Петр Сосновский
Папенькина дочка
14
Я остался работать в техникуме. Мне увеличили зарплату. Но это только благодаря Олегу Анатольевичу. Он видел, какого стоило мне сделать выбор, и постарался – выбил надбавку, отдав часть своих часов. Еще что изменилось: Физурнов рьяно взялся за меня и проводил тренировки, чуть ли не каждый день – готовил к следующим выступлениям. Особенно он уделял внимание бегу.
– Ты, вырвешься, я знаю, у тебя есть задатки, – виновато говорил он. – Мне его слова были ни к чему. Я старался обо всем забыть. Хватило того, как на меня набросилась жена. Я с трудом удержался, ничего ей не сказал в ответ грубого, обидного, а про себя подумал: «Ну, не получится с меня чемпиона, ну, и что после этого плакать, не жить что ли?»
Мне было достаточно того, что отец понял, хотя, конечно, он бы меня в любом случае поддержал. Для него важен сам выбор, а не то, что я выбрал.
– Доброта, вот главное, что я усматриваю в твоем поступке. Ты пожалел своего тренера. И правильно сделал. Пусть тебя Олег Анатольевич не сделает чемпионом, но он тебя уже сделал человеком!
Мать, та просто обрадовалась, когда узнала, что я отказался от столичного тренера, хотя она и недолюбливала Олега Анатольевича, но сообразила тут же: раз он слаб, значит не сможет меня выжать, как грушу или яблоко. Я для нее останусь сыночком Андрюшей, а не каким-то чужим заморским чемпионом.
Мои друзья отнеслись к произошедшему событию по-разному: Виктор Преснов принял сторону моей жены Светланы и недоумевал, отчего я ограничил свою «планку», Валентина лишь загадочно улыбнулась – ей не хотелось, чтобы я вдруг стал чрезмерно значимым и недосягаемым для нее, Михаил и Татьяна Полнушка наперебой кричали мне:
– Асоков, ты молодец, вот так и надо отшивать заезжих столичных воображал. «Я из тебя сделаю олимпийского чемпиона» – да кто он такой. Начнет тебя пичкать «витаминками».
– Не «витаминками», – тут же влез я и со знанием дела поправил, – анаболиками!
– Ну, пусть анаболиками, – тут же согласилась Полнушка и, улыбнувшись, показала мне свои ямочки. – Физурнов сам сделает из тебя олимпийского чемпиона. Да для него это раз плюнуть.
Нет, Олег Анатольевич не сделает из меня чемпиона. Я понимал это. Заезжий тренер был прав. Он при встрече наедине, отведя меня в сторону в пух, и прах раскритиковал моего физорга.
– Посмотри внимательно! – сказал мне столичный тренер. – У тебя, что глаз нет. Его спорт для оздоровления детей, подростков, а не для рекордов. Ну, пусть он тебя вывел, помог получить мастера. На этом его заслуги и кончаются. Я согласен, титул мастера важен, но не для профессионалов. Для меня это тот уровень, с которого я начинаю заниматься с человеком, но и то в том случае если вижу, на что он способен. Тебя Андрей я согласен вывести в люди! В тебе много куражу. Это то, что движет спортсменом. Ты распыляешься! – И он четко со знанием дела показал мне все слабые стороны работы со мной моего тренера, а затем посоветовал сконцентрироваться на одном виде спорта. Я в то время, то усиленно занимался бегом, то вдруг переходил на бросание ядра или диска. Прыгал в длину, через перекладину. На мне Олег Анатольевич испробовал все, что относилось к легкой атлетике. Я сам видел, что с меня бегун слабый. Пусть мастера и получил именно за этот вид спорта, но у меня фигура была не бегуна. Я тяжеловат. Мой торс больше подошел бы для поднятия штанги, толкания ядра. Мне неплохо давалось метание диска, копья.
Однажды, я не выдержал и, не умоляя достоинств Физурнова, осторожно с чувством такта кое-что из разговора со столичным тренером пересказал ему. Он тут же откликнулся:
– Ну, и хорошо Асоков, давай займемся толканием ядра. – Олег Анатольевич не хотел со мной спорить. Он, возможно, чувствовал свою ошибку. Она заключалась в его пассивности. Я бы ушел от него, но для этого мой тренер должен был сказать мне:
– Асоков, тебя ждут рекорды! Я тебя отпускаю. Иди, неси знамя советского спорта! – Все, от него больше ничего не требовалось. Но он этих слов мне не сказал. Я мучался. Ходил сам не свой. Занятия со студентами проводил спустя рукава. Однажды директор, посетив мои уроки, сделал мне нагоняй. Культурно так без грубых слов. Но я сообразил, мне стало стыдно.
Не знаю, трудно представить, как долго бы я переживал о случившемся поступке – отказе заезжему тренеру. Но однажды все изменилось в один день, лишь только перестала Светлана дуться на меня.
– Андрей, – сказала она однажды, вернувшись позже обычного часа домой. – Я, после работы, сходила в поликлинику провериться. У нас будет ребенок. Так вот для него твое выражение лица вредно. К тому же я получила ордер на квартиру – подошла моя очередь.
Это меня отвлекло. Нам должны были дать однокомнатную квартиру, но, наверное, мой отец Николай Валентович, может моя мать Любовь Ивановна «приложили руку», или же все проще – мы ждали ребенка, поэтому нам предоставили двухкомнатную.
В один из дней Светлана взяла смотровую, и мы отправились в свои будущие «апартаменты». Нашу радость невозможно было описать словами. Дом находился в новом микрорайоне. Там у дома нам на глаза попались Татьяна и Михаил Крутовы.
– Ну вот, от вас никуда не скрыться! – шутя, сказал Михаил и пожал мне руку. – Вы, что за нами подглядывали?
– А как же, – ответила Светлана. – Не одним вам получать квартиры. Мы тоже с Андреем хотим. Вот наш дом. – На мгновение супруга задумалась, и хитро улыбнувшись Татьяне Полнушке, выпалила:
– Но мы, в отличие от вас, зажимать новоселье не будем, в ближайшее время известим…
– Да не зажимаем мы новоселье, пока привели жилье в порядок – обставили стены, без мебели разве это праздник? Нет! А еще мы вас ждали. Теперь вот можно будет полдня у нас, а затем полдня у вас – дома то рядом находятся. – Я тут же согласился, следом за мной «добро» дала и Светлана. Мы расстались и отправились осматривать свои «хоромы».
В доме было много недоделок, но мы решили не обращаться за помощью к строителям, а устранять их своими руками. Моя супруга вымыла окна. Я подклеил обои, где они отходили, убрал случайную краску, разлитую на полу, подкрутил краны, чтобы с них не капало.
Филипп Григорьевич, уж я и подумать, не смел: дал деньги на приобретение кровати. Мария Федоровна сшила нам занавески на окна. Шитье занавесок для нее было одним из наиприятнейших дел. У них в доме, каких только не было. Моя теща умела еще плести крючком и с удовольствием надшивала их кромки своими ажурными шедеврами. Я, их иначе назвать и не мог. У нее была полностью сплетенная из ниток крючком прекрасная скатерть. Она и ее хотела нам подарить, но Филипп Григорьевич испортил: он как-то раз, пригласил на День победы в дом своих друзей и устроил им пир. Для торжественности мой тесть на стол бросил ту самую скатерть, которую берегла для нас Мария Федоровна, а сверху поставил сковороду с плиты с яичницей и жареным салом. Его однополчанин отец Татьяны Полнушки поздно вырвал ее из-под сковороды. Я, видел скатерть, вернее какой она стала. Мария Федоровна, присутствуя у нас на новоселье, окидывая взглядом, стол с кушаньями, вздыхала. Мне была понятна причина ее вздохов. Светлана, одно время, пыталась плести крючком, но у нее так, как у моей тещи не получалось, и она бросила эту затею. А вот вязать она научилась.
Моя мать нам на новоселье купила плательный трехстворчатый шкаф и поделилась посудой, ложками, вилками и прочими принадлежностями необходимыми для хозяйства.
Я знал, скоро Светлана родит нам ребенка: – маленького человечка, и мы прекрасно заживем. Неприятный осадок, таившийся где-то в моей душе от решения остаться в техникуме, прошел. Я успокоился. Для меня спорт отошел на второй план. Однако я продолжал над собой работать: по утрам, перед тем как отправиться на работу, делал небольшую пробежку на три километра, между занятиями со студентами, когда разрыв составлял час или более занимался поднятием гирь и штангой. Штангу я брал в руки, если рядом находился Олег Анатольевич Физурнов. Он страховал меня. В этом виде спорта следовало себя обезопасить – все могло случиться, и я осторожничал.
Странно, но я в штанге преуспел. Мне она давалась хорошо. Однажды мой тренер не удержался и высказал свое мнение:
– Асоков, может мы ошиблись с тобой в выборе? Тебе нужно заниматься тяжелой атлетикой, как ты на это смотришь? – Я пожал плечами.
– Вот что, на следующих городских соревнованиях, они будут приурочены к празднествам, и особого значения для спорта не будут иметь, я тебя заявлю, как штангиста. Если получиться, займемся поднятием тяжестей. Нет, будем думать, хорошо?
Физурнов весь прыгал от удовольствия. Я, глядя на него, остался доволен. Наконец то он изменился и напомнил мне того прежнего физорга техникума, которого я увидел впервые на занятиях физкультуры – гибкого, сильного, как стальная пружина, незнающего усталости.
Мое настроение передалось и Светлане. Она ходила довольная. Ей нельзя было огорчаться. Моя зазноба так мне и сказала:
– Андрей, ты должен меня только радовать. Все твои горести могут отразиться на нашем ребенке, запомни это. – Я улыбался в ответ и работал над собой. Усталость, получаемая от поднятия штанги, мне давала уверенность. Я, делая успехи на данной стезе, чувствовал себя хорошо и при проведении занятий со студентами. Особенно за мной увивались девушки. Их во мне интересовало буквально все. Наверное, из-за того, что я был очень молод для преподавателя.
– Андрей Николаевич, а вы не женаты? – спросила однажды высокая, красивая блондинка. Она стояла всегда впереди шеренги.
– Женат он! – ответила другая, стоящая рядом, полненькая брюнетка и хитро улыбнулась. Я тоже заулыбался. Мне был интересен их флирт. Он был поверхностным. Девчонки еще только пробовали себя в роли обольстительниц – учились. У них ничего не получалось. И не должно было получиться, хотя бы в отношении меня.
Занятия я начинал с ходьбы по кругу, затем мы, находясь в движении, делали различные гимнастические упражнения и уже после переходили к более серьезным процедурам. Я делил своих студентов на маленькие группы и давал задания. Одни у меня прыгали через коня, другие подтягивались, третьи занимались прыжками в длину, высоту. Я их приучал к самостоятельности. На первом месте был контроль. Ребята занимались отдельно от девушек. Я ходил от группы к группе и проверял результаты.
Однажды, одна из девушек оступилась. Она так искривила лицо, что я был вынужден вызвать скорую помощь. Этот шаг со стороны моей подопечной был очень смел. Мне за него попало. Нет не от директора и не от Олега Анатольевича от врача:
– Да нет у нее ничего, все в норме, не видите разве. Она одного хотела привлечь ваше внимание и всего лишь. А вы поддались: взяли ее на руки ходили с нею по залу в поисках куда уложить, пока не набрели на теннисный стол, затем принялись ощупывать ногу.
Как я ругал себя. Надо же попался. Правда, это для меня была наука. Я стал стреляным воробьем, и теперь если что-то подобное свершалось с девушками, задействовал их же сверстников – ребят. Положение сразу же изменилось, проблемы подобного рода исчезли.
Олег Анатольевич считал, что мне нужно не только проводить занятия, но и еще выступать в роли тренера – подыскивать способных ребят, которые после смогут сдать на разряд – вырваться в большой спорт. Я, не представлял себя в роли тренера, однако как-то раз одна из девушек привлекла мое внимание и заслуженно. Ее результаты были просто ошеломляющие. Физурнов, когда я ему о ней рассказал, сразу же выдал:
– Асоков, ты ее нашел, ты и прояви свои тренерские способности! – Мне ничего не оставалось делать – я приступил к занятиям с девушкой отдельно. Вначале все шло гладко, но однажды она узнала, что для меня важны ее результаты – тут же перестала ходить даже на обычные уроки физкультуры. Мне пришлось отправиться к ней в общежитие, чтобы поговорить.
Первой в общежитии я увидел тетю Надю.
– Андрей, ни как ты? – воскликнула она и тут же открыла мне вертушку. – Давно я тебя уже не встречала. Заходи. Я хочу знать, как вы там поживаете, и тетя Надя принялась меня расспрашивать. Мне пришлось обо всем рассказать ей и о себе, и о Светлане, и о своих друзьях.
– Ты на меня не обижайся, что я так вот по-простому.
Тут к тете Наде заглянула девушка.
– Маша, ты в магазин? – спросила вахтерша и, не дожидаясь ответа, сказала. – Купи мне булочку. Да и себе можешь одну прихватить. У меня тут денег хватит. На, держи.
– Ох уж эти вертушки! – сказала мне тетя Надя, когда девушка вышла за дверь. – Истратят деньги на всякие там сладости и ходят «лапу сосут», а мне жалко их вот и прошу купить что-нибудь для себя, а потом то одной отдам, то другой. У меня даже касса взаимопомощи есть. Деньги нахожу – девчат много ходит, туда-сюда, теряют и в коробку, вон видишь, на окне стоит. Девчатам после и отдаю их. – Мне было приятно поговорить с тетей Надей. Я подивился ее добрым поступкам и отправился к своей подопечной. Уговорить я девушку не смог. Правда, занятия физкультурой ей пришлось возобновить. Я ей пригрозил:
– Ты у меня дальше не пойдешь! Так что решай? Или уходишь из техникума или же ходишь на занятия.
– Я приду, Андрей Николаевич, только не выгоняйте меня, – жалобно попросила моя подопечная. А я и не собирался ее выгонять, да и вряд ли бы смог. Просто тогда были такие времена – нас педагогов уважали, ценили, а еще порой и боялись.
Девушки студентки ко мне тянулись. Я, как мог, отбивался от них. Это, наверное, происходило из-за того, что моя зазноба была в положении. Мне не хватало ласки, и это было заметно.
Светлана чувствовала притязания ко мне представительниц слабого пола и часто меня навещала. Приходила на спортивную площадку или же в спортзал садилась где-нибудь в укромном месте и вязала. Это занятие ей кто-то посоветовал, как необходимое для правильного развития плода. Еще она в доме взяла на себя мытье полов. Однажды ее застала моя мать Любовь Ивановна:
– Да что же ты делаешь? У нас, что не кому убраться? А ну давай прекращай сейчас же!
– Мне нужно ползать! – ответила ей Светлана. – Мои знакомые по утрам рассыпают спички и затем их собирают. По мне лучше уж с тряпкой полазать – сделать доброе дело, чем зря время терять.
Раньше моя жена ездила к родителям сама или же с братом Алексеем, теперь я уже был вынужден ее сопровождать. Живот у нее стал огромен, и я, глядя на супругу, беспокоился.
Мы ездили на машине. Алексей этим пользовался и часто подсаживался к нам. Мне волей-неволей приходилось жертвовать одним из выходных дней. Для того, чтобы жертва с моей стороны не была значимой я выбирал время, когда можно было попариться в бане. Светлана того не замечала и часто передо мной оправдывалась:
– Ты должен меня понять, – говорила она, – я ни могу не увидеть отца, – затем жена добавляла, – и мать.
– Одним словом, ты папенькина дочка, что тут поделаешь, ничего, – говорил я в заключение нашего разговора. Она, улыбаясь мне, кивала в ответ головой.
Филипп Григорьевич о ней заботился более чем кто-либо из ее близких родственников. Приемный сын был важен лишь только для Марии Федоровны и еще для бабы Паши.
Мария Федоровна видела отношения мужа и дочери и поэтому позволяла себе быть менее внимательной к ней, даже в период беременности. Я помню, она лишь однажды сказала ей:
– Света, ты будь осторожна, а то все может быть, я знаю, какого это носить под сердцем ребеночка. – И все. Других любезностей я больше от нее не слышал.
15
Сын родился в мое отсутствие. Его рождение было преждевременным. Он должен был появиться на свет только через месяц. После мне Светлана в мельчайших подробностях рассказала о том, как это случилось. Возможно, на нее повлияло то, что она осталась одна дома.
– Андрей, я не знаю, что со мной произошло. Ты уехал и мне, отчего то вдруг стало страшно. Я ведь перед твоим отъездом хорошо себя чувствовала. Меня ни что не беспокоило. А тут… – Мне было не по себе. Что я мог ей сказать, лишь обнял и принялся осторожно целовать, едва касаясь губами. Она уронила голову мне на плечо и расплакалась.
Я тогда ездил на соревнования в Курган, большой областной город. Если бы знал не поехал. Свой триумф я хотел приурочить к рождению ребенка. У меня хорошо продвигались дела. Занятия штангой должны были мне принести успех. Я быстро добился необходимого результата по поднятию тяжестей соответствующего званию мастера спорта. Проблема заключалась в том, что мне необходимо было его зафиксировать. А это было возможно только в том случае, если на соревнованиях в судейской коллегии находились тренеры соответствующего уровня, да и количество их было не ниже требуемого. Все это в Кургане было.
Я надеялся, что мне удастся показать себя, поэтому и поехал в такую даль. Однако не получилось. Рано утром перед самыми соревнованиями мне позвонила мать и сказала:
– Андрей, ты стал отцом. Светлана родила тебе сына. Все бросай и выезжай! То, что у нас происходит важнее всего!
Я тут же отправился в соседнюю комнату гостиницы, в которой жил Олег Анатольевич. Раза два стукнул в дверь и вошел, не дождавшись слов: «да-да». Он брился. Едва я открыл рот и рассказал о случившемся событии, мой тренер, отбросив станок, вытер полотенцем мыло с бороды и, схватив меня за руку, принялся поздравлять, а затем сам предложил, не дожидаясь окончания выступлений, выехать, что я и сделал. Олег Анатольевич, так как я у него был не единственный подопечный – остался. Мой тренер привез группу ребят, пробующих свои силы. Кроме всего прочего Олега Анатольевича избрали в состав судейской коллегии.
Как я добирался до дома – это уже отдельный разговор. На прямой рейс Курган – Москва я билет не взял, лишь только до Челябинска, на двенадцати местное авиа-средство, так называемый «Кукурузник». Я надеялся, что в Челябинске будет проще. Однако, прибыв в аэропорт и прокрутившись у касс не один час, я приобрел билет лишь до Свердловска. Ну, уж в Свердловске билеты будут – шесть рейсов до Москвы на один из них сяду, но не тут-то было – не сел. Пришлось мне лететь до Горького и уж затем только до столицы. Дома я был поздно, около часа ночи.
Первым делом я появился у родителей. Мать и отец меня ждали. В одном из окон дома я заметил неяркий свет. Едва я стукнул в дверь, мне тут же ее открыли. На пороге была мать.
–Я, как чувствовала, что ты приедешь, – сказала она. – Мы даже спать не ложились. Светлану «карета скорой помощи» увезла в Москву. Роды сложные. – Мое лицо тут же скривилось, но она сразу же меня успокоила: – Да не переживай ты. Все уже позади. Обошлось. Завтра мы с тобой съездим в роддом, – навестим и Светлану, и твоего сына.
– Малюсенький, вот такой, – показал руками отец и заулыбался.
– А ты откуда знаешь, какой он, – перебила его мать, – не видел ведь.
– Ну, и что?
Мой сын весил один килограмм и восемьсот граммов, рост его был пятьдесят один сантиметр.
Отец ребенка не видел, но смог представить. Его слова: «малюсенький» – для меня ничего не значили до тех пор, пока я однажды не взял сына на руки и не подержал его.
– Что главное, – продолжила разговор мать и слегка толкнула отца, – Андрей наш – не в тебя. У тебя первый ребенок кто? – девочка, а у него сын! Это тебе что-нибудь говорит? Андрей, мой сын. У него больше моего, чем твоего. Он не будет таким как ты. Ты ловелас! Вот кто! А он, слава Богу, обычный мужчина, – сказала мать и вышла, а родитель тут же заворчал:
– Отчего она думает, что у меня первая – это дочка. Инга – мой второй ребенок, а первым был сын, он умер – время тогда было тяжелое, военное. Я, после его смерти ушел на фронт. Меня не отпускали: – «Ты нужен производству, без тебя завод станет», – кричал мне военком, но я вырвался. А так бы война закончилась, а я бы и пороха не понюхал. Правда, воевал недолго, да и то занимался вывозом в нашу страну оборудования с немецких заводов. Для этого необходимо было в стенах предприятия найти что-нибудь наше, достаточно было звездочки на гайке и все следовало заключение: предприятие отправить на восток.
Я, похлопал отца по плечу и попросил его:
– Молчи, не говори о своем сыне матери, – и отправился спать.
Переночевав у родителей, я утром побежал в техникум. Меня тут же наперебой, едва только ступил на порог, принялись поздравлять с рождением первенца и жать наперебой руку. Я представить не мог, откуда им стало известным чисто семейное событие. Однако был доволен. Улыбался, что-то отвечал, порой не впопад. Но никто на это не обращал внимания.
Мне в техникуме не дали расслабиться – тут же отменили все замены, и я был вынужден приступить к занятиям. Кроме своих групп я еще словно по наследству забрал и студентов Олега Анатольевича. Однако, после обеда, я в кабинете завуча, занимавшемся расписанием, наотрез отказался от работы:
– Хоть увольте, – сказал я, – мне необходимо проведать жену. Я отправляюсь в Москву… – солидная дама поняла меня и отпустила.
Я, не сразу поехал в роддом, прежде подготовил машину, она стояла в гараже родительского дома, у себя в микрорайоне если и оставлял ее, то иногда – не хватало мне ночью не спать, выглядывать из окна: на месте или нет, хотя кражи тогда были довольно редки.
В роддом я собирался отправиться вместе с матерью. Для этого мне нужно было за ней заехать на завод. Добравшись до завода, я позвонил матери с проходной. Она не заставила себя долго ждать: тут же пришла.
Я не знал, что необходимо Светлане. Надежда была на мать и не зря – она все сделала как нужно. Я был ей благодарен.
Мы с матерью через медсестру отдали Светлане письмо и небольшую передачу с фруктами, пообщались через окно знаками, рассылая воздушные поцелуи, затем укатили домой. По дороге я спросил у матери:
– А Мария Федоровна и Филипп Григорьевич знают о рождении внука или нет?
– Знают-знают, прибегал Алексей Зоров. Он, в последнее время не в себе, наверное, что-то неладное творится у него в семье, так мы, чтобы его отвлечь, тут же известили о рождении племянника. А уж он, я думаю, рассказал родителям. Такую новость не рассказать – грех.
Мать оказалась права, как только я заглушил у дома мотор, на крыльцо вышли отец и мой тесть. Довольство так и сквозило у них обоих. Филипп Григорьевич подошел с улыбкой ко мне, пожал мне руку, тут же обнял. Я его раньше таким никогда не видел. Не удержавшись, я сказал:
– Ну, вот вы теперь и дедушка!
– Да-да! – ответил он и снова заулыбался.
Мы отправились в дом. Мать тут же бросилась на кухню готовить стол, а отец повел Филиппа Григорьевича в зал – большую комнату для гостей. Я пошел за ними следом. В доме было все, чтобы торжественно отметить рождение внука – моего сына. Вино, водка, коньяк, даже шампанское и то было.
Я побыл в зале всего ничего и вышел, оставив Филиппа Григорьевича с отцом наедине. Для него слова свата всегда имели вес. Тесть часто вызывал отца на откровения, был с ним честен, ничего не скрывал, – говорил, как на духу.
– Не пойму я Филиппа Григорьевича, что он в тебе нашел? – часто я слышал от матери.
– Да ладно тебе, у человека проблема, запутался он, ищет ответ, знает, что делать, но не решается!
Я боялся, что за столом Филипп Григорьевич «надерется», но нет, он вел себя чинно – пил в меру. К концу застолья появился Зоров. Мой отец усадил Алексея за стол и налил бокал шампанского.
– Нет, – отодвинул Зоров бокал, – мне бы сейчас лучше водки. – Отец возражать ни стал и тут же налил ему водки. Пасынок Филиппа Григорьевича чувствовал себя не в духе. Он ни сразу вспомнил, окинув взглядом прекрасно сервированный Любовью Ивановной стол, причину застолья, долго мямлил, прежде чем вытолкнул из себя слова поздравления, а затем резко влил в горло рюмку водки.
Филипп Григорьевич сдержал себя. Я думал он сейчас как врежет кулаком по добротному дубовому столу, затем поднимется и вышвырнет Алексея на улицу, но нет обошлось. Это на него было не похоже.
Мы в тот вечер засиделись. Я не знаю, как долго бы длилось наше торжество, если бы мать не напомнила:
– Завтра, на работу, не забывайте об этом! – а затем спросила непосредственно у свата:
Филипп Григорьевич, вы как? Останетесь у нас?
– Нет-нет, сватьюшка, – а затем добавил: – Кто только сейчас мне сказал, что «завтра на работу?». Так что, надо ехать.
Я тут же вызвался отвезти Филиппа Григорьевича на своем автомобиле домой. Время позднее – машин на дорогах было мало и еще один плюс – за столом я лишь только единожды пригубил шампанского.
Мария Федоровна встретила нас с распростертыми объятиями:
– Ну, наконец то. А я жду-жду. Вас все нет. Я уж думала, вы и не приедете. Рассказывайте, как там Светлана? Как ребенок?
Я был краток. Мария Федоровна все, что ее интересовало, могла узнать и от Филиппа Григорьевича. Моя мать за столом до мельчайших подробностей описала ему состояние Светланы и даже показала от нее записку. Мой тесть взял у нас адрес и сказал, что в ближайшее время обязательно навестить свою дочь и внука.
В больнице Светлана пролежала две недели. Ее выписали только после того, как наш сын стал набирать вес. О дне выписки знал не только я, но и Филипп Григорьевич. Он не задолго до меня побывал у Светланы в больнице.
Процедура выписки была интересна. Я, прежде чем получить завернутый пакетик с сыном, должен был жене вручить цветы, медсестре коробку шоколадных конфет, бутылку коньяка и дать пять рублей. За девочку давали шампанское, коробку шоколадных конфет и три рубля.
Однако ничего этого не произошло – все было иначе: мой тесть опередил меня. Филипп Григорьевич задолго до меня, пока я еще только прикидывал, что и как – нанял такси и вместе с Марией Федоровной примчался в роддом. Там он пока Мария Федоровна толкалась в приемной, ойкала и причитала, выхватил у обмякшей, потерявшей бдительность медсестры своего внука и устремился к такси. Следом за ним Мария Федоровна вывела Светлану.
– А подарки… – запричитала медсестра, но было поздно. Громко захлопнулись двери «Волги», и машина тут же рванула с места.
– Гони, – закричал Филипп Григорьевич водителю, – гони, я тебе заплачу…
Я не мог понять тестя. На деньги, отданные таксисту сверх – можно было расплатиться с медсестрой.
Филипп Григорьевич хитро улыбался и с азартом долго рассказывал, как он легко, без выкупа забрал внука. Правда, после выяснилось, он не знал ничего про подарки, вернее забыл о них. Слова дочери – она его предупреждала – до него дошли лишь в последний момент – в больнице. И тогда Филипп Григорьевич, взглянув на свои пустые руки, разыграл весь этот спектакль, да еще как – талантливо, что тот маститый с большим опытом режиссер.
Мой тесть часто был оригинален. Порой это его выручало. Его рассказ об одном военном эпизоде мне памятен и сейчас. Никто во взводе не хотел брать себе коня – низкорослого Монгола, а он взял. Однажды, этот самый конь спас ему жизнь. Филипп Григорьевич отправился с товарищами в разведку. Местность была болотистая – торф раньше брали – карьеры кругом. Когда не очень темно было прошли без труда, а назад, взяв «языка», решили возвращаться окружной дорогой и тут вот наткнулись на немцев. Они открыли огонь.
– Монгол, услышав выстрелы, понес, да так быстро, – с зелеными огоньками в глазах говорил Филипп Григорьевич, – что я чуть не свалился. В кромешной темноте он в считанные минуты пересек болото. Не все тогда вернулись. По мне не одну пулю выпустили. Только стреляли над головой – рассчитывали, что конь нормальный, а не коротыш.
Я и подумать не мог, что Филипп Григорьевич с Марией Федоровной отдельно от нас отправятся в роддом. Никто из моих родителей, не рассчитывал. Встретить Светлану с сыном мы готовились торжественно, но не получилось.
Только мы забрались в машину, как вдруг к дому с шиком на полном газу подкатила «Волга». Из нее выскочил мой тесть и закричал, размахивая нам руками. Я какое-то время не понимал и давил на стартер, пытаясь завести автомобиль. Меня остановил отец:
– Андрей, Андрей стой! Взгляни в окно, Светлана уже дома. Никуда ехать не нужно.
Я поднял глаза и увидел, выходящую из такси с белым свертком жену. Тут же все понял, выскочил из «Жигуленка» и побежал навстречу. Она передала мне нашего сына. Я осторожно взял его на руки.
– Не так держишь. Левой рукой снизу, правой сверху, – поправила меня Светлана и заулыбалась. Я тут же исправил положение.
Мы поднялись к нам в квартиру. Меня, Светлану и нашего ребенка не долго держали в напряжении. Отец принес из машины приготовленный для выкупа подарок – шампанское и шоколадные конфеты. Мы отметили рождение нашего сына, и родители тут же оставили нас в покое.
На следующий день также все было тихо. Никто к нам в гости не спешил. Моя жена недоумевала:
– Ну, хоть бы кто-нибудь пришел, посоветовал, что делать, как делать. Я не знаю…
Накормить я его могу, слава Богу, молоко есть, но ведь уже второй день, сыночка нужно купать.
Я уже собирался отправиться за помощью к матери, но вдруг неожиданно к нам в гости завалились Валентина и Виктор Пресновы. Виктор тот ничего не сказал, а вот его жена тут же нас отругала за то, что мы ей ничего не сообщили о рождении ребенка. Не унималась минут пять, говорила и говорила. Я еле остановил ее:
– Ты, – говорю, прежде чем кричать на нас лучше подскажи, как его выкупать. Все у нас есть, ванночка, подставка, череду – траву мы купили в аптеке, но вот представляешь, боимся приступить. Он такой крохотный, взглянешь, страх берет. Вдруг сделаем что-то не так.
Валентина тут же принялась за дело. Она померила температуру в ванной и принялась прогревать помещение. Для этого мы набрали полную емкость горячей воды, а затем слили ее. После эту же операцию проделали еще раз. Валентина на ванну поставила подставку и на нее ванночку для ребенка, накипятила отдельно для нее воды, отстоянной от хлорки, и налила, разбавляя ее холодной. Я крутился рядом с нею, смотрел, запоминал. Не раз я чувствовал ее тугую грудь, меня бросало в дрожь. Она меня не отгоняла, хотя я, конечно, мешал ей.
Урок Валентины мне после пригодился, я помогал Светлане купать сына, без боязни. Она, глядя, как я легко управлялся с мальчиком, просто ахала от страха.
– Не боись! – говорил я, нарочно подобно ее отцу Филиппу Григорьевичу, коверкая язык.
Из родственников нас редко кто навещал. Я не понимал такого невнимания, однако после мать мне сказала:
– Никто так не сближает мужа и жену как ребенок. Правда, это только в том случае, если о нем заботятся и мать, и отец.
Слова Любови Ивановны я принял после того, когда взглянул на Алексея Зорова и Надежду. У них все было по-другому. Наверное, поэтому он себя и чувствовал чужим, не нужным. Я часто видел его у нас дома. Он с удовольствием играл с нашим сыном. Дома у себя эта радость ему была не доступна. Чуть что теща тут же кричала на него:
