Петр Ингвин
Кваздапил. История одной любви. Начало
Еще вчера я мог лишь фантазировать на такую тему: одни в квартире с чарующей соблазнительницей, которая смущала взоры всех мужчин от мала до велика. И вот все на самом деле. Но то, как оно происходило, с мечтами категорически не совпадало.
Я помог избавить Люську от куртки. Настя отбросила куртку в сторону и взялась за низ Люськиного платья:
– Ну?
Приподнятое за подмышки тело безучастно принимало все, что с ним делали.
Стянутое через голову платье вместе с курткой отправились в пакет, затем Настя включила воду в ванной и деловито оглядела оставшуюся в нижнем белье подругу. На Люське с ног до головы отчетливо проступали пятна невероятных вида и аромата.
– Поднимай.
– Что ты собираешься?..
– А что предлагаешь?
– Пусть проспится. Увидит себя утром – сделает выводы. Если найдется чем.
– А если бы тебя бросили таким грязным и вонючим?
Я брезгливо поморщился.
– Думаешь, застрахован, и с тобой ничего подобного не случится? – в голосе Насти лязгнул металл.
Да, я думал именно так. Напиваться до скотского состояния – не мое, поэтому – как, если никогда?
Наверное, Настя прочитала ответ по лицу.
– Не зарекайся, – буркнула она тихо. – Помогай.
Аккуратно подхватив Люську под спину и колени, я перенес сползавшее из рук скользкое тело в ванную комнату. Опущенная в набиравшуюся воду прямо в белье, Люська не реагировала на новые обстоятельства. Сколько же она выпила и чего? За столом большинство пило привезенное с Кавказа домашнее вино, от него так не развезет. Люська же или пришла подшофе, или налегала на что-то более крепкое.
Настя нагнулась к беспросветно отсутствовавшей подруге, чтобы расстегнуть запачканный лифчик. Ее собственное короткое платье открыло бедра почти целиком, прорисовав все скрытое и вновь вызвав к жизни больную игру воображения.
Настя резко обернулась:
– Чего встал?
Видения рассыпались, искромсанные неприятным тембром.
– Я еще нужен?
– А сам как думаешь?
Не знаю, что это означает на женском языке. На всякий случай я вышел за порог ванной комнаты, краем глаза следя, как в искушающем наклоне Настя лишала приятельницу предпоследнего прибежища скромности. Запятнанный лифчик отлетел и со звонким чваком шмякнулся на пол. Поддерживая под голову, чуткие руки омывали безразличную к происходившему Люську – бережно, ласково, как хрупкую драгоценность. Если Настя чувствовала мое визуальное присутствие, то никак на это не реагировала. Дело дошло до нижней части белья. Пара неудачных попыток закончились встречей Люськиного затылка, а затем лица с эмалированным чугуном.
– Ну где ты? – принесся недовольный оклик. – Подними.
– Э-э… Теплица не будет потом возмущаться, что я…
– Еще слово, и возмущаться буду я – здесь и сейчас!
– Возражения признаны убедительными, вопрос снят.
Я продел кисти под безвольно болтавшиеся руки. Настя снисходительно поглядывала на меня, опершись о ванну и немного помогая в меру возможности. На лице у нее было написано такое невероятное ехидство…
Не хватало еще, чтобы казалось, будто я специально Теплицыну лапаю. Нужна она мне, как лосю вешалка. В жизни бы на такую не позарился, тем более в безответном состоянии. Я – за отношения, наполненные чувствами, а пьяная кукла в моих руках – просто кукла, ничего больше. Ничем не лучше резиновой. Живая – в теории. На практике – куль с костями, причем довольно тяжелый.
Отведя взор от вылезших в неприличном любопытстве чужих прелестей, вместе с хозяйкой не понимавших происходившего, я собрался с силами и резко выдернул Люську из водяного плена…
Волна брызг окатила не успевшую увернуться Настю. Она резко обернулась, в меня всверлились глаза разъяренной ведьмы, готовой не только немедленно превратить в крысу, но тут же сожрать вместе со шкуркой, хвостом и когтистыми лапками.
– Прости… – Я едва не развел руками, отчего Люська почти грохнулась обратно в ванну.
Как можно не очнуться, когда с тобой такое творят – не понимаю. Однако, Люська не очнулась.
– Думать надо, прежде чем делать! – злобно, но вменяемо сообщила Настя.
– Хороший совет. Все бы ему следовали, мы здесь не корячились бы.
Настя больше не боялась намочиться, моими усилиями это стало бессмысленно. Она стянула с вертикально провисшей жертвы остатки, текущие ручьем трусики отправились в ванную, меня настиг окрик:
– Чего столб изображаешь? Не то время и место. Подними ее над ванной и держи.
Легко сказать. Но я постарался.
Люська была омыта из душевого шланга. Вокруг летели брызги, на такие мелочи Настя внимания не обращала.
– Теперь не жалеешь, что не поменялся с Султаном? – На меня вскинулся смешливый взор.
– Не переводи стрелки.
Настя не поняла.
– Объясни.
– Выгодоприобретателем ситуации ты выставляешь меня, на самом же деле мое присутствие нужно тебе. Окажись на моем месте Султан, и помощь понадобилась бы другая.
– Слишком много о себе воображаешь.
– Можно поменяться, еще не поздно. Один звонок Гаруну с просьбой и адресом, и через пять минут твой приятель будет здесь.
– Он не мой приятель.
– Делаем вывод: в данный момент мое общество приятнее и надежнее.
В Настиных глазах мелькнуло что-то несогласное, в стиле, что небольшая опасность только бодрит, но дальше пикироваться со мной она не стала. Висевшим на двери полотенцем Настя вытерла тело подруги, то и дело выскальзывавшее у меня из рук, затем выжала белье и побросала его в пакет с тряпками, некогда носившими гордое имя одежды.
– Чего встал? – Ядреным боком Настя толкнула меня в сторону выхода – Тащи ее в спальню.
Я перехватил Люську под колени и спину и поднял, приняв на грудь.
Ощущения мне понравились. Большинство женщин мечтает, чтобы мужчины носили их на руках. Вопреки желанию и даже не подозревая об этом, Люська Теплицына очутилась в моих объятиях – в настолько бесстыжем виде, что, когда очнется, боюсь, мне несдобровать. И все же, именно я сейчас был тем могучим и единственным, кто позаботится и не даст в обиду, кто обогреет, успокоит и защитит от жизненных невзгод. Картина маслом: рыцарь со спасаемой красавицей на руках. Запечатлеть бы эту сцену на камеру…
Ни в коем случае. Что-то воображение расшалилось, словно мне жить надоело.
– Ты чего опять остановился? Новую пакость задумал? Я же сказала – в спальню!
– В какую? – Я качнул подбородком на две одинаковых двери.
С недовольно поджатыми губами Настя бросила пакет с Люськиными тряпками в стоявшую рядом со стиральной машинкой корзину для грязного белья, вышла и нажала на ручку ближайшей. Дверь отворилась.
– Сюда. Родительская заперта.
– Я же не знал.
– Мог попробовать.
Интересно, как она это себе представляла.
– Если бы руки были свободны, – сказал я.
– А ты не жалуйся, – с непонятной злостью прошипела Настя. – Ты радуйся. Согласись, не часто держал в руках такую красоту?
Я отвел взгляд.
С девушками мне, как правило, не везло, а с такими, как Настя и Люська-Теплица, особенно. Мы с ними обитали в параллельных мирах. Мой мир мне нравился, но у него был недостаток. В нем не было ярких девушек вроде Насти и Люськи.
Глава 5
«Не часто держал в руках такую красоту?» – спросила меня Настя. Не часто. Но красота – понятие относительное. Например, Настя красива, никто не поспорит, но бочку меда портило и снабжало неприятным душком потребительское отношение к парням. В то же время, в кругу однокурсников Настя не считалась доступной или чрезмерно ветреной. У нее получалось оставаться независимой и даже самодостаточной, хотя я не думаю, что это ее радовало. Разговор о парнях, которых судьба награждает за роль ведущего в отношениях, и явный интерес к Гаруну сказали мне больше, чем Насте хотелось. Красота, к сожалению, не равна счастью, это как, например, «синее» и «короткое» – оба понятия служат для описания, но описывают разное. Синее может быть коротким, но не все синее обязательно короткое. Чаще наоборот. Сейчас я, конечно же, имею в виду не синее и короткое.
А упомянутая для подначки «такая красота», которую я вряд ли часто держал в руках, то есть Люська Теплицына, относилась к тому же разряду синего, всеми силами старавшегося укоротиться. Люська могла бы работать моделью, ее лицо и фигура вызывали, в зависимости от пола глядевших, восхищение и зависть, а умопомрачительную пятую точку наш сокурсник Игорь почитал за отдельную личность, за глаза обращаясь именно к ней и называя «мадам Сижу». Многие посмеивались, что у мадам Сижу мозгов больше, чем у оборотной стороны медали – у самой Люськи Теплицыной. Люська давно могла жить отдельно – на съемной (за собственный или спонсорский счет) квартире либо замужем, воспитывая к этому времени пару-тройку детей. Добавлю: в ее годы и, главное, с ее внешностью. Но замуж не звали или звали не те, а снимать жилье за свои деньги казалось ей глупостью. И содержанкой выглядеть не хотелось – где-то глубоко внутри у Теплицы еще теплились зачатки совести. Впрочем, я могу ошибаться, и, наверное, она просто боялась, что свалившаяся свобода превратит ее жизнь и жилье в проходной двор.
С мужским полом Люське не везло. На писаную красавицу со склонностью к «хочу всего и сразу» мужики шли косяком, но не воспринимали ее всерьез. В нужный момент срабатывал древний инстинкт, заставлявший гулять с красивыми, а в жены брать надежных, и претенденты тихо исчезали. Через некоторое время на аукционе щедрости выявлялся новый победитель, и сногсшибательную (особенно на взгляд с кормы) яхту «Теплица» фрахтовал для приятного путешествия очередной олигарх местного разлива.
В ненакрашенном виде Люську мало кто видел. Я попал в число «счастливцев» и отныне при встрече буду воспринимать ее по-другому. Лицо оказалось не картинкой из глянцевого журнала, а обычным лицом: прыщики, следы от шрамов на висках и на скулах, темный пушок под носом… Как бы развидеть увиденное? Захотелось вернуться в состояние блаженного неведения.
В то же время, Настя права – Теплицына, несмотря ни на что, оставалась очень красивой внешне, об этом кричала каждая ее отдельная часть: узкая талия, оттопыренный пышный зад, изящные руки, стройные ноги, высокая грудь… Даже больше скажу: груди, поскольку мой взгляд искоса прыгал то на одну, то на другую. Это и заставило Настю выдать вышеуказанную сентенцию.
– Красота – в гармонии, – объявил я, проходя в темную комнатку. – Сейчас это определение не работает.
– Не работает у него, понимаешь, – пробурчала Настя под нос. – Посмотрим еще, у кого что и как работает. Красота – она и в Африке красота.
Спорить не хотелось, горбатого могила исправит, а красивую женщину, всеми превозносимую и восторженно убеждаемую в постоянной желанности, не переубедить логикой. Пусть каждый останется при своем мнении.
Привычным жестом, говорившим, что она часто бывала у Люськи в гостях, Настя провела по стене рукой, включился неяркий боковой светильник. Опередив медленно шагавшего меня, она сдернула с широкой кровати покрывало, а потом и одеяло:
– Клади сюда. Я сейчас.
Люськина спальня выглядела современно, выполненная в простовато-дорогом стиле минимализма. Кроме кровати здесь были только компьютерный стол с приставленным стулом на колесиках и тумбочка у изголовья. Вещи прятались за сдвижными зеркалами шкафа-купе во всю стену, три других стены покрывали серые обои с эстампами в черно-белых рамках. Люстру заменяли точечные светильники, на полу лежал махровый ковер. Идти по обнимавшему ступни высокому ворсу было безумно приятно, создавалось ощущение, будто под ногами теплая трава.
Единственное яркое пятно в однотонно-серой гамме составляла простыня, открывшаяся при откидывании покрывала. Она оказалась очумело-розовой, даже глаз резало. Ну и вкус у Люськи. Собственно, под стать поведению, то и другое вырвиглазно и немного неприятно. Это, конечно, с моей точки зрения. Кому-то, наверняка, нравятся именно такие и именно такое.
Я разместил покрывшуюся пупырышками вялую звездочку на постели, одну за другой ловя бессмысленно валившиеся конечности и укладывая в приличную позу спящего человека. Даже подмышки взмокли от усердия. Когда, наконец, безобразно откровенная в своей наготе Люська со всеми удобствами упокоилась на розовом ложе, я укрыл ее одеялом, поправил голову на подушке и обернулся на звук: вернулась Настя. В ее руках победно взвились фломастеры:
– Ты же хотел, чтобы Теплица утром осознала свое моральное и физическое падение? Раскрасим ее под хохлому! – Золото кудрей качнулось в сторону не подозревавшего о людоедских планах бессловесного создания. – Или напишем на ней все, что думаем о сегодняшнем поведении. Или… – Настя засмеялась, представляя. – Просыпается она такая утром, подходит к зеркалу, а на животе жирная надпись с уходящим на задницу окончанием: «Здесь был Кваздапил»! Нет, только на заднице, чтобы сама не увидела, а потом узнала от других. Вот будет потеха!
– Не надо.
– Боишься сказать непутевой подружке, что о ней думаешь?
– Не хочу причинять другим людям лишние неприятности. И не буду.
– Поэтому ничего в жизни не добьешься. – Настя сверкнула свинцово-серыми очами, златогривая голова чуть не с презрением отвернулась. – Боязнь неприятностей – первый признак мелочности. Трусливые душонки, которые прячутся от жизни под благородным прикрытием непричинения зла, творят зло своим невмешательством, причем зло гораздо большее.
– Трусливые душонки?.. – глухо повторил я.
Надо было отправить ее с Султаном. Я, конечно, не злопамятный, но, как добавляет расхожая фраза, зло помню хорошо, и память у меня хорошая.
Настя сама признала однобокость заявления, меня вновь обаяло лицо с милыми ямочками:
– Не парься, я говорю образно. Не хочешь участвовать в эротическом боди-арте – не буду настаивать. Потом сам пожалеешь. А вообще я благодарна тебе за помощь, хоть и несу всякую чушь. Спасибо.
– Пожалуйста.
Два разновысотных мокрых создания стояли друг против друга в обжигавшем интимностью полумраке и глядели прямо в глаза.
– Прости за то, что наговорила, не думая.
– Да ладно…
– Нет, правда.
– Любой бы…
– Не любой. – Серый взгляд прожигал насквозь, превращая мозги в шашлык, а сердце в отбивную, от которой невидимые зубы откусывали по кусочку. – Далеко не каждый согласится помочь беспробудной засранке, которую ненавидит всеми фибрами души – я же вижу, не отнекивайся. Тебе претит вид пьяной девушки, даже такой симпатичной. Ты ни разу не взглянул на Теплицу с желанием. Я наблюдала. Ты молодец.
– Это не девушка, – я указал взглядом в сторону кровати, – это труп. А я не некрофил.
– Не некрофил – это хорошо, не люблю извращенцев. Тогда кто? Закомплексованный зануда, затурканный маменькин сынок, компьютерный задрот, робкий провинциал, который никогда не видел женщину ближе чем на картинке?
– Пожалуй, мне пора.
Настя перекрыла выход.
– Снова обиделся? Вспомни наш разговор о кавказцах. Если у тебя есть желания – говори о них, тогда и только тогда тебя услышат. А ты молчишь и делаешь вид, что тебе все равно. Если ты не гонишься за популярностью у противоположного пола, то попадаешь в один из вариантов, которые я перечислила. На правду не обижаются. Если ты не один из списка, то кто? Гей? – Перекрещенные руки в одно движение скинули с плеч бретельки мокрого платья. – Дай руку. Руку, я сказала!
Мою пятерню припечатали к белому счастью. Настя задумчиво помяла ее прижатой сверху ладонью.
– Нет, ты не гей. Впрочем, это я еще в танце почувствовала. Может быть, ты игрок?
С пылающими ушами я оторвал руку от улыбавшейся собеседницы, игравшей со мной, как коррупционер с жаждущим начать маленький бизнес просителем.
– Именно, – с жаром заявил я, – игрок. Но не такой, как другие, для которых отношения – спорт. Пьедесталы, результаты, командная игра и передача по эстафете – не мое. Ненавижу чужие игры, где меня считают пешкой, и вообще любые грязные игры. В другие играю с удовольствием.
– С удовольствием, говоришь?
Настя достала колоду карт. Я даже не заметил, откуда. Видимо, глаза не туда смотрели.
– В какие игры умеешь?
– В «подкидного».
Полненькие щечки сморщились, отчего даже ямочки на них стали просто дырками.
– Нудно и долго. Давай просто по одной карте, у кого выше – тот победил. В американку.
Я судорожно сглотнул.
– То есть, на желание?
– Боишься?
– Я?! – Девушкам не надо бы говорить такое парню в глаза. Даже зло взяло. – А ты?
Настя фыркнула:
– Не боюсь.
– Я тем более.
– Значит, играем. Налей. – Мах золотой гривой указал в сторону кухни.
Желание дамы – закон.
Кухня была обычной. От той, что у меня дома, она отличалось только размерами и количеством встроенной техники. Вправо от входа буквой «г» вдоль стен стояли и висели шкафчики, а левую стену занимали холодильник и стол с мягким уголком. В холодильнике нашлась открытая бутылка вина, я принес ее и два бокала к ковру, на котором с удобством расположилась Настя. Пол – правильный выбор, когда игроки похожи на мокрых куриц. Я с удовольствием опустился на пушистый ворс.
С поднятым бокалом Настя повела плечами, это вызвало колыхание предоставленных гравитации красноносых колобков. Жуть. Чарующая, манящая, невыносимо зовущая к безумствам. Вот так они это делают с нами, красивые женщины, ррраз – и на крючке. Подсекай. Кто бы ни был, если он самец – значит, пойман. Отныне он просто карась на леске, что тянет теперь в банку с другими такими же карасями, выпучившими глаза и задыхающимися без воздуха. Однако… Гм. Обычно рыбак – мужчина.
– Небольшое уточнение по условиям. – Я прикрыл глаза в попытке сосредоточиться. – Желания не должны касаться учебы и материально затратных тем, в остальном располагай мной и моими умениями как заблагорассудится.
Настя едва не уронила бокал:
– То есть, ты не будешь делать за меня дипломную работу?
– Почему так уверена, что выиграешь?
– Совершенно не уверена. Если проиграю, я бы за тебя сделала без проблем, потому настаиваю.
– Когда понадобится помощь, просто скажешь, и я в твоем полном распоряжении. Считай это обязательством. А на учебу и деньги не играем.
Бокал в руке Насти задумчиво покачался в воздухе, затем потянулся ко мне, намекая, что хочет чокнуться:
– Черт с тобой. Кваздапилом был, кваздапилом и помрешь. За победу!
По квартире разнесся хрустальный звон.
– Чудесный тост. – Я отпил глоток, отставленный бокал занял место на полу как можно дальше. Не люблю разбитого и опрокинутого.
Настя с презрением отследила мою предусмотрительность.
– С желанием, думаю, определился?
Будто под дых ударили. Я сощурился, за ехидством скрывая волнение:
– А ты?
– Не только с одним, а целую стратегию выстроила, как сделать игру интересной. Твоя.
Из неуклюже перетасованной колоды вверх рубашкой легла на ковер первая карта, затем еще одна упала рядом с раздатчицей. Настя предупреждающе подняла руку:
– Договоримся: кто бы сейчас не выиграл, он велит обоим снять мокрое, чтобы не превратить его в грязное и замызганное. Нам в этом еще по домам идти. И только попробуй сказать, что возражаешь.
Я мечтать не мог о подобном желании, а его ставят условием! Внутри все взбурлило и заклокотало, поэтому с несусветным трудом удалось сделать голос сухим и серьезным:
– Принимается.
– Вскрываемся.
– Валет.
Настя перевернула свою карту:
– Восьмерка.
– Не возражаешь, если к оговоренному условию примажется маленькое дополнение: снимаем не сами, а один у другого?
Настя пожала плечами:
– Ты выиграл, решать тебе. И то, что фантазия, наконец, включилась, меня радует. Не все потеряно.
Она поднялась во весь рост и, облегчая мне работу, раскинула руки.
Кто бы сказал мне раньше, что снимать мокрое настолько приятно? Это самостоятельное удовольствие, отдельное от остальных. Как пить и есть. То и другое нужно желудку, но насколько разные ощущения! Одна за другой вещи отправлялись в угол, на линолеум, чтобы не пачкать ковер. После финального элемента, с которым я на миг замешкался, придерживаемая за руку Настя подобно Афродите вышла из пены будней в абсолютную свободу. По крайней мере, я воспринял так. Поэтически. Настроение резко поднялось, хотелось петь, танцевать, и даже пьяная соседка не смущала. Пусть себе спит. Покрепче. И подольше.
Оставшись в божественном ничего, Настя проделала со мной то же самое. Прямой намек организма на желание, которое я буду загадывать, вызвал загадочную улыбку. Джоконда, понимаешь. Если у сегодняшней ночи имеется не единственный вариант завершения, то не знаю что думать. Пока же думалось только о нашем виде (в основном о сказочном Настином), о наших желаниях (в основном о природно-нескрываемом моем) и о возможных каверзах напарницы, которая уже демонстрировала богатство воображения. Желание, аналогичное тому, что сводит судорогами мои мозги и прочие части тела, с ее стороны не прозвучит, это понятно. Потому любопытно, чем мне придется расплатиться.
Настя медленно тасовала колоду.
– Раздаем по очереди или доверишь мне? – спросила она. – Я, например, мужчинам не доверяю, каждый второй – шулер, а каждый первый норовит смухлевать.
– Нет проблем. Раздавай.
На ковер вывалились две карты.
– Десятка, – сказал я.
Настя перевернула свою.
– Дама.
Она задумалась.
Пауза длилось нестерпимо долго, я почувствовал себя в аду на сковородке.
– Ты же сказала, что все решила.
– Решила, но как заставить тебя сделать то, чего не хочешь? Ладно, забудем про фломастеры. – Настя сходила за сумочкой, рядом со мной на ковер упал вынутый тюбик помады. – Желаю, чтобы ты написал вдоль всей Люськи свое имя большими буквами, а затем слизал. Ни учебы, ни денег желание не касается – значит, отмазаться не сможешь. Прошу, мой рыцарь печального образа. К барьеру.
Настин взгляд крушил попытки сопротивления, как кувалда спичечный коробок, а указующий перст отправлял на подвиги. Подобрав тюбик, я отправился к мирно отсутствовавшей в этом мире сокурснице.
Из-под одеяла торчала вывалившаяся нога. Я аккуратно убрал одеяло в сторону. На розовом поле раскинулись горы, долины и овраги, не подозревавшие, как ими распорядилась лихая подружка.
– Писать имя или прозвище?
– Да кто помнит твое имя? Конечно, прозвище!
Первым делом я аккуратно вернул на место откинутую ногу. Теперь она, длинная, гладкая и прохладная, вновь лежала впритык ко второй, и мои чувства смущались не так сильно. Хотя, куда уж больше.
От двери в спальню ситуацией забавлялась ее создательница.
Я начал от выемки между ключицами. Среди выпучивших «глаза» удивленных грудей появились первые буквы: «Ква»…
– Крупнее! – прошипела Настя. – Не шпаргалку пишешь. А то заставлю переписывать – минимум десять раз, как в детстве, когда у детей почерк хромает. Кстати о почерке: пиши четче!
Я продолжил выводить: «З»… «Д»…
«И» пришлось рисовать уже около ямки пупка. Осталась всего одна «К».
– Не сокращай! Не «Квазик» пиши, а полностью!
– Не поместится.
– Вот уж неправда. – Настя искренне веселилась, заодно мстила за ненаписанный диплом. – Боишься, что в самый пикантный момент Теплица очнется?
Это действительно напрягало. Однако, признаваться не хотелось.
– У меня алиби: меня заставили. Все претензии к правообладателю желания.
– Как же я устала от умников. Давай слизывай последнюю букву и пиши как следует.
После того как Люську помыли, она не вызывала прежнего отторжения. Сейчас передо мной лежала спящая красавица, почти сказочная, если не приближаться к лицу. Главное, что требовалось от рыцаря – ни в коем случае не разбудить заколдованную деву. В любую секунду чары могли развеяться, тогда принцесса обратится в злую ведьму, и рыцарю настучат по тыкве. Самое обидное, что, будучи несправедливо обиженным, он не посмеет дать сдачи, потому что рыцари принцесс не бьют.
Помада размазалась языком по нежной глади, затем губами я тщательно впитал все лишнее. На очищенном холсте рука художника завершила начатое. С последней буквой, как я и предполагал, пришлось помучиться. Пульс из рваного перешел в сплошное стрекотание, грудь хотела взорваться и при выдохе могла сдвинуть паровоз. Простит ли меня Теплицына, когда узнает, каких заповедных кущ достиг предел моих художеств?
Не когда, а если. Не надо, чтобы она узнала. Я, конечно, не виноват, меня заставили, но объяснить это, боюсь, будет трудно.
С чувством выполненного долга я оглянулся:
– Так?
– Отлично, переходим к основному этапу. Не отворачивайся, а то скрываешь самое прикольное, это же спектакль для победительницы, в конце концов. Лезь на кровать с другой стороны и приступай к самому приятному.
Если б не полумрак, мне никогда бы не решиться на подобное. Ночь и предвкушение делали свое дело, от двери подначивала соблазнительная зрительница, и мои колени продавили матрас рядом с Люськой. Ладони оперлись о покрывало. Голова, как у зверья на водопое, склонилась над молочной рекой с медовыми берегами.
– Молодец. Давай!
Поле для действий несравнимо превышало слизанную ранее «И». Лоб вспотел, язык конфузливо начал с верхней «К», хотя о стыдливости в сложившейся ситуации речи идти просто не могло. Ничего, выиграю – отомщу. Подвыпившая баловница настроена на долгое веселье, вот и повеселимся.
«В». Полет нормальный. Хорошо, что я писал острием помады, стоило надавить сильнее, и тогда не факт, что губы и язык справились бы. Для удаления улик пришлось бы снова тащить Люську в ванную.
При слизывании «А», утопленной в пологой ложбинке, то нос, то подбородок касались мягкого окружения. Уши горели. При каждом движении челка окучивала маленькую красную корону, невесомым поглаживанием превращая ее в шляпу колдуньи. Со стороны, наверное, смотрелось очень эротично. Любопытно, что сейчас чувствует Настя. Она же должна что-то чувствовать?
– В следующий раз надо загадать такое же со мной, – подбадривала (или подстрекала?) она меня от двери. – Даже завидно. Если мертвое тебя так оживляет, то живое, наверное, вообще убьет?
Я не отвечал. Мне было стыдно за себя и свой организм. И мне было здорово. Все же, такого приключения в моей жизни еще не было.
Следующие три буквы дались быстро, а с «П», окружавшей пупок, пришлось повозиться.
Борьба с запупковой «И» заставила зрительницу искать новые места для обзора. Настя несколько раз меняла дислокацию. Честно говоря, я на такое тоже посмотрел бы.
Осталась последняя буква. Я перевел дух, довольная провокаторша выбрала лучший ракурс для поглощения зрелища, и я вновь нагнулся.
По глазам ударила вспышка – безмолвно, словно молния в комнату залетела, а гром все еще добирался. Мир исчез, в глазах плясали пятна. Через пару секунд в проеме двери проявился размытый силуэт.
– Сотри, – потребовал я, на ощупь сползая с кровати.
– Стереть – это желание, а ты еще не выиграл, чтобы требовать. – Засняв роскошную сценку на камеру телефона, Настя прятала его за спиной от возможного рывка с моей стороны. – Можешь, конечно, применить силу, но тогда мне придется защищаться всеми способами, как умею: царапаться, кусаться и диким ором звать на помощь. Думаю, тебе проще дождаться выигрыша. Раздавать?
Пришлось совладать с собой. На новых условиях игра продлится чуть дольше, чем хотелось бы, подождать – не проблема. Концовка известна, и когда придет время – ох, отыграюсь…
Передо мной упала первая карта. Вторая еще вытягивалась из колоды, когда я схватил Настю за руку.
– Ты сейчас снизу брала.
– И что?
– Могла подсмотреть при перемешивании. А мне даже сдвигать не давала.
– Хочешь сказать, что я шулерничаю?!
– Хочу сказать, что могла, а когда дело касается игры, возможность приравнивается к применению.
Два взгляда долго жгли друг друга напалмом. Наконец, Настя отвела глаза.
– Ты первый, кто заметил. – Ее пальцы еще раз перетасовали колоду, на этот раз со скоростью фокусника. – Ладно, поймали – значит, проиграла. Говори желание. Учти, оно последнее, больше не играем. Как понимаю, ты хочешь, чтобы я стерла снимок?
Я встал перед ней в полный рост. Взгляд опустился на то, что было призвано отвлекать меня от карт. Собственно, оно и отвлекало, но теперь у меня появились на него другие планы.
– Ты понимаешь неправильно.
