Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи
Тетрадь четырнадцатая
Эркин не спал. Лежал с закрытыми глазами. Разбередил его Клеймёный. Снова и снова прошлое настигало его. И опять имение, душная, тёмная, пропахшая навозом скотная. Толку от Мальца никакого. На любое дело, пока не побьёшь, не идёт. Телята голодные, ревут, а мальчишка гоняет где-то.
– Я тебя, падаль этакая, сутки продержу без жратвы…
– Да ты что, Угрюмый, да я им…
Врёт же гадёныш. Ну, надзирателю бы врал, тот всё равно ни хрена не смыслит, а уж ему-то… Хотя… Грегори вон тоже, но Грегори не слушает ничего, а бьёт сразу.
– Вот застукает тебя Грегори, в пузырчатку на шипы ляжешь.
– А ты рядом, да?
– Н-на, гадёныш, сейчас получи!
Пока по уху не съездишь, не доходит. А одному тяжело крутиться. Комбикорм привезли, мешки неподъёмные, а он один. Зибо хоть подавал нормально. Шофёр – уж на что, беляк! – и то… посмотрел, как он барахтается, и пошёл к надзирателям, чтоб дали ещё кого. Прислали Клеймёного. И опять… Свежие клейма, порка, три ночи на шипах… рубашка к спине присохла, а куртки у них всех на лето отобрали. Ладно, пусть подаёт. Так он, гад, сбросил. Чуть шею не свернул. Дотащил до скотной, свалил и обратно. Белых не видно. Махнул в кузов, взял того за грудки.
– Сволочь, ты нормально подать можешь?
– А как ещё тебе подавать?
Ах, ты, гад, что придумал.
– Я тебя сейчас сброшу и мешок сверху, понял, нет?
И, уже не помня себя, влепил ему кулаком под дых. Клеймёный осел, но тут же попытался подсечь его. И тогда он одним пинком сбросил того так, что Клеймёный еле встал.
– Принимай, сволочь. Я тебе покажу, как подавать надо!
И сбросил мешок так, что Клеймёный захрипел и упал. И кровь изо рта. И Грегори уже к ним идёт, плетью щёлкает. Он спрыгнул вниз, ухватился за край мешка.
– Вставай, ну. Грегори идёт.
Клеймёный кое-как встал под мешком. Побрёл к скотной, из стороны в сторону мотается, еле дверь нашёл. Следующий сам потащил. Влез в скотную и чуть не упал. Мешок у входа. А Клеймёный рядом лежит. И кровь. Изо рта на полу, на спине – видно, рубцы лопнули, на мешке. Ему ж всё это замывать. Отволок оба мешка на место, окатил Клеймёного водой – зачерпнул из ближней поилки.
– Вставай. Всё понял?
Тот хрипит что-то.
– Идём, подавать будешь. Ещё раз сбросишь, сильно пожалеешь.
Как сам получил по хребтине, так сообразил. Стал нормально опускать. Грегори теперь рядом. Выпялился и плетью поигрывает. Иди знай, что он видел и кого в пузырчатку отправит. Сволочь, беляк чёртов, всегда-то он у тебя над душой. Ну… убрался, наконец, пошёл Ролли мордовать за грязь на дворе.
– Давай. Ага, хорош.
Ещё два и всё. Ноги подкашиваются, в глазах круги… А ему ещё и укладывать их. И Грегори опять идёт. Отлупцевал Ролли, слышали они, как тот орал, и к ним.
– Долго возиться будете, погань рабская!
А он под мешком стоит. Не увернёшься. Если сейчас ударит, не устоишь. Пронесло, по ногам пришлось. Не больно. Ну, ещё один. Только вышел, Клеймёный навстречу, под мешком хрипит.
– Угрюмый! Борт закрой, скотина.
Он только замешкался, от удара по затылку ткнулся лицом в борт. Ладно, это не страшно.
– Пшёл на место, навозник.
Бегом на скотную. Клеймёный опять под мешком у входа лежит. Стащил с него мешок.
– Вставай. Грегори зайдёт, мало не будет.
Клеймёный на карачках к воде пополз, а он мешок в общий штабель поставил и туда же. Ведро поднять сил уже нет. Встали рядом на четвереньки и прямо из ведра, не через край даже, окуная головы, напились. Остаток он к двери выплеснул, схватил тряпку. Стереть кровь, что Клеймёный нахаркал, пока не заметили.
– Морду оботри, в крови вся.
Клеймёный перевёл дыхание, взглядом зашарил, дурак, думает, чего съестного углядеть. И тут Грегори.
– Клеймёный! Отдыхать на Пустыре будешь.
Как ветром сдуло парня. А он с тряпкой у ног надзирательских. Тут уж по-всякому. Но обошлось, убралась сволочь белая…
…Эркин вздохнул, потянулся. Сейчас вспомнить… Как только выдержал? Андрей спросил как-то, неужто, мол, хороших белых не видел? Хороших? Добрых? Видел, только доброта их всё равно болью оборачивалась. Только вот… Женя. Но о ней он и думать боялся, чтоб и случайно с языка не сорвалось. Андрей друг, но и ему он об этом не может сказать. Никому. Никто не то, что знать, подумать об этом не должен. Если с Женей что, вся вина на нём будет. А с Алисой тогда что? Его это груз, помощников быть не может.
Эркин прислушался к храпу Фредди. А, похоже, русских он того… опасается. Где-то они ему на хвост наступили. Ну, это его проблемы, ему и решать. Из резервации не полезут, так, может, и он уберётся отсюда. Охранник теперь не нужен. Тяжело у костра за языком следить. И Андрей неделю уже в рубашке парится. Хотя… хотя пока они здесь, ему всё равно прятаться. Этим из резервации его тоже видеть не стоит. Болтуны. Русский спрашивает его, а они уже с ответом выскакивают. Как тот, в толпе… Сразу показался, стукач чёртов. Ох, попадётся он мне, обвяжу ему язык вокруг шеи и на узел затяну. Чтоб не вякал. А Клеймёный смолчал. Ну, он и в имении держался, не подличал. Так что Андрею всё равно терпеть. Ну, и он перетерпит. Неделю ж молчал, не помер.
Эркин вздохнул и повернулся набок. Спать надо. К стаду Андрей встанет. И, словно услышав его, завозился, выпутываясь из одеяла, Андрей. Ну всё, можно спать.
Когда бычков перегнали на дневку и они легли, Эркин подъехал к Андрею.
– Ты мне сигареты обещал.
Андрей достал пачку.
– Бери всю.
– Обойдутся. Пяти хватит, – Эркин вытащил из пачки сигареты, еле заметно улыбнулся. – Сахаром верну.
– Сдачу тогда по уху дам, – спрятал пачку Андрей. – Так и поедешь в одних штанах?
– Рубашку берегу.
– Может… подстраховать?
– Не надо. И у камня не торчи. Ты, – Эркин вдруг положил руку на его плечо, – ты не обижайся, пойми. Они ж не знают ничего, и получится… Меня, как своего, позвали, а я белого притащу на хвосте? За это точно на нож поставят.
Андрей покраснел, опустил голову. Эркин сжал ему плечо, оттолкнулся и галопом поскакал к границе. Фредди подъехал к Андрею.
– Тут он прав, Эндрю.
– Да знаю я, – Андрей зло комкал поводья. – Обидно просто. Он за меня на ножи шёл, а я…
Фредди усмехнулся.
– Жизнь долгая. Успеешь ещё. И всё равно с дневки к границе погоним.
Андрей тряхнул головой.
– Ладно, я… сгоняю пока, варево поставлю. Удержишь один?
– Лежащих-то не удержать! – засмеялся Фредди.
Ну, мальчишка и есть. Жратва первым делом. Фредди оглядел стадо и спешился. Можно и в теньке посидеть. Есть в жару неохота. И тут он сообразил. Варево – это так, к слову. На дерево Эндрю полезет. Чтоб видеть. Пускай. Лишь бы не запсиховал. Коньяка, чтоб его отпаивать, больше нет.
На этот раз Эркин переправился у тропы и, оставив Принца пастись у ручья, поднялся в резервацию.
Если его и ждали, то никак этого не показали. Девис сидел у шалаша с больным стариком и ворошил угли в маленьком костерке. Клеймёный здесь же, сидит рядом и костёр рассматривает. Эркин подошёл к костру, кивком поздоровался. Девис показал рукой рядом с собой. Эркин сапогом расчистил место и сел.
– Шмотки бережёшь? – усмехнулся Клеймёный.
– У меня сменки нет, а стирать их, долго сохнут, – Эркин достал сигареты.
Девис кивнул, взял одну и закурил. Привлечённые запахом, стали собираться остальные. Эркин раскурил ещё одну от уголька, затянулся и передал сигарету Клеймёному. Тот с наслаждением затянулся и передал быстро пристроившемуся рядом парню в рваной рубашке. Мгновенно образовался плотный многорядный круг.
– Ещё есть? – спросил Девис.
– Три.
– Одну для Макса дай, ему напоследок. А остальные пусти, коли не жалко.
Эркин молча протянул сигареты. Девис взял их, одну ткнул круглолицему рослому подростку.
– Снеси Максу.
А остальные не глядя сунул за спину.
– Стащил или выпросил? – спросил кто-то.
– Пайковые, – спокойно ответил Эркин.
Будет он им объяснять ещё что-то.
– Хорошо живёшь.
– Не жалуюсь.
– Рассказали тебе? – Девис курил не спеша, смакуя затяжки.
– О переселении? Не понял я чего-то.
– Я тоже, – Девис усмехнулся. – Обещают много, а как оно повернётся… Значит, так. Русские дают нам землю. Много земли. И жить не мешают. Жить будем, как хотим. Земля наша будет. Навечно.
– Эту тоже навечно давали, – вступил кто-то.
– Из одной резервации в другую ехать…
– Эти двое, говорили, не резервация, а земля. Как ещё до Империи было.
– А до Империи это как? – заинтересовался Эркин.
– Не знаешь?
– Откуда? Я с рождения раб.
– Питомничный, что ли?
– Ну да.
– Слушай тогда, – индеец с сильной проседью в длинных волосах заговорил нараспев. – До Империи жили мы племенами. Ни отработки, ни охраны не было. Свободно жили…
– Брехня это! – врезался в разговор бритый наголо с лицом в рубцах. – А если и было, так не будет. Не дадут нам белые жить. Они нас постреляют попросту.
– От пули смерть лёгкая, – засмеялся кто-то за спиной у Эркина.
– Пойди и попроси.
– То-то, когда этот шмальнул, ты на карачках за вигвам прятаться пополз. Ну и встал бы.
– А труханули здорово.
– Я тоже, – засмеялся Эркин. – Ну, ладно, дадут они землю. И что? Жить-то как? Непонятно что-то.
– Охотиться будем!
– На кого?
– Из тебя охотник…
– А пошёл ты…
– Сам иди…
– От беляков избавимся, дальше сами будем.
– Так они тебе и дадут.
Девис, опустив глаза, переждал этот шум. Посмотрел в глаза Эркину.
– А ты как?
– Я что? Вы сами решайте.
– Здесь не жизнь, – Девис говорил негромко, но все сразу затихли. – Убить не убили, а жить не дают. Дали свободу, охраны нет, а мы с голоду дохнем. Охоты здесь нет. Да и охотники мы все хреновые.
– Чего уж тут.
– Сусликов ловили, так три дня возились. И поймали…одного. Задохлика придурочного.
– Работы тоже нет, – продолжал Девис. – Куда ни сунься, нет, не надо. А наймёшься, так столько вычетов, что ты же и должен. Ты-то, – он в упор смотрел на Эркина, – ты сам поедешь?
– Нет, – твёрдо ответил Эркин.
– Чего так?
– У меня есть работа, – Эркин твёрдо смотрел им в лица. – На жизнь себе я заработаю.
– Так тебе Бредли хорошо платит? – влез кто-то.
– Плакать да просить не буду. Я здесь проживу. А там что будет? Я не знаю. Племени своего я не знаю, языка не знаю. Чего мне тыркаться?
– С нами бы и поехал, – Клеймёный поглядел на Девиса, тот кивнул. – Мы бы тебя приняли.
– Ты меня уже звал. Там, в имении. Помнишь? Тогда сказал и сейчас повторю. Я сам по себе.
– Без племени тяжело.
– Я один, вы племенем. И кому лучше?
– А чего? – усмехнулся Клеймёный. – В имении ты рабом был, в навозе колупался. Сейчас свободный, и опять так же. Чего изменилось?
Эркин засмеялся.
– А я живу, как хочу. Хлеб ем заработанный, ношу, – он похлопал себя по джинсам, – ношу мною купленное. А на работу вас не нанимают… Я бы, – он озорно заблестел глазами, – я бы такую рвань тоже не нанимал. И как вы работаете, я на дороге видел. Десять мужиков за полдня и одинарной нормы не сработали.
– Как пожрёшь, так и поработаешь! – загомонили вокруг. – Мы ж не жрали неделю, а тут… Ты-то вон гладкий… И жрёшь от пуза.
– Я и работаю без продыха, – обозлился Эркин.
– Работает он!
– Мы тоже видали, как ты с беляками под кустом дрыхнешь.
– А и нанялся бы сам! – Эркин презрительно засмеялся. – Я ехал чёрт-те откуда, ты рядом… Чего ж не пошёл в пастухи? И тоже… от пуза бы лопал.
– А ты откуда приехал-то? – внезапно спросил Девис.
– Из города, – неохотно ответил Эркин.
– Это где?
– Что за город?
– А хрен его знает. На грузовике сутки ехали.
Девис посмотрел на Клеймёного. Тот кивнул и спросил.
– Имение-то далеко оттуда? Ну, откуда освобождались?
– Далеко, – кивнул Эркин. – Я, наверное, с месяц шёл, а то и больше.
– Чего занесло-то так?
– Работу искал. И жильё.
– И нашёл?
– И нашёл, – Эркин усмехнулся. – Всё, что надо, нашёл.
– Чего ж уехал? Ну, сюда.
– Я не уехал. Я до осени только нанялся. Отработаю, заработок получу и уеду.
– Куда?
– К себе, – пожал плечами Эркин, взял дошедшую до него сигарету, затянулся и пустил дальше. – Домой.
Наступило молчание.
– Что ж, – нарушил его Девис. – Всё ж таки, как решим?
– Здесь не жизнь, – мотнул головой Клеймёный.
– Зимой все передохнем.
– Не от голода, так от холода.
– Там, говорят, ещё холоднее.
– А ты верь больше.
– Белякам верить нельзя.
– Так эти двое… Ну, как их…
– Гичи Вапе и этот, Нихо…
– Язык не поломай.
– Не видел ты их, жаль.
– В форме оба, с этими, – говорящий похлопал себя по груди.
– Орденами, – подсказали ему.
– Как они назвали себя? Кто помнит?
– Шеванезы.
– Это кто? – удивился Эркин.
−Ну, индейцы, что с русскими приезжали. А шеванезы, это племя ихнее так прозывается.
– А есть такое? – спросил Эркин.
– А хрен его знает, – пожал плечами Клеймёный, – назвались так, мы и не спорили. Так они нам столько наговорили…
– И сытно, и с белыми в мире.
– И не прижимают их?
– Говорят, ни в чём.
– Говорят, у русских нет этого, ну чтоб одна раса другую давила. Как хочешь, так и живи. Ни рабства, ни отработки.
– Их и сейчас нет, а толку?..
– Чуднó, – покрутил головой Эркин, – не верится что-то.
– То-то и оно.
– Брехня всё это!
– Ладно, заладили, так и будем по кругу, как у ворота, ходить, что ли?!
– На шахтах был? – посмотрел на него Эркин.
– Точно, – тот засмеялся и закашлялся сквозь смех. – Так как решаем? Говори, Девис.
−Ну что? – обвёл взглядом всех вокруг Девис. – Как?
– Едем, – сказал кто-то.
И сразу загалдели остальные.
– Едем…
– Не жизнь здесь…
– Не голод, так пуля…
Девис встал, поднял руку к голове ладонью вперёд, и все затихли.
– Едем. Едем племенем. Пуля, так всем пуля. Земля, так всем земля. – И посмотрел на Эркина. −Ты?
Эркин встал.
– Нет. Я остаюсь.
Девис кивнул и вдруг протянул ему руку. Как белый. Эркин усмехнулся, протянул свою, и они обменялись рукопожатием.
– Что решили, то решили.
– Идёт, – кивнул Эркин.
О стаде не говорили. То уже дело решённое. Эркин посмотрел на небо и выругался.
– Ах, ты, чтоб тебя… Я ж на дневку только…
И, расталкивая стоящих вокруг, рванулся к выходу. Вслед ему злорадно заржали.
– Пропишут ему сейчас!
– Эй, парень, плетей полную пайку отвалят!
– Не, беляки добрые, двойной наградят!
– С тобой поделюсь! – бросил на бегу, не оборачиваясь, Эркин.
С хода, с прыжка ввалился в седло и погнал Принца напрямик в лес.
Когда он подскакал к стаду, бычки уже поднимались и Фредди сбивал их на перегон. С другой стороны подскакал Андрей.
– Вы что оба…
Фредди выругался так, что Андрей заржал и крикнул.
– Класс, Фредди! Повтори, а то я не запомнил!
– Я т-те щас так повторю! – Фредди взмахнул плетью и едва не вылетел из седла.
Это подскакавший Эркин поймал конец плети и, намотав на кулак, рванул к себе. Они оказались вплотную лицом к лицу.
– Никогда не шутите этим, – медленно и очень спокойно, разделяя слова паузами, сказал Эркин. – Не надо, сэр.
Он стряхнул плеть с кулака и поскакал вдоль стада, свистя и звучно шлёпая лассо по земле. Андрей уже заворачивал головку стада к пастбищу у границы. Фредди растерянно посмотрел на зажатую в кулаке рукоятку и медленно разжал пальцы.
Когда они загнали стадо на пастбище и дали бычкам разбрестись, Фредди подъехал к ним. Эркин жадно глотал из фляги привезённый Андреем кофе. Андрей уже напился и жевал лепёшку. Когда Фредди оказался рядом, он протянул ему тряпку с лепёшкой и отобрал флягу у Эркина.
– Другим оставь, дорвался.
Фредди взял флягу и лепёшку, глотнул и сплюнул, выругавшись.
– Тьфу, гадость какая.
– Настоящее кончилось, – развёл руками Андрей, – рабского заварил.
– Гадость, конечно, – согласился Эркин. – Завтра ягод, что ли, заварим.
Фредди встретился с ним глазами и понял: говорить о случившемся нечего. Сказано, понято, и всё. И Фредди заговорил о другом.
– Ну, как там?
– А! – Эркин оторвал от лепёшки кусок и, нагнувшись, сунул его Принцу. – Побили языки об зубы. Жрать нечего, работы нет. Так что решили ехать. Русские дают землю и разрешат жить, как они хотят.
– И они поверили? – хмыкнул Андрей.
– Ещё раз стрельнут, и они скажут, что сами всё придумали, – засмеялся Эркин.
– Когда русские приедут? – спросил Фредди.
– Через неделю.
– От дня приезда? Тогда через пять дней, – Фредди задумчиво пожевал губу. – Сгоняю-ка я завтра к Джонатану. Может, – он усмехнулся, – может, ещё кофе привезу. Настоящего.
– Дорогая же штука, – покрутил головой Андрей. – А мы её за неделю…
– Ладно, – засмеялся Фредди. – Дня два меня не будет. Если что…
– Никто не полезет, сэр, – Эркин доел лепёшку и вытер руки о гриву Принца.
Фредди мотнул головой.
– Я не о том. Если что, рвите отсюда. Если русские раньше появятся. Второй раз не подставляйтесь.
– Ясно, – кивнул Андрей.
– Гнаться за вами они не будут. Думаю так. – Фредди говорил медленно, будто читал неразборчивый текст. – Если что… всё бросайте, парни.
– И стадо, сэр? – усмехнулся Эркин.
– Не дури. Сам всё понимаешь.
– Понимаю, – кивнул Эркин и быстро переглянулся с Андреем. – Всё будет в порядке, сэр.
Они разъехались, собирая стадо.
Джексонвилл
Над Джексонвиллем гремели грозы. Дни шли ровно и незаметно. Острая тоска по Эркину стала глуше и словно ушла куда-то вглубь. И Алиса уже почти не спрашивала о нём. За эти два дня, что она была переводчицей, ей очень хорошо заплатили, и Женя купила, наконец, то, о чём давно мечтала. Большой глянцевый каталог «1000 мелочей. Всё для всех». Женская, детская, мужская одежда. На все случаи жизни. И главное – с выкройками! Когда он вернётся, она измерит его, подберёт выкройку и сможет ему шить. А то в магазины для белых ему и заглянуть нельзя, а для цветных – такая гадость… достаточно посмотреть на попадающихся на глаза цветных. Ткань же купить она может свободно, это не вызовет подозрений. А пока что она купила обрезки кожи и войлока и сшила тапочки. Себе, Алисе и ему. Размер она взяла с его кроссовок, и, вроде, они получились слишком большими. Но большие – не маленькие, а шлёпанцы без задников.
Время от времени заглядывала «на чашечку» Рози. Мило болтали ни о чём. И всё, как и раньше. День лучше, день хуже. Но жить можно. Сторм куда-то исчез. Появился на эти два дня и исчез. Ну и бог с ним. У него свои дела, у неё свои.
Женя сидела у окна и шила. Алиса играла во дворе. Платье получалось вполне миленьким. Очень удачная модель. А эти складочки на талии можно будет потом выпустить, Алиса же растёт. И ткань хорошая.
Женя с детства любила шить. Как мама. Мама тоже шила. И ей, и себе, и папе. Папа шутил, что мамины рубашки лучше покупных: в жару прохладные, а в холод тёплые. А мама смеялась. Странно, но она совсем не помнит, чтобы мама с папой когда-нибудь ссорились. Наверное, просто не помнит. Ведь не может быть так, чтобы совсем без ссор.
Она подняла голову и увидела, что небо потемнело. Надо Алису позвать. Опять гроза идёт. Женя отложила шитьё и вышла на лестницу, но Алиса уже сама поднималась, волоча Спотти и Тедди.
– Вот, мама, держи. Там гроза будет. Я сейчас.
Алиса сунула ей в руки своих зверей и побежала вниз за Линдой и Мисс Рози. Днём Алиса грозы не боялась. Нет, она и визжала при каждом ударе грома, и лезла к Жене на руки, но это так… показ страха. Ночью – другое дело.
Когда Алиса поднялась наверх, Женя закрыла двери. Всё равно уже вечер, пока гроза окончится, будет уже совсем поздно. И шитьё надо убирать. Алиса в грозу шить не даст. Женя закрыла окна, задёрнула новенькие – Эркин приедет, вот удивится – цветные шторы. Очень удобная ткань. И плотная, и узорчатая. Она специально купила побольше, и сшила широкие, чтобы закрывали окна без щелей.
– Мам, а зачем ты всё закрываешь?
– Чтобы молния не залетела.
– Да-а? – удивилась Алиса. – А зачем?
– Что зачем?
– Зачем ей залетать?
Женя рассмеялась.
– На тебя посмотреть.
– Ну, мам, я серьёзно.
– Я тоже. Не знаю, Алиса, но моя мама так делала. Твоя бабушка.
– Ага, – Алиса быстро запихала Спотти под табуретку и усадила наверху Тедди, Линду и Мисс Рози. – А ты мне расскажешь, как ты была маленькой?
– Потом, – Женя посмотрела на часы. – Ужинать уже пора.
– Потом, – согласилась Алиса, но по её тону было ясно, что она не отступится.
Гроза началась, когда они сели за стол. Одновременно визжать, прятаться и есть было сложно. И Алиса решила сначала поесть, а уже потом побояться.
– Мам, я потом побоюсь, ладно?
– Ладно, – засмеялась Женя.
За шумом дождя и раскатами грома Женя не сразу расслышала стук в дверь. И не так испугалась, как удивилась. Кто это может быть и зачем? Она встала и пошла вниз.
– Кто там?
– Добрый вечер, фройляйн Женни.
– Боже мой, Гуго? Вы?! – господи, как удачно, что она теперь носит дома платье, а не халатик.
Женя торопливо открыла дверь. Да, Гуго, мокрый насквозь и… с букетом цветов.
– Это вам, фройляйн Женни. Я случайно шёл мимо… – он запнулся и покраснел.
– Всё ясно, – засмеялась Женя, принимая букет. – Большое спасибо, Гуго, поднимайтесь.
– Фройляйн Женни, простите, что я так неожиданно…
– Всё потом, Гуго. Давайте шляпу, я её повешу сушиться. Сейчас выпьете горячего чаю.
– С удовольствием, фройляйн Женни, простите, я доставляю вам столько беспокойства.
– Ничего-ничего. Возьмите полотенце.
Когда он вошёл в комнату, Алиса окатила гостя настороженным и не слишком дружелюбным взглядом. Такой хороший вечер грозил перерасти в очередных «гостей», когда надо быть хорошей девочкой, молчать, не лезть, не приставать… Но и Гуго, казалось, был удивлён увиденным.
– Моя дочь, Элис, – сказала Женя.
Алиса нехотя вылезла из-за стола и сделала книксен. Гуго как-то растерянно кивнул ей.
– Садитесь, Гуго.
Женя быстро убрала остатки ужина и накрыла к чаю. Цветы она поставила в вазочку и водрузила на стол.
– У вас превосходный чай, фройляйн Женни.
– Вам нравится? Я думала, вам больше по душе кофе.
– Хороший чай намного превосходит плохой кофе. Хорошего кофе нет с начала войны, а ваш чай великолепен.
– Спасибо. Берите печенье.
– Благодарю. М-м, великолепно. Разумеется, это не покупное.
– Да, я сама пекла.
– Вы удивительны, фройляйн Женни.
Алиса допила чай, поблагодарила и вылезла из-за стола.
– Очень мила, – заметил Гуго. – Сколько ей?
– Пять лет.
– Очень, очень мила. Трудно даже поверить, фройляйн Женни, что у вас такая большая дочь. – Гуго обвёл взглядом комнату, задержался на лампе. – У вас нет электричества?
– Нет, – Женя весело смотрела на него. – Ни водопровода, ни электричества, ни канализации. Топим дровами, вода в колонке во дворе.
– Да-да, но… но в этом есть своё очарование. Живой огонь в печи очень уютен и одухотворён, не правда ли?
Женя сразу вспомнила заполненную красноватым светом кухню и чёрный силуэт Эркина у открытой топки и кивнула.
– Да, вы правы, Гуго. Живой огонь уютен.
– У вас очень хорошо, фройляйн Женни, – он улыбнулся. – Мне это напоминает детство. У нас был маленький дом с большим садом. Вечера у камина… Мама вяжет или штопает. Отец с трубкой и газетой… Как всё это невозвратно, фройляйн Женни.
– Да, – кивнула Женя, – детство невозвратно. Вы говорили, у вас была большая семья.
– О да. Но я рано ушёл из семьи. Мне решили дать настоящее образование, а для этого пришлось уехать.
– Да, я тоже училась далеко от дома. Школа, колледж… Я закончила Крейгеровский.
– О-о! Известное заведение. Но дорогое.
– У меня была стипендия.
– Я учился в Лармонте, потом Стетсоновский технологический университет.
– Тоже известен. Но что выпускник Стетсона делает в нашем захолустье? – засмеялась Женя.
– Война. Я был счастлив, что нашлось хоть такое место.
– Я тоже была счастлива, когда устроилась здесь.
Милая, ни к чему не обязывающая болтовня. Женю смешило, что несмотря на присутствие Алисы Гуго упорно называет её фройляйн, и задевало, что он словно не замечает Алису. Пара вежливых фраз в начале и всё, будто её и нет. Но, к счастью, Гуго начал прощаться. Время позднее, гроза кончилась…
Женя проводила его до калитки. Он церемонно поцеловал ей руку на прощание, и она вернулась в дом, запирая за собой двери. И зачем он приходил? Ну, этот визит её никак не скомпрометирует.
– Мам, – встретила её Алиса, – а чего он приходил?
– В гости. – Женя поцеловала её в щёчку. – А ты умница, очень хорошо себя вела.
Против обыкновения Алиса не потребовала сразу чего-то, а продолжала размышлять, насупив брови. На покрасневшей от напряжения коже они казались белыми.
– Мама, не мешай мне. Я думаю.
Женя быстро убирала со стола. Алисе, похоже, Гуго совсем не понравился. Впрочем, как и она ему. Ну что ж, обычное явление. За эти пять лет в её жизни время от времени возникали мужчины. Женя не могла пожаловаться на невнимание. Её замечали, начинали ухаживать. И ухаживали. До определённого момента. Знакомства с Алисой. Летящая на полной скорости машина флирта тормозила, а при выдаче информации о «недоказанности» разворачивалась и удирала на столь же максимальной скорости. Это обижало, потом смешило, потом она привыкла. Как ей сказал как-то Роберт, да, так его и звали. Не Бобби, не Боб, не Роб, а именно Роберт. И, кстати, единственный, кого не испугала «недоказанность» Алисы. Алисе было чуть больше года. Роберт пришёл, когда она кормила раскапризничавшуюся Алису. Он посмотрел, улыбнулся и сказал.
– Женщина с ребёнком – самое трогательное зрелище в мире. Но чужой ребёнок – это как квартира на восьмом этаже без лифта и воды. Добровольно не соглашаются.
Роберт ничего не просил и не предлагал. Приносил Алисе каждый раз какую-нибудь безделицу – конфету, яблоко, дешёвую игрушку, а её смешил, рассказывал забавные истории… Кто знает, во что бы это, в конце концов, вылилось, но появились те самые, и ей пришлось бежать, всё бросив.
– Мам, – Алиса дёрнула её за платье.
– Ну, до чего ты додумалась?
– Он плохой, мама, пусть он больше не приходит.
– А чем он тебе не понравился? Принёс цветы…
– Ну и что! И цветы у него плохие. И… и смотрит он плохо. Он плохой, – убеждённо повторила Алиса. – Эрик лучше.
– Ну конечно, – засмеялась Женя, – он тебе конфеты свои отдавал.
Алиса посмотрела на неё, удивлённо раскрыв рот, и вдруг заревела.
– Ты что? – Женя бросила недомытую тарелку в тазик и присела, обняла Алису. – Ты что, моя маленькая?
– Да-а, – рыдала Алиса, – я его так просила. Я ему и конфеты обещала, и слушаться. А он ушёл.
С трудом Женя разобралась в её рассказе и не знала, плакать ей или смеяться.
– Ну, не плачь, не плачь, моя маленькая. Он вернётся.
– Да-а, – Алиса тёрлась зарёванным лицом о её плечо, – он тоже обещал, а его нет и нет.
– Вернётся, рыбка моя, зайчик мой.
Она целовала, успокаивала Алису и словно заговаривала, заклинала судьбу.
– А когда?
– Осенью, – и Женя повторила его слова. – Когда трава пожухнет.
– Это как? – Алиса ещё всхлипывала, но уже тише.
– Он телят пасёт. Когда трава станет жёсткая, невкусная, он и вернётся.
– Она и сейчас жёсткая. И жжётся.
– Это ты крапиву тронула, – засмеялась Женя. – Она всегда жгучая.
Она успокоила и уложила Алису. Быстро закончила с вечерними делами и легла. Её время. Когда она закрывает глаза и видит Эркина. Только если раньше ей было нечего вспоминать, кроме ночи в Паласе, то теперь – она улыбнулась – теперь у неё большой выбор. И ночей, и дней. Яркий душный день, когда с раннего утра и до сумерек во дворе звенела пила и ухали топоры. Когда он с Андреем за день сделали столько, что ворчливый, вечно всем недовольный старый брюзга и отставной майор из пятого номера одобрительно высказался о них. Правда, одобрение вылилось в осуждение русских, которые своим дурацким освобождением лишили кого-то таких рабов. Она даже растерялась, не зная, как реагировать, и промолчала. И вечер, когда он, весь мокрый, бледный, выложил на стол свой первый заработок и робко спросил.
– Это очень мало, да?
И как всё чище и правильнее он говорил по-русски, стараясь не коверкать, не искажать слова. Ну, а по-английски он так говорит, что кое-кому из белых стоит поучиться. И как он, чудак, стесняется своих рук. Сверху ладонь узкая, с длинными тонкими пальцами, ну, не совсем узкая, а точно по пропорции, а вот ладонь покрыта как коркой из мозолей. Нашёл чего стесняться. Даже вазелин брал. Правда, всего два раза. Потом бросил заниматься этим. Надоело, или просто сообразил, что это ей ни к чему. Он же всё для неё делал. Ёжик колючий. Чуть что, опустит голову, глаза. Не трогай его и всё тут.
Женя потянулась в полусне, провела руками по телу. Шесть лет она ждала его. Сразу, ещё тогда знала, что прощается навсегда, но верила и ждала встречи. У неё даже был безумный план. Накопить много-много денег и откупить его. Безумная затея. У неё никогда не будет столько денег. Ей как-то случайно, по другому поводу, назвали цену на спальника, и она ужаснулась. Совершенно нереальная, невозможная для неё сумма. И где она его найдёт? И как? Номера его она не помнит. А имя… рабу не положено имя, он доверил ей своё имя как самое дорогое, как единственное своё достояние, и она, что же, выдаст его? И… и как она его купит? Один раз в мечтах она это представила. Она приходит на рабские торги, видит шеренгу полуобнажённых – на торгах строго следили за приличиями – мужчин, видит его и… и, тыча в него пальцем, говорит: «Я его покупаю», – так что ли? И как она после этого поглядит ему в глаза? Он не может, не должен быть рабом. Она же в Палас после этого раза ни ногой. Хотя ей говорили девочки, что раз ей так понравилось, то можно сразу заказать определённого спальника. А номера не помнит, так это пустяки, в каждом Паласе есть каталог-реестр. Другое дело, что спальников часто меняют. Нет, она не смогла. И какое же чудо, что они встретились. Он вернётся, он сказал, что вернётся, что хочет вернуться, значит, надо ждать. Больше ей ничего не остаётся. Только ждать.
Имение Джонатана Бредли
Фредди уехал на рассвете. Оставил своё одеяло, мешок.
– Дня два, парни, – он торопливо пил рабское кофе, явно не замечая вкуса. – Если задержусь, захватите моё на перекочёвку.
– Хорошо, сэр, – кивнул Эркин.
– Не боись, не потеряем, – ухмыльнулся Андрей.
– Себя не потеряйте, – огрызнулся Фредди. – С русскими не задирайтесь.
– А чего задираться? – пожал плечами Эркин. – Мы сами по себе, сэр.
– У них оружие, – вздохнул Андрей.
– Дурак, – Фредди сердито посмотрел на него поверх кружки. – Если бы в этом всё дело, я бы вас за два дня стрелять обучил, дал бы по кольту с сотней патронов, и хрен вас возьмёшь тогда. У них власть. А с властью не спорят. И не задираются.
– А что делают, сэр? – с интересом спросил Эркин.
– Кто что, – Фредди допил кофе, осмотрел и убрал в кобуру кольт. – Кто драпает, кто отсиживается, а кто приспосабливается. Сам себе выберешь.
– Хорошо, сэр.
– Всё, парни. Если что… ладно, – Фредди вскочил на ноги, привычно шлёпнув ладонью по кобуре, и убежал к лошадям.
Когда стук копыт его Майора затих, Андрей со вздохом облегчения расстегнул и снял рубашку.
– Фу-у, хорошо-то как.
– Посиди пока, – Эркин взял ещё лепёшку. – На пастбище приедем, оденешься.
