Петр Сосновский
Папенькина дочка
24
Мое время было насыщено. Порой мне казалось, что я в понедельник отправлялся на работу, а в пятницу приходил домой. Как я не был занят, но находил возможность, чтобы, забравшись в свой «Жигуленок» отправится в поселок к Марии Федоровне, к Алексею и Людмиле. Они меня ждали. Я им был необходим. После исчезновения Филиппа Григорьевича на мои плечи легли заботы, о которых я раньше не знал. Мне пришлось, познакомился поближе с отцом Татьяны Полнушки из-за того, что у него была лошадь. Он, заимев лошадь, стал в поселке известным человеком: без него по весне нельзя было посадить огород. Для посадки огорода собирались две-три семьи. Сажали огород гуртом, так выражалась Мария Федоровна.
Однажды и мне удалось самому пройтись с плугом. Отец Татьяны Полнушки доверил. Он до того напахался, что еле переставлял ноги. Было это связано с тем, что в каждом доме после посадки огорода пахаря угощали. Ну, вот он и «доугощался» – лежал на пригорке и командовал:
– Андрей, ты ручки плуга приподнимай, бери поглубже, а вы бабы, – кричал невысокого росточка мужик, Марии Федоровне, Людмиле и своей дочери, на Алексея он не обращал внимания, хотя Зоров крутился рядом и пытался помогать: – сейте через борозду. Я пытался его поправить, кричал: «Сажайте через борозду». – Но отец Татьяны был упрям и принимался мне объяснять, что картошку сажают под лопату, а под плуг сеют. Ты взгляни, как это делает Алексей – он идет и не сгибаясь бросает ее из корзины вниз, в борозду. Это что он делает? – Сажает? Нет! Сеет!
Я рвался в поселок, надеясь на то, что могу увидеть там свою бывшую жену Светлану Филипповну. В Москве ее увидеть было просто нереально. Даже то, что я однажды в вагоне метро, как говорят сварщики, поймал «зайца» – натолкнулся на ее зеленые-зеленые глаза, ни давало мне уверенности. Встреча могла, и не состоятся. Миллионы людей…
Мария Федоровна не раз спрашивала у меня:
– Андрей, отчего это вы стали ездить ко мне по отдельности? Раньше всегда приезжали вместе. Да, и еще, что хочу я тебе сказать, ты обязательно поругай Светлану. Она уже давно не была. Прошлый раз мельком заглянула и уехала, даже брата родного не навестила. Это не хорошо.
Я смотрел на морщинистое лицо своей тещи и не знал говорить ей о том, что мы со Светланой уже давно разбежались: она сама по себе, а я сам по себе. «Нет, не буду говорить, – решил я. – Ей и так тяжело. Давно уже тяжело: муж Филипп Григорьевич пропал – ни слуху, ни духу; Алексей, сын не дает расслабляться». Он буквально тянул из Марии Федоровны жилы. Не один месяц Алексей Зоров жил в доме у матери, восстанавливался после кровоизлияния в мозг и парализации. Людмила хотела забрать Зорова к себе, в квартиру бабы Паши, но Мария Федоровна настояла:
– Меня же люди не поймут, хоть и квартира бабы Паши это его, но пойми деточка я, не могу… Хочешь сама приходи к нам жить.
Людмила пришла. Мария Федоровна для нее и сына освободила комнату, убрав все лишние вещи, за исключением кровати. Я поставил ее с тещей одной стороной к стене, а чтобы избежать падения Алексея на пол, другую сторону оградил легкими деревянными планками, которые можно было привязывать тесемками к спинкам кровати. Для отдыха Людмилы из другой комнаты был принесен диван.
Мария Федоровна и подруга Алексея намучились. Зоров испытывал страх, мертвой хваткой цеплялся за все, что попадало ему по руку. Оторвать ее было невозможно. За ним приходилось, как за малым дитем менять простыни, памперсов не на что было купить. Пролежни возникали то там, то здесь, в ход шел детский крем и не только он, что попадало под руку. Одних присыпок требовалось неимоверное количество. Людмила оказалась слабее Марии Федоровны, неизвестно из-за чего, возможно ей досталось там, в больнице, оттого она, порой, не выдержав, выскакивала из дома и бежала в квартиру бабы Паши и день-два не приходила.
Однажды Мария Федоровна заглянула на квартиру бабы Паши и увидела Людмилу вдрызг пьяной. Рядом тлела сигарета, выпавшая из пепельницы на ковер.
– Не ровен час, ты меня спалишь деточка, – сказала Зорова и принялась будить Людмилу.
Алексей окреп, взгляд начал становиться осмысленным, зрачки часто приобретали устойчивое положение, закатывались все реже и реже. Однако просветления еще не наблюдалось, мозг работал нестабильно. Но уже были сдвиги. Мое ограждение перестало выполнять свои функции: Зоров, когда Мария Федоровна и Людмила отсутствовали по известным, им причинам легко преодолевал его и полз к выходу. Он желал ходить. И научился, для чего я ему по просьбе Марии Федоровны достал и привез из городка костыли. Они помогли Алексею. Но одно дело научиться ходит, а другое это делать осмысленно. Не раз, ухаживающим за Зоровым женщинам, приходилось туго. Не из-за чего он выходил вдруг из себя. Откуда только у больного мужика бралась сила. Все что попадало под руку летело за ними вдогонку. Мог и прибить. Однажды Алексей ухватил лопату и бросился за женщинами, они тут же разбежались в разные стороны и остановились. Зоров тоже стал и не знал, что делать то на мать посмотрит, то на Людмилу, затем плюнул, бросил лопату и пошел в дом.
Заговорил брат Светланы Филипповны лишь полгода спустя, после того как я с Людмилой привез его из больницы домой. Очень тяжело давалась Зорову речь. Правильно говорить он так и не научился. У меня часто было желание ему крикнуть:
– Да выплюнь ты кашу изо рта.
Мария Федоровна могла разбираться, но частично, и лишь Людмила сумела влезть в голову Зорова.
По привычке Алексей просил у Людмилы то сигарету, то выпить. Марии Федоровне посоветовали соседки заваривать ему полынь для очистки крови, и он, ощущая ее горечь, принимал отвар травы за водку. Я наблюдал, как Зоров поднимал стакан и затем эффектно опрокидывал его в горло, при этом крякал:
–Ах-х-х, кепкая залаза, – не выговаривая, говорил он, морщась и тряся головой. – До пиченок забилает.
Я отворачивался, чтобы не засмеяться и уходил прочь.
Алексей Зоров мог жить у Марии Федоровны сколь угодно долго, но после того, когда он поднялся на ноги, Людмила забрала его к себе в квартиру бабы Паши. Это было рядом, Алексей словно и не переезжал. Женщины часто приходили дружка дружке на помощь. Я выручал их тем, что доставал успокоительные лекарства. Алексей много их попил после возвращения из больницы. Без них он не мог спать. Не отдохнув, Зоров начинал безобразничать бить окна, бросать на пол посуду, переворачивать стулья, даже чуть не разбил телевизор.
Однажды я вставлял стекло в окна, которые разбил Алексей и ненароком пожалел Людмилу:
– Да, такое, наверное, выдержать невозможно, – сказал я ей.
– Полностью согласна. Я бы не выдержала, если бы его не любила. А потом я виновна, перед Богом и людьми. Виновна за то, что мой сын Григорий, никто другой, хотя я до сих пор не могу в то поверить, надругался над девочкой и ее матерью – изнасиловал их, а затем убил… – женщина замолчала, на время, а затем, подняв глаза, продолжила: – Бог дал мне Алексея для искупления грехов. Я его не брошу, не хочу возвращаться домой. Там, – Людмила махнула рукой в сторону Москвы, и я понял – в родном городе, – недалеко от нашего дома храм – есть куда ходить отмаливать грехи, но я не смогу там жить.
Людмила нашла себе место возле Алексея. Она ему была нужна. Все в жизни могло быть иначе, если бы брат Светланы Филипповны был бы везучим человеком. «У него вся жизнь наперекосяк», – не раз говорила Мария Федоровна. Так оно и было. Мне, правда, тоже хвалиться нечем было. Я Олимпийским чемпионом не стал. На работе получал гроши. Со Светланой у меня ничего не получалось: она жила сама по себе я сам по себе. Сын со мной отношений не поддерживал, а раньше боялся на шаг от меня отойти – крутился рядом.
Однажды я приехал в поселок – можно сказать, заскочил, Мария Федоровна сразу же после приветствия набросилась на меня и стала расспрашивать:
– Андрей, я давно хотела у тебя спросить, у вас, что две машины? Ты ездишь на нашей, а твоя жена с Максимкой на этой – черт, знает какой. У нее и руль не в том месте стоит. Все ни как у людей! Да, она сегодня была. Вон продукты сгрузила и уехала. Вы должны были, наверное, встретиться, да разминулись. Что я еще скажу, она была не одна с каким-то иностранцем, называла его Робертом. Мужик как мужик, но не жилец по лицу вижу не жилец, хотя и не больной. Вокруг Светланы он и так и сяк, но та ноль внимания, но помыкает им, как лошадью: «На, неси пакет, а затем возьмешь вот эту коробку, да давай поскорее, не тяни время, нам еще нужно многое успеть сделать» – это ее слова точь-в-точь.
Я, хотел, было рвануть за Зоровой, но взглянул на свой «Жигуленок» и остался. Мне за ней было не угнаться. А еще нужно было поправить забор, потом меня просила Мария Федоровна помочь Людмиле, перебросать дрова в сарай – могли пойти дожди и намочить их. Алексей был не работник. Он ходил следом, набрав в руку блестящих камушков, где он их только находил, торопился отдать мне, при этом говорил:
– Андрей, это золото, береги его, спрячь куда-нибудь.
Я делал вид, что собираюсь спрятать их, но стоило ему отвернуться, тут же выбрасывал.
Светлана Филипповна была неуловима, но я встретил ее, когда однажды ездил в гости к Инге. Побыв у сводной сестры, я, поздно вечером простившись с нею, отправился домой. Забравшись в метро, я бессмысленно, глазел по сторонам. И вдруг поймал на себе взгляд. Это была Зорова. Я не ожидал. Москва город огромный и не реально без договоренности встретиться с человеком. Народу в электричке было немного. Мне не представило труда, поднявшись с кресла подойти к ней. Она тут же встала. И вдруг неожиданно прильнула ко мне, затем поцеловала. Такой встречи я не ожидал.
– Здравствуй Андрей! – сказала Светлана Филипповна. – Ты, мне нужен. Я, не могла просто так приехать к тебе, хотя изо дня в день собиралась. Но ты знаешь – жизнь такая суматошная – ничего не успеваешь сделать.
– Знаю! – ответил я. – Но, еще я знаю то, что ты можешь, если тебе, конечно, нужно – многое сделать. Вспомни, кто оттолкнул Татьяну Полнушку и сказал: «Оставь моего парня» – ты! – Зорова просто находилась в состоянии неведения и желала подобного шага от меня и ничего более.
– Да, я! – сказала она. – А сейчас мне трудно. Я не рассчитала свои силы. Максим, наш мальчик, неуправляем. Он очень похож на Николая Валентовича – охочий до девушек, но это еще, куда ни шло, если бы…– Зорова замолчала. – Я теряю его, – продолжила она. – У меня надежда лишь только на тебя! Поехали, ко мне, – сказала Светлана Филипповна, – или тебе нельзя, ты уже женат?
– Да, женат, женат на тебе. Наш развод ведь несерьезен. Так?
– Да! – ответила женщина.
– А как же твой иностранец? – спросил я, не удержавшись.
– Итальянец?
– Да, итальянец, – поправился я и резко взглянул бывшей жене в глаза.
– Он, не мой! – просто, без оправданий и ужимок ответила Светлана Филипповна.
– Но тогда объясни мне почему, когда я однажды, увидев тебя в вагоне метро, кричал: «Зорова, Зорова» – ты не ответила мне, почему? Что тебе помешало откликнуться?
– Вот пристал, – шутливо сказала Светлана Филипповна, – я не Зорова. Как ты это не поймешь. Владимир Зоров – первый муж моей матери и отец моего брата Алексея, он пропал на фронте. У моего отца Филиппа Григорьевича фамилия – Ямаев. Вот так! Моя мать не была с ним расписана. Да и сейчас он официально для нее пропавший сожитель и всего лишь. Мне не понятно выражение гражданский брак. Гражданский – я считаю это когда в ЗАГСе… – она помолчала, а затем продолжила: – Я думаю оттого, что моя мать носила фамилию – Зорова. Официально Зоров был ее мужем, и я долгое время была Зорова. А теперь я – Ямаева. Пойми – Ямаева! – она сглотнула слюну и продолжила: – Ссоры у нас в семье были из-за меня. Я была папенькиной дочкой, а фамилия у меня была не его. Свой долг перед отцом я выполнила. У меня теперь его фамилия. Раньше это сделать было невозможно. Сейчас другое время. – Я опустил голову, задумался. Теперь мне все стало ясно, отчего Филипп Григорьевич в отношениях с Марией Федоровной был неуравновешен и часто после выражений любви, неожиданно мог выйти из себя и наброситься на жену словно зверь. Зверем Мария Федоровна не зря его называла. Пусть и ласковый, и нежный, но зверь.
– Ну, ты как? Едешь ко мне? – перебила мои размышления Ямаева.
– Еду! – ответил я и тут же утонул в ее зеленых глазах. Она почувствовала и, схватив меня под руку, подтолкнула к выходу. Мы буквально выпрыгнули из вагона и двери закрылись.
Мы снова были вместе. Это главное. Нам было вдвоем хорошо. Максим должен был снова стать нашим сыном. Он, без меня успел приобрести незнакомые для меня черты. Я не знал, как сын меня воспримет. Все обошлось. Максим признал меня отцом.
– Пап, ты, что ли? – спросил Максим. – А кто же? – Я, конечно, – сказал я и потрепал парня по шевелюре.
– Ну, ладно вы оставайтесь, – сказал он. – Меня ждут, – и выскользнул за дверь.
Сын появился только утром. Ночь я провел вместе со Светланой: один на один. Мне трудно было начать серьезный разговор. Я оставил его на утро и то долго говорил ни о чем, потом, взглянув на часы, задал вопрос:
– Как ты думаешь, из-за чего мы разошлись? – и тут же сам на него ответил: – из-за квартиры, из-за нее. Да, квартира пригодилась. Сейчас в ней живет Инга, моя сводная сестра. Мой отец сделал для нее доброе дело, для нее, но не для нас с тобой. Ты, знаешь, мы могли и не встретиться! Хорошо, что все случилось так, как случилось. Теперь нам нужно решиться на следующий шаг – исправить нашу ошибку – снова расписаться и получить документ о браке. Я не желаю быть сожителем, хочу находиться в гражданском браке. Правда, как и ты, я под гражданским браком понимаю наличие записи в свидетельстве и отметки в паспортах.
Ямаева Светлана Филипповна молчала. Я не выдержал и, приподнявшись на постели, заглянул в ее зеленые глаза. Глаза вспыхнули и погасли.
– Я согласна с тобой, – сказала она, – мы должны быть вместе. Наше – это соединение должно быть как-то отмечено. Но я боюсь потерять свою фамилию. Вдруг вернется отец…
Я, хочу сказать ему: «Папа, папочка, я твоя дочь я, – Ямаева, Ямаева, а не Зорова!» Так что, не торопи меня! – продолжила разговор Светлана, не торопи. Мне необходимо обо всем подумать. На выходные, не знаю когда в субботу или же в воскресенье, я приеду к тебе, и мы что-нибудь решим. Хорошо?
– Хорошо! – прошептал я, поднялся, следом за мной из постели встала Светлана. Я торопился.
– Выпьешь кофе? – спросила моя бывшая жена и убежала на кухню готовить напиток. Пришел сын. Я открыл ему двери и впустил в квартиру. Мы попили с бутербродами кофе, и я принялся прощаться, но уже прощался не с Зоровой, а с Ямаевой. Она поцеловала меня и отпустила. Разноса от матери я не боялся, еще вчера мне пришло в голову позвонить и сообщить ей о том, что я остаюсь на ночь в Москве. О встрече со Светланой я ей ничего не сказал, побоялся. Да она меня и не расспрашивала. У нее в голове было одно – я у Инги.
Добравшись до дома, я хотел тут же убежать на работу. Однако, чтобы не обижать мать мне пришлось снова выпить кофе, хотя голода я не испытывал и лишь после отправиться в колледж.
День в колледже выпал суматошным. Я до того устал, что встреча со Светланой отодвинулась, отошла на второй план, а затем и вовсе показалась мне сном – иллюзией, похожей на действительность. Мук оттого я не испытывал – просто ждал. Выходные пришли и ушли. Их я потратил на свой автомобиль – копался в двигателе. Затем вдруг снова наступила суббота.
Мать была в недоразумении:
– Андрей, ты, что же к Инге не поедешь? Прошлый раз не был! И сейчас не собираешься.
Я не поехал бы, если только она не спросила – находился в расслабленном состоянии – в прострации, ожидая Ямаеву. Мать меня подтолкнула. У нее был такой взгляд, что я волей-неволей сказал:
– Как это не поеду? Я уже можно сказать собрался, – подхватился с постели и начал одеваться. Часа через два я уже был у Инги. Она меня ждала, едва я переступил порог, тут же со слезами бросилась ко мне на грудь. Мне никак не удавалось ее успокоить:
– Что такое, что случилось? Ты из-за того, что я не приезжал в прошлые выходные плачешь? Ну, не надо. Я исправлюсь, – шептал я, обнимая сестру. Но нет, причина была в другом. Сестра не стала меня упрекать за невнимательность – прошлые выходные, которые она была вынуждена провести с сыном одна.
– Андрей, я долго размышляла над прошлой жизнью и не перестаю себя ругать за то, что много времени провела рядом с отцом и не спросила у него самого важного. Я до сих пор не знаю, кто меня спас в далеком детстве. Я попала в больницу с серьезным диагнозом, находилась при смерти, и уже никто из персонала не надеялся на то, что я буду жить…
– Ну, что ты успокойся, то ведь было давно, не думай о прошлом. Я с тобой и в обиду тебя не дам. Поверь мне, никому не дам. Все будет хорошо, только успокойся, не плачь, – и я, достав из кармана носовой платок, стал вытирать у Инги с лица слезы.
– Андрей, ты не хочешь меня понять это очень важно. – Я замолчал, и Инга продолжила. – Моя мать уже не могла меня спасти: она падала от усталости, я вываливалась у нее из рук. И тогда какой-то мужчина в белом халате, его никто никогда в больнице не видел, ни кто о нем после ничего не мог сказать, подхватил меня у нее из рук и сказал, что позаботится обо мне. «Приляг на кровать, – сказал он матери, – приляг» – и она тут же впала в забытье, а я осталась на руках этого санитара. Он целую ночь ходил по палате со мною на руках и утром, я неожиданно почувствовала облегченье, температура спала. Прошло время, и я выздоровела. И уже забыла, но вот вспомнила и целую неделю хожу сама не своя.
– Это ангел-хранитель! – тут же сказал я, чтобы успокоить сестру.
– А может отец?
– Может и отец, я не подумал, – помолчал, а затем спросил: – Ну, а мать твоя, что она о том случае говорила?
– Она находилась тогда в состоянии прострации, что она могла мне сказать. Она ни о каком санитаре и слышать не желала. Считала, что это моя выдумка и всего лишь. Но я не могла выдумать, не могла.
– Значит, это был отец. Он часто ездил в командировку на юг, туда к тебе на родину и возможно не найдя тебя и мать дома, разузнав о том, что ты находишься в больнице отправился проведать и оказался, кстати. А то, что он не дождался твоей выписки тоже понятно – командировка была краткосрочной. Он надолго никогда не ездил: туда и назад.
– Ты, так думаешь?
– Я, уверен, – ответил я Инге, – на сто уверен, что так оно и было. Отец по жизни был очень внимательным человеком. Я не такой, вот видишь, на прошлой неделе ни приехал, а мог.
Инга принялась меня успокаивать. Мне было стыдно за себя, что я думал только о себе и Светлане и ни о ком более, то есть свой интерес у меня пре возобладал над заботой об Инге. А я ведь обещал ей помогать и вот ни помог, заставил женщину мучиться, находиться в неведении. Я заметил, что Ингу не только это волновало. Мое отсутствие заставило ее задуматься о будущем. Не мог я часто находиться рядом. Москва не так уж и близка. Вытерев слезы, моя сестра тут же протянула мне конверт:
– Вот, пришло письмо от мужа Романа. Андрей, что мне делать? – спросила Инга. – Он снова меня «терроризирует» – просит вернуться.
– Это хорошо, что просит, а не приказывает! – ответил я, чтобы успокоить ее. – Погоди, что мы стоим на пороге, дай мне снять куртку. Не будем же мы вести беседу прямо здесь в прихожей?
– Нет, конечно! – ответила сестра.
Я, освободился от верхней одежды, воткнул ноги в тапочки и прошел в комнату. На паласе играл сын Инги. Он тут же подбежал ко мне и принялся толкать мне машинку. Мальчик хотел со мной поиграть. Я взял его на руки.
– Сынок, отстань от дяди, не сейчас, – сказала Инга сыну. – Нам нужно поговорить!
– Да ладно тебе, – сказал я. – Пусть хоть на коленях у меня посидит. В саду ему, наверное, нелегко приходится?
– Да нет, я бы не сказала, он мальчик общительный, несмотря даже на то, что и нерусский, в группе прижился.
Мы уселись на диван. Я посмотрел в глаза сестре и сказал:
– Тебе не нужно торопиться, пороть горячку. Ты ведь уже раз обожглась, так ведь! Тяни время, пиши ему. Обещай, но ничего не исполняй. Ты же живешь в Москве, а ни где-нибудь! Только здесь и есть жизнь. Везде затхлость – гниение. Страна разорена. Здесь ты устроена.
– Ты, прав! – ответила Инга. – Но, он мой муж! Ты знаешь, что у нас было, я тебе рассказывала.
– Да-да, рассказывала, – отозвался я. – Послушай, ты говорила, что твой Роман раньше мебелью торговал, прекрасной дорогой мебелью – доставал ее в Москве переправлял туда к вам на юг.
– Да, торговал, – ответила Инга и вдруг оживилась, – а ведь это выход. Он может снова заниматься продажей мебели.
– Конечно! – сказал я ей. – Предложи ему. Но из Москвы ни куда. Здесь твой дом, запомни, здесь. Если он «крутой», то развернется в один миг!
– О, мой Роман развернется! – воскликнула Инга. – Мне тяжело без мужчины. Ты же не будешь ко мне ездить часто, культурно намекнула она, принимая во внимание мое отсутствие в прошлые выходные и нетерпение, которое я испытывал в настоящее время – ждал момент, чтобы попрощаться и уйти.
Я не торопился, но побыл у Инги недолго – отметился и уехал. Мне не терпелось увидеть Светлану и сына Максима. И я их увидел. И снова остался в Москве. Моя бывшая супруга приняла меня с радостью, извинилась за то, что так и не выбралась, не нашла времени приехать ко мне.
– Мы завтра поедем! – сказала она. Однако дальше я ничего определенного по поводу нашей судьбы от нее не услышал. Развестись мы развелись – быстро, а вот, чтобы сойтись – начать совместную жизнь требовалось время. Я не знал, что мне думать – порадовало то, что Светлана Филипповна оставила меня у себя на ночь.
Из Москвы мы выехали чуть свет.
– На дорогах пробки, – объяснила мне Светлана Филипповна Ямаева, нужно торопиться!
Моя бывшая супруга была права – еще полчаса, и мы бы застряли, ну если не на всю жизнь, то часа на два-три это точно…
– На работу мама, – дополнил Максим, – часто ездит городским транспортом, так неудобно, но быстрее.
Машину – «Хундай» Светлана Филипповна вела осторожно без выкрутасов. Я не удержался и похвалил ее. Она тут же отреагировала:
– Женский стиль! Это вы мужики гоняете.
У ворот дома я потянулся к панели управления, нажал на клаксон – загудел.
– Это еще зачем? – спросила Ямаева.
– Ничего страшного! – отчеканил я. – Мать должна знать, что мы приехали!
Максим первым выскочил из автомобиля и побежал открывать ворота, следом за ним я.
Мать тут же выглянула из дома.
– О, какие гости! – сказала она, а затем уже мне, когда я на миг оказался наедине, она шепнула: – Я догадывалась о твоих задержках в Москве.
Светлана не собиралась оставаться надолго. Мы с ней договорились съездить в поселок к Марии Федоровне. Ямаева поговорила со свекровью, затем предоставила ей возможность пообщаться с внуком – Максимом и после небольшого отдыха, сказала:
– Ну, нам пора! Мы еще хотим съездить в поселок.
Мать поняла ее.
– Ну, ладно, пора, так пора! На обратном пути заезжайте. Я буду вас ждать!
