Вадим Иванович Кучеренко
Испытание волхва
Илья Семёнович не понял, шутит хозяин Усадьбы волхва или говорит серьёзно. Но не стал уточнять, а сказал:
– Кстати, вчера даже из посёлка было видно, что над вашим домом кружится огромная стая птиц. Но вы, наверное, этого тоже не заметили?
– Вы правы, – безмятежно ответил Олег. – Возможно, к Гаврану прилетали сородичи. Иногда такое случается. Насколько дед Тимофей нелюдим, настолько же Гавран общителен и хлебосолен. Каждому своё, как писал Платон в своём трактате о государстве. Если быть более точным, то эта фраза звучит приблизительно так: справедливость – это когда кто-либо делает своё дело и не вмешивается в дела других.
Илья Семёнович ничего не сказал на это. Но когда участковый вышел за калитку и остался в одиночестве, у него было такое ощущение, что он только что сразился с хозяином Усадьбы волхва – и потерпел поражение в этой бескровной битве. Это было непривычное и неприятное чувство.
Чтобы не думать об этом, Илья Семёнович начал размышлять о мертвом водителе и автомобиле на мосту через овраг. Участковый предвидел, что это будет его головной болью, пока он не сможет доказать начальству, что произошло обычное дорожно-транспортное происшествие, в котором по трагической случайности погиб водитель. А те люди, которые приехали в Кулички на этом автомобиле, скорее всего, пошли в лес на прогулку и заблудились. Такое случалось порой даже с местными жителями. И не всегда их находили, а если и находили, то не всегда живыми.
Почему-то капитан Трутнев был уверен, что в этом случае туристов из города не найдут, а если и найдут, то уже основательно обглоданными зверями. Так полицейскому подсказывала его интуиция.
Глава 36. Через тернии
Бабка Ядвига зябко поёжилась. За ночь валун остыл, и сидеть на нём было холодно. Она не сразу заметила это, погрузившись в свои воспоминания.
Ей было о чём вспомнить, глядя на Зачатьевское озеро. На его берегу она когда-то потеряла невинность, поддавшись порыву безумной страсти к волхву Ратмиру. А потом, испытав жестокое разочарование, едва не утопилась в озере, избрав судьбу русалии. Выходила бы по ночам из воды, садилась на камень и пела печальные песни, глядя на луну. Как в ту ночь, которая едва не стала для неё роковой.
Тогда она тихо напевала, не сводя глаз с чёрной глади озера:
Пройди стороной
И забудь оглянуться,
Рукой прикоснись не ко мне
Ожги её страстью,
Доверь свои тайны
И обними во сне…
Она помнит, что продолжала петь, даже входя в озеро. Во все стороны разбегались круги, вода холодила колени, затем низ живота, груди…
Но только не смей
Шептать ей имя
Моё – в забытье…
Прошептав последние слова, она уже собиралась опуститься с головой в озеро и плыть, сдерживая дыхание, под водой на глубину, чтобы там вместе со вздохом глотнуть смерть… Но вдруг подул холодный сильный ветер, зашумели листвой деревья, озеро, словно морщинами, покрылось рябью, накатилась волна и плеснула ей в лицо. И она очнулась от своего забытья, в котором была ни жива, ни мертва, ничего не чувствовала, ни о чём не думала, ни о ком не жалела. Она вдруг захотела жить. Ради будущего ребёнка, которого носила под сердцем уже несколько недель…
Той же ночью она сбежала из этих мест, подальше от Зачатьевского озера, от искушения. И много лет странствовала, сначала одна, потом с ребёнком. А затем вернулась домой, думая, что всё уже отболело, и рана в душе зажила.
Теперь она знала, что ошибалась. Рана не болела, потому что нечему было болеть. Её душа утонула в ту ночь в Зачатьевском озере. Передумав топиться, она спасла только тело.
«И ребёнка», – подумала бабка Ядвига, словно пытаясь оправдать себя. – «Это небольшая плата за моего мальчика. С мёртвой душой можно продолжать жить. И если бы всё вернуть назад, я снова заплатила бы эту цену за его жизнь».
Она встала с валуна. Небо посветлело, предвещая скорый рассвет. Одновременно с трелью первой утренней птицы послышались тяжёлые шаги и хриплые мужские голоса. Глаза бабки Ядвиги потемнели, в них полыхнула ненависть, словно молния в ночном небе. Когда двое мужчин с охотничьими ружьями вышли из-за деревьев и подошли к ней, она опустила голову, чтобы те ничего не заметили.
– Не обманула, старая карга, – сказал Егорша. – И даже пришла раньше нас.
В его единственном глазу мелькнуло подозрение. Он демонстративно снял с плеча ружье и погладил его по прикладу рукой, словно лаская.
– Берегись, если задумала что плохое – я не промахнусь! Белке в глаз попадаю со ста метров.
– Лучше бы свой глаз поберёг, – проворчала бабка Ядвига. – А меня пугать нечего. Пуганая я. Уже ничего не боюсь.
– А зачем же тогда пошла с нами? – спросил Колян, преодолев свой страх перед старухой. Но у него в руках тоже было ружье, и оно придало ему смелости. – Сидела бы дома, поджидала полицию.
– Из-за сына, – коротко ответила бабка Ядвига. – Но могу и вернуться. Если вам золото ни к чему.
– Заткнись, Колян, – рыкнул Егорша. – И ты, старуха, тоже помолчи. Запомните – в пути говорить буду только я. А вы слушать и исполнять.
Он взял ружьё наперевес и вызывающе спросил:
– Кто против такого расклада?
Все промолчали. Егорша удовлетворённо кивнул.
– Вот и ладненько. Как говорится, молчание – знак согласия. Не люблю, когда со мной спорят. Ты это учти на будущее, старая карга! Так сказать, во избежание неприятностей.
Бабка Ядвига презрительно взглянула на него.
– Кто ты такой, чтобы я с тобой спорила?
Но Егорша не ответил, благоразумно расценив её слова так, как ему было выгодно. Затевать свару со строптивой старухой он не собирался. Во всяком случае, пока не получит обещанное золото.
«А там поглядим», – подумал Егорша. – «Но сдаётся мне, что придётся ей в скором времени щедро заплатить за свой поганый язык!»
Он даже ухмыльнулся от этой мысли. И весело произнёс:
– Идём на вы! Или как там во времена твоей молодости говорили, выступая в поход?
– Во времена моей молодости говорили «не дели шкуру неубитого медведя», – насмешливо проговорила бабка Ядвига, будто прочитав его мысли. – Потому что тогда было намного меньше дураков.
– Ты это о чём? – озадаченно взглянул на неё Егорша.
Но вместо ответа бабка Ядвига, показав на разгорающуюся на востоке зарю, сказала:
– Солнце уже встало. Чтобы дойти до ночи, надо поторопиться.
– Тогда веди нас, а не тычь пальцем в небо, – снова ухмыльнулся Егорша. Его не покидало хорошее настроение после того, как он решил, что доля бабки Ядвиги стоит её никому не нужной жизни. – И да сопутствует нам удача!
Бабка Ядвига шла, не оглядываясь. Приятели едва поспевали за ней, несмотря на то, что они привыкли ходить по лесу. Но им так хотелось поскорей получить своё золото, что они не возмущались и только старались не отставать.
Однако в буреломе терпению Коляна пришёл конец.
– Эй, бабка Ядвига! – закричал он, преодолев очередное препятствие и вытирая со лба обильный пот. – Постой!
– Чего тебе? – обернувшись, недовольно спросила старуха. Её скрипучий голос едва доносился издалека.
– Давай отдохнём хотя бы с полчасика, – ответил Колян. И почти с мольбой взглянул на приятеля, который был чуть впереди и взмок намного сильнее. – А то сдохнем, зачем нам тогда это золото?
Егорша промолчал, но по его лицу было заметно, что от привала он бы тоже не отказался. Однако бабка Ядвига возразила:
– Луна с этой ночи пойдёт на убыль. Не успеем до полуночи – придётся ждать еще месяц. Так что сами решайте.
После этих слов Егорша злобно прикрикнул на приятеля:
– Хватит плакаться, нюня! Не хочешь идти – оставайся и жди здесь. Но своим золотом я с тобой делиться не стану, так и знай, размазня.
Когда Егорша начинал говорить таким тоном, да ещё и ругаться, он был способен на что угодно. Колян это знал и струсил. Подумав, что его и в самом деле могут оставить одного, он полез через переломанное надвое дерево, на которое до этого опирался. Сучок больно уколол его в бок, но он стойко перетерпел боль и даже не вскрикнул. Однако, тая в душе обиду на приятеля, занёс на его счет ещё и это.
Но когда они прошли бурелом, началось испытание болотом, и оно было не менее тяжким. На сапоги налипла пудовая грязь, и каждый шаг давался с неимоверным трудом. Вдобавок досаждал гнус. Эта мелкая мошкара, тучей роившаяся над ними, проникала всюду, даже под москитную сетку с мельчайшими ячейками. Она забивалась в рот и нос, слепила глаза. И мошки не гудели, как комары, предупреждая о своём нападении. От них было невозможно отмахнуться, и, создавалось впечатление, их было нельзя убить. Вместо десятка раздавленных шлепком ладони мошек тут же появлялась сотня других. Мифологическая гидра, у которой на замену одной отрубленной головы вырастали две новых, казалась добрейшим и безобиднейшим существом в сравнении с гнусом.
Измученный Колян, уже не решаясь жаловаться вслух, невнятно и раздражённо что-то бормотал себе под нос. А Егорша, отмахиваясь от мошек и одновременно пытаясь не остаться без сапога, увязшего в тине, злобно цедил сквозь стиснутые зубы:
– Я убью эту старую каргу! И даже не буду тратить на неё пулю. Просто утоплю её на обратном пути в этом чёртовом болоте.
А бабка Ядвига шла, прокладывая путь, и не замечала собственной усталости, будто была двужильной. То, что давало ей силы преодолевать предел человеческих возможностей, было несоизмеримо с жаждой наживы, которая обуревала её спутников. Это была жажда мести.
Приятели были обречены, но не догадывались об этом. А бабка Ядвига это знала. Поэтому она так спокойно реагировала на их оскорбления и угрозы. Приговорённым к смерти было позволено то, что бабка Ядвига не стерпела бы ни от кого другого на свете. Прежде старуха никогда не убивала, она предпочитала мстить иначе. Наводила порчу на мужчин или превращала женщин в русалок – но оставляя им жизнь. На этот раз она решила нарушить свои принципы. Бабка Ядвига была уверена, что это происки приятелей лишили её сына золотого знака жреца Перуна. А без этого амулета нельзя было проводить культовые обряды, взывая к языческому богу.
А ведь она так гордилась своим сыном, вошедшим в сонм жрецов Перуна!
Это оправдывало всю её предыдущую жизнь, придавало существованию смысл. И вдруг, в одночасье, всё это было утрачено. Бабка Ядвига, возможно, зачахла бы от горя, если бы не надеялась отомстить тем, кого считала виновными в этом. И сейчас она вела их, как жертвенных животных, обречённых на заклание, туда, где это должно было произойти…
Они вышли из болота уже на закате. Едва почувствовав твёрдую почву под ногами, приятели рухнули на землю. Бабка Ядвига осталась на ногах. Она стояла поодаль и с презрением смотрела на обессиленных мужчин. Если бы старуха могла раздавить их ногой, как червей, она сделала бы это немедленно.
Но время для казни ещё не пришло, и она поторопила их, скрипуче произнеся:
– Вставайте! Мы ещё не дошли, а до полуночи совсем недолго.
Охая и кряхтя, приятели поднялись с земли и побрели за бабкой Ядвигой, утешая себя тем, что конец пути близок. Их глаза уже слепил блеск золота, до которого осталось «рукой подать» – так ответила бабка Ядвига на вопрос, сколько ещё им шагать до её схрона. Да и идти было намного легче, чем весь день до этого. Приятели немного повеселели.
– Послушай, Колян, а на что ты потратишь свои деньги, когда мы продадим золото? – поинтересовался Егорша.
Лицо Коляна стало глупым и хитрым одновременно. Он хотел скрыть то, о чём его спрашивали. Поэтому он не нашёл ничего лучше, как спросить:
– А ты?
Но Егорше именно это и надо было. И он начал пространно отвечать:
– Первым делом я поеду в город, и закажу себе в ателье самый дорогой и модный костюм. Потом зайду в автосалон и куплю самый шикарный автомобиль из тех, которые там будут. После этого отправлюсь в самый лучший ресторан и буду гулять всю ночь. А утром надену свой новый костюм, сяду в свой новый автомобиль и поеду в Кулички.
– Да, – с завистью произнёс Колян. – Это ты здорово придумал! А что в посёлке будешь делать?
– Для начала пожертвую, сколько будет не жалко, на нужды храма и попрошу отца Климента отслужить молебен за моё здравие, – без запинки продолжил Егорша. Было видно, что он уже всё продумал заранее. Но тут же он поправил сам себя: – Нет, одного мало. Пусть служит молебны неделю! И при этом обязательно каждый раз должен звонить колокол. Чтобы все в Куличках слышали и знали – это Бог одарил своей милостью Егора Ивановича Калиткина. То есть меня.
– Целую неделю?! – восторженно повторил Колян. И посоветовал: – Тогда звонарю тоже надо дать толику малую. А то парнишка может в отказ пойти. Мол, ладони до крови стёр, голова болит, то да сё…
– Дам, – с важностью кивнул Егорша. – И не только ему. Пройду по дворам и всем, кто сколько попросит, дам. Пусть помнят Егора Калиткина!
– А вот это зря, – заметил неодобрительно Колян. – Сам знаешь, народ у нас на дармовщину падок. Каждый захочет за чужой счёт свои дела поправить. Кому корова нужна, кому новый дом, а кому и вертолёт подавай.
– Куплю! – заявил, войдя в раж, Егорша. – И корову, и дом, и вертолёт. Пусть знают, что моя щедрость не имеет предела!
– Ну, ладно бы корову или дом, – опять не согласился Колян. – Но вертолёт-то зачем?
– А пусть будет! – заявил Егорша, не утруждая себя доводами.
Но Колян не унимался.
– Помнишь, у нас на площади в позапрошлом году вертолёт упал? – спросил он. – Того самого мужика, чей амулет бабка Ядвига прикарманила.
– Помню, – сказал Егорша. – И что?
– Так неужели забыл, что его растащили на запчасти? – воскликнул с негодованием Колян. – Такую вещь угробили! А мы ведь с тобой хотели его в аренду сдавать, катать всех желающих, как на карусели. Могли бы денег подзаработать. А они – как серпом нам… И ты им после этого – новый вертолёт?!
– Так ты же сам и разобрал его по винтикам, – ехидно напомнил Егорша. – А до этого угробил, взлетев и неудачно приземлившись. Или не так дело было?
– Не я, а Георгий, – поскучнел его приятель. – Одна только слава, что водитель! Не надо было его за руль пускать.
– Но разобрал-то вертолёт ты? – насмешливо спросил Егорша.
– А что мне было делать, смотреть, как он ржавеет на площади? – огрызнулся Колян. – Ты еще начни рассуждать, как наш участковый. Ни себе, ни людям…
На этом их разговор прервался. Каждый из приятелей начал думать и мечтать о своём. А вскоре бабка Ядвига остановилась и, оглянувшись, негромко произнесла:
– Пришли.
Приятели огляделись и не увидели ничего, кроме поросшей кустарниками и деревьями высокой горы с заострённой вершиной, у подножия которой они стояли. Скала была похожа на гигантский указательный столб, направленный вверх. Каменный палец как будто грозил луне, уже взошедшей к этому времени. Но круглоликая луна не обращала на это внимания и продолжала свой путь по небу в окружении мерцающих звёзд.
– Не туда смотрите, бестолочи, – насмешливо проскрипела бабка Ядвига. А когда приятели опустили головы и начали озираться вокруг, уже другим тоном сказала: – Не пытайтесь увидеть то, что до поры до времени скрыто от глаз человеческих. Лучше разожгите костёр. Мне понадобится огонь для заклинания.
Её потерявший хрипоту голос, вдруг ставший взволнованным и таинственным, произвёл впечатление. И приятели послушно начали собирать ветки для костра.
Глава 37. Видение бабки Ядвиги
Костёр рассыпал фейерверки искр, освещая тьму вокруг себя. Языки пламени пытались дотянуться до людей. Егорша и Колян отошли подальше, чтобы их не обожгло. Теперь они могли только видеть бабку Ядвигу, но не слышали, что она говорила. Однако и одного зрелища было достаточно, чтобы вызвать у приятелей трепет, в котором страха было не меньше, чем изумления.
Бабка Ядвига горящей ветвью начертила в воздухе таинственный вензель и, как показалось мужчинам, запела. Её седые космы растрепал ветер, лицо, освещаемое бликами огня, выглядело безумным.
Колян толкнул приятеля в бок и прошептал ему на ухо:
– Бабка-то, видать, окончательно свихнулась! А если она на нас набросится?
Егорша взял ружье, с которым всё это время не расставался, наперевес.
– Пущу пулю в голову – и все дела, – сказал он, зло щуря свой единственный глаз, словно уже смотря на мушку. – Любой суд признает это самообороной, и нас оправдают.
– Ты только не спеши, – опасливо глядя на него, словно не зная, кого ему больше бояться – безумной старухи или приятеля, проговорил Колян. – А то выйдет, что мы напрасно весь этот путь проделали и столько всего перенесли. Стреляй только в крайнем случае.
Егорша рыкнул на него:
– Не учи учёного! Лучше ружьё возьми наизготовку. А то будет, как в детском стишке, когда мужик «и ахнуть не успел, как на него медведь насел».
Колян поспешно сдёрнул ружьё с плеча и тоже направил его на старуху. Но его страх от этого не уменьшился.
– А если её обычные пули не берут? – спросил он, лихорадочно облизывая пересохшие губы. – Что тогда делать будем?
На это Егорша ничего не ответил, только досадливо отмахнулся. Он не сводил своего глаза с бабки Ядвиги. Егорша следил за каждым её движением, будто боясь пропустить момент, когда она перестанет жестикулировать, обращаясь к зависшей в небе луне, и бросится на них.
Неожиданно Колян схватил его за руку.
– Ты взгляни на луну! – вскрикнул он. – Что с ней?
Егорша поднял голову и увидел, что луна в небе вдруг ярко засияла, слепя его глаз, будто превратившись в подобие солнца. От новоявленного светила пролегла серебряная дорожка к горе, у подножия которой пылал костёр. Внезапный порыв ветра раздвинул густые заросли, и их изумлённым взорам предстало отверстие в скале, похожее на звериную нору.
– Вход в пещеру! – вскрикнул Егорша, первым догадавшись, что это было. – Так вот где старая карга хранит своё золото!
– А если там медведь? – со страхом спросил Колян. – Вдруг он прячется в пещере? В таком узком тёмном проходе он с нами расправится на «раз-два». Два удара лапой – и наших нет!
–– Ну, и стой здесь и дрожи, – хрипло рассмеялся Егорша. – А я пошёл за своим золотом.
Он направился к пещере, и Колян неохотно, часто озираясь, последовал за ним. У входа они остановились.
– Иди первой, – потребовал Егорша, обращаясь к старухе и наводя на неё ружьё. – И не вздумай дурить! Если что, рука у меня не дрогнет.
Бабка Ядвига ничего не ответила, только взглянула презрительно, и вошла в тёмный проём, держа в руке горящую ветвь, которая заменила ей факел. Приятели двинулись следом, предварительно достав из рюкзаков и включив фонарики. От камней веяло сыростью и холодом, особенно неприятным после недавнего жара костра. Узкий проход вскоре закончился, и они очутились в подземелье с низкими сводами, но всё-таки достаточно просторном для троих человек. Бабка Ядвига не пошла дальше. Она остановилась у входа и, вытянув руку с указующим пальцем, мрачно произнесла:
– Вот ваше золото. Берите, сколько можете унести.
Однако приятели замерли в изумлении, словно не могли поверить своим глазам. Золото, а, главное, его обилие, поразило их, как до этого внезапно вспыхнувшая на небе луна. Но, в отличие от луны, золото ослепило не только их глаза, но и разум. Замешательство сменилось азартом. Почти одновременно радостно вскрикнув, и этим словно подстегнув себя, они бросились собирать в рюкзаки самородки, лежавшие, как простые камни, у них под ногами. Но вскоре этого им показалось мало, и Колян, взяв один из самородков, начал бить им по золотой жиле, струящейся вдоль стены, чтобы отколоть кусок большего размера. Егорша, уже набивший свой рюкзак почти доверху, вытряхнул его и начал складывать в него заново другие самородки, более крупные. У него тряслись руки, а сам он лихорадочно дрожал, будто от холода. Приятели то смеялись, то начинали что-то бессвязно выкрикивать, но смысл слов было невозможно разобрать. Это состояние напоминало умопомешательство. И длилось оно долго, но для них как будто пролетело одно мгновение.
Первым в себя пришёл Колян.
– Всё, больше не могу, – почти простонал он, опускаясь на землю. – Поясница ноет, и руки отваливаются. Может, уже достаточно, а, Егорша?
Он жаловался, а его глаза продолжали жадно рыскать по пещере, отыскивая самородки крупнее тех, что уже лежали в набитых под завязку рюкзаках. Однако даже если бы Колян увидел такой, то едва ли бы смог встать, дойти, нагнуться и поднять его, настолько он обессилел. Да и класть было уже некуда. Самородки оттопыривали даже его карманы. То же самое было и у его приятеля. Егорша бросил себе под ноги кусок золота, который только что поднял, и с сожалением произнёс:
– И в страшном сне не привиделось бы, что разбрасываюсь золотом. Однако ты прав. Пора и честь знать.
Он огляделся и воскликнул:
– А где бабка Ядвига?!
Только сейчас Колян тоже увидел, что бабки Ядвиги в пещере нет. Зачарованные золотом, они совсем забыли о старухе. А та, видимо, воспользовалась этим и ушла. Причём уже очень давно. «И что она всё это время делала?» Подумав об этом, Колян встревожился. Но он попытался успокоить приятеля, а, главное, себя, сказав:
– Да куда она денется! Наверняка ждёт нас возле пещеры. Будет свой длинный нос в рюкзаки совать, чтобы мы лишнего не взяли.
– А пускай, – с угрозой произнёс Егорша, погладив приклад своего ружья. – У меня давно руки чешутся ей нос отстрелить.
Но когда они вышли из пещеры, сгибаясь под тяжестью рюкзаков, то не увидели бабки Ядвиги. Костёр уже давно погас, и утренний ветерок вздымал и разносил по окрестностям остывший пепел.
– Солнце уже взошло, – произнёс Колян удивлённо. – Сколько же времени мы пробыли в этой пещере? Не удивлюсь, если день или даже два. Жрать хочется – мочи нет!
Но Егорша не слушал приятеля. Его занимали другие мысли.
– Дураками мы с тобой будем, если сейчас уйдём, – сказал он настойчиво. –Там ещё столько золота осталось! И половина его – наша. Помнишь наш уговор со старой каргой?
Глаза Коляна алчно вспыхнули, отражая блеск единственного глаза его приятеля, но тут же погасли, словно их припорошило пеплом от костра. И он с сожалением заметил:
– Унести-то мы его всё равно не сможем. Давай вернёмся за ним в следующий раз.
Но Егоршу одолела жадность.
– Второй раз нас бабка Ядвига сюда не приведёт, и уж тем более не впустит в пещеру, – убеждённо сказал он. – Попомни мои слова. Нет, если брать, то сейчас. А что не сможем унести, то спрячем в кустах. Или зароем в землю. Места здесь дикие, никто не ходит. Наше золото будет лежать как в банковском сейфе. Что скажешь?
Но Коляна рассуждения приятеля не убедили. Его сильно тревожило бегство бабки Ядвиги. Возможно, она пряталась неподалёку и замышляла какую-то каверзу…
Коляну всё время казалось, что он чувствует на себе чей-то взгляд. Это было неприятное ощущение, и он часто почёсывал спину и передёргивал плечами. Поэтому Колян хотел как можно скорее вернуться в Кулички, где он был бы в безопасности.
– Скажу, что дураками мы будем, если сейчас же не уберёмся отсюда, – сказал он не менее твёрдо, впервые отказавшись слепо подчиняться своему приятелю.
Но Егоршу уже было не остановить. Никакие доводы не могли подействовать на его ослеплённый блеском золота рассудок и заставить изменить своё решение. Возражения Коляна только сильнее распаляли его. Он раскрыл свой рюкзак и вытряхнул его содержимое на траву. После чего направился с уже пустым рюкзаком обратно к пещере, не обращая внимания на уговоры приятеля.
– Можешь меня не ждать, нюня, – весело крикнул он и скрылся в тёмном проёме…
Коляну не чудилось, бабка Ядвига действительно смотрела на него, но не из-за кустов, как он думал, а почти с высоты птичьего полёта. Она пряталась на небольшом каменном уступе, немного не дойдя по крутой извилистой тропинке до вершины горы. Это было непросто, но отсюда она видела всё, что происходило возле пещеры, а заметить её с земли было невозможно. Но главное, что привело её сюда – это груда валунов, усеивавших площадку. Их надо было только немного сдвинуть, и они полетели бы вниз, увлекая за собой другие камни, круша и уничтожая всё на своём пути. А достигнув подножия горы, каменные глыбы наглухо запечатали бы вход в пещеру, тем самым превратив её в гробницу для людей, которые находились бы в ней. Это и собиралась сделать бабка Ядвига.
Замуровать Егоршу и Коляна в пещере она замыслила уже давно. И её план удался. Ничем не выдав себя, она провела мужчин через бурелом и болото, а когда они бросились подбирать золотые самородки, незаметно вышла из пещеры и поспешила взойти на вершину горы. Оставалось только закончить дело, направив каменную лавину вниз. Но в последний момент бабкой Ядвигой овладели сомнения. Она вспомнила волхва Ратмира.
Всему, что бабка Ядвига умела – ворожить, наводить порчу, искажать реальность и прочим премудростям, её научил волхв. В то далёкое время, когда они были влюблены, и он ни в чём не мог ей отказать. Но тогда же он поставил ей одно условие – она не должна была, пользуясь своим искусством, отнимать жизнь у людей. И пояснил на примере – можно обращать женщин в русалок, но нельзя просто топить их. Иначе, предупреждал волхв, она не только лишится своих сверхъестественных способностей, но и будет наказана языческими богами, которые право карать людей смертью оставляют только себе.
Волхв потребовал – и она поклялась, что не нарушит это условие. И была верна этой клятве всю свою жизнь, даже после разлуки с Ратмиром, страшась гнева богов.
На её взгляд, вопрос был спорный – убивала ли она Егоршу и Коляна, замуровывая их в пещере. Изначально старуху решила его в свою пользу – её руки не будут замараны кровью, ведь мужчины умрут сами позже от голода и жажды. Формально она не будет их убийцей.
Но сейчас, стоя на вершине горы, она усомнилась в этом. Это оправдание годилось для человеческого суда, а приговор ей должны были выносить языческие боги. И они едва ли будут настолько же гибки, как люди. Боги судят по совести, а не исходя из юридических норм. А бабка Ядвига самой себе никогда не врала – то, что она собиралась сделать, было убийством. Отсроченным по времени, но убийством, жестоким и бесчеловечным. В некотором смысле убить сразу намного гуманнее, чем обрекать человека на долгую мучительную смерть в заточении. Сама бабка Ядвига предпочла бы смертный приговор и скорую казнь пожизненному заключению и медленному умиранию день за днём в тесной душной камере.
Забравшись на гору, она уже взялась за валун, чтобы обрушить его вниз, но Ратмир вдруг встал перед её глазами будто живой. Он протягивал к ней руки и говорил:
– Остановись, Ядвига! Ради нашей прошлой любви не преступай свою клятву.
Она знала, что это был только морок. Видение, вызванное её собственным воображением. Ратмир уже давно был мёртв, и не мог явиться к ней даже призраком, как не являлся даже во снах все минувшие годы. Но её руки бессильно опустились, и сомнение начало глодать душу, как дождь, проливающийся на безжизненную пустыню. Бабка Ядвига не знала, как ей поступить.
Она замешкалась, и упустила время. Ей было хорошо видно, как двое мужчин вышли из пещеры и остановились, о чём-то заспорив. Она не слышала слов, но догадалась, что они говорили о ней. Ей даже показалось, что они обеспокоены её исчезновением. И она понимала почему. Ведь им предстоял обратный путь, а их проводник пропал. Пройти через болото и бурелом самим, да ещё и с тяжелыми рюкзаками за спиной – это была почти непосильная задача. Один неверный шаг – и…
«А зачем мне их убивать, если они сами погибнут в болоте?» – подумала бабка Ядвига. – «А не в болоте, так в буреломе».
Эта мысль раньше не приходила ей в голову. Бабка Ядвига удивилась своей недальновидности, едва не стоившей ей, быть может, даже жизни. И она знала, кому должна быть благодарной.
«Спасибо тебе, Ратмир», – подумала она впервые без ненависти, когда вспоминала это имя. – «Ты спас меня».
И вслух произнесла, словно подводя итог и отрезая себе все пути к отступлению:
– Отныне мы в расчёте.
После этого она снова упёрлась в валун руками и подтолкнула его, отправляя вниз. Теперь, когда люди вышли из пещеры, это было уже не преступлением, а разумной мерой предосторожности. Бабка Ядвига знала, что они обязательно захотят вернуться за тем золотом, которое не смогли унести сразу. И надо было сделать так, чтобы это стало невозможно. Вход в пещеру завалит камнями, и уже никто и никогда не сможет войти в неё, даже она сама…
