Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи
Женя вошла в кладовку. Куда он всё засунул? А, вон его узел. Она вложила тенниску, убрала на место. Да, теперь, если не знаешь, то ни за что не догадаешься, что здесь кто-то жил. Даже – она грустно улыбнулась – даже запаха не осталось. Господи, три месяца. И не напишешь ему – уехал, даже не зная толком, куда. А написала бы? Читать же он не умеет. И кого он может попросить прочитать такое письмо? Три месяца. Если всё будет в порядке. Будем надеяться, что место достаточно глухое, что там его никто… не потревожит. Что ей ещё остаётся, кроме надежды?
– Мам, ты где?
Женя обернулась.
– Здесь я. Ты что, нагулялась?
– Ну-у, – Алиса подошла и ткнулась лбом ей в бок. – Там жарко. И скучно.
– Ну ладно. Тогда поможешь мне.
– Ага, – вздохнула Алиса.
Женя вывела Алису из кладовки, закрыла дверь и накинула крючок.
– Давай мы с тобой чего-нибудь испечём.
– Давай, – охотно согласилась Алиса.
Женя болтала с Алисой, хлопотала по хозяйству. Всё как обычно, как год назад. Будто и не было ничего, будто всё ей только приснилось. Даже Алиска уже не спрашивает о нём. Первые дни всё теребила её вопросом.
– А он вернётся?
А что ей ответить? Сама не знает. Странно, что Алиска так скучает по Эркину. Хотя что тут странного? Он добрый, заботливый, ей всё спускал, ни в чём не перечил… Ну, он вообще такой. И с нею самой разве он спорил о чём? Как он сказал? «Будет так, как ты хочешь». И только и старался её желание угадать. Господи, что бы ни было, как бы ни было, лишь бы выжил… Да, как уехал он, опять у неё морока с водой, с дровами… Так разве в этом дело? А когда он неделю горел в жару, пластом лежал, разве ей тогда было что-то трудно? Разве ей деньги его нужны? Это он, чудак, ёжик колючий, всё переживает, что съедает больше, чем приносит, а как ему объяснить, что ей приятно тратить на него деньги? Разве в труд ей, что она все его носки перебрала, выстирала заново, зашила, набила ему кроссовки бумагой, чтоб не ссохлись? Это не труд, а радость.
Пирожки получились очень вкусные. Алиса была в восторге. Женя смеялась над её гримасами, когда она сразу и, обжигаясь, хотела выплюнуть горячий кусок, и не могла с ним расстаться.
Алиса честно старалась развеселить маму и так разошлась, что Женя с трудом уложила её. После отъезда Эркина вторая чашка чая стала молчаливой и очень грустной. Смешно, но первые дни она допоздна не запирала двери, будто он в городе и вот-вот придёт. Но, видно, и в самом деле, он далеко уехал.
Женя постелила себе и легла, закрыла глаза. Надо спать, завтра с утра на работу. Надо заставить себя заснуть. А перед сном думать о чём-то хорошем, чтобы сны были приятными. Хотя бы… хотя бы… всё хорошее обязательно кончается плохо. Как Эркин сказал как-то? «Только я голову подниму, так меня по затылку тюкнут». Но ведь было… что было? А он и был, Эркин, её единственный… У неё только и есть, что Алиса и он. Всё, что было – ничего не осталось. И сейчас, что есть… Нет, нельзя так распускать себя. Ведь это становится заметным. Вчера доктор Айзек остановил её на улице.
– Добрый день, Женечка. Как ваши дела?
Она растерялась: такими понимающими были глаза доктора.
– Добрый день, доктор. Спасибо, всё хорошо.
– Так ли, Женечка? Как дочка? Надеюсь, здорова?
– Да, спасибо, она здорова.
– Женечка, поверьте мне, всё поправимо.
– Всё ли, доктор? – вырвалось у неё.
– Пока человек жив, всё, – убеждённо ответил доктор.
– Пока жив, – повторила она за ним и вздохнула.
Что знает доктор? Откуда он знает? Как догадался? Ну, хорошо, доктор неопасен. Она так убеждала в этом Эркина, что сама поверила. Но догадался доктор, догадаются, могут догадаться и другие. А это уже опасно. Значит, опять как тогда, как всегда: стиснуть зубы, надеть улыбку и вперёд.
– У меня всё в порядке, и попрошу без фамильярностей!
И только так. Да, как тогда. Как она вышла от Хэмфри, гордо вскинув голову, так и не опускала её. И его месть её не трогала. И единственный раз страх шевельнулся в ней, когда ей показали новорождённую и она вдруг увидела лицо Хэмфри. Это длилось мгновение, в следующую секунду сходство бесследно исчезло. И больше она уже, как ни вглядывалась, не могла отыскать в лице дочери ненавистные черты, но тогда, в первое мгновение… словно сам Хэмфри вошёл в палату и нагло ухмыльнулся ей в лицо. «Вот он я. Думала сбежать? Я теперь – ты и всегда буду с тобой. От меня не уйдёшь». Нет, это ей почудилось в зыбком неверном свете зимнего пасмурного дня. Потому что Алиса закричала, жалко кривя маленький беспомощный рот. И наваждение кончилось. Ведь и мама была светло-русой, почти блондинкой. И отец… нет, отца она помнит совершенно седым. Но глаза у него были… наверное, тёмные. В кого-то же она сама темноглазая. Но всё равно. Значит, Алиса в мамину родню. И ничего, ничего от Хэмфри Говарда в ней не было и нет. Она сама так решила. Что Хэмфри Спенсера Говарда не было. И не осталось от него ничего.
Женя повернулась набок и плотнее укуталась в одеяло. У неё есть её Алиса. И был Эркин. И есть Эркин. И всё остальное… не нужно ей ничего остального. Этого хватит с лихвой. Не у всякой миллионерши есть такое богатство. Алиса скучает по Эркину. Любит его. И он… он же балует Алису именно от любви. И сердится, когда она шлёпает Алису. Другое дело, что его недовольство только она замечает.
Нет, надо спать. Всё будет хорошо. Тогда она прощалась с ним навсегда. Он был рабом. Им не суждено было встретиться. Совершилось чудо. А сейчас… он уехал на заработки. И вернётся. И, в конце концов, три месяца не такой уж большой срок. С войны ждали годами. Она ждала шесть лет. И они встретились. Что же может помешать им теперь? Надо спать, чтобы хватило сил ждать, жить… надо спать…
1991–2017
Книга вторая
Раз ковбой, два ковбой…
121 год, лето
Тетрадь одиннадцатая
Алабама
Графство Олби
Округ Краунвилль
Имение Джонатана Бредли
Солнце стояло над головой. Бычки уже улеглись на дневку, и Эркин с Андреем смогли перевести дух и оглядеться. Суматоха первых дней, когда они и животные не понимали друг друга и всё шло как-то наперекосяк, осталась позади. Постепенно всё утряслось. Дни стали размеренными и одинаковыми.
Эркин оглядел ещё раз улёгшихся на жвачку бычков и махнул Андрею. Теперь у них есть время передохнуть.
– Домой? – подъехал Андрей.
– Езжай. Я следом.
Андрей кивнул, шевельнул поводом, и Бобби взял с места в галоп. Эркин посмотрел им вслед. А ничего, хорошо держится. Первая неделя им, конечно, солоно досталась. Да и тяжело двоим с таким стадом. Не ели, не спали толком. Зато как утряслось всё, так пошла не жизнь, а… Андрей говорит: «лафа». Пусть будет лафа. И разлюли-малина. Эркин спешился, набросил поводья на переднюю луку, чтоб не запутались, и хлопнул Принца по шее. Тот фыркнул и отошёл, пощипывая траву.
На нетронутом ещё бычками склоне Эркин приметил в траве крупные красные ягоды. Вчера они долго спорили над одной такой. Проверили съедобность на Резеде. Разборчивая капризная кобыла с аппетитом её заглотала и стала толкать их мордой, требуя ещё. Резеде впрок, им тем более. Вчера под вечер они набрали по пригоршне, и сегодня Эркин захватил с собой кружку. В жару хорошо. Самые спелые и мягкие он сразу кидал в рот, но и так кружка быстро наполнилась. Ещё пригоршню он высыпал в рот и позвал Принца. Андрей уже ждёт, наверное.
Лагерь они разбили на холме рядом с котловиной, куда загоняли бычков на ночь, а с большого ветвистого дерева просматривалось и это, и немного соседнее пастбище. Эркин ещё раз объехал стадо, выразительно погрозил ремнём Подлюге. Подлюга отвернулся, мерно гоняя во рту жвачку. Любит этот бычок всё стадо будоражить. Из-за него уже трижды устраивали скачку. Если ещё раз он им какую пакость устроит… но сейчас, похоже, успокоился.
Когда Эркин подъехал к лагерю, Андрей уже заканчивал с обедом. Чтобы не тревожить его попусту, Эркин посвистел на подъезде. Убедившись, что они одни, Андрей тоже скинул рубашку, но держал её всегда наготове. Тело его потемнело, обветрилось и не казалось уже таким страшным.
Андрей возился у решётки, подправляя костёр.
– Ага, ты. Сейчас закипит.
– Держи, – Эркин протянул ему кружку и спешился. – Холодного нет?
– Возьми в погребе.
Погребом Андрей называл яму у корней трёх сросшихся внизу деревьев. Там всегда была тень. Заварив утром чай, они обвязывали котелок лопухом и оставляли в погребе, чтобы отвести душу днём. Эркин достал котелок, снял лист лопуха и с наслаждением хлебнул через край. И ещё глоток. Теперь лопух на место и котелок обратно.
– Лежат?
– Лежат. Ветерок сегодня, сдувает оводов.
– Ну да. Садись, у меня готово уже.
Готовили они по очереди, но одно и то же. Густое варево из крупы с мясом, лепёшки и кофе. Чай Андрей привёз с собой, и они его тянули.
– Сколько нам ещё здесь? – облизал ложку Эркин.
– Сейчас посмотрю.
Чтобы не сбиться в счёте дней, Андрей на второй день завёл мерную щепку. Отколол от полена дощечку, обтесал её топором, ножом процарапал двадцать одну чёрточку – на это пастбище им положили три недели – и каждый вечер перечёркивал черту, делая её крестиком. Пока Эркин пил кофе, Андрей снова и снова пересчитывал свои зарубки.
– Завтра жратву привезут, – объявил он наконец.
– Если не привезут, сколько продержимся?
– Как лопать будем. Как сейчас – два дня.
– Идёт, – кивнул Эркин. – Завтра в рубашке будешь?
– А куда ж денусь? – развёл руками Андрей.
– А то давай, тебе всё равно завтра у стада. Я сам всё и приму.
– Думаешь, он считать не пойдёт?
– Это-то да, – Эркин сокрушённо мотнул головой.
Что Джонатан не пойдёт к стаду, не пересчитает бычков, и думать нечего. Так что Андрею весь день в рубашке париться. Хорошо, если Джонатан утром приедет, а припрётся вечером, тогда что…
Андрей допил кофе и встал.
– Ладно. Убирай, я к стаду.
– Ягоды возьми.
– Взял, – Андрей вытряс себе в рот полкружки и пошел к лошадям.
Эркин стал собирать посуду. Ополоснул горячей водой и спустился на другую сторону к ручью. Неширокий глубокий ручей делал здесь петлю у пятачка чистого золотистого песка. Эркин зачерпнул горсть песка и стал оттирать котелок. Мыть песком, чтоб не тратить мыла – это они ещё в первые дни сообразили. Миски, кружки, ложки – это и мыть незачем, ополоснул горячей и только. А котелок надо отскрести. Оттерев его от остатков варева, Эркин чуть выше по течению набрал чистой воды, забрал посуду и понёс наверх. Так. Воду теперь поставить, пусть греется себе потихоньку. Лепёшек на вечер хватит. Кофе… ещё осталось. Ну и ладно, заварим, если что. Эркин подправил костёр, чтоб горел тихо и ровно, оглядел лагерь – вроде всё в порядке – и пошёл к Принцу.
Он подъехал к стаду, когда бычки уже поднимались и Подлюга уже носился, взбрыкивая и мыча дурным голосом. Эркин с ходу врезался в стадо и, поравнявшись с Подлюгой, хлопнул его смотанным лассо по морде. Подлюга остановился и невинно заморгал белёсыми ресницами. Получив второй шлепок по крупу, он затрусил следом за остальными.
– Тварь беломордая, – обругал его Эркин и стал выбираться из стада на холм.
– Эгей! – позвал его Андрей. – Заворачивай к пойме.
– Пошёл! – крикнул в ответ Эркин.
Чтобы три недели держать стадо на одном пастбище, даже таком большом, нужно всё время перемещать бычков, не давать им впустую вытаптывать траву. Пока у них это получалось. Во всяком случае, Джонатан, в свой первый приезд сунувший нос во все дырки и щели, им ничего худого не сказал. Они малость струхнули тогда. Подлюга как раз сманил стадо, и они, отчаянно ругаясь, только-только задержали и теснили бычков к котловине, когда Андрей увидел скачущего к ним всадника, тревожно свистнул и мешком свалился в кусты. Пока он там натягивал и застёгивал рубашку, Эркин один гнал стадо, не зная, что делать: то ли скакать навстречу хозяину, бросив всё, как есть, то ли гнать этих трижды проклятых бычков, то ли Андрея прикрывать. Но за спиной уже слышался топот копыт Бобби, а Джонатан остановился в стороне и молча смотрел, как они управляются.
Когда, наконец, бычки успокоились и захрустели сочной травой, Джонатан подъехал к ним.
– Привет, парни.
– Добрый день, сэр, – ответил Эркин, переводя дыхание.
– Добрый день, сэр, – эхом повторил Андрей.
– И часто падаешь? – Джонатан смотрел на Андрея, еле заметно улыбаясь.
– Как придётся, сэр, – Андрей потёр свежую царапину на скуле.
– Ясно, – кивнул Джонатан. – Провизию я вам привёз, скинул в лагере, потом разберёте, – они только переглянулись: особого-то порядка они в лагере не навели, не успели. – Вижу: управляетесь.
Джонатан сделал паузу, и Эркин ответил.
– Стараемся, сэр.
Джонатан кивнул.
– Вижу, – теперь он смотрел на Эркина. – Чего не хватает?
Эркин неопределённо повел плечами.
– Вроде всё есть, сэр.
– Ну-ну, – хмыкнул Джонатан. – Ты много чего позабыл, когда собирался. Ладно, езжайте в лагерь, парни, я сам тут посмотрю.
Они опять переглянулись.
– Будете считать, сэр? – осторожно спросил Андрей.
– Не только, – Джонатан смеялся уже открыто.
– При счёте мы будем, сэр, – тихо и очень отчетливо сказал Эркин.
Джонатан оторопело посмотрел на него, на сразу насупившегося Андрея и захохотал. Он хохотал долго, до слёз на глазах, а они молча пережидали этот смех, не зная, что он им сулит.
– Ловки! – наконец выговорил сквозь смех Джонатан. – Будь, по-вашему. Считаю при вас.
Они кивнули и разъехались. Они сами придумали считать одновременно с двух сторон и потом сверять счёт. Но теперь их было трое. Джонатан закончил первым и молча смотрел, как они, шевеля губами и загибая пальцы, ведут свои подсчёты. Он дождался, пока они закончат и подъедут к нему. И улыбнулся им.
– У меня сто. У вас?
– Сто, сэр, – спокойно ответил Эркин.
– И у меня сто, – кивнул Андрей, разжимая зажатый при счёте кулак.
– Ловки, – повторил Джонатан, но уже с какой-то новой интонацией, удивившей и встревожившей Эркина. – Ладно, езжайте в лагерь, я посмотрю ещё и подъеду.
– Да, сэр, – согласился Эркин. Тут лучше не спорить, может и плохо кончиться.
Мотнув Андрею головой, он тронул Принца.
Джонатан проводил их взглядом. Значит, вот оно как было. Обидно. Обидно узнать, что был дураком. Но… но это всё потом.
В лагере никаких следов пребывания Джонатана они не нашли, только у костра лежали три мешка. В двух мука, крупа, сахар, кофе, копчёное мясо. Эркин быстро перекладывал продукты, пока Андрей разводил костер пожарче.
– Угостим его чаем?
Эркин пожал плечами.
– Завари. Не захочет, нам же останется, – и на вопросительный взгляд Андрея пояснил. – Разозлился он.
– Чего? Что при нас считать пришлось? Так счёт сошёлся.
– Не положено цветному белому не верить. А мы не верим, да ещё сказали об этом. И сами считали, – Эркин усмехнулся. – На хорошую порку набирается.
– Пусть попробует, – пробурчал Андрей. И вдруг взорвался. – И какого хрена он заладил: лагерь, лагерь! Какой это ему лагерь?!
– Не заводись, – Эркин взялся за третий мешок. – Всегда это лагерем называлось.
– По-русски стоянка можно сказать, – Андрей уже остывал. – Или ещё как.
Эркин развязал третий мешок и присвистнул.
– Ты смотри. Чего он привёз, а!
Эркин взял мешок за нижние углы и вытряхнул содержимое.
– Ну, умыл! – ахнул Андрей. – Это ж…
Они перебирали куски мыла, кружки, миски, точильный брусок, ещё всякую мелочёвку…
– Я ж думал, мы нашим обойдемся. Смотри, даже сигареты, – Эркин повертел в руках яркую пачку. – Ну да, он же говорил тогда, при найме, что еда, курево и всё, что нужно, его, он дает.
Андрей выпрямился, огляделся по сторонам и вдруг засмеялся.
– Смотри, я и не заметил сразу.
Эркин поглядел в указанном направлении и тоже засмеялся. На дереве над их «погребом» висели две широкополые сплюснутые с боков шляпы, как у Джонатана и Фредди.
– Заботливый какой хозяин попался, – наконец выговорил Эркин.
– Когда он всё это начнёт вычитать… – кивнул Андрей.
Эркин прислушался, щёлкнул языком и стал убирать и укладывать привезённые вещи. Сигареты он кинул на мешок Андрея. Тот только кивнул, поправляя поленья.
За этим занятием их и застал подъехавший Джонатан. Он спешился и подошёл к костру. Сел, как и они, на землю.
– Чаю, сэр? – предложил Андрей.
– Чай? – удивился Джонатан. – Откуда?
– С собой привёз, – пожал плечами Андрей.
– Налей, – кивнул Джонатан. – Давно не пил чаю.
Эркин выставил кружки, и Андрей разлил тёмно-коричневый чай.
– Лепёшки свежие, утром пекли, сэр.
Джонатан кивнул.
– Хозяйничать умеете, – и вдруг, глядя в упор на Эркина, резко спросил: – Надзиратели много воровали?
Застигнутый врасплох, Эркин ответил столь же резко.
– Это их дело, сэр.
– А наказывали вас, – Джонатан не столько спрашивал, сколько утверждал.
Но Эркин ответил вопросом.
– А где иначе, сэр?
– И молчали.
– Кто поверит рабу, сэр?
Эркин взял сушку, сдавил её в кулаке и высыпал в рот получившуюся крошку.
– Всё так, – задумчиво кивнул Джонатан. – Когда ты гонял бычков, скольких пропили надзиратели?
– Не знаю, сэр, – пожал плечами Эркин. – Нас не допускали к счёту.
– То есть, вы не знали, сколько всего было бычков?
– Нет, сэр, – и спокойно пояснил. – Нам было всё равно, сэр.
– Ясно.
Джонатан отхлебнул чаю, усмехнулся чему-то своему, покосился на трепыхавшиеся на ближайших кустах рубашки и портянки.
– Стирать успеваете?
– Это не проблема, сэр, – улыбнулся Андрей.
– А то Молли, – Джонатан был очень серьёзен, – сильно переживает из-за этого. Так можно её успокоить?
Андрей густо покраснел и пожал плечами.
– Как хотите, сэр, – ответил за него Эркин.
Они ещё немного посидели, допили чай, и Джонатан уехал.
…Тогда он им слова не сказал ни о пастьбе их, ни о чём другом. Вряд ли за неделю они сильно напортачили.
Эркин подъехал к Андрею.
– Тогда обошлось всё.
– Завтра посмотрим, – Андрей сидит, спокойно сложив руки на луке седла, не мешая Бобби прихватывать траву.
– Уже не жалеешь, что вляпался? – не удержался Эркин.
Андрей сбил шляпу на затылок, рассмеялся.
– Жалей не жалей, а обратно не попрёшь. Перекантуемся до осени, а там видно будет.
Эркин кивнул и отъехал. Время текло неощутимо и необременительно. Палящее солнце и тишина. Гомон птиц, шум ветра, мычание бычков, даже их голоса, – всё было этой тишиной. Эркин глубоко, всей грудью вздохнул, словно просыпаясь. Какого чёрта он боится Джонатана? Что тот может ему сделать? Прогнать? Так неужели он не доберётся до Джексовилля? Он же знает теперь, куда идти. Если тогда, весной, он брёл наугад, не зная, да и, не думая ни о чём, то сейчас…
И на водопой они гнали стадо в той же окутывающей их тишине. И выкрутасы Подлюги не мешали им.
Когда бычки улеглись в котловине на ночлег, было ещё светло. После дневной жары вечер казался прохладным, и Андрей надел рубашку, привычно застегнул все пуговицы. Эркин оглядел свою и накинул на плечи. Разулись, чтоб ноги отдохнули.
Вечером они уже ели не торопясь, спокойно. Эркин днём оставил медленный огонь, и варево было не готово. Но им спешить некуда. Пусть булькает до развара.
– Слушай, ты в имении когда был, всё на скотной?
– Получается так, – Эркин, припоминая, свёл брови, улыбнулся. – Дёргали на разовые, конечно, бычков дважды гонял. А как Зибо состарился, так уж меня не теребили. Года два, наверное, я один, считай, управлялся. Бык был, скотина скотиной. Подлюга ангел перед ним. И силён как… не знаю кто. А меня он признавал, ну, меня и не трогали особо. Случай даже был, смешно вспомнить.
– Давай, – Андрей сел поудобнее.
– Слушай и не перебивай. Чего не поймёшь, потом объясню.
– Давай.
– Right, – как всегда, говоря о прошлом, Эркин невольно переходил на английский…
…За что его тогда отправили в пузырчатку? Мелочь какая-то, но Полди придрался и за шиворот поволок его в Большой Дом. Как всегда, как только надзиратель схватил его, он обмяк, не сопротивляясь, но и не желая помогать. Сказали б ему: «Иди!» – он бы пошёл сам. Куда денешься? Но хотят его тащить – пусть тащат. Полди втащил его в пузырчатку, бросил на шипы, но в одежде, дурак пьяный. Но тут Полди за каким-то хреном позвали, и приковывать его пришел Эдгар – молодой, недавно нанятый надзиратель. Сволочью он не был, но уж слишком добросовестен. Пришлось раздеться и лечь, как положено. И цепи Эдгар натянул туго, до хруста в суставах. Сколько он пролежал, не помнит, но недолго, когда вбежали сразу чуть ли не все надзиратели и, торопясь, толкаясь и мешая друг другу, стали его отвязывать.
– Одевайся!
– Живо!
Оплеухи и тычки сыпались со всех сторон. Он торопливо, непослушными руками натянул штаны, сгрёб остальное и побежал под ударами к выходу. И когда сильным ударом его скинули с крыльца в холодную грязь, он понял причину переполоха. По двору, взбрыкивая и не мыча, а как-то рявкая, носился бык. Все рабы сидели на крыше рабского барака, надзиратели, выпихнув его, захлопнули дверь, а Грегори сидел на воротах.
– Угрюмый! – заорал Грегори. – Или ты его уберёшь, или я тебя в Овраг уберу, понял?!
Бык, привлечённый голосом, понёсся к воротам. Он ещё барахтался в грязи и, когда бык бежал мимо, попытался ухватиться за хвост. Ухватиться удалось, и он повис живой гирей. Бык закрутился на месте, пытаясь дотянуться до него. После пузырчатки руки плохо держали, и он почти сразу отлетел в сторону, но удачно. Рядом с одеждой. Схватил куртку и, когда бык ринулся на него, набросил её тому на голову. Бык затоптался на месте, и он под курткой смог нашарить и взяться за кольцо. Уже держа кольцо, он по-прежнему под курткой почесал быку лоб. Видимо, знакомый запах успокоил быка, и когда он сбросил куртку на землю, тот уже стоял спокойно, обнюхивая его живот и грудь. Он потянул за кольцо, похлопывая быка по шее. Тот вздохнул и не спеша пошёл за ним. Он завёл быка в стойло, осмотрел и закрепил цепь.
– Ну что там? – голос Грегори хлестнул его от дверей.
– Винт выпал, сэр.
– Ищи и если не найдёшь… – Грегори закончил невероятным ругательством…
…Андрей хохотал до слёз, до икоты. Смеялся и Эркин.
– Ну вот, больше меня днём не дёргали. И в пузырчатку если и клали, то на ночь, до утренней уборки.
– Здорово они перетрухали! – отсмеялся Андрей. – А потом что?
– А ничего, – пожал плечами Эркин. – Подобрал одежду, получил вечером по уху, что всё грязное. И всё.
– Винт-то нашёл?
– А он на месте был. Я просто ничего другого придумать не мог.
– Та-ак? – Андрей оторопело захлопал ресницами. – Чего ж бык сорвался?
– А он и не срывался. Его выпустили.
– Кто?
– Не знаю, – Эркин даже развёл руками. – И тогда понять не мог, и сейчас не могу. Он же никого к себе не подпускал, только меня. Я в пузырчатке был. А это зашли, аккуратно так отвинтили, вывели… Не могу придумать, кто бы справился.
– А чего он носился тогда?
– А этой скотине много не надо. Пнули удачно, он и рванул.
– Прикрыли, значит, тебя, – задумчиво покачал головой Андрей. – Этот, ты говорил, Зибо, не мог?
– Нет. Он не входил к быку.
– Да, а что это такое – пузырчатка? Ты уже не в первый раз поминаешь.
– А, так в имении наказывали.
Эркин в нескольких фразах объяснил устройство пузырчатки.
– Ни хрена себе! – потрясённо выдохнул Андрей. – Это ж… это ж пытка получается.
Эркин пожал плечами.
– Хозяевам выгодно. На порку время не тратится. Они своим заняты, а рабу и так больно. Если не на шипах, то и следов на коже почти нет. Ну, суставы потом долго болят. И чем больше дёргаешься, тем тебе же хуже. Сам себя мучаешь. А после порки если да на шипах, то совсем тяжело. Голым мясом лежишь. Но это редко когда сходится так. А что? – Эркин осторожно после секундной заминки спросил. – Там… такого не было?
– Да нет, – Андрей пожал плечами. – Нас по-простому. Где палкой, где плёткой, где ещё чем. А такое… Придумали же гады.
Эркин усмехнулся.
– Для продажи берегли. Ну, такого, сильно битого раба никто ж не купит.
– Эт-то да, продавать нас не продавали. Но надо ж додуматься до такого! Вы хоть посчитались с ними?
– Не успели, – вздохнул Эркин. – Пока нам свободу объявляли, они как дали дёру… Надзирателя одного поймали. То, что от него осталось, в миску не сложишь. Стукачей размазали, цепняков. Спальников хозяйских замордовали… Ну и поломали, побили всё. Как везде, словом.
– Хозяев, жаль, упустили, – посочувствовал Андрей.
– Жаль, конечно. Да первый запал прошёл, сами сделанного испугались и рванули кто куда. Ты ж помнишь, сколько нас по дорогам шаталось.
– Помню, – кивнул Андрей.
Эркин зевнул, потянулся.
– Мы лопать-то будем сегодня? Или пусть до утра преет?
– Ты ж сам такой огонь сделал.
Андрей заглянул в котелок.
– Вроде, готово, прокипело.
– Давай.
Ели, прислушиваясь: не затревожатся ли внизу бычки.
Эркин ещё раз выскреб миску и облизал ложку.
– Возьми ещё, – поднял голову Андрей.
– Пускай на утро.
– И то. Ты кофе тогда прямо в кружках завари.
– Ладно.
Не спеша выпили по кружке с лепёшками.
– И чего беляки по кофе так обмирают? – пожал плечами Андрей. – По мне чай лучше.
– По мне тоже, – кивнул Эркин. – Только у них кофе другой. А это для рабов, «рабское».
– А ты то пробовал?
– Где? – засмеялся Эркин. – В Паласе его не подавали, а больше мне отхлебнуть негде было. В учебке когда варить и накрывать учили, пить всё равно не разрешали, надзиратели пробовали, ну и… Хотя нет, один раз налили.
– Ну и как?
– Шибко голодный был, не разобрал. Запах знаю.
– Запах! – фыркнул Андрей. – По запаху я много чего знаю.
Эркин допил свою кружку.
– Чай лучше, конечно, но я и к такому привык.
– Привычка – великое дело, – согласился Андрей. – Мне тоже вот… после баланды первое время всё странно было.
– Как сказал? Bal…
– Баланда. Вода с чем-нибудь.
– А, – кивнул Эркин. – Знаю. В распределителях такая.
– Не, там ещё ничего, густая.
Эркин засмеялся.
– Рабская болтовня! Где как кормят!
– Ага, – засмеялся Андрей. – Сколько пожрёшь, столько и проживёшь. Мне-то ещё ничего пришлось. И прикрывали, и подкармливали.
– Чего так?
– Жалели, наверное, – пожал плечами Андрей. – Ты не думай чего, подличать я не стал бы.
– Знаю, – кивнул Эркин. – Да на подлости и не выживешь. От хозяина перепадёт, так свои придушат.
– Точно, – Андрей улыбнулся каким-то воспоминаниям.
Стало уже совсем темно. Эркин встал, потянулся, натянул на босу ногу сапоги.
– Спущусь, обойду их.
– Если что, свисти.
– А то!
Когда, обойдя котловину, Эркин вернулся к костру, Андрей уже спал, завернувшись с головой в одеяло. Эркин расстелил с другой стороны костра своё, лёг и накинул на себя свободный край. Не так уж холодно, чтобы кутаться. «Же-ня! – беззвучно позвал он. – Плохо мне без тебя. Андрей – друг, всё понимает, с ним легко, но тебя нет, и худо мне. Я вернусь, Женя, не думай ничего, вернусь. Не повезут – пешком пойду. Не жить мне без тебя». Он вздохнул, уплывая в тёплый чуткий сон.
Джонатан приехал на рассвете. Они только встали. Эркин закончил стирку и обмывался у ручья, когда сверху засвистел увидевший всадника Андрей. Эркин выругался и стал одеваться. Натянув трусы и джинсы, он сгрёб мокрые рубашки и портянки, набрал воды в котелок и полез наверх.
Джонатан уже спешился и о чём-то разговаривал с Андреем. С Эркином он поздоровался кивком, не прерывая разговора. «Раз так, то и я так», – усмехнулся Эркин. С ответным кивком он поставил котелок на решётку и развесил выстиранное. Не спеша обулся и только тогда подошёл к беседующим.
Джонатан оглядел его смеющимися глазами и… поздоровался.
– С добрым утром.
– И вас с добрым утром, сэр, – ответил Эркин.
– Стадо я уже посмотрел. В целом, неплохо, – и удивленно вскинул брови, увидев мгновенно нахмурившиеся лица. – В чём дело, парни?
– Нет, ничего, сэр, – Эркин быстро опустил глаза.
Надо же, выдал себя. Искоса посмотрел на Андрея. И Андрей отвёл глаза, смотрит куда-то вбок.
– Ну, – в голосе Джонатана прорвалось раздражение. – Хотите, чтоб хвалили вас…
– Нет, сэр, – перебил его Андрей. – Не в этом дело. Это так, пустое. Ну… – он замялся, подыскивая слова.
Эркин поднял глаза и в упор посмотрел на Джонатана.
– Пустое, сэр.
– Ладно, – решил не настаивать Джонатан. – Вы здесь ещё сколько?
Андрей вытащил мерную дощечку, быстро провёл пальцем по зарубкам.
– Неделю, сэр.
– Так. Как хотите, чтоб привезли припас? На день раньше или на день позже?
Они снова переглянулись.
– На день позже, сэр, – твёрдо ответил Эркин.
– Чтоб меньше вьючить, – улыбнулся Андрей.
Дружно посмеялись получившейся шутке. Неприятный инцидент ушёл, и они дружно сделали вид, что ничего не было.
Джонатан спешил. И почти сразу уехал. И им разбираться с припасами было уже некогда. Оставили всё как есть и поскакали к стаду.
Джексонвилл
Женя закончила перепечатывать текст и поглядела на часы. Норман заметил её жест и улыбнулся.
– Разумеется, Джен. Начинать новый текст нет смысла.
– Вы как всегда правы, Норман, – улыбнулась Женя.
– Не уходите, Джен. Поболтаем.
– Только ради вас, Перри.
– Волшебница!
Лёгкая необязательная болтовня. И влюблённые глаза Гуго. И немного грустные Рассела.
– Да, потрясающая новость! С воскресенья начнет выходить «Вестник»! – Перри оглядел всех так, будто он лично добился этого.
– Морис выбил из комендатуры разрешение?
– Ну, Морис клятвенно пообещал, что его газета будет нести мир и расовую гармонию! – засмеялась Эллин.
– Расовая гармония? Это неплохо, – заметил Норман.
– Вы находите? – кокетливо улыбнулась Мирта.
– Гармония всегда прекрасна, – полупоклон Нормана был обращен ко всем трём девушкам.
Они польщённо засмеялись.
– Морис будет выпускать ещё приложение для цветных.
– Им-то зачем?
– Что он будет там печатать?
– Они же неграмотные!
– В том-то вся соль! – Перри хитро оглядел всех. – Комиксы! Картинки без слов. Простейшие навыки гигиены и вежливости.
– Да, навыки вежливости им необходимы, – решительно кивнула Эллин.
– Гигиена больше, – засмеялась Мирта.
– Ну что ж, если Морис научит их почаще мыться и поменьше драться, он сделает поистине благое дело.
– Норман, вы думаете, их можно чему-то научить?
– Вы неисправимый романтик, Норман.
– Перри, а откуда вы так хорошо знаете планы Мориса? – спросила Женя.
– О, ему надо было обмыть лицензию на выпуск газеты, а я попался ему под руку.
– Ты умеешь попадаться под нужную руку, – рассмеялся, вставая, Норман.
Все складывали работу, убирали столы. Норман расплатился.
И как всегда, когда Женя вышла на улицу, за ней совершенно естественно и неназойливо последовал Гуго. И опять вечерние приятно прохладные улицы. И беседа. И твёрдая надёжная рука, поддерживающая её под локоть.
– Вы думаете, Гуго, это приложение будет иметь успех?
– У белых, фройляйн Женни, да. У цветных вряд ли.
– Почему?
– Ну, цветные там будут в смешном виде. Им наверняка не захочется видеть себя такими.
– О, я об этом не подумала.
– Об этом никто не думает, фройляйн Женни. Мы смеёмся над цветными, что они не думают о будущем, живут одним часом и сегодняшним днём. А разве мы лучше? Сама эта несчастная война, разве она не доказывает нашей… непредусмотрительности? Вы только подумайте, фройляйн Женни…
