Петр Ингвин
Кваздапил. История одной любви. Начало
Сны и таблетки
– Тихо, тихо. Все хорошо.
Я лежал в кровати, меня обнимало горячее женское тело и гладили ласковые руки. Голос, несомненно, принадлежал Мадине.
– Маська, – крикнула она в приоткрытую дверь, – брату опять плохо!
Маська?
Я обвел глазами комнату.
Опять сны. Зыбкая реальность растаяла, на самом деле все было по-другому. Мы с Мадиной лежали в съемной квартире, где я, как мне казалось, провел с Хадей незабываемые дни. В коридоре виднелась дверь в кухню, на ручке висела бейсболка.
– Ты снова кричал и бился. – Мадина не переставала успокаивающе гладить меня по голове. – Прежние сны?
Из кухни, подпрыгивая на одной ноге в спешном натягивании нижней части белья, выскочила Машка. Даже не скрывает, паршивка, чем они там занимаются. На вопрос «с кем занимаются» выразительно отвечала бейсболка на ручке.
Сестренка ринулась к нам, сгибом левой руки прикрыв грудь, а правой, когда оказалась рядом, схватив меня за плечо:
– Санька, ты точно выпил вечером все положенные таблетки?
Я проверил одеяло, оно закрывало меня по пояс. Прижавшуюся ко мне Мадину тоже. Впрочем, наша нагота для Машки тайны не составляла. Мадина моей сестры не стеснялась, так же Машка не стыдилась ни ее, ни меня. Обычно так бывает, если присутствующие прошли вместе огонь, воду и медные трубы. Похоже, я долго болел, не приходя в сознание, и сестра с Мадиной ухаживали за мной. Забота оправдывала поведение. Так сиделки не стесняются своих подопечных, а медсестры и врачи – пациентов любого пола и возраста.
Что же было в реальности? Вопрос стоит даже хуже: что было реальностью?
– Таблетки? – переспросил я. – Какие таблетки?
Машка скорбно покачала головой:
– Прописанные твоим психиатром.
– У меня есть свой психиатр?
Сестренка с Мадиной переглянулись. Я понял, что дело плохо. Память отказала в самом необходимом.
Машка объяснила:
– Нам рекомендовали оставить тебя в стационаре, мы отказались. Сначала с тобой здесь была мама, но у нее работа, и пока лето, родители отправили на помощь меня.
В открытой двери кухни встала, глядя в нашу сторону, еще одна фигура. Захар. Он был в клетчатых трусах-боксерах. По сравнению с «одеждой» девушек – верх приличия, хотя в другое время я бы его спустил с лестницы за такое.
– Ко мне приехал Захар, ты помнишь?
– Захара помню, как приехал – нет. Получается, что проблемы с памятью у меня основательные, если мне нужны таблетки и сиделки.
– Не столько с памятью, сколько… – Машка замялась.
Продолжила Мадина:
– У тебя происходит замещение реальности вымышленными фантазиями, ты не всегда понимаешь, где правда, а где продолжение сна.
Значит, вот откуда у странных видений ноги растут.
– Давно это со мной?
– С гибели брата и сестры Мадины. – Машка успокаивающе погладила меня по плечу.
Бедная Хадя…
– Они действительно погибли? Это точно?
– Опять те же сны? – Машка вздохнула. – В бреду ты постоянно убеждал нас, что они живы. Причины каждый раз назывались разные, истории тоже были разные, и ситуации самые дикие, но в твоем сознании они замещали правду. Пойми, после трех выстрелов в грудь не выживают. Гаруна и Хадю похоронили. Ты сам ходил на могилу.
– Только на могилу?
В гроб могли положить кого угодно или не положить никого. На самом деле все могло быть не так. Гарун и Хадя или Гарун либо Хадя могут быть живы и прятаться…
Снова стоп. Опять тот же бред?
– Расскажите, что случилось. В голове каша.
– Ты много дней живешь в вымышленной реальности. Трагедия тебя потрясла, новые эмоции смешались с другими переживаниями. Тебя беспокоит сумасшедший бред, теряется память, снятся невообразимые сны.
Я посмотрел на Мадину. Родинка была на месте. Что только не привидится в больном воображении.
Машка потянулась к картонной коробочке на стуле.
– Выпей еще таблетку, должно помочь.
– Не хочу. – Я отвел ее руку с лекарством. – Пусть голова побудет ясной.
– У тебя – ясной? Не смеши. – Машка вернула таблетки на место и поднялась. – Все равно никто не спит, пошлите чай пить, у нас как раз все готово.
– Да, Сане надо отвлечься.
Как и сестра, Мадина тоже назвала меня Саней. Раньше называла Кваздиком, так пошло с детства.
Детство кончилось. А было ли оно таким, как мне представлялось?
Я достал со стула свои трусы, натянул их под одеялом, на плечи набросил халат. Машка ждала меня, Захар тоже стоял, глядя сочувствующе, как зрячий на слепого. Не знаю, как оделась для выхода на кухню Мадина, меня это не интересовало. В моем бреду нас с ней связало сильнее, чем можно представить, в реальности мне такого не хотелось. Мадина – человек, с которым жаждется провести время, но не жизнь. Гонки в грязи за адреналином – не мое.
В который раз вспомнилось Булгаковское «Он не заслужил света, он заслужил покой». Я недостоин первого, и мне безумно хотелось второго. Покоя. Разве не заслужил?
Видимо, нет, иначе рядом была бы не Мадина, а Хадя. Что-то в моей жизни идет не так, как надо.
Когда понимаешь, что живешь неправильно, жизнь следует менять. Как? Для начала – прекратить сестренкино безобразие. Я резко шагнул на кухню, заранее хмурясь. Что увижу? Измятую лежанку на полу? Горку использованных резинок? Кулаки заранее сжались, сердце замерло.
Самодельный матрас бросился в глаза не первым, внимание до него не дошло вообще.
Кухонный стол по-праздничному раздвинули в длину, на нем лежала девушка, украшенная… правильнее сказать, сервированная. Вместо одежды – разные вкусности, налипшие дольками, горками и кружочками, и шоколадные потеки от ключиц до ступней. Действительно, «блюдо к чаю». Как сказала Машка, «Пошлите чай пить, у нас все готово». Оказывается, чаепитие в сестренкином понимании выглядит так. Кому же из нас требуются таблетки?
Живая «посуда» замерла на полувдохе. Девушка, исполнявшая роль «блюда к чаю» была молода и чуточку крупновата, а в росте намного превосходила Машку. Кожа сияла безупречной гладкостью, формы радовали глаз. На меня, в сторону двери, выставились длинные ноги, на высокой груди и животе, словно поставленные поверх желе, шевелились конфетки, в ямке сходящихся ног колыхалась россыпь мелких цветных шоколадок. В бреду, помнится, проскальзывало что-то похожее.
– Привет, Саня, – сказало «блюдо», голова приподнялась, мне подмигнул хитрый глаз.
Это была Даша, старшая подруга Машки. В топку бы таких подруг, если выражаться нетолерантно. Не будь во дворе старших Даш, возможно, имя-глагол не вмешалось бы в жизнь сестренки так рано и так сильно.
А не чудится ли мне опять? Если включить голову – что это, перед глазами, как не бред? Зачем Машке приглашать подругу? Не для Захара же она старалась, пичкать своего парня подобными изысками – опасная глупость. Происходит что-то не то. Скорее всего, у меня вновь проблемы с головой.
– Саня, прошу к «столу», – позвала Даша.
Вместо ответа я развернулся и направился обратно в спальню.
Ни Машки, ни Захара в коридоре не оказалось, только Мадина – одна, в запахнутом халате. На меня глядели встревоженные глаза:
– Ты зачем вставал? Опять показалось, что в квартире кто-то есть?
Я оглянулся на кухню. Свет выключен, виден сложенный в обычное состояние стол с солонкой на пустой поверхности. В квартире мы с Мадиной были одни.
– Пойдем спать, – она повела меня в кровать.
Я не сопротивлялся.
И все же, что-то в происходящем было неправильно. Почему рядом со мной Мадина, а не Хадя? К Мадине тянуло тело. Я не мог позволить телу решать, с кем мне жить. Я – не тело. Вернее, я – не только тело. Тело – не главное.
– Вот так. Умница. Все хорошо. – Мадина бережно уложила меня под одеяло и юркнула под бочок.
– Тело – не главное, – сказал я.
– Конечно. – Мадина прижалась ко мне и оплела обезволивающими объятиями. – Тело – не главное, главное – не забывать пить таблетки, чтобы в голову не лезла всякая ерунда.
Не ошибиться дверью
Открывшимся глазам предстал потолок шестикроватного «общежития». Дата на телефоне удивила. Не верилось, что цифры на экране не врут. Сколько же всего вместила одна ночь. Точнее, сны одной ночи.
Сегодня на съемной квартире друга отмечают окончание сессии, я тоже приглашен. Пора собираться, чтобы успеть к началу.
Я вновь закрыл глаза. После такой вереницы снов идти на вечеринку к Гаруну? Увольте.
Сокомнатники занимались своими делами, никто не обращал на меня внимания. Игорь с Артуром сидели на кухне, Тимоха и Филька – в телефонах, лежа в кроватях. Я умылся, перекинулся парой слов с Филькой, выпил чаю и повалился обратно на постель. На этот раз в руках был ноутбук. Уставив его на животе, я несколько часов тупо «мочил» врагов в какой-то «стрелялке». Затем захотелось проветриться.
Лишь подходя к знакомому дому, я понял, куда принесли ноги. Глянуть, что ли, одним глазком? Мадина и Хадя могут выглядеть совсем не как во сне. Их может вовсе не быть на вечеринке, это праздник четверокурсников, и, от греха подальше, Гарун, наверняка, отправил сестер к родственникам.
Уже темнело, и невероятные события снов, окажись вещим хотя бы один, давно сломаны. Я не видел ни Хадю, ни Мадину, не разговаривал с Настей. Судьба пойдет путем, о котором мне неизвестно. Вот и славненько. Случившаяся в голове любовь к Хаде не имеет с реальностью ничего общего, а жить надо настоящим.
Я пересек двор, прошел еще пару кварталов и решил, что пора возвращаться домой. Шестикроватная съемная квартира – это, конечно, не родной дом, но, в любом случае, там спокойнее, чем под окнами возможной любви и невозможной драмы.
Или можно уехать по-настоящему. Здесь, в областном центре, меня ничто не держит, собрать вещи – дело пары минут. Я ускорил шаг…
– Кваздик! Как здорово, что я тебе увидела.
Настя, «отношения» с которой у меня были только во сне, а наяву мы оставались просто сокурсниками, придерживала вдрызг пьяную Люську.
– Помоги отвезти подругу домой, одной мне не справиться.
– Я тороплюсь.
Вдоль улицы включились фонари, деревья отбросили корявые тени. Тени Насти и безжизненно привалившейся к ней Люськи слились в одну, похожую на осьминога, пытавшегося уползти от наступивших на щупальца девиц.
Рядом с нами остановилось вызванное такси, водитель поморщился, глядя на непрезентабельных пассажирок, но от заработка не отказался. Выйдя из машины, он открыл заднюю дверцу.
Настя осталась на месте:
– Ну Ква-а-аздик… Я когда-нибудь тебя о чем-то просила? В первый и последний раз. В долгу не останусь.
Многозначительная концовка. В каком бы смысле ни сказано – оно мне надо?
– Говорю же – тороплюсь.
– Помочь? – раздался сзади гортанный голос.
Султан. Его покачивало. То ли хорошо поддал, то ли обкурился.
Как бы я ни старался вырваться из канвы снов, меня упорно тянуло в ту же воронку. Если закрутит – в финале вновь будет драма. Не хочу.
Настя глядела на меня с надеждой. Я остановился. Отпускать девчонок с неадекватным кавалером было не по-человечески.
– Здесь уже помогают. – Вздохнув, я подхватил Люську с другой стороны и влез с ней и Настей в такси.
– Куда едем? – осведомился шофер.
– До площади, – распорядилась Настя, – там покажу.
Султан шагнул на асфальт перед машиной:
– Подождите.
Обойдя машину, он постучал в окно водителя, и в приоткрывшуюся щель упала крупная купюра:
– С ветерком и без проблем, ясно?
Когда одинокая фигура скрылась вдали, Настя выдохнула.
– Пронесло. Спасибо тебе, Кваздик. Теперь налево.
Последнее предназначалось водителю.
У одной из высоток в спальном районе мы вышли, обернутое в куртку безвольное тело заняло место у меня на спине. В лифте мы молчали.
Звонок в нужную квартиру ничего не дал. Настя постучала – сначала фалангой пальца, через минуту – кулаком.
Из противоположной двери выглянула пожилая соседка:
– Павел Евграфович с Ольгой Георгиевной на юг уехали, квартиру этой шалаве оставили, надеялись, что у нее совесть проснется. Нечему там просыпаться!
Соседская дверь с грохотом захлопнулась.
Настя порылась в сумочке подруги. Два ключа со связки подошли, перед нами раззявилась пасть прихожей.
– Вноси. – Настя посторонилась. – Клади здесь, в коридоре.
Загорелся свет. Мы разулись и разули подопечную. Я помог избавить Люську от куртки. Напарница взялась за низ Люськиного платья:
– Ну?
Приподнятое за подмышки тело безучастно принимало все, что с ним делали. Стянутое через голову платье вместе с курткой отправились в пакет, затем Настя включила воду в ванной и оглядела оставшуюся в нижнем белье подругу.
– Поднимай.
События развивались в точности как во сне, сплошное дежавю. Подхватив Люську под спину и колени, я перенес выскальзывавшее из рук тело в ванную комнату. Опущенная в воду прямо в белье, Люська не реагировала на новые обстоятельства. Настя взялась за ее запачканный лифчик. Я отстранился:
– Я еще нужен?
Настя недовольно обернулась:
– А сам как думаешь?
Я ничего не думал, я вспоминал. Снов было много, и тот далекий, где мы с Настей транспортировали домой пьяную однокурсницу, закончился жарким секс-марафоном с фигуристой звездой потока. Из подробностей между транспортировкой и телесным буйством память сохранила только факт фотосъемки, позже в других снах он сыграл со мной злую шутку. О чем мы говорили и как из вертикали перешли к горизонтали и прочей геометрии, сведений в голове не осталось. На всякий случай я вышел за порог ванной комнаты, краем глаза следя, как Настя лишала приятельницу предпоследнего прибежища скромности. Запятнанный лифчик отлетел и звонко шмякнулся на пол. Поддерживая под голову, Настя омыла безразличную к происходившему Люську, дело дошло до нижней части белья. Пара неудачных попыток закончились встречей Люськиного затылка, а затем лица с эмалированным чугуном. Принесся недовольный оклик:
– Ну где ты? Не видишь что ли? Помоги.
Я продел кисти под болтавшиеся руки и резко выдернул Люську из водяного плена. Волна брызг окатила не успевшую увернуться Настю.
– Прости…
– Думать надо, прежде чем делать!
– Хороший совет. Все бы ему следовали – мы здесь не корячились бы.
Настя пропустила нравоучение мимо ушей.
– Подними над ванной и держи.
Она стянула с провисшей жертвы текущие ручьем трусики, Люська была омыта из душевого шланга, вокруг летели брызги. На меня вскинулся насмешливый взор:
– Не жалеешь, что поехал?
– Не переводи стрелки.
Настя не поняла.
– Объясни.
– Выгодоприобретателем ситуации ты выставляешь меня. На самом деле мое присутствие нужно тебе. Окажись на моем месте Султан, и помощь тебе понадобилась бы другая.
– Слишком много о себе воображаешь.
– Можно поменяться, еще не поздно. Один звонок Гаруну с просьбой позвать Султана и адресом, и через пять минут твой приятель будет здесь.
– Он не мой приятель.
– Делаем вывод: в данный момент мое общество приятнее и надежнее.
В Настиных глазах мелькнуло что-то несогласное, но пикироваться со мной она не стала. Висевшим на двери полотенцем Настя вытерла тело подруги, затем выжала белье и побросала его в пакет с другими тряпками.
– Тащи в спальню. – Ядреным боком Настя толкнула меня в сторону выхода.
Я перехватил Люську под колени и спину – бояться намокнуть было поздно, с меня сейчас текло не меньше, чем с каждой из девушек.
Настя открыла дверь, зажгла свет и, опередив медленно шагавшего меня, сдернула с широкой кровати покрывало:
– Клади сюда.
Я аккуратно разместил вялую звездочку на постели, одну за другой ловя валившиеся конечности и укладывая в приличную позу спящего человека.
Настя задумчиво стояла позади меня.
– Не так я думала провести этот вечер, но ничего не поделать. Я благодарна тебе за помощь, и мне жаль, что сломала твои планы.
– Не за что.
– Надо обсохнуть. Сделаем это красиво и интересно. Когда я говорила, что в долгу не останусь, ты представить не мог, насколько я умею быть благодарной. – Настя достала из своей сумочки колоду карт. – В какие игры умеешь?
– В «подкидного».
– Нудно и долго. Давай просто по одной карте. У кого карта слабее, снимает с себя одну вещь. Или с другого, если тебе так больше понравится.
Я судорожно сглотнул. В отличие от снов, в реальной жизни мне с девушками, как правило, не везло, а с такими, как Настя и Люська-Теплица, не везло особенно. Вечер обещал быть томным, как говорят в таких случаях. Начнем с игр на раздевание, а когда два свободных разнополых человека останутся в закрытом помещении обнаженными, остальное случится само. Все бы хорошо, но череда событий во снах задела некие струны души. Прежде казавшееся нормальным теперь таким не казалось. Что привело к трагедии в моих снах, как не привычная современному человеку погоня за удовольствиями?
Нужно определиться с приоритетами. Встань передо мной выбор – ночь с Настей или жизнь с Хадей – куда склониться?
Далекое «потом» кажется призрачным, хочется яркого «здесь и сейчас», но «хочется» – не критерий для судьбоносных решений. Какое из решений более судьбоносное, какое менее – человек не знает, а в целом человеческое счастье не равно набору воспоминаний, которые люди перебирают в одиночестве, как набор красивых открыток. В итоге – одни счастливы, а у других есть набор открыток. Разница в том, что вторые с первыми с удовольствием поменяются, а желающих сделать наоборот не найдется.
Я задумчиво протянул:
– На днях собираюсь сходить в «Мурадости»…
– Что это?
Не знает! Поход в клуб мне тоже привиделся! С души очередной камень свалился.
– Не важно.
Я направился к выходу.
– Кваздик, ты ошибся дверью, – улыбнулась Настя.
Она указала мне на дверь туалета в другой стороне.
Я улыбнулся в ответ:
– На этот раз – нет.
Матрешка
Все затянулось… Пошло трещинами… Размылось…
Ну и сны у меня сегодня. Один внутри второго, а тот внутри третьего, и так далее. Такое бывало и раньше, но хотя бы на разные темы, а эти, перекраивая реальность на все лады, разбередили душу. Сейчас я снова был в квартире родителей в знакомой с детства постели. На стенах – обои в полоску. Плакаты с музыкантами над Машкиной кроватью. Яркий свет из окна.
Я лежал на спине и смотрел в потолок. Просто лежал. Просто смотрел. Где-то могли рушиться империи, свергаться правительства, начинаться войны, а в родном доме все было по-прежнему: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана. Ничто, кроме этого, не нарушало царившей в квартире тишины. Машенька упорхнула погулять с Захаром, мама с папой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином.
После всего, что приснилось, заснуть не удастся. Я отправился готовить кофе. Двойная доза кофеина прочистила мозги, а когда я мыл за собой чашку, раздался звонок в дверь.
Гарун? Вернувшийся со свадьбы, он много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. А в ночных видениях…
В голове роились и наползали друг на друга картинки из снов. Повернись жизнь по-другому, любой из них мог оказаться правдой, или произошло бы еще что-то, на что моей бедной фантазии не хватило. Мир богат на выдумку, ни один писатель не придумает такого, что случается с людьми сплошь и рядом. Для сегодняшнего меня вывод прост: никто не знает, кто пришел, и если это окажется Гарун, то все равно неизвестно зачем он пришел и есть ли с ним кто-нибудь.
Душа надеялась на чудо. Разум понимал, что чудес не бывает. Мои сны – просто сны. Игра воображения. Не больше.
И разум прав. Он всегда прав, даже когда его правдой хочется вскрыть себе вены.
Чудес не бывает. С этим нельзя не согласиться, если ты в трезвом уме и твердой памяти. Чудо, случившееся по недосмотру высших сил, переходит в разряд фактов и перестает быть чудом, поэтому «чудес не бывает» – аксиома.
И все же настоящие чудеса случаются, несмотря ни на что. Вопреки логике и назло смерти. Надо просто верить.
Говорят, надежда умирает последней. Наверное, это правда. А Любовь – именно такая, с большой буквы, то есть не женское имя, а настоящее чувство – не умирает. Она изначальна и всесильна, это мы все – неразумные и до времени (а некоторые, к сожалению, до смерти) бессмысленно-бестолковые приложения к ней.
Моя любовь всегда будет со мной, даже когда меня не будет.
Вопреки здравому смыслу хочется поправить себя: не «когда», а «если».
Я верю: чудеса случаются. И вовсе не по чьей-то воле. На самом деле все зависит от нас. Всегда и все зависит только от нас, даже если кажется, что мы ни при чем.
При чем.
Я распахнул дверь:
– Привет!
***
«Немощная мысль обратилась к ходу событий, и слабый ум, не искушенный в сочинительстве и составлении, вопреки замерзанию и затуханию возжег огонь сущности, хотя высокому помыслу и пылкому нраву подобало путем познания научных истин и тонкостей постигаемого и постигнутого заняться раскрытием сокрытого и выяснением истин и предоставить ристалище испытания скакунам совершенства и точности. Когда газель родинки калама раскрыла мускусную железу в мечтах об этом начертании и распространяющее аромат амбры перо заблагоухало при аромате нашего намерения, автор от всего сердца заложил в основу сочинения столько правдивости, чтобы, подобно Хизру, черпать воду жизни из сладостного источника – Золомата чернильницы, и прояснить перед взором проницательных сущность рассказа и предания в возможно более простой форме, дабы родниковую воду сути повествования и мысль ясную, как утренняя заря, не замутили диковинные метафоры и вычурные эпитеты и сравнения».
Шараф-хан Бидлиси «Шараф-наме»
