Петр Сосновский
Папенькина дочка
– Иди, вот сюда, на видное место. Присаживайся! – указал мне на стул отец Светланы. Рядом Филипп Григорьевич по левую сторону от меня усадил свою дочь, затем уселся сам, но в торце стола. Мария Федоровна и Алексей красный, как и Филипп Григорьевич, уселись несколько особняком. Едва я устроился, как отец Светланы тут же ухватил бутылку за горлышко и налил всем водки.
– За знакомство! – сказал Филипп Григорьевич. – Я чуть отпил и поставил стакан на стол. – Нет, так не пойдет! Ты, что больной? Парень на вид крепкий или не уважаешь нас? Что мы не люди?
– Уважаю, – ответил я.
Моя зазноба стала говорить о том, что я спортсмен и мне нельзя. Отец Светланы так и не понял, отчего нельзя, не желал понимать, таращил на меня глаза и сильно возмущался:
– Вон, какой торс. Здоровяк и не хочешь выпить, странно это, странно.
– Папа, у Андрея завтра соревнования. В другой раз.
Филипп Григорьевич махнул на меня рукой и стал пить молча без тостов. Выпивка была – одна водка, вина здесь не держали, закуски также были не прихотливы – соленые огурцы, помидоры, капуста, селедка и еще что-то из острого и соленого. На горячее Мария Федоровна подала жареную картошку тушеную в печи, с мясом. Она мне понравилась.
Меня разносолы, приготовленные Марией Федоровной, не шокировали. Разговоры за столом порой были покруче, поострее и посолонее самих закусок. Мне было трудно ориентироваться. Я часто терялся, и вел себя неординарно, не зная, как отвечать на реплики Филиппа Григорьевича. Он задавал тон за столом. Был груб и напорист. Светлане и Алексею передо мной было неудобно. Мария Федоровна сидела тихо. Она себя чувствовала виноватой.
– Вот, моя доченька! Одна моя кровиночка! – гнусавил, напившись, Филипп Григорьевич, а затем вдруг начинал ругать себя за то, что не пригласил отца Татьяны Полнушки:
– Вот была бы компания. А то и выпить не с кем.
Свой стакан водки я так и не допил до конца. После, при расставании хозяин, повиснув у меня на плечах, не удержался, и заплетающимся голосом сказал мне:
– Андрей, я раньше спиртного в рот не брал, религия не позволяла, а вот теперь, пожалуйста. И правильно делаю. Я, русский, понимаешь, русский до глубины души. Наши, мусульмане в праздничные дни кумыс пьют, в тяжелые времена травку курят, а я не хочу пить кумыс, он слабый, не хочу курить травку, лучше буду пить водку. Она и в праздники хороша и в тяжелые времена. От нее легче избавиться, чем от наркоты. Я бы избавился, но тяжелые времена, начавшиеся в сорок первом году… – он махнул в сердцах рукой, помолчал, а затем продолжил:
– Ты, тоже русский! Неправильно все это, – и Филипп Григорьевич показал на мой стакан. – На горе оставляешь!
Я, признал в отце Светланы, алкоголика: его волосы были всклочены, под глазами мешки, лицо худощавое, измождено резкими длинными морщинами. Было в жизни что-то такое, что с давних лет тяготило Филиппа Григорьевича, вынуждало его быть с водкой на «ты» – пить и пить. Мое присутствие ему было на руку. Он моим визитом остался доволен, так как это дало ему возможность напиться. В водке Филипп Григорьевич находил успокоение, отодвигая мучившую его застарелую проблему – рану военных лет, которую невозможно было вылечить. К дочери он относился очень уж ласково, она была у него любимой, для сына ему не было жалко ни грубого слова, ни крепкого тумака. Я не понимал, отчего он так неодинаков в отношении к своим детям.
Алексей недолго побыл за столом. Филипп Григорьевич не выдержал его присутствия и, двинув горячим кулаком по столу, выгнал парня на улицу. Причина была до того пустячной, что я даже ее не заметил. Лишь обратил внимание на слова Светланы в защиту брата:
– Пап, да пусть сидит!
– Нет, не бывать тому! Марш отсюда. Мерзавец! – выкрикнул хозяин.
Минуты через две-три тихо незаметно следом за братом Светланы из-за стола выскользнула и Мария Федоровна.
– Знаю, побежала своего сыночка гладить по головке! – отпустил фразу в адрес жены Филипп Григорьевич.
Находиться долго в доме Светланы мне было тягостно и я, выразив желание освежиться, выбрался во двор. Больше я за стол не сел. Моя невеста из-за поведения своего отца чувствовала себя передо мной неуверенно. Ее зеленые глаза выражали тревогу. Что-то девушка не договаривала. Мы в тот день не были откровенны. Нам не хватало взаимопонимания. Я искал руки Светланы и не находил их.
Время пролетело быстро. Я его не заметил. Очнулся лишь, когда услышал вдруг слова своей принцессы:
– Ой, тебе уже пора! – сказала она. – Быстренько собирайся и пошли на станцию. Остался последний рейс, больше автобусов на сегодня не будет. Идем, я тебя провожу, да и мне нужно торопиться: баня совсем простынет.
Я уехал один. Глаза у Светланы были печальны. Я это чувствовал, может оттого, что она на прощанье меня не поцеловала. Такого раньше не было.
Долго-долго в окошке старого пазика я видел перед собой ее образ. Девушка стояла и на прощанье махала мне рукой. По прошествии времени я понял, что тогда Светлана Зорова расставалась со мной, расставалась навсегда. Однако мне того не хотелось, и я чтобы, задуманное ею не сбылось, должен был приложить немалые силы. Светлана должна была под моим влиянием забыть на время о своих родителях и заняться собой, только собой. Этого было достаточно, чтобы она почувствовала себя моей, стала моей, была моей. Мне справиться с ее противостоянием удалось не сразу.
5
Эта моя поездка и знакомство с семьей невесты изменили наши отношения, если быть точным, их отношений просто не стало. Я, что только не делал, чтобы встретиться со своей зазнобой, но не мог. Она меня избегала. В техникуме мы уже не учились – готовились к защите дипломов. Я зря болтался по его коридорам, надеясь на случай. У нас было свободное посещение. Светлана могла мне попасться лишь во время консультаций. Но, не попадалась. Я не понимал ее и мучился.
Домой ко мне она ходить перестала. Однажды мой отец не удержался и поинтересовался:
– Да, а что, Светлана к нам заходит? Я уже давно ее не видел!
– Нет, не заходит, – ответил я, и тут же вышел в другую комнату. Мне трудно было разговаривать с ним о Светлане. Николай Валентович на женском фронте не имел поражений. Я предвидел, о чем он мне стал бы говорить. Его нравоучения мне были ни к чему. Тошно было на душе.
Тетя Надя – вахтерша меня порой не узнавала.
– Асоков, ни как ты! Что с тобой? Ты изменился. Ну, ладно, беги к своей!
Я пытался вытащить студенческий билет, показать его, но тетя Надя хватала меня за руку:
– Не надо, иди, я же сказала: разрешаю!
– И я, стремительно перескакивая через отдельные ступени, бежал вверх, находил нужную мне комнату, стучал в двери, услышав приглашение – заходил, приветствовал всех и осматривался, выискивая глазами свою зазнобу.
Я видел Валентину, Татьяну. В комнате порой мне попадался мой друг Виктор, но Светланы не было. Иногда я засиживался до полночи и все напрасно. Однажды я не выдержал и обратился к Преснову. Мне было стыдно искать помощи у него, но пришлось, так как я во что бы то ни стало, хотел поговорить со своей невестой. Ссоры ведь как таковой не было, если бы мы поругались, то тогда другое дело.
Виктор сжалился надо мной и однажды, когда мы, покинув общежитие, отправились по домам, сказал:
–Не знаю, чем ты провинился, но перед твоим приходом Светлана прячется. Залезает в шкаф и сидит там. Все это я тебе сказал для информации, запомни. Ты ничего не предпринимай. Иначе мне попадет: девчонки больше не пустят меня к себе. – Он помолчал, потер лоб, а затем продолжил:
– Я, сам понимаешь тоже в щекотливой ситуации. Не знаю, что и делать. Диплом, можно сказать в руках. Пора жениться! Чего тянуть. Валентина, дала добро, согласна. Но рядом Татьяна – я перед нею просто свинья.
– Но ты сделал выбор? – спросил я.
– Да, сделал, сделал, – сказал он, – однако мне тяжело, как-то не по себе.
Виктор Преснов понимал, что Татьяна – это девушка для него просто создана. Но ничего поделать с собой не мог. Чтобы освободиться от Валентины ему необходимо было время. А времени этого уже не было. Да и Валентина всегда была начеку, не подпускала парня к подруге и порой в минуты опасности, что того коня поднимала на дыбы. Мой друг раздражался и становился не управляемым. Татьяна тут же ретировалась.
Я, глядя на них, понимал, жизни у Виктора с Валентиной не будет. Они держались друг возле дружки только по причине того, что рядом находилась Татьяна. Вот она получит распределение, уедет, и не дай Бог, чтобы между ними пробежала черная кошка – они расстанутся, расстанутся навсегда. Их союз ничто не спасет. В будущем так оно и случилось. Зря, я тогда не вмешивался в их взаимоотношения.
Преснов помог мне, помог тем, что рассказал о том, где прячется моя зазноба, а еще его слова о переживаниях Светланы дали мне возможность понять – не все потеряно. Есть шанс помириться, маленький, но есть.
Из слов друга моя зазноба последние дни ходила чернее тучи – мрачной. Она ни с кем в комнате не общалась. Душа была закрыта на все замки.
– Мучается, – сказал Виктор, – и ты мучаешься. Не пойму я вас. Так все было хорошо и вот – «здрастье».
Татьяна Полнушка, напротив, понимала и меня и свою подругу. Она считала наши разногласия временными, иначе бы не влезала. Я помню, она ни раз говорила нам: «Андрей и Светлана, я смотрю на вас и не могу налюбоваться – вы идеальная пара. Таких, не бывает!»
Девушка все делала, чтобы нас примирить. Однажды Полнушка, разыскала меня на консультации, подошла и, поприветствовав, сказала:
– Андрей, не переживай, все будет нормально. Ты тут ни причем. Во всем виновата моя подруга Светлана. Ты пока не влезай, подожди, она находится где-то рядом возле тебя. Я это говорю в переносном смысле. Понимаешь? – девушка заглянула мне в глаза. – Я думаю, тебе мог бы помочь ее брат Алексей Зоров. Встреться с ним, поговори. Он хороший добрый парень. Правда, у него свои проблемы. Ну, ничего. Пройдет время, и вы будете вместе. Потерпи.
Татьяна Полнушка для меня оказалась хорошим товарищем – своей девушкой. Я с ней чувствовал себя комфортно. Мне не было необходимости, что-то скрывать, юлить, обманывать ее. Мы сразу же с первых минут знакомства нашли общий язык. Ее нельзя было сравнить с Валентиной. Хотя я однажды, заглянув в карие глаза Валентины, открыл для себя, то, что она всегда ото всех прятала – сильной, девушка лишь хотела быть, старалась, но это все было наносное – лежало сверху – внутри обычная слабая женщина, ищущая ласки и тепла – опоры, сильного мужского плеча.
В трудные минуты жизни Татьяна часто приходила мне на помощь, и я ей был благодарен. Я поступил, как она мне посоветовала – встретился с братом Светланы – своей зазнобы.
Алексей Зоров работал на машиностроительном заводе. Я с ним встречался иногда, правда, все те встречи зависели от ее сестры Светланы. Она была их инициатором. Сами по себе мы ни виделись, не было необходимости.
И вот в один из свободных дней я отправился на завод и стал невдалеке от проходной. Алексея, я увидел сразу же. Он шел неторопливо, смотрел под ноги. Веселья на лице у парня я не заметил. Его что-то тяготило. У меня в голове мелькнула мысль не подходить к нему, перенести встречу на другой день, возможно, я бы так и поступил, но, вспомнив слова Татьяны Полнушки о том, что Зоров собирался в ближайшее время взять очередной отпуск, рассекая толпу, идущих со смены домой людей, я тут же бросился к нему.
– Привет! – сказал я. – И тронул Алексея за плечо. От неожиданности он вздрогнул.
– Андрей, ты! Случилось, что-нибудь? – спросил парень.
Алексей Зоров ничего не знал о моих взаимоотношениях со своей сестрой. Она, наверное, не делилась с ним.
–Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я. – Мне трудно понять Светлану. Я не знаю, что и думать. Она меня, после той памятной встречи у вас дома, избегает. Ты мне можешь рассказать, с чем это может быть связано? Что я сделал тогда такое, страшное, от чего она неожиданно во мне разочаровалась?
Алексей приподнял голову, взглянул на меня и, не останавливаясь, сказал:
– Андрей, все это сложно. Я вижу, она тебе нужна… На ходу, говорить об этом не стоит. Давай куда-нибудь зайдем. На трезвую голову я вести такие разговоры не в состоянии.
На улице, в сквере, как это делала большая масса трудяг – рабочих завода я пить не хотел. Да и вообще я был человеком не пьющим. Спортсмен – этим все сказано.
Я, предложил Зорову зайти в кафе. Он утвердительно кивнул. Мы взяли бутылку вина, закусок и сели в уголок за пластиковый столик без скатерти. Зал был полупустым. Видно не время. Интеллигентные места были для интеллигентов, а они оканчивали работу несколько позже.
Я налил Алексею полный стакан, себе чуть-чуть – на дне. Он возражать не стал. Выпил тут же залпом. Затем снова, едва я успел наполнить стакан. Только после этого у него развязался язык и он начал разговор. Мне не нужно было его ни о чем спрашивать. Я боялся, что мои вопросы лишь заведут Алексея в тупик. О чем бы он не говорил пусть даже о том, что касалось лично его, оно касалось и Светланы. Она не была для него чужой. Сестра – этим все сказано.
– Дурак я, вот кто? – сказал Алексей. – Жениться мне нужно было на своей девушке, из поселка. – У меня сразу же перед глазами возник образ Михаила Крутова. – Была ведь возможность. Вот бы и взял ее. Так нет же. Баба Паша не раз меня подталкивала, не послушал.
Он спешно рассказывал мне о своей жизни. Но до конца обо всем поведать не успел. В кафе вдруг стало шумно.
Зоров, окинул взглядом наполняющийся людьми зал, сказал:
– Пошли отсюда, не дадут. Поговорим где-нибудь в другом месте. У меня дома сейчас кавардак – ребенок без конца орет, жена на взводе, от тещи покоя нет. Я не могу тебя привести к себе.
Мы вышли из кафе, и пошли по улице.
– Я, не родной сын Филиппа Григорьевича, – продолжил Алексей. – Да ты, наверное, это заметил, хотя бы по его отношению ко мне, там за столом. Он мне всего на всего отчим. Мой отец пропал без вести на войне. Филипп Григорьевич с моей матерью Марией Федоровной встретился случайно. Он возвращался с фронта, и его друг-однополчанин из нашего поселка, уговорил заехать к себе в гости. Филипп Григорьевич заехал, рассчитывал побыть дня два-три, но задержался. – Алексей потер лоб, скривился и выдал:
– До сих пор никак не уедет. Я с ним часто ссорюсь. Он меня с детства не любит. У него любименькая – это моя сестра Светлана. – Парень замолчал. Мы шли вдоль улицы. Я ничего не замечал и подобно Алексею, когда он выходил из проходной – смотрел на землю, под ноги. Алексей раскрывал мне глаза.
– Я не обижаюсь на свою сестру. Она здесь ни причем. Виноват во всем Филипп Григорьевич. Он сам мучается, где-то далеко в Башкирии у него осталась семья, и нас мучает, помолчал, затем продолжил: – Я, если бы только имел силу, как у тебя, – Зоров на мгновенье отшатнулся от меня, всего осмотрел и продолжил, – давно бы его выгнал. Пусть катиться к себе на родину, к Аллаху или же ко всем чертям. Нечего ему здесь у нас делать. Мы без него жили бы лучше. А так, разве я, живу? – задал вопрос Алексей и тут же ответил:
– Нет! Думал, что меня спасет семья – вот женился. Не спасла. Хреново все, – слова он не выбирал. – Порой прямо невмоготу. Давно бы удавился. Но баба Паша будет плакать. Еще мать. Но она больше. Одно спасает. Я беру ноги в руки и в магазин. Затем – «наклюкаюсь» и мне легче.
Я укоризненно посмотрел на Зорова. Он поймал мой взгляд:
– Думаешь, я не понимаю? Пить мне нельзя, сердцем чувствую, до добра это не доведет, – сказал он и тут же, о что-то споткнувшись, чуть не растянулся на тротуаре. Но я успел, подхватил его, выровнял и когда он был в состоянии снова идти, сказал ему:
– Правильно говоришь! Осталось лишь притворить в жизнь! Ты же взрослый мужик. У тебя есть, какой никакой дом, свой дом. Влезай в жизнь, меняй ее. Зачем тебе обвинять во всех бедах отчима – Филиппа Григорьевича и бездействовать. Будь независимым и свободным.
– Рад бы, но у меня ничего не получается. Я даже его выгнать не могу. Филипп Григорьевич меня спас от смерти. Я живу благодаря нему: в армии во время учений попал в катастрофу. Наш автомобиль с солдатами на переезде столкнулся с железнодорожным составом. Многие погибли. Я, весь искромсанный, надолго лег в госпиталь. Там за мной, ты не поверишь, ухаживал Филипп Григорьевич. Он по телеграмме прилетел на самолете и долгие два месяца находился рядом. Как я хотел тогда пить. Я изнывал от жажды. Мать бы не выдержала – она бы дала мне воды, и я был бы уже давно мертв. Отчим тот не дал. Наверное, он меня не любил! На мои просьбы дать хотя бы глоточек – он всего лишь смачивал мои губы мокрым платком.
– Ну, вот, – сказал я, – а ты еще его ругаешь, хочешь выгнать из дома. Ты должен Филиппа Григорьевича понять и простить. Твой дом там, где жена, где твой ребенок. А отчима своего ты оставь матери. Пусть Мария Федоровна с ним и разбирается. Это ее забота.
Мы медленно шли по улице. Алексей прилагал все усилия, старался. Но видно вино на него действовало, и он нет-нет кренился то в одну, то в другую сторону. Наконец я не выдержал и взял его под руку.
– Я, не хочу делать матери больно. Она Филиппа Григорьевича любит. Это странная любовь. Мне она не понятна, какая-то неистовая на виду у всего поселка. Мне порой смешно смотреть на них. Мой отчим часто надирается. Затем он мертвецки пьяным падает на землю и валяется. А мать идет на его поиски. Она обыскивает весь поселок, находит Филиппа Григорьевича и тащит домой. При этом принародно голосит на всю улицу и целует его.
Мне сложно было разобраться в голове Алексея. Ну, и что из этого, – думал я. Любовь его матери к отчиму здесь ни причем, ведь сын ей так же дорог. Не бросила же она его, когда Филипп Григорьевич выгнал из-за стола на улицу, тут же побежала следом. И то был не единственный случай. Я после не раз замечал, как Мария Федоровна, словно курица-квочка кружила возле своего сыночка.
Что меня удивило, в будущем брат Светланы, как не сторонился Филиппа Григорьевича, как не пытался идти своим путем часто уподоблялся ему. Из него вышел бы алкоголик, если бы не случайное стечение обстоятельств.
Мы долго ходили по стемневшему городку. Наш разговор был необходим. Я им остался доволен. Зоров пообещал помочь мне встретиться с сестрой. Я довел его до дома. Нажал на кнопку звонка, и с трудом вырвав руку, он не хотел меня отпускать, отправился к себе восвояси. Шел и размышлял. Мне стало понятна причина, отчего Светлана меня сторонилась, избегала встреч. Она видела, между нами, большую разницу. Ей было стыдно находиться рядом со мной. Раньше, для себя она уже давно решила – мы не пара и тянула лишь время расставания. На что-то надеясь. Мое знакомство с ее семьей это был для нее лишь повод, чтобы убедиться в своей правоте и порвать наши отношения.
Почему мы, не пара? – задавал я себе вопрос, торопясь домой. – Отчего нам нужно расстаться? Мы так далеко зашли. Дороги назад нет, и не может быть. Она должна об этом знать. Как бы не длилось долго наше отчуждение оно не вечно. Мы обязательно должны быть вместе.
Дня через два Алексей разыскал меня дома, не подвел.
– Андрей, она сегодня…, – и он назвал мне час, – отправляется домой. Я только что от нее. Теперь все зависит от тебя. Чем мог я помог, больше ничего сделать не в состоянии.
Я тут же бросился на вокзал. Сердце, отчего то мне подсказывало: встречу Светлану, все будет хорошо!
Так и случилось. Я в ее зеленых глазах увидел радость. Она мелькнула и погасла. Девушка тут же принялась прятаться за людей, но не смогла. Я видел ее везде, шел прямо к ней. Она пыталась убежать. Не убежала. Ее подвели ноги. После она мне сообщила: «Я, чуть было не упала. Они словно остолбенели».
Я торжествовал. Подскочив к Светлане, я, тут же, не размышляя, обнял ее и принялся целовать. Она сразу же обмякла и поддалась на мои поцелуи. У нее не было силы мне сопротивляться.
– Я так и знала, что у меня ничего не получиться. Я все-таки тебя люблю. Сильно-сильно! —прошептала девушка. – А ты и рад, – добавила она: – Пользуешься моей слабостью.
Не знаю, как случилось, но мы осознали тогда все, когда ехали в автобусе в поселок – туда к Светлане. Девушка бросилась к водителю, хотела вдруг остановить старенький «пазик», но я не дал ей.
– Не нужно, – сказал я, – так, наверное, и должно быть. Зачем что-то менять, не удастся.
Было лето. Погода прекрасная. Мне было приятно выехать за город. Я не боялся того, что меня ожидало. Будет желание, возможность, вернусь. Нет, ну и ладно где-нибудь у Светланы переночую. Не выгонят же.
Филипп Григорьевич, пусть наша встреча и не была хорошей, меня называл женихом, а раз я жених, будь добр, прими.
События, произошедшие после со мной и Светланой, меня шокировали, да и не только меня… Мой отец Николай Валентович, узнав о случившемся, просто прыгал от удовольствия:
– Мать, ты посмотри на нашего сына! Ты, что мне говорила, вспомни… Да он же меня перещеголял.
Отец просто изгалялся надо мной, едва до него дошло то, что я вдруг неожиданно там, в поселке женился на Светлане.
Данное событие произошло на следующий день после нашего приезда. Подтолкнул меня к женитьбе Филипп Григорьевич.
– Я вижу, вы друг без друга не можете, – сказал он. – Ну-ка давай свой паспорт.
Я безропотно достал из кармана документ и отдал ему. Он покрутил его, полистал, затем потребовал паспорт у Светланы забрал и скрылся за дверью.
Мы недоумевали, куда он побежал. Филипп Григорьевич вернулся минут через двадцать.
– Так, быстро прихорашивайтесь. Я уже договорился. У меня в Загсе знакомая есть, да ты ее знаешь, – сказал он Марии Федоровне, своей жене.
– Да, как ты смел! – не выдержав, закричала, обычно спокойная тихая женщина. – Ты у них спросил?
– Нет, не спросил, но сейчас вот и спрошу! – ответил Филипп Григорьевич и повернулся к нам лицом:
– Ребята, вы согласны пожениться? Жених, твое слово!
– Да! – сказал я.
Светлана взглянула на меня и кивнула головой.
Этого оказалось достаточно. Тут же возле нас появились совершенно незнакомые для меня люди. Был и друг Филиппа Григорьевича однополчанин отец Татьяны Полнушки, мне о том шепнула Светлана. Мне было интересно на него посмотреть и найти между ними черты сходства.
Нам, нашли свидетелей: ко мне подошел парень и представился, назвав имя, затем вскоре я увидел в доме молодую женщину. Это была бывшая подруга Алексея, брата Светланы. Он с нею дружил с детства. Многие недоумевали – отчего это Алексей в свое время не взял девушку замуж.
– Я, Людмила! – сказала женщина и, взглянув на меня, протянула руку. Я пожал ее. Тут же к ней протиснулся через толпу взрослых, мальчик, лет десяти. Он со слезами на глазах принялся просить:
– Мам, ты скоро? Пошли домой! Я боюсь Киргиза!
– Не бойся сынок! Дядя Филипп, не страшный. Иди, к бабушке Паше, иди, меня не дожидайся, – сказала женщина. Я освобожусь и приду.
– Это мой сын Гриша, – тут же объяснила мне Людмила. – Мальчик уже большой, но всего боится. А Филиппа Григорьевича, так до безумия. Я, после слов Людмилы иначе взглянул на мальчика. Мне отчего-то запомнились глаза Гриши. Он смотрел исподлобья печальным взглядом, словно заглядывал далеко в будущее и ничего хорошего в нем для себя не находил. Таких неуверенных в себе ребят, обычно, находят более сильные, и подминают их под себя, затем пользуются ими.
Бракосочетание прошло быстро – заняло пятнадцать-двадцать минут не больше. Я, Светлана, Алексей, Людмила и еще наш свидетель появившись в Поселковом Совете, тут же были встречены знакомой Филиппа Григорьевича добродушной женщиной лет сорока. Она провела нас в комнату и принялась оформлять бумаги. Я со Светланой написал заявление, в нужных местах мы расписались и нам выдали свидетельство – коричневую корочку при нас заполненную.
Мария Федоровна с бабой Пашей в это время накрыли на стол.
Алексей, когда мы шли расписываться и возвращались назад, толкал меня постоянно в бок и говорил, говорил: «Я, как чувствовал – нужно ехать домой и не зря, попал в самый раз».
Людей на свадьбе собралось немного. Чуть более десяти человек. Я запомнил что-то кричащего Филиппа Григорьевича с бутылкой водки, брата Светланы – Алексея со стаканом в руке, его бывшую зазнобу Людмилу, бабу Пашу. В кутерьме неожиданного для всех мероприятия, я, сидя за столом, на одном из лучших, имеющихся в доме стульев, не раз слышал тонкий, прорывающийся сквозь шум голосок Марии Федоровны:
– Нехорошо все это. Нужно было приготовиться. Вызвать отца и мать Андрея. Мы их ведь совсем не знаем.
– Не боись мать, узнаем! – на возражения Марии Федоровны отвечал Филипп Григорьевич, пока мог отвечать, после он напился и свалился на пол.
Алексей также не удержался, и как его не уговаривала Светлана, не внял ее увещаниям. Его глаза, словно гвозди, были вбиты в Людмилу. Он пил и смотрел на нее, пил и смотрел. Она тоже пила и пыталась не отстать от Алексея. Из-за нее брат Светланы вдруг поцапался с внезапно протрезвевшим отчимом.
– Киргиз, ты вот кто, киргиз. Сын Людмилы вырастит, он тебе задаст, ты почто мальца трогал ….
Баба Паша с трудом уняла Алексея и, оттолкнув полезшего драться Филиппа Григорьевича, потащила вместе с Людмилой парня к себе – домой. За ними следом, неизвестно, откуда взявшись, устремился по пятам сын Людмилы Гриша. Он плакал горькими слезами. Мария Федоровна, сдерживая мужа, говорила:
– Вот выпала судьба! Никуда от нее не денешься. Отчего бы Алексею не жениться на Людмиле. Ее детство прошло у бабы Паши. Каждое лето жила, в поселке. Там, Людмила, – Мария Федоровна махнула куда-то в сторону Москвы, – возле матери —чужая! Ну, пригрела она ребенка? Но ведь муж ее…
– Объелся груш, – дополнил Филипп Григорьевич, и тут же схватив со стола стакан водки, резко опрокинул его в рот.
– Да-да! А здесь, – продолжила Мария Федоровна, – она своя! Своя! Вот бы нам такую невестку!
– Тьфу, на тебя, – тут же выкрикнул Филипп Григорьевич и продолжил: – Может быть, Людмила баба и ничего, но ее волчонок – вырастит и таких дел натворит, попомни меня, попомни….
Алексей, Людмила и баба Паша ушли и пропали. О них тут же забыли. Правда, и нас – меня и Светлану также оставили в покое. Это нам было на руку.
Я, обняв Светлану, попытался ее увезти к себе домой. Но она отказалась:
– Андрей, я не поеду. Я боюсь! Просто боюсь! Ты, вначале обо всем, что здесь произошло, сообщишь своим родителям или если хочешь, мы вместе с тобой им скажем, а уж затем решим, как нам жить и где. Хорошо?
– Хорошо! – ответил я и еще крепче обнял свою жену, уже жену, не невесту, что было приятно сознавать.
Находиться дома, в четырех стенах мы не захотели. Противно наблюдать, как пьянчужками – они везде есть, и у нас им тоже нашлось место – допиваются остатки водки, выискиваются лакомые закуски на столе, превратившемся из натюрморта в поганое место для отходов.
Дожидаться окончания праздника мы не стали и вышли на воздух, чтобы немного погулять, прийти в себя. Уезжать к себе в городок я не торопился – рано. Нас тянуло друг к другу, но везде был народ, и мы тыкались в поисках укромного местечка, не находя его.
Облазав поселок, мы вышли к церкви. Она была когда-то красивой – это бросалось в глаза даже непосвященному в архитектуре человеку. В настоящее время храм находился в запустении. Я долго стоял рядом, осматривая облезлые купола. Один большой сохранял свое величие, несмотря на разрушения времени, другие – маленькие, лепившиеся по бокам, были в плачевном состоянии. Звонница зияла дырами. Я было подумал: «Вот бы сейчас на радостях ударить во все колокола» и ударил бы, но их давно уже не было.
– Зайти вовнутрь можно? – спросил я у Светланы.
– А отчего же нет! Пошли!
В храме было тихо. Мы вошли, взявшись за руки. Долго стояли в полумраке. Я смотрел на стены. На них местами были видны фрески.
– Светлана, вот мы расписались. Ты вышла за меня замуж, а ты хотела бы венчаться в церкви?
– Не знаю! – ответила девушка. – Я об этом не думала. Хотя, наверное, этот обряд был бы незабываемым, красивым праздником.
Я взял торжественно свою зазнобу за руку, сделал несколько шагов и в благоговении застыл. Она также встала неподвижно рядом. Затем после минуты молчания я, не замечая под ногами оббитой штукатурки, словно после венчания повел Светлану – свою законную жену из тени храма прямо в лучи солнца. Не оглядываясь, девушка потянула меня на окраину поселка.
Мы оказались у ржаного поля. Вдали стеной стоял лес. Он был смешанным – это не вызывало труда распознать по неровностям мазков, сделанных природой: темно-зеленые с синеватой поволокой, говорили о скоплениях сосен и елей, а светлые тона – о березах, осинах, дубах. Светлана тянула меня вперед и вперед. Я шел осторожно, боязливо наступал на высокие рвущиеся в небо стебли ржи. От порывов ветра она колыхалась, как море и пыльца облачками поднималась вверх. Зорова, а если уже быть точным Асокова успокаивала меня:
– Андрей, за рожь, не беспокойся. Мы ее не вытопчем. При первом же дожде она снова поднимется. Да уже и поднимается, оглянись назад. Но мне назад смотреть не хотелось.
До леса мы так и не добрались. Нашли пригорок, заросший васильками и, завалились прямо на него, в цветы. Все остальное произошло красиво и романтично. Светлана отдалась мне с удовольствием. Ночи брачной у нас не было – у нас был день. День – солнечный, прекрасный, наполненный красивыми видами и запахами поля, ржи, васильков, глубокого синего-синего неба и песнями птиц.
Мы долго-долго лежали в объятьях друг дружки. Так могло продолжаться вечно. Желания чего-либо менять ни у Светланы, ни у меня не было. Реальный мир был далеко по ту сторону поля, поселка, вначале в городке, а затем уже в далеком отсюда мегаполисе – Москве. Но Москва для нас пока была недостижима, чужой.
