Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи
С гиканьем, свистом, ругая друг друга, коней и бычков, они собрали расползшееся по всему склону стадо. Пересчитали и погнали на водопой.
Андрей подъехал к Эркину.
– А ёж твой где?
– Он не мой, – усмехнулся Эркин. – Он свободный. Там остался. Пусть живёт, – и повторил с интонацией Андрея. – Живая душа.
– Эркин, – Андрей комкал поводья.
– Ну?
– Ты… чего ты с ним так? Он же… белый.
– Ты тоже белый, – усмехнулся Эркин, положил руку на плечо Андрея. – Я же струсил, удрал, а тебя бросил. Разве не так? И что мне теперь? Кого бить? Его или себя? И если б я тебе не порассказал всего… о питомнике, об имении, ты б в раскрутку не пошёл. Не так что ли? Опять моя вина.
Он говорил негромко, но очень внятно и ехавший невдалеке Фредди хорошо его слышал.
– Моя вина, мне и крутиться, – Эркин невесело улыбнулся. – Я и кручусь между вами. Впереди перегон большой, надо сейчас всё утрясти. На перегоне тяжело, когда все врозь.
Фредди поймал взгляд Эркина и подъехал к ним.
– Может, хватит уже, – поддержал он Эркина. – Долго мы мусолить будем?
– Ладно, – тряхнул головой Андрей. – Хватит, так хватит. Только…
– Ты заткнёшься, наконец?! – Эркин обхватил его локтем за шею и потащил с седла.
Фредди, ухмыльнувшись, стукнул Бобби по крупу. Тот рванулся вперёд, и Андрей оказался на земле.
– Двое на одного? Да?!
Эркин крутанул Принца на месте, но Андрей успел поймать его за ногу и дёрнуть. Эркин дал стащить себя на землю и ловко подсёк Андрея. Дав ему подзатыльник, так что Андрей ткнулся носом в землю, Эркин отскочил на шаг и встал с невинно насмешливым выражением. Андрей встал, принял боевую стойку. Фредди незаметно высвободил ноги из стремян, и, когда они прыгнули друг на друга, с седла нырнул между ними, повалив сразу обоих так, что они оказались под ним. Он был сверху, но первым вывернулся из общей кучи Эркин, успев по дороге дать Фредди коленом в живот.
– Ловок! – Фредди попытался встать, но тут же полетел на землю от подсечки Андрея.
Бычки напились и разбрелись по берегу, сами ушли к воде кони, начинало темнеть, а они всё дрались, валяя и кидая друг друга. Первым выбился из сил Андрей. Он откатился в сторону и встал на ноги, с интересом ожидая результата. Фредди сгрёб Эркина, прижал того к земле и вдруг сам оказался зажатым в неудобной и очень болезненной позе, когда шевельнись только и что-нибудь да сломаешь себе. Подержав его так немного, Эркин разжал захват.
– Крепок. Здесь редко когда молчат.
Фредди встал, отряхнулся. Эркин ещё лежал на спине, раскинув руки и ноги, и поза эта была столь беззащитной, что Фредди, ещё в запале борьбы, не удержался, замахнулся и ударил ногой, целясь в рёбра. Андрей ахнул, но Фредди уже летел на землю, а Эркин стоял в трёх шагах, откровенно смеясь.
Фредди, кряхтя, встал. В последнем падении он не успел спружинить и сильно ударился.
– На земле тебя не уложишь.
И простой ответ Эркина.
– Ты приёмов этих не знаешь, вот и всё.
– А что, – Андрей заправил выбившуюся рубашку, – это все… умеют?
– Рабы-то? Кто как, – пожал плечами Эркин. – Да и не всерьёз дрались, – поглядел на небо, вокруг. – На ночёвку здесь оставим, что ли? Они уже ложатся.
– Нет, – мотнул головой Андрей. – Погоним.
– Давай, – согласился Эркин и, засвистев, пошёл к бычкам, несильными точными пинками, поднимая лежащих. – Андрей, за Подлюгой следи!
– А то! – Андрей увернулся от рогов Одноглазого. – Я т-тебя, тварина! Фредди! Резеду лови! Наши на свист идут.
– Поймал! – взмыл в седло Фредди. – Пошли, ну, пошёл! – он хлестнул смотанным лассо Шефа.
Сбив стадо тесным гуртом, они погнали его к месту ночёвки. Бычки упрямились, пробовали крутиться на одном месте. И ругань становилась всё злее, а удары сильнее.
– Подлюга, тварь беломордая! – орал Эркин. – Назад!
Подлюга развернул было в его сторону рога, но получил такой удар ремнём по морде, что счёл за лучшее отступить и вернуться в стадо. Подскакавший Фредди огрел его по крупу.
Уже в полной темноте они загнали и успокоили взбудораженных поздним перегоном бычков.
– Андрей! – Эркин чуть не сорвал голос и откашлялся. – Мотай на стоянку, жрать хочется, – сказал он, перемешивая русские и английские слова.
– А ты? – обернулся Андрей.
– Посвищу им. Мотай.
– Ага! – и Андрей ускакал в темноту.
Эркин повернулся к Фредди.
– Сейчас круга три дадим, поголосим малость, и успокоятся.
– Почему вы… так говорите? – Фредди натужно выговорил: – Stoyanka.
– Лагерем звать? – усмехнулся Эркин.
Фредди задохнулся, как от удара под-дых, беззвучно открывая и закрывая рот. Эркин покосился на него и задумчиво продолжил:
– Страшное это слово. Я когда в имении был, так надзиратель заметил, что боимся мы, и начал… дразнить нас. Пош-шёл в лагерь! – прохрипел Эркин, изображая пьяного, и уже своим голосом. – Мы от страха дёргаемся, а ему смешно.
– Вы… знали о лагерях? – глухо спросил Фредди.
– Про лагерников знали. Что попал к ним в камеру, живым не выйдешь. А они… надзиратели к ним в камеры только вдвоём и с автоматами заходили. А они белые, отбиваться нельзя. Ну и всё… И слухи всякие ходили…
– Stoyanka, – медленно повторил Фредди. – Что это означает?
– Ну-у, – Эркин замялся, подбирая слова, – ну, место, где ночуем, куда возвращаемся, но не дом, а…
– Ладно, – кивнул Фредди. – Понял, parking. – и про себя памятным с детства: дом-костёр, а вслух: – Поём?
– Давай.
Они разъехались, пробуя голоса. И круг за кругом. Низкий гудящий голос Фредди и глубокий чистый Эркина сходились и расходились, не мешая друг другу, хотя каждый пел своё.
– Ну, всё. Улеглись, – Эркин негромко посвистел, и его Принц сам повернул от стада, увлекая за собой Резеду.
Андрей встретил их пытливо настороженным взглядом, но ограничился коротким:
– Попрело всё.
– Сойдёт, – Эркин разулся и, тяжело вздохнув, сел к костру. – Да, где же метки у них? Мы которую неделю с ними, а не видели.
– В ушах, – коротко ответил Фредди, усаживаясь напротив, и, увидев их изумлённые лица, захохотал.
– Ах, чтоб их поперёк, – Андрей озадаченно выругался. – В уши мы не заглядывали. Зачем так?
– А чтоб не переклеймили, – отсмеялся Фредди. – На бедре, когда шерсть отрастёт, можно поверх новое клеймо наложить и всё, иди доказывай, чей он. А в ухе не зарастает. И новое положат если где, то всё равно подмена видна.
– Хитро придумано, – покрутил головой Андрей, раскладывая варево.
– Джонатан где-то вычитал об этом, ну и решил попробовать.
– Ага, то-то мы ещё гадали, чего он к ним в уши лазил, когда приезжал, – засмеялся Эркин.
– Смотрел, как держится, – пояснил Фредди, принимаясь за еду.
– Мг-м, – Андрей уже набил полный рот.
На этом дискуссия временно прекратилась: рты у всех заняты.
Андрей дожевал и заглянул в котелок.
– Кому ещё?
– Себе, – откликнулся Фредди, отставляя миску.
Эркин молча мотнул головой.
– Как хотите, – пожал плечами Андрей, берясь за котелок.
Эркин стал разливать кофе.
– Сахар не клал?
– Ты ж его спрятал, – огрызнулся Андрей.
– Лень вьюк поворотить? – Эркин встал и пошёл к вьюкам.
– Там кисет полотняный, захвати, – сказал ему вслед Фредди.
– Чего? – обернулся Эркин. – Что там?
– Кисет. Мешочек такой с завязками. Белый.
– А! Я думал, это твоё, не переложил.
– Ну, так что? Забыл, где оставил?
Эркин повозился у вьюков и вернулся к костру. Ловко бросил на колени Фредди белый туго набитый мешочек и положил у костра их, уже затёртый мешочек для сахара.
– Спря-атал! – передразнил он Андрея. – В другой вьюк положил, и всё.
Андрей доскрёб котелок, отставил его и собрал миски.
– Давай.
– Погодите, – Фредди распустил завязки, взял сковородку из-под лепёшек и вытряхнул на неё содержимое мешочка.
Увидев конфеты, Андрей захохотал.
– Что? – еле выговорил он сквозь смех. – Опять премия?!
Рассмеялся и Эркин.
– Вот не ждал. Думал, до дома конфет не увижу.
Фредди довольно ухмыльнулся. Точно попал. Лишь бы теперь не спросили, пайковые ли они. Врать не хочется, а признаваться, что купил их в городе на свои, не стоит. Верченые оба, ещё неизвестно, как поймут. Подумают о прикормке… и пойдут опять по тому же кругу.
Тогда, почти все такие конфеты – Алиса их называла сосалками – Эркин Алисе и отдал. И первую же конфету он сунул в рот, не думая и не разглядывая. И тут же вздрогнул, застыл от забытого, казалось, напрочь ощущения.
– Ты чего? – Андрей посмотрел на него поверх кружки. Щека с конфетой у него смешно оттопыривалась. – Заглотал сразу, что ли? Их сосать надо.
Эркин кивнул.
– Знаю.
И всё время, пока пили кофе, его лицо сохраняло прежнее, немного растерянное выражение. От второй кружки он отказался, пошёл к вьюкам и вернулся уже со свёртком, где хранил нитки, шило и иголки для кожи – шорный припас.
– Давай лассо.
Фредди допил кофе и отставил кружку.
– Я не безрукий, давай сюда.
– Держи, – Эркин перебросил ему через огонь свёрток и сел свободнее, расслабив мышцы.
Андрей покосился на него, на Фредди, налил себе ещё и явно задумался над выбором между сахаром и конфетой.
– Бери, не думай, – усмехнулся Эркин. – Я не буду больше.
– Не понравилось? – вскинул на него глаза Фредди.
– Нет, почему. Вкусно. А так…
– Вспомнил чего? – Андрей положил в кружку сахар и размешивал его черенком ложки.
– А хотя бы, – Эркин откинул со лба прядь и посмотрел на Фредди, быстро сшивавшего внахлёст концы ремня. – Умеешь.
– Я на коня сел, – Фредди усмехнулся, – до рождения ещё. И всю эту круговерть со скотом знаю, как вам и не снилось.
– До рождения это как? – заинтересовался Андрей.
– А просто. У меня отец ковбой. Да больше года на одном месте не держался. Ну, и ездил. А мы все за ним. Мать меня и родила чуть ли не в седле, – Фредди попробовал шов на разрыв и взялся за следующий конец.
– На Подлюгу ты ловко сел, – улыбнулся Эркин. – Я так не умею. И нас посшибал здорово.
– Тормоз дело нехитрое. – Фредди посмотрел на Эркина и снова вернулся к работе. – У тебя получится. Эндрю легковат ещё. Силу наберёт и тоже сможет.
– И с рабами дела не имел, значит? – не выдержал всё-таки Андрей.
Эркин досадливо крякнул, но Фредди спокойно ответил, обрезая залохматившийся край.
– Своих у нас отродясь не было. Да и вообще… Я не из Алабамы, там у нас, в Аризоне, прерии. Сухие. Стада большие и перегоны длинные. Рабов из ранчеро никто почти не держал, невыгодно. Если только там по дому десяток, не больше. А со стадами ковбои на контрактах. Ну вот. А отец… ковбой лихой, от бога, но то запьёт, то не тому морду набьёт, то всё сразу. И на новое место. А это, само малое, ползаработка хозяину оставил. Неустойка. И мы за ним. Нас, пискунов, девятеро было. Я один остался. Отец сорок лет до солнца вставал, после солнца ложился, а нажил… В чём принесли его тогда из салуна, в том и похоронили. Сменки не было, – Фредди оторвался от шитья, твёрдо взглянул на парней. – Белая рвань. Слышали такое? – они кивнули. – Вот я белая рвань и есть. С десяти лет у стада крутился. Работал как мужик, а получал как пацан.
– Это всегда так, – усмехнулся Эркин. – Как хлеба так пайка половинная, как плетей так двойная.
Все засмеялись. Фредди отложил ремень и налил себе кофе. Сунул за щёку конфету и стал пить маленькими частыми глотками.
– Там, в Аризоне, хорошо? – задумчиво спросил Эркин.
– А хрен её знает, – устало отругнулся Фредди. – Я там, дай бог памяти, сколько лет не был. Как везде. У ковбоя дом – седло, и кольт вместо жены.
– А… родина? – нерешительно спросил Андрей.
– Где живёшь, там и родина. Человек ко всему привыкает.
Эркин кивнул, соглашаясь. Фредди отставил кружку и снова взял лассо.
– Ты рубашку себе зашивать собираешься? – Эркин повернулся к Андрею. – Или так и будешь в моей ходить?
– А что? У тебя руки чешутся?
– Давай сюда.
– Не, – ухмыльнулся Андрей. – Сам зашью. Ты мне лучше, как ему… как это называется?
– Массаж, – подсказал Эркин.
– Поорать охота, – понимающе кивнул Фредди.
– Нельзя тебе, – вздохнул Эркин.
– Почему? – обиделся Андрей, а Фредди оторвался от шитья, удивлённо глядя на Эркина.
– Рубцы ещё слабые, полопаются, – просто объяснил Эркин. – У меня же вот, – он гибко изогнулся и провёл ладонью по спине Андрея, тот дёрнулся, выгибаясь. – Понял? А если по коже? Весь в крови будешь.
– И меня поэтому через рубашку мял?
– Поэтому тоже, – кивнул Эркин, и Фредди воздержался от дальнейших расспросов.
Андрей допил кофе и пошёл к вьюкам. Принёс остатки рубашки и свой мешочек, где хранил нитки, иголки и прочее. Что-то бурча себе под нос, взялся за шитьё. Эркин собрал миски и кружки и ушёл их мыть. Когда вернулся, Фредди уже сосредоточенно чистил кольт, а Андрей возился с рубашкой. Эркин сложил посуду, пригляделся к его работе и, хмыкнув, сел к костру. Взял со сковородки конфету, повертел, разглядывая обёртку, будто хотел прочитать надпись. Развернул и долго рассматривал лежащий на ладони жёлтый полупрозрачный сплющенный с боков кругляш. Поднял на Фредди глаза.
– Они… называются как-то? Дорогие?
У Фредди дрогнули руки.
– Дешёвые! Дешевле нету. Их и зовут ковбойскими, – в его голосе прозвучала обида. Всё-таки пришлось…
– Не сердись, я по другому делу спрашиваю. Ковбойские, значит… Андрей правду сказал, вспомнилось. Я, когда на ломке лежал… – и перебил сам себя. – Ты ж не знаешь, что это. Когда раба на новое место привозят, его по лицу ударят пару раз и заставляют руки целовать. И всё. А индейцев, отработочных, ломают. Долго бьют. Чтоб покорными были. Ну вот, я раб, а меня с отработочным спутали, индеец же, и на ломку отправили. В пузырчатку. На шипах привязанный лежишь. Ну, ещё и походят по тебе, потопчутся. Надзиратели там, дети хозяйские. Обычно на трое суток привязывали. Ни еды, ни воды, конечно. Потом суставы долго болят. И спишь на животе, спину бережёшь. А на вторую ночь не били меня, решили, что сломан. Привязали и ушли. Вот тогда и было…
– Зачем привязали, если сломан? – с трудом спросил Фредди.
– А я знаю?! На ломке всегда меньше трёх суток не лежали. Меня ещё после второй ночи сняли, сообразили, что раб. Ну вот…
…Темно и душно. И хоть не шипы уже, так, бугорки, а впиваются… кричать страшно: добавят. Он извивается, пытаясь лечь как-то поудобнее, но только растравляет спину. Воспалённо горят глаза и пересохший рот. Каждое движение, да что там, вздох отзывается болью в напряжённых суставах, натянутых сухожилиях. И страшная пульсирующая боль в низу живота, в паху. И забывая про цепи, он дёргается, пытаясь свести, сжать ноги, будто этим умерит боль. И испуганно замирает, когда открывается дверь и ослепительно яркая полоса света ложится на пол. Опять? Снова бить? За что?! Но дверь закрывается, и снова темнота. Ушли? Нет, вошедший здесь. Он слышит его натужное дыхание, будто человек скрывает кашель или что-то тяжёлое тащит, и шаги. Грузные, от которых сотрясается пол и бугры плиток впиваются в тело. Человек подходит к нему. Шелест одежды, запах спиртного… жёсткие, грубые, но не злые пальцы ощупывают его лицо, грудь, живот, надавливая на ушибы.
– Ну, это всё ничего, – тихо, словно самому себе говорит человек.
Но это не рабский шёпот. Нормальный. И тут эта рука ложится ему на лобок, движется вниз. Он не может уже сдерживать рвущийся из горла крик, но те же пальцы жёстко запечатывают ему рот.
– Молчи!
Он покорно закусывает губы и терпит этот грубый непонятный осмотр. Ему ощупывают член, мошонку, и боль становится нестерпимой.
– Ну, всё, – бормочет человек. – Ухайдакали парня, такая фактура была… и всё псу под хвост.
Пришелец, кряхтя, выпрямляется, но не уходит. Дрожь предчувствия новых истязаний сотрясает тело. Так и есть. Чужая рука нащупывает его лицо, шуршит бумага, и что-то твёрдое раздвигает ему губы. Он стискивает зубы, но ему умело нажимают на скулы и заставляют разжать челюсти. Что-то твёрдое, стучащее о зубы, как кусок стекла, засовывают ему в рот и шлепком под подбородок не дают выплюнуть.
– Прижми языком к нёбу и соси. Не грызи, чтоб дольше хватило.
Удаляющиеся шаги, снова слепящая полоса света, он успевает заметить сапоги, но уже опять темнота, и он один. И кисло-сладкий вкус во рту от странного предмета…
– …Я не знаю, кто это был. Думал, перебирал. Никто не подходит. А вкус этот самый, – Эркин подбросил конфету на ладони, ловко поймал и засунул за щеку. Усмехнулся. – Ковбойские…
Фредди, молча слушавший рассказ, странно дёрнул углом рта, с трудом выговорил.
– Белый? Этот…
– А раб не вошёл бы, – пожал плечами Эркин. – Дверь на ключ запиралась. Ключ у хозяина и дежурного надзирателя. Дежурным Грегори был. Он не самая сволочь, я долго на него думал, но… не он. Грегори тогда пьяным не был. Он между запоями не пил. А в запой его дежурным не ставили. И не дал бы Грегори конфету. Он, – Эркин зло усмехнулся, – шутить любил. От шуток его только солоно приходилось. Он если б что и сунул, то… дерьмо какое-нибудь. Чтоб посмеяться. И не тайком, а при всех, на свету. Ну, чтоб и другие тоже, посмеялись. А этот… старый, пьяный…
– И добрый? – оторвался от шитья Андрей.
– Выходит, что так, – развёл руками Эркин, посмотрел на Фредди и улыбнулся. – А конфета хорошая. Я до утра на ней продержался.
Андрей ловко сплюнул в костёр и вернулся к шитью.
– А… потом? – медленно спросил Фредди.
– Потом скотная, – спокойно отвечает Эркин. – И попробовал я конфет опять, когда уже мы эту премию получили. Помнишь, Андрей рассказывал.
Андрей негромко с удовольствием засмеялся.
– Но таких там не было.
– Да, – кивнул Эркин. – Я тоже не помню.
Фредди справился с губами и улыбнулся.
– Я с первой зарплаты пакет купил. Мать ругалась, что отец свою пропил, я на конфетах прожрал, а за квартиру платить нечем. И мы до отцова аванса на улице у костра жили.
– Все девять? – удивился Андрей.
– Нет, нас тогда, детей, где-то пятеро или четверо уже было. Один ползал ещё. Я работал отдельно уже, когда в эпидемию остальных всех…
– Ты… старший был? – осторожно спросил Андрей.
– Посерединке. Самого старшего вместе с отцом… Потом сказали, что спутали их с другими. Ну, все ковбои, все вдрызг, все с деньгами, как раз под расчёт получили. Я и остался один… – и замолчал, оборвав фразу.
– Ну, – не выдержал Андрей.
– Ну, в глаз засвечу! – рявкнул Фредди. – Душа загорелась, и сел я на крючок. Эти дела сгоряча делать нельзя, а мне загорелось. И взяли меня. Хорошо подцепили, не трепыхнёшься. Долго держали. И водили умело. Потом-то я сорвался с крючка, да наследил сильно, пришлось рвать далеко и надолго. А там понесло… – Фредди засунул кольт в кобуру и стал охлопывать себя в поисках сигарет.
– Они у тебя ещё на дневке кончились, – с невинным ехидством заметил Андрей.
– Коли есть, так дай, а нет, так заткнись! Сам у меня три пачки настрелял и кочевряжится!
Эркин, давясь от смеха, вытащил у Андрея из кармана пачку и перебросил её Фредди.
– Не курит, а с понятием, – одобрил Фредди, доставая сигарету и отправляя пачку обратно.
– Курева вам тоже не давали? – поинтересовался Андрей, доставая себе сигарету.
– Нет, конечно. Кто хотел сильно, у надзирателей клянчил, кто окурки собирал. Лакеи таскали потихоньку. Но эти, если и уворуют, сами дымили, не делились. А кто и просто сухой лист скручивал и дымил. Кто как.
Эркин потянулся и встал. Сбросил рубашку. Прикинул расстояние и отступил на шаг. Сцепил руки на затылке, расставил ноги. Фредди уже видел пару раз, как Эркин разминается. Но вот так, вблизи – впервые. Раньше Эркин уходил от него в заросли или на другой склон, и он видел мельком. А сейчас…
Эркин заметил его взгляд и улыбнулся.
– Два дня не потянешь, потом неделю восстанавливаешь. В имении полгода не мог ничего делать, болело всё. А драться приходилось много.
– Чего так? – Андрей откусил нитку.
– А лезли, – просто ответил Эркин. – Индеец, раб, да ещё… Много морд набил, пока отстали. Ну, и мне, конечно, втыкали.
– Что-то по тебе незаметно.
– Берёгся, – Эркин встал на колени и сильно откинулся назад, лёг на спину, медленно развёл колени и, не отрывая затылка от земли, стал как бы складываться, выгибаясь, пока голова не коснулась ступней, и застыл так, только вздувались и опадали мышцы на груди и прессе, и вдруг одним неуловимым движением вывернулся и встал на ноги, грудь вздымалась и опадала в частом дыхании, но голос его был спокоен, когда он повторил: – По привычке берёгся. Да и ножей не было. А синяк, если на сортировку не идти, неопасен. Уйти просто, а когда их много… – Он говорил, не прекращая движения, словно мышечное напряжение никак не мешало дыханию и речи, или речь была сама по себе, отдельно от его тела. – Дыми поменьше, научу.
– На фиг. Как дымил, так и буду.
– Ну и фиг с тобой, – рассмеялся Эркин, выпрямляясь и расслабляя мышцы. Согнулся, свесив руки, потряс ими, словно стряхивая что-то, и сел к костру.
– Не хило, – заметил Фредди, оглядывая блестящие от пота лицо и торс Эркина.
Эркин усмехнулся, подобрал и натянул рубашку.
– Привык уже. На полный комплекс не хватает, так помаленьку. Тяну и прогреваю.
– И в имении так? – спросил Андрей.
Эркин посмотрел на него, улыбнулся.
– Не каждый день и не всё, но делал. Прятался, правда.
– От надзирателей?
– Да от всех. Только коров не боялся, что донесут. Они бессловесные.
– Со скотиной вы ладите, – заметил Фредди. – Смотрю, вы и коней на ночь не путаете, не привязываете. И бычки на голос идут.
– Резеду путаем, – возразил Андрей. – Дурная больно.
Он закончил, наконец, шитьё и критически рассматривал результат.
Эркин кивнул.
– Засиделись. Полночи прошло.
– Пойду, – встал Андрей. – Пробегусь до стада.
– Давай, – Эркин встал и пошёл за одеялами.
И уже лёжа, слыша сквозь сон, как укладывается Андрей, Фредди вдруг вспомнил, что ведь как раз День Империи сегодня. Хорошо, что парни за днями не следят. Хотя… помянули они сегодня Империю. Чтоб ей… так и ещё поперёк… Фредди прислушался к себе. В самом деле, совсем боли нет. А ведь Подлюгу он тормозил не шутя, и в драке не берёгся. Дерётся Эркин крепко. Да и Эндрю силён. Выдохся рано, но серьёзная драка столько и не длится. Либо ты всех уложишь, либо тебя вырубят. Эркин долго продержится. Только это игры всё. Не дай бог парням серьёзного. Чтоб как ему пришлось… хотя… у них своё было… всем досталось. Как Эркин слушал, когда он про отца говорил. Ведь ничего, даже такого, у парня не было. Питомниковый. Слышал он про питомники. Как ту сволочь звали, что напился и полилось из него? Надзиратель из питомника… Упился вусмерть, ничего не соображал. Он и не слушал его, о своём думал. А визгливый, тонкий, как у скопца, голосок так и ввинчивался в уши. Ждал, пока подействует подсыпанный в виски порошок, а тот всё говорил и говорил. Как они там с детёнышами, с двуногой скотиной управляются. Что ни соображения, ни памяти у тех нет, что у детёнышей, что у взрослых. И говорил всё медленнее и медленнее, пока не захрапел на полуслове. Он вышел, и вошли те двое, что должны были сделать всё остальное. Это уже не его дело было. Болела спина, а другого лечения, кроме хорошей выпивки и долгого сна, а если со сном не получается, то только выпивки, он никогда не признавал. И что болтал этот болван, который и трезвым ни хрена не понимал, иначе бы не вляпался так серьёзно, он сразу забыл. А оказалось, что помнит. Он не врал парням, что никогда не имел дела с рабами, но слышал же. И про ломку слышал. И про… хватит, воротит с этого. Может, и впрямь Эркину в Аризону податься? В какое-нибудь дальнее графство. Такого работника на любое ранчо возьмут. За расовой чистотой там особо никогда не следили. А уж у ковбойских костров совсем не до этого. Обживётся. Может, и остальное всё наладится у него. Нормальный же парень. Ничего такого, что про них врали, у него и в помине нет. Три недели бок о бок прожили. Как ни таись, а вылезло бы. Нормальный парень. Нашёл бы себе… Эндрю бы тоже… устроился. Эндрю легче, он белый, а номер… чихать на него хотели в Аризоне. Там тюрьма никогда в упрёк не была. Что за парень, коли не сидел.
