Петр Сосновский
Папенькина дочка
Алексей Зоров нас ни видел, ни слышал, ни понимал. Светлане Филипповне в больнице стало плохо. Я зря удержал ее от слез, может быть, она выплакалась бы и отошла. Еще минут пять-десять, и она бы упала в обморок. Я вовремя подхватил ее под руку и, попрощавшись, вывел свою бывшую супругу из палаты.
– Бедный-бедный брат, – шептала подобно матери Светлана Филипповна, – какая же у него нехорошая судьба.
На улице моя бывшая супруга успокоилась и пришла в себя. Я повел ее под руку к дому. Мы спустились с пригорка и оказались на окраине городка. Уже, когда мы вышли на улицу к воротам, она вдруг отстранилась от меня и пошла самостоятельно.
Я видел по ее глазам, она рвалась туда, где стоял ее автомобиль, желала, как можно скорее, уехать из городка. Светлана Филипповна уже была не моя Светлана. Она легко общалась с итальянцем. Я ей даже позавидовал и, не удержавшись, сказал:
– А ты прекрасно владеешь языком! – на что она ответила: «А ты откуда это знаешь?»
– Я, это слышу. Ты, когда строишь предложения, не подыскиваешь слова. Они из тебя прямо сыплются, – помолчал и добавил: – Мне одно будет противно, если я, да и мои соотечественники, для тебя превратятся в этих, как их, – я на миг задумался, а затем, вспомнив искомое слово, сказал: – ах, да «рашей». Нашей бы стране, новой России, подобно Молдавии, переименовавшей страну в Молдову, заставить весь мир называть себя не рашами, а, например, руссиями или еще как-то, но не … Наступит, я думаю, время и мы заставим себя уважать. Мы не будем перед заграницей пресмыкаться. Они для нас будут обычными людьми и не более.
Не знаю отчего, но мне захотелось вдруг сильнее уколоть бывшую жену. И уколол бы, если не был бы сыном Николая Валентовича. С трудом, но удержался. А ведь уже был готов. Мне достаточно было сказать бывшей жене о Филиппе Григорьевиче – ее отце. Из-за нее он уехал. Она была виновата в случившемся событии. Я не знал этого, но я чувствовал. Хотя бы из разговоров с отцом Николаем Валентовичем. Он что-то знал о судьбе Филиппа Григорьевича. Но умер и не сказал. Моему бы тестю съездить туда – на родину в спокойное время, а не в годы лихолетья – перестройки. Он был, как и мой отец, человеком, веровавшим во всеобщее счастье. Отец не признавал ни христианства, ни ислама, иудаизм тоже отодвигал от себя. И из-за этого пострадал.
Идеи «наци» довлели над страной. Это нужно было лишь политикам, чтобы нас разъединить. Я слушал их этих новых политиков и, как когда-то смеялся отец, сам смеялся над их амбициями. Они все еще витали высоко в небесах. Уже не было страны могучей и великой, а они взахлеб выдавали прошлое за настоящее. Да, эти самые политики были могучи – богаты, но это они, а не Россия. Страна с нищим народом не могла быть великой. Они политики должны были заткнуться и молчать, иногда говорить, когда это требуется, примерно так: «Есть дядя Сэм! Все будет исполнено дядя Сэм!». На что-то большее они не способны и никогда не будут способны.
Я долго смотрел вслед уехавшей машине. Смотрел не видящими глазами. Мое будущее было туманно. Предсказать его в тот миг я, наверное, не смог бы. Да и не нужно было. Что есть, то есть, что будет, то будет! К черту все катись. Не до жиру, быть бы живу.
23
Дни шли за днями, что те воробушки: прыг-прыг. Я жил как в тумане. По инерции ходил на работу, по инерции коротал вечера, ложился спать. На все я смотрел не видящими глазами. Виктору – своему другу я не помог. Забыл о нем. Ему помогла тетя Надя. Его состояние в то время было не лучше, чем у меня. Друг туман на себя напускал, выпив бутылку-две водки. Он был никому не нужен. Не только Валентине, она его выгнала, но и родителям.
Однажды, я все-таки внял словам тети Нади и отправился к Валентине поговорить с ней о Викторе Преснове. Где-то глубоко в голове сидела мысль: «Ну, уж если не его, то глядишь, меня приголубит».
– Не знаю я, где твой друг! – прямо ответила мне Валентина, и отрывисто, неустойчиво задышала, уставившись мне в глаза. Я не удержался и полез к ней. Она тоже прильнула ко мне, но всего лишь на мгновенье. Жар той ночи вспомнился нам и обуял нас. С трудом, нехотя она оттолкнула меня. Я успел лишь слегка помять ее большие соблазнительные груди.
– Я, беременная! – мягко сказала женщина. – Мне уже нельзя. Но я благодарна тебе. Если бы не ты, меня уже, наверное, и не было бы на этом свете. Что эта жизнь? Зачем она? Мой сын уже взрослый. У него своих проблем хватает. Муж, знаешь – «объелся груш». Мы, здесь в нашей стране, никому не нужны. Я так решила тогда в ту ночь, и если бы ты ни пришел, я не знаю, что бы с собой сделала.
– Ну, а сейчас, что изменилось? – спросил я, пытаясь помять ее.
– То и изменилось, что у меня будет ребенок! Вот! – ответила женщина. – Можешь послушать, и я опустился перед нею на колени, держась за крутые бедра, приложил ухо к животу. Рано еще было – месяца три-четыре не больше, и я поднялся.
– Он, и мой, наверное? – спросил у Валентины, осторожно трогая ее ниже талии. – Ты об этом не подумала?
– Да, как ты мог такое сказать! Было то всего один раз и всего. Он мой и ничей больше, запомни это. Запомни раз и навсегда! – и женщина, не давая мне больше ничего сказать, вытолкнула меня из дома.
Я отправился к себе. Из головы, желание помочь другу, тут же выветрилось, наверное, на улице было очень ветрено. Слова, пришедшие мне внезапно на ум и высказанные Валентине о том, что ребенок, которого она ждет – может быть и моим, не давали покоя.
Прошло время, и Валентина родила прелестную девочку. Меня она пригласила быть ее крестным отцом. Я согласился. На этом выяснения отношений об отцовстве девочки были прекращены. Я не заикался. Женщина тоже.
Тетя Надя без меня справилась – помогла моему другу Виктору Преснову. Состояние, в которое он попал, его самого тяготило. Не сразу сумел Виктор обрести человеческий облик. Однажды мужик чуть было не замерз. Что его толкнуло – может по привычке, может, вспомнил молодость – добрался на автопилоте до студенческого женского общежития и принялся стучать. Другая бы вахтерша вызвала милицию и все, но тетя Надя разобралась.
– Виктор, ни как ты? – спросила она, лишь только на него взглянула. – Заходи! – Он зашел. Тетя Надя провела его к себе в комнатку. Обогрела. Дала горячего чаю.
Не раз заходил Преснов на огонек к тете Нади. Она усаживала его на топчан и подолгу с ним разговаривала.
– Мне бы работу найти, работу! Разве я не понимаю, что это не жизнь, понимаю!
Тетя Надя пристроила Виктора на работу, правда, не ахти какую, но в то время найти у нас в городе что-то путное было невозможно. Завод, можно сказать – стоял. Работал несколько дней в неделю и не полностью, а отдельные цехи.
– Ну, не беда, – сказал мне однажды друг, когда мы случайно с ним столкнулись на улице, – дворники тоже нужны. Так?
– Нужны, – сказал я. – Иначе мы все потонем в грязи. Будет чисто, в голове станут появляться разумные мысли. А раз так, то и кризис уйдет в небытие. Вот! – Мы пожали друг другу руки и разошлись.
Жизнь без отца, была не жизнь. Трудно было. Мне его не хватало. Я ждал, что вот однажды услышу его шаги, его голос, но нет, в доме была гробовая тишина. Взгляд у меня был тусклым. Я довольно часто вспоминал слова Валентины: «Что эта за жизнь, зачем она нужна?», а затем ее признание: «Я не знаю, что бы тогда с собой сделала». Жизнь мне, как когда-то Валентине, казалась пошлой. Я не видел в ней смысла, не находил.
Однажды мать не удержалась. Я собирался на работу: неохотно, вяло. Еле двигался. Это ее вывело из себя:
– Андрей! – сказала она. – Взгляни на себя. На кого ты похож? Что с тобой сталось! Ты же таким никогда не был. Я знаю, ты не отец. Николай Валентович любил женское общество. Среди мужиков он был мужик, а вот среди нас женщин кавалером. Оттого за Николаем Валентовичем и ходили женщины косяками. Он умер, а еще долго больше месяца они звонили, и передавали мне соболезнования, и я их принимала, как мне не было горько. А сейчас мне горько за тебя. Ты даже с одной женщиной не можешь справиться. Я знаю, Светлана тебя любит. Но ей тюфяк не нужен. Ты даже зарядку перестал делать! Очнись! – громко, необычайно громко бросила мне мать. – Очнись! Отец тебе поручил заботиться о сестре. Зачем Инге такой брат? Она мучается. Прежде всего от неустройства. У нее на руках ребенок. Ты должен ей помочь, ты должен помочь себе! Вот так!
Я отправился в ванную комнату, стал перед зеркалом и долго на себя смотрел. На лице заросли. Мне даже бриться было лень. Я брился через день, а то и два. Может мать права: я такой никому не нужен. Валентина как на меня смотрела, как смотрела и та оттолкнула. Олег Анатольевич Физурнов напирает на меня, пилит – не зря. Да, я должен стать другим – другим, ни смотря, ни на что. Пусть я не нужен Светлане, но я сейчас как никогда необходим своей сестре Инге. Я должен ей помочь. У нее, благодаря отцу, есть в Москве квартира. Я ее перевезу туда. Устрою на работу – друг отца поможет – он мне обещал, пристрою племянника – сына сводной сестры в детский сад. Я все сделаю!
Для олимпиады, я знаю, уже не гожусь, но я вспомню свои былые заслуги – буду стараться. Зеркало передо мной. Оно не обманет – покажет меня, какой я есть и каким я стану. Я буду стараться. Виктор Преснов – мой друг и тот вылез, и я вылезу наверх – поднимусь на ноги. Вначале ради Инги и племянника, а там видно будет: нужен я себе или же нет – время покажет. И я начал с утренней зарядки. Я делал ее подолгу, неистово – со злостью. Но по мере того, как мышцы наливались силой, – злость уходила – я начинал ощущать радость. Эта самая радость заставила меня увеличить нагрузки. Я стал заниматься после работы – дома у гаража. Для этого мне пришлось привести в порядок свой, так называемый гимнастический арсенал. Я подремонтировал перекладину: поменял столбы, наждачной бумагой почистил штангу. Еще, кроме домашних тренировок, я как раньше стал больше внимания уделять занятиям в техникуме – студенты это заметили, и скоро показали неплохие результаты. Это меня окрылило. Физурнов, наблюдавший издали сказал:
– Андрей Николаевич, я рад за вас! Останьтесь! Я жду ребят. Жизнь сейчас трудна. Смысл ее непонятен. Но у меня квалификация – тренера, и я выполняю свои обязанности. Стараюсь выполнять! Что я тебе хочу сказать, перешел он на «ты»: приглядись к моим ребятам, а затем, возьми и себе крепких, задиристых, готовых на все. Молодежь, она поднимает настроение. Она не дает раскисать. Я, глядя на них, вспоминаю, как сам рос, делал свои первые шаги в спорте. Стране нужны мастера, чтобы там ни было.
Я остался. Мастер-класс – Олега Анатольевича мне пришелся по вкусу. Однако, для себя я решил: ребят, таких как у Физурнова мне уже не найти – он всех подобрал. Я возьму девушек. Девушки проще. Для них спорт – обычная реклама, а не выезд на олимпиаду. Они ведь любят покрасоваться перед ребятами. На спортивных мероприятиях возможности не хуже, чем на подиуме и себя можно показать и успехи продемонстрировать.
Мне для этого нужно было время. Я, работал неистово, не покладая рук, сам, и студентов не жалел.
– Андрей Николаевич, ну, может уже хватит? – говорили они мне.
– Еще минут пять и хватит, – отвечал я им. Проходило пять минут, и урок заканчивался. Занятия для меня обрели смысл. Хандра меня уже не посещала.
Я успевал заниматься не только собой, но и в колледже все делал, чтобы поднять физическое воспитание ребят на нужный уровень, время от времени ездил на московскую квартиру Инги. Ей нужен был ремонт. Я переклеил обои, покрыл лаком полы. Остальное, я рассчитывал сделать после переезда Инги с сыном, но она сидела без работы и поэтому думать о переезде, до поры до времени, не следовало. Мать, наверное, первой заметила во мне изменения:
– Сынок, я довольна тобой. Теперь, помоги Инге. Одна женщина мается, бьется как рыба об лед. У нас она себя чувствует неудобно. За стол садится с неуверенностью, сына пытается накормить, а сама есть, что та мышка, чуть что отвечает: «Я уже ела». А где она ела. Я знаю, ей жить не на что. Отец, конечно, снабдил ее кое-какими деньгами, да они уже закончились. Нужно же что-то сделать! Пристрой ее куда-нибудь. Сама она устроится на работу не в состоянии.
– Мам, я не сижу, сложа руки, обзваниваю товарищей отца. Они должны нам помочь. Один уже из них, тот, который когда-то вытянул Николая Валентовича из южного города на работу в Москву, пообещал мне поучаствовать в трудоустройстве Инги.
Неделя потребовалась, чуть больше и моя сводная сестра была определена на работу в частную контору. Правда, для этого я съездил с нею в Москву – она города не знала – на собеседование. Мой «Жигуленок» я оставил в покое. Он был стар. В столицу мы отправились на автобусе, а затем на метро. Олег Анатольевич меня подстраховал: он с удовольствием вызвался мне помочь. Еще неделю-другую назад он бы ворчал, не соглашался, но то тогда, когда я был опустившимся элементом, теперь у меня была сила – огонек в глазах – этого для него было достаточно.
– Андрей Николаевич! Раз надо, какие дела, поезжай!
В Москву мы отправились не сразу и не на машине, а пользуясь общественным транспортом. Прежде я, заставил сестру убрать из ее гардероба темные платья несвойственные нашим женщинам. Мать помогла Инге выбрать на рынке одежду, простую, не бросающуюся в глаза. Затем, я, зная о кознях бритоголовых, перед тем как выбраться из дома потребовал, чтобы сестра перекрасилась в блондинку и с помощью помады обелила лицо. После чего отвел ее к матери и дождавшись от нее слов: «Ну вот, теперь ты русская», сказал:
– Поехали. Москва ждет нас.
Собеседование прошло на высшем уровне: претензий не было, руководство все в ней устраивало. До выхода на работу мы побеспокоились, навели порядок в квартире, даже мать, хотя она и несколько натянуто вела себя с Ингой, не удержалась – помогла обустроить жилье. Еще я для мальчика нашел «детский сад». Это раньше были проблемы – стояла очередь. В настоящее время из-за дороговизны и падения рождаемости детские учреждения были пусты.
Я перевез Ингу в Москву на выходные. Тут уж без автомобиля было невозможно. Это удалось сделать не сразу. Мой «Жигуленок» вытащить в люди было проблематично. В городке я его использовал, но и то нечасто. Он больше простаивал, чем ездил. Для Москвы автомобиль уже был не пригоден. Но он не подкачал и выдержал.
Мы вначале отвезли самые тяжелые и громоздкие вещи, остальное – это мелочи, я доставлял Инге на автобусе и на метро. Мне не раз пришлось курсировать между городком и столицей.
– Андрей, что бы я делала без тебя? Как ты меня выручил. Не забывай обо мне, я буду тебя ждать каждый выходной. У меня, ты знаешь, нет здесь друзей. Я в большой Москве одна. Папа, папа… – и Инга заплакала. Я не удержался и обнял ее. – Я, все помню, – сквозь слезы сказала сводная сестра, – не забыла, как ты меня лупил прутом, – я отшатнулся, – но я тебя прощаю, – сказала сестра, – прощаю за то прошлое. Что было, то было!
Несколько месяцев усиленной работы для меня не прошли даром. Я даже мыслить стал иначе. Моя походка изменилась: летал, а не плелся. Однажды меня увидела Валентина и загорелась:
– Андрей, приходи вечером! Увидишь, какая у меня прелестная девочка. Будут Крутовы Михаил и Татьяна Полнушка. Может, приедет твоя Светлана, не знаю, но я передавала ей свое приглашение.
Я пришел на вечер. Валентина окрестила свою малютку. Я ей стал крестным отцом, а Татьяна Полнушка – крестной матерью.
Крещение проходило на дому. Приглашенная для этой церемонии женщина окунула младенца в ванночку с подогретой водой и прочитала молитву.
Прошло время, и Преснова повторила крещение дочери в церкви – она после ремонта была открыта для прихожан – однако я и Татьяна Полнушка, так и остались для девочки после Валентины самыми близкими людьми.
В церкви, я во время обряда чувствовал себя неуверенно, хотя мне и нравилась обстановка – запахи горящих свечей, голоса молящихся, сам я не испытывал желания креститься. Одна знакомая мне тогда сказала – не время, вот наступит – будешь креститься – еще как.
Я во многом походил на своего отца – атеиста. Мне, также, как и ему было понятно прошлое время. Я в нем чувствовал себя более уверенно. Все новое меня тяготило. Чего я не принимал из прошлого, считал нецелесообразным – это разрушение храмов.
Моя жена не раз меня упрекала в консерватизме. Да я был консерватором. Я как герой одной известной поэмы ничего не мог выбросить – прирастал и сердцем, и умом. Я и Светлану не мог выбросить из своей жизни, хотя она жила где-то в Москве – отдельно и не со мной. Вот мой друг Преснов, тот не простил своей жене своевольное поведение. Однажды, мы шли с ним по улице – навстречу нам Валентина катила колясочку с ребенком. Виктор остановился, заглянул в нее и сказал бывшей жене прямо и жестко:
– Это, не моя дочь. Ребенок прелестный слов нет, но я в его рождении участия не принимал.
– А ты нам и не нужен! – ответила на его слова женщина. – Отец у нее есть – это Андрей, правда, крестный! Я думаю, его будет достаточно, – и Валентина посмотрела на меня.
Девочка, Валентину «оживила». Она изменилась. Стала снова энергичной и требовательной к жизни. Я, однажды, взглянув на нее, сказал:
– Валь, да ты и не стареешь, как та ягодка, тянет тебя скушать!
– Нет уж! Я занята! Вот моя любовь, в коляске лежит, сопит, глаза таращит, между прочим, на тебя смотрит! На тебя!
Однажды я пошел навестить тетю Надю. Не зря пошел. Она мне подала идею привлечь девчонок к занятиям спортом. Они приехали из различных мест учиться к нам в городок, чувствовали себя брошенными, и нуждались в заботе как никто. Их свободное время было отдано им – молодежная организация распалась. Я это понимал и должен был помочь девушкам правильно занять это самое время, чтобы удержать их в будущем от соблазнов – предложений сутенеров, предлагающих красивую жизнь, распространителей наркотиков, строящих воздушные замки во сне, а не наяву. Этого им не нужно было, я знал.
Тетя Надя мне помогла. Она многих знала и скоро благодаря ей, я создал свою группу. Время от времени совместно с ребятами Олега Анатольевича я устраивал состязания. Они помогали сближению девчонок и ребят. Результаты были прекрасны. Однажды я не удержался и вышел с предложением к Олегу Анатольевичу:
– Как вы считаете: ни пора ли нам что-то предпринимать, нужно же и в свет выезжать, ни сидеть же все время дома.
– Я тоже об этом задумываюсь, – ответил мне физорг. – Раньше работала «система». Мы лишь подавали заявки на участие, и всего лишь. Она – рухнула. Новой еще нет. Однако делать что-то нужно.
Андрей, съезди в Москву в спорткомитет или еще куда-то, не знаю. Ну, на худой конец зайди в свой институт, в котором ты учился. Найди возможность – нам просто необходимо вывозить наших ребят на соревнования. Не следует вариться в собственном соку.
Я внял Олегу Анатольевичу и отправился в Москву. Мне не сразу удалось решить данную проблему. Не один раз я ездил, оббивал двери больших кабинетов. Отправляясь в столицу, я заезжал к Инге.
Надо же такому случиться в метро я вдруг натолкнулся в толпе на зеленые глаза. Они меня поразили. Я смотрел и смотрел, не отрываясь, пока на одной из станций толпа народа, набившись в вагон, не скрыла их от меня. На следующий день я подгадал время и поехал той же дорогой и снова я тонул в зеленых глазах и снова на станции, той самой, в вагон хлынул народ, я не оплошал, и успел приблизиться к женщине – обладательнице этих очаровательных глаз. Правда, не настолько близко, чтобы можно было заговорить. Каково же было мое удивление – это была Светлана. Я не удержался и закричал на весь вагон:
– Зорова! Зорова! – но, она, оттого, наверное, что шум стоял в электричке невероятный, ничего не заметила.
Я снова с ней разминулся. А как хорошо было раньше. Дом культуры машиностроительного завода не вагон электрички. Я там мог смотреть на Светлану сколь угодно долго. Здесь было трудно обратить ее внимание к себе. Она даже на фамилию свою – кричи, ни кричи – ноль внимания. Ну, увидел я ее ну, и что? Зорова меня не видит. Наверное, не по-пути нам.
Я выполнил пожелание Олега Анатольевича. Горизонты раздвинулись. Мы стали вывозить своих воспитанников на состязания в города ближнего Подмосковья – далеко путь нам был заказан. Однажды побывали даже в столице.
В Москве, в метро я вел себя неспокойно – все глаза проглядел, пытаясь увидеть зеленые глаза Светланы Филипповны. Но время было неподходящее. Олег Анатольевич заметил мое состояние и спросил:
– Андрей Николаевич, ты кого-то ищешь?
– Да разве здесь кого найдешь! – ответил я и отвернулся.
–Ты прав! – услышал я его голос. Народу, полно. День рабочий в разгаре, а все здесь, а не на заводах… Разве мы будем жить хорошо, когда никто не работает – все занимаются одной торговлей и ничем более. Было бы хорошо, если бы торговали своими товарами, а то чужими…
Уровень состязаний, на которые мы ездили, был невысок. Но это для нас было не важно. Главное положить начало. Дальше, все будет. Успехи не заставят себя ждать. Далеко нам выезжать не приходилось. Для этого необходимы были большие деньги. Колледж их не имел.
Зеленые глаза моей бывшей супруги зажгли меня. Я чувствовал на себе ее взгляд и уже не мыслил себя без нее. Я искал встреч со Светланой, не только когда выезжал на соревнования в Москву, но и когда торопился, каждый выходной день к сводной сестре Инге.
Однажды мать, закрывая за мной двери, не удержалась и спросила:
– Андрей, ты что, снова торопишься к Инге?
– Да-да к Инге! – ответил я. – Хочу ее навестить. Она в большом огромном городе совершенно одна. Ей тяжело и еще скучно.
– Навести, навести, – сказала мать, а затем добавила. – Ты изменился, очень сильно изменился и знаешь, я думаю, что Светлана бы сейчас мимо тебя не прошла! Обязательно заметила бы. Вот так!
Я заулыбался и выскочил на улицу. Мать почувствовала, что меня интересовала не только сводная сестра. Где-то глубоко в сердце сидела мысль, а вдруг я увижу зеленые презеленые глаза Светланы.
