улыбнулся и спросил:
– Что ты здесь делаешь?
Карина рассмеялась.
– Вот уж точно – моим же салом мне по сусалам! Ладно, не хочешь говорить, скажу я. Если ты не забыл, я работаю корреспондентом в районной газете. На днях в редакцию пришло письмо из Куличков, содержание которого очень заинтересовало главного редактора. И он послал меня разобраться, что в этом письме правда, а что выдумка. Так сказать, отделить зёрна от плевел. Мой начальник льстиво утверждает, что это у меня хорошо получается. Но истинная причина, я думаю, в том, что никто другой не хочет тащиться в такую даль и глушь. А я так даже с радостью. Заодно лишний раз навещу сестру, встречусь со старыми друзьями…
Карина оживленно болтала, но любой мало-мальски наблюдательный человек сообразил бы, что говорит она совсем не о том, о чём хотела бы. Молодая женщина весело улыбалась, но глаза её были печальными. Однако Михайло таким человеком не был. Он не замечал грустных глаз Карины, как будто спрашивающих его о чём-то, но не получающих ответа и из-за этого страдающих. Михайло видел только то, что лежало на поверхности, не заглядывая вглубь. Поэтому он, услышав слова Карины о старых друзьях, даже не подумал, что это имеет отношение к нему. Других друзей у Карины в Куличках не было. И, хотя она любила сестру, но приехала только ради него.
Однако она этого не сказала, а он не понял. Но он боялся, что Карина развернётся и уйдет. Он скучал по Карине, и сейчас ему хотелось подольше побыть с ней. Поэтому Михайло спросил о том, что его мало интересовало, лишь затем, чтобы поддержать разговор.
– А что было в этом письме такого, что понадобилось посылать корреспондента?
Карина будто в ужасе всплеснула руками.
– Живёшь здесь и не знаешь, что у вас творится? А ведь это происходит даже не в Куличках, а в твоём любимом лесу. С некоторых пор местные жители боятся в него ходить. Во всяком случае, так утверждает в своём письме некий дед Матвей… Кстати, ты знаком с ним?
– Встречались несколько раз в лесу, – равнодушно ответил Михайло. – Он такой старенький, что даже спина сгорблена, словно коромысло. Ходит, опираясь на палку, однако очень даже шустро. Только, мне кажется, у него плохо с памятью. Каждый раз он забывал, что мы с ним уже виделись раньше. Но ума дед Матвей не утратил и в старческий маразм вроде пока не впал.
– Так что ему можно верить?
– Смотря в чём. Если он скажет, что знает грибные места, то да. В лесу он ориентируется неплохо. Но если он начнёт рассказывать, как его деда несколько дней кружил по лесу леший, а потом отпустил, потому что тот снял с себя одежду и снова надел её, вывернув наизнанку, то я бы остерёгся верить. Так что решай сама.
– То же самое говорит и Нина Осиповна, – разочарованно вздохнула Карина. – По её словам, дед Матвей зажился на свете и уже путает реальность со сказками, которые когда-то слыхал. Или даже сам выдумал от скуки, сидя зимними вечерами на печке. Послушать его – так леса вокруг Куличков прямо кишат лешими, русалками, кикиморами и прочей нежитью. И все они так и норовят напакостить людям…
Помолчав, она спросила:
– Думаешь, Нина Осиповна права?
– Зачем им пакостить, – возразил Михайло, не сообразив, что вопрос касается деда Матвея. – Если только люди сами чем-нибудь не навредят лесу. Например, разожгут костер, да и позабудут затушить. А от этого лесной пожар. Тогда, конечно, леший может и отомстить.
– Да ты смеёшься надо мной, – возмутилась Карина. – Принимаешь меня за наивную доверчивую городскую дурочку?
– Вовсе нет, – удивился Михайло. – Почему ты так говоришь?
– Потому что леших не существует, – непререкаемым тоном заявила Карина. – Они – плод нашего воображения, персонажи русских народных сказок. В общем, всё, что угодно, но только не реальные существа.
– Мне кажется, ты сейчас пытаешься убедить саму себя, – улыбнулся Михайло.
– Разумеется, не тебя, – сердито сказала Карина. – Ты-то в них веришь! Сам живешь как леший…
Михайло не ответил, чувствуя справедливость упрёка. Он даже опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с осуждающими глазами Карины.
Заметив его смущение, Карина устыдилась своей резкости. Но она не знала, как это исправить. У неё был вспыльчивый характер, за что её упрекала даже сестра. Карина часто давала себе слово измениться, но неизменно нарушала его, а потом молча страдала из-за этого. Однако гордость мешала ей признать свою вину и извиниться. Так было и на этот раз. Молчание затянулось. Наконец Карина прервала его, чувствуя, что если она сейчас не уйдёт, то от досады на саму себя наговорит еще более худшего, либо расплачется. А и то, и другое было бы ужасно.
– Мне пора, надо ещё встретиться с участковым, – сказала она, стараясь, чтобы её голос предательски не дрогнул. – Если будет время, приходи вечером в Усадьбу Волхва. Я сегодня там ночую. Давно с сестрой не виделась да и понянчить малышку хочу.
– Зайду, – пообещал Михайло, обрадованный тем, что они снова увидятся, и очень скоро. Но он сказал не это, а совсем другое, и вышло неловко: – Мне всё равно надо было встретиться с Олегом.
Этого Карина уже не смогла выдержать. Она почти бросилась прочь, едва сдерживая слезы. Михайло с трудом удержал себя, чтобы не пойти за ней. Он чувствовал, что опять сказал что-то не то, и лучше бы ему промолчать, но было уже поздно. Горестно вздохнув, он продолжил свой путь и вскоре с опаской входил в слишком узкие и низкие для него двери администрации поселка, где его ждал ещё один неприятный, как он предчувствовал, разговор.
Нина Осиповна в своём кабинете была не одна. Егорша и Колян, терпеливо дожидавшиеся её возвращения в приёмной, теперь пытались уговорить главу администрации не откладывать расторжения договора с хозяином Усадьбы волхва. Они настаивали, она вяло протестовала, в душе сама уже жалея о своей недавней уступке. Доводы Егорши казались убедительными.
– Ведь это язычник, – говорил он, яростно сверкая единственным глазом. – Как ему можно верить?
– Егор Иванович, но ведь слово дал человек, – отвечала Нина Осиповна, вздыхая. – А язычник он или православный – разве в этом дело?
– За год палец о палец не ударил, а сейчас вдруг, ни с того, ни с сего, начнёт строить? – Егорша презрительно усмехнулся. – Как только узнал, что без него могут обойтись, так сразу засуетился.
– Как собака на сене – ни себе, ни людям, – поддержал его Колян.
– Язычник хуже собаки, – убеждённо заявил Егорша. – Ту в храм божий не пускают, а язычник сам, по своей воле, не ходит.
Нина Осиповна вспомнила свой разговор с хозяином Усадьбы волхва и его признание, что он перестал ходить в храм, когда его собака умерла. Обстоятельства и причины этого забылись, но сам факт задержался в её памяти. И она подумала, что Егорша прав. Причём не только насчет язычников, но и во всём остальном. Она уже хотела сказать, что снова передумала и всё-таки расторгнет договор, не дожидаясь окончания недели, когда в кабинет вдруг вошёл Михайло. До него донеслись обрывки разговора, и он понял, что надо поспешить вмешаться, иначе будет поздно. Когда дело не касалось его самого, Михайло умел быть решительным и настойчивым.
– Нина Осиповна, я насчет строительства школы к вам зашёл, – сказал он, не обращая внимания на приятелей, словно их здесь и не было.
А те сразу замолчали, с опаской поглядывая на него. У Михайло в Куличках была репутация человека, с которым не стоит шутить. Он очень редко появлялся в посёлке, говорил скупо, почти никогда не высказывал своего мнения, но когда это случалось, никто не осмеливался ему противоречить. Это был инстинктивный, скорее подсознательный, чем осознанный, страх, но из-за этого тем более сильный.
– Вы от Олега Витальевича? – спросила Нина Осиповна. – Или по собственной инициативе?
– Я с ним говорил, – кивнул Михайло. – Но к вам пришёл сам.
Нина Осиповна ничего не поняла из этого ответа, однако решила, что верно её первое предположение, и сухо сказала:
– Но мы с ним вроде бы всё обговорили.
– Вы назначили ему срок – неделю, – сказал Михайло. – Помните?
Она так растерялась, что даже позабыла о своем новом решении, принятом только что, но еще не озвученном. И подтвердила, краем глаза заметив, как недовольно поморщился Егорша.
– Да, я не отрицаю этого.
– Но недели мало, – убеждённо произнёс Михайло. – Подождите хотя бы две недели. А ещё лучше месяц, чтобы наверняка.
Нина Осиповна увидела, как Егорша за спиной Михайло делает ей знак, напоминающий о его недавних словах. Но она и без того их не забыла. И насмешливо спросила:
– А что случится через месяц? Какое чудо?
Однако ей самой не понравился её язвительный тон. Она бросила сердитый взгляд на Егоршу, который одобрительно кивал ей головой, и раздражённо произнесла:
– Я так понимаю, что денег у Олега Витальевича нет. И, вероятно, не предвидится. Поэтому он послал вас ко мне, чтобы вы договорились о новой отсрочке, а там ещё и ещё, и так до бесконечности?
– Почему до бесконечности? – искренне удивился Михайло. Ему казалось, что Нина Осиповна не понимает его, и он начал терпеливо объяснять: – Месяц – это крайний срок. Но, скорее всего, деньги будут раньше. Да я уверен, что раньше! Сразу после полнолуния. Ну, и еще время потребуется на то, чтобы… В общем, на всё про всё не больше трех-четырех недель.
– А я вам не верю, уважаемый Михайло Святославович, – усмехнулась Нина Осиповна. – Вот не верю – и всё! Деньги не возникают из воздуха, и даже после полнолуния. Их берут в банке. А, насколько мне известно, банк, в котором Олег Витальевич держал свои капиталы, был лишён лицензии. И все деньги сгорели. Или он думал, что если мы живём в Куличках, то не знаем, что происходит в городе? В таком случае, он ошибался, к великому для себя сожалению. И на что, спрашивается, он рассчитывает?
Нина Осиповна не стала говорить, что известие о крахе банка она получила от начальницы почтового отделения, своей лучшей подруги. А та узнала об этом, аккуратно распечатав письмо, пришедшее на адрес Усадьбы волхва, и прочитав его. После этого конверт был снова заклеен, а письмо вручено адресату, который ничего не заметил.
В своё время, узнав об этом, Нина Осиповна пришла в ужас. Не говоря уже об этической стороне, это было еще и подсудное дело. Но самым неприятным было то, что языческий жрец, узнай он об этом, запросто мог наслать на неё порчу, что, возможно, было бы еще хуже.
Всё это Нина Осиповна высказала своей подруге. А та в своё оправдание ответила, что уж очень ей хотелось узнать, кто и о чём пишет таинственному хозяину Усадьбы волхва, о котором в Куличках ходит много слухов, но доподлинно ничего не известно. И Нина Осиповна не смогла её осудить, потому что хорошо понимала. Кто знает, как она сама бы поступила, представься ей такая возможность. Нет в мире силы, которая могла бы совладать с женским любопытством…
Михайло ничего этого не знал. Но он видел, что Нина Осиповна настроена решительно, и её едва ли удастся уговорить. Слова для неё не имели никакой ценности. Здесь требовалось что-то другое. И над этим надо было подумать. Пока что ему ничего не приходило в голову.
Михайло уже хотел было уйти, но нечаянно коснулся своей груди и ощутил под рубахой твердый предмет, приятно холодивший кожу. Это был знак жреца Перуна. Взволнованный разговором, Михайло опять забыл о нём. Но теперь он уже знал, как поступить, словно амулет сам подсказал ему.
«Матушке это не понравится», – подумал Михайло, расстегивая ворот рубахи и снимая с шеи золотую цепь.
Нина Осиповна с изумлением наблюдала за его действиями. Михайло протянул овальный диск ей.
– Как вы думаете, эта вещь имеет большую ценность?
Нина Осиповна, как любая женщина, хорошо разбиралась в золотых украшениях. Но на этот вопрос она затруднилась ответить. Вещь была, несомненно, ценной, о чем свидетельствовали её тяжесть, а еще больше – тонкая рельефная чеканка, которая намного увеличивала стоимость золота. До этого подобные произведения искусства Нина Осиповна видела только в музее. А все музейные предметы, она это знала, бесценны.
– Очень большую, – только и смогла сказать Нина Осиповна.
Она попыталась вернуть золотой амулет Михайло. Но тот отвел её руку.
– Оставьте его у себя. Пусть это будет залогом. Если через месяц строительство не начнется, администрация посёлка может его продать и потратить вырученные деньги на новую школу. Думаю, хватит с лихвой.
– А где я буду хранить его всё это время? – воскликнула Нина Осиповна. Ей не нравилось выражение лиц Егорши и Коляна, которые были поражены всем происходящим не меньше её самой. Жадный блеск глаз приятелей внушал ей опасения.
– Можно в сейфе участкового, где он хранит свой пистолет, – простодушно ответил Михайло. – В нём наверняка найдется место.
Считая, что договоренность достигнута и разговор окончен, Михайло попрощался и ушел, оставив Нину Осиповну в великом изумлении и в ещё большей растерянности. Только это помешало женщине вовремя остановить его. А когда она пришла в себя, было уже поздно. Михайло и след простыл. По своему обыкновению, он двигался стремительно и бесшумно. Могло показаться, что его вовсе не было, а всё это ей почудилось – если бы не золотой овальный диск, тяжесть которого Нина Осиповна ощущала в своей руке.
Она молча переводила взгляд с диска на дверь, закрывшуюся за спиной Михайло, и не знала, что ей делать и куда бежать – то ли за ним, то ли в полицейский участок к Илье Семёновичу, как и советовал Михайло.
