Петр Ингвин
Кваздапил. История одной любви. Начало
– Примерно вот такое, девушка. – Мои пятерни показывали продавщице требуемый объем, а она лукаво улыбалась. Я готов был сквозь землю провалиться. Однако, бюстгальтеры в конце концов заняли место в пакете, дело дошло до второй части. Хорошо, что Хадя надевала мои джинсы. Мои лишние килограммы почти совпали с объемом женственности маленькой красавицы, и новый взрыв хохота сотряс магазин, когда я попросил женских трусов размером как для себя.
В пакет Хадя все-таки заглянула. На меня метнулся взгляд, сразу убежавший в сторону. О содержимом пакета мы ни разу не заговаривали, будто его не было, но покупками Хадя пользовалась. Чаще всего она ходила по квартире в моем спортивном костюме, где пришлось закатывать штанины и рукава, иногда его сменял набор джинсы-рубашка. Ножницы и иголка ничего не тронули: зачем перешивать, если можно не портить вещь, а просто подвернуть?
Халат применялся только после ванны, когда вымывшаяся Хадя выходила ко мне, сидевшему в интернете. Будучи женским, только до колен, халат казался ей вызывающим: «Из-под него торчат ноги». С моей точки зрения ноги не торчали, а чуть-чуть и весьма красиво виднелись, но показавшись в нем впервые, Хадя едва не сгорела со стыда. Мне удалось заверить, что с современной точки зрения ее наряд более чем скромный, из интернета были приведены примеры, и неловкость немного сгладилась. Зато возникла другая. После того, что выдал поисковик, Хадя долго не могла поднять на меня взгляд.
Побежали чудесные дни. Уроки, трапезы, иногда поочередное мытье, стирка, вечером – прощальное чаепитие, и я отбывал на побывку в казарму-общежитие. Какие еще слова подобрать для пристанища, которое я недавно называл домом, после того как обрел новый? Именно дом, в исконном смысле. Место, где счастлив, куда стремишься, откуда не хочется уходить – что это, если не дом?
От заказов я нос не воротил, брался за все. От разбоя и аварий судьба хранила, иногда попадались щедрые клиенты, достаток плавно рос – работе, как-никак, отдавалась основная часть суток. И она себя оправдывала, денег хватало на все: на продукты, на кое-какие презенты и кое-что даже откладывалось.
Хадя по-прежнему стеснялась меня. Находиться с ней рядом было приятно, но о легкости и беззаботности оставалось мечтать. В карих глазах неизбывно присутствовали боль и страх. Несколько раз я предпринимал попытки как-то порадовать свою подопечную, хотелось отвлечь ее, сделать приятное. Увы. Принесенные цветы вызвали нездоровую дрожь:
– Зачем?! Что мне теперь с ними делать? Хорошо, на этот раз я поставлю их на кухне, потому что вернуть нельзя, а выбросить – жалко и неблагодарно, но больше так не делай. В следующий раз выброшу. Домработницам цветы не дарят, твоей девушкой я быть не могу, а сестер цветами балуют разве что на восьмое марта.
Насчет «моей девушки» резануло по живому. Такая мысль подспудно закрадывалась, как логичное завершение вынужденного сожительства. И разве я был против? Это же больше, чем в самых сокровенных мечтах! Сколько раз я сравнивал других девушек именно с Хадей, как с образцом, к которому стремилась душа, как с эталоном и недостижимым другими идеалом. И сейчас он, идеал и эталон, был рядом.
В ответ мне приводился бездоказательный аргумент, что отношения между нами невозможны. Горянка с суровым воспитанием действительно не годилась в подружки для веселого времяпровождения. Но разве роль подружки для развлечений – единственная в мире?
Копать так глубоко пока не стоило, и Хадя, наверное, права. Время – самый мудрый советчик. Но в присутствии женщины, к которой тянется душа, не быть мужчиной я просто не мог.
– У тебя есть мечта?
Суетившаяся на кухне Хадя моргнула, щеки покраснели, лицо резко опустилось.
– О ней никто никогда не узнает.
– Почему? Вдруг кто-то поможет в воплощении?
– Кто-то – это ты? – Хадя вымученно улыбнулась. – Нет, пусть мечта останется со мной.
– Зря. – Прямую атаку отбили, зайду с другой стороны. – Чего тебе не хватает?
– Меня все устраивает.
– Речь не о том. Например, ты скучаешь по дому? Глупый вопрос, спрошу по-другому. Что напомнило бы тебе о доме?
– Солнце. Горы. Море.
– Ответ принят. – Я вновь погрузился в интернет, словно ничего важнее новостей и фотоприколов не существовало.
– Почему ты спрашивал?
– Забудь, просто к слову пришлось.
– Интриган.
Мы поели, затем Хадя стирала, и когда тема вроде бы забылась, я набрал воздуха для нового подхода.
– Затрону одну скользкую тему, не обижайся. Ты на пляж ходила?
– У нас все когда-нибудь ходили на пляж. Как же иначе, если живешь на побережье? Я и плавать умею. Почему ты назвал этот вопрос скользким?
– В какой одежде ты купалась?
Хадя поняла причину любопытства.
– В купальнике. Не в бикини, конечно, а в обычном закрытом купальнике. Думаешь, если я тихая и незаметная, то всю жизнь в запертой комнате провела? Я современный человек, а если придерживаюсь традиций – значит, они мне комфортны. Ты живешь по одним правилам, я по другим, разве нам от этого плохо?
– Прости. Мне хорошо.
Хадя смутилась.
– Это ты прости. – Порозовевшее лицо вновь спряталось от меня. – Мне тоже хорошо. Поэтому не надо… слишком.
– Постараюсь. Просто не всегда понятно, что уже слишком.
– Я тоже понимаю поздно, когда уже больно, поэтому ты старайся, а если не всегда будет получаться – я пойму. Ты же от всего сердца, я вижу.
– Спасибо, что видишь. Для меня это важно.
Письмо на Кавказ ушло из другого города, куда понадобилось везти клиента. Из-за поездки мной был пропущен обед, но предупрежденная через соцсеть Хадя не протестовала. Отправленное письмо – первый шаг к реабилитации, к возможности без страха гулять по улицам и жить где хочешь. Хадя изо всех сил делала вид, что рада, хотя интуиция мне подсказывала, что не все так просто.
Насчет вызывавшего сомнения второго письма я настоял, что оно тоже сыграет важную роль и затягивать с ним не следует. Адрес получателя на конверте указан не был, но тайны он не составлял и был найден мной без подсказки.
Вначале меня облаяли собаки, когда я прошел мимо коттеджа, где обитал глава диаспоры. Неплохо человек устроился, всем бы так. Ходили слухи, что он бывший бандит, а ныне уважаемый бизнесмен и общественный деятель. Из бывших бандитов мало кто оставался в живых и целым-невредимым достигал высот благополучия. Значит, глава диаспоры – человек много повидавший и мудрый, то есть понимавший, что многое в мире на самом деле обстоит не так, как выглядит, но для прямого разговора с ним время еще не пришло. Честно говоря, я просто боялся. Было страшно разрушить очарование странного сосуществования, которое сложилось между мной и замечательной девушкой с гор. Недавно я даже представить не мог, что такое возможно, но теперь жизнь крутилась исключительно вокруг Хади, мысли были заняты ею, а наша квартирка стала домом, куда хотелось возвращаться и откуда не хотелось уходить.
На соседней улице я попросил местного пацаненка бросить письмо в почтовый ящик коттеджа, мальчишка с удовольствием выполнил задание за шоколадку. Камеры наблюдения коттеджа и соседних зданий засняли облаянного собаками «почтальона», но найти его будет непросто, и даже если чудо случится, то дальнейшие поиски ни к чему не приведут, через мальчика и принесенное им письмо на отправителя не выйти.
Теперь уже в двух местах знают правду. Точнее, в трех, считая нас.
«Нас». Я вздохнул.
Глава 2
Первой ласточкой изменения знака событий с плюса на минус стала авария. Совершенно глупая. Из-за небольшого опыта вождения я помял багажник во время парковки, при движении задним ходом нога каким-то образом перепутала педали. Страховка на такие случаи не распространялась, а если бы и распространилась, то получить ее мог только владелец машины. Для ремонта со сберегательного счета была снята еще часть отложенного на будущую машину. Работники автосервиса, куда я обратился, назначили дату начала работ. При желании можно было найти, где сделают быстрее, но мне требовалось дешевле. Разницу в цене за пару дней не заработать, и я сразу оставил машину у авторемонтников на их стоянке, заранее оплатив материалы и запчасти. По завершении работ потребуется сделать доплату, но названная мне оставшаяся часть суммы оказалась меньше рассчитываемой, и я прикупил кое-что, навеянное мыслями о недавнем разговоре.
Перетаскивание в квартиру непонятных вещей и мешков вызвало у Хади сначала недоумение, а когда процесс растянулся во времени, то легкую панику. На все вопросы я отвечал одинаково:
– Потерпи, увидишь.
Окончательные сборка и расстановка вынудили отправить Хадю на кухню, а дверь прикрыть. Нескончаемые скрежет, шуршание и бульканье, наверняка, вызывали самые дикие фантазии. Немало времени прошло, пока раздалось горделиво-опасливое:
– Прошу!
Кухонная дверь распахнулась. У Хади отвисла челюсть: после сдвигания мебели к окну около двери получилась площадка, где расположился детский надувной бассейн. Детским он только называется, на деле же – вполне взрослый, метра два в диаметре, в локоть высотой. Приобретенные вместе с ним дешевый ножной насос и кусок шланга уже выполнили свою роль и лежали в ванной под вещами. Над наполненным бассейном склонилась пластиковая пальма, очень похожая на настоящую. Остаток пространства от двери до поставленной набок кровати покрывал песок, насыпанный поверх полиэтилена, чтобы случайно не попортить хозяйские ковры и линолеум. Песок я натаскал в пакетах с ближайшей стройки. Над пальмой слепила глаза лампа с зеркальным отражателем, а стены и мебель занавешивали волны из простыней.
В одних плавках я лежал на песочке около воды.
– Приглашаю на юг. Это горы. – Я указал на инсталляцию из простыней. – В центре – море, маленькое, зато теплое. Вокруг – пляж. Все как ты просила: солнце, горы, море.
Хадя не знала, улыбаться или плакать. Ее внимание привлек сверток у порога, об который она едва не споткнулась при входе.
– Это тебе, – сказал я, – надень, пожалуйста. Если что – извини, размер пришлось брать на глаз, в фасонах и расцветках я тоже не разбираюсь. Попросил самый закрытый.
Внутри пакета оказался плотный синий купальник. Хадя подняла его как ядовитую змею за хвост:
– Кваздик, я не могу…
– Можешь! – жестко перебил я. – Сегодня квартира объявляется пляжем, на пляже нужно выглядеть соответственно. Иди, переодевайся.
Приказной тон сработал. Дверь в кухню закрылась, там зашуршало. Хорошо, что Гарун воспитал послушную сестренку. Была бы она стервой, как большинство других, назло бы все поперек сделала. А я молодец, заранее удостоверился, что показаться в купальнике там, где купаются, для «современного человека, который не всю жизнь в запертой комнате провел» – не из области фантастики.
Через минуту глаза восхитились видом, который не мечтали увидеть. Покрывшиеся гусиной кожей красивые ноги смущенно жались и переступали, руки обхватили оцепеневшую фигуру, на губах застыла напряженная улыбка.
– Чувствую себя отвратительно.
– Это от неправильного настроя. Закрой глаза. Закрой, говорю. Слышишь, как волны бьются о берег? – Опустив руку в бассейн, я создал нужный эффект. – Ложись на песок, и пусть из головы вылетит все ненужное. А ненужное сейчас – все.
– Я так не могу.
– Можешь. – Мой голос отвердел.
Традиционная патриархальная культура выгодна мужчинам. Воспитанных в правильном духе женщин она делает шелковыми. Мужчина сказал – надо подчиняться. Естественно, мужчина должен быть своим, тем, который за тебя отвечает.
Все же, Хадя сомневалась долго. Наконец, раздалось:
– Отвернись.
– Но мы на пляже.
– Ты меня смущаешь. Хочешь, чтобы я ушла?
Хадя знала, на что давить. Пришлось отвернуться и спрятать лицо в скрещенных перед собой руках. Воображение все равно дорисовало картинку, от которой меня ограждали, и даже в чем-то приукрасило. И вот, наконец, рядом счастливо пропели раздавленные песчинки, за право поменяться местами с которыми я отдал бы все.
Идея с квартирным морем пришла в голову не просто так, она упала на подготовленную почву. Я давно думал, чем удивить и эмоционально зацепить человека, у которого граница неприятия того, что мы политкорректно называем жизнелюбием, заканчивается там, где у других только начинается.
Хадя влекла меня как никто ранее. Она казалась ангелом, облеченным в плоть. Такого не бывает, но вот – оно было, здесь и сейчас, только руку протяни. Я понимал всю бессмысленность душевно-телесного влечения, собственно, как и сама Хадя, отчего, видимо, она и не прекращала мои поползновения так резко, как могла бы. Если мы оказались в одной лодке, где скучно и тоскливо, то почему не разбавить совместное житье-бытье небольшой встряской организмов? В конце концов, ничего серьезного, обычный пляж. Каждый из нас многократно бывал на таких, только настоящих. Впрочем, устроенный мной – тоже настоящий. Водоем для купания, песочек, где можно отдохнуть… Что это, если не пляж? Но как бы то ни было, каждый из нас впервые оказался на пляже для двоих. То, что для меня было развлечением, Хадя воспринимала проблемой, она преодолевала себя, совершая ежесекундный внутренний подвиг, ей приходилось бороться с собой за каждый шаг, за каждое движение. Она искала оправдания и, одновременно, причины, по которым все нужно немедленно прекратить.
– Песок холодный. На настоящем пляже он горячий.
– Поправимо. – Я вскочил, и через секунду перенаправленный софит уперся Хаде прямо в окаменевшую от моего внимания спину. – Сейчас солнце нагреет…
– Кваздик!
Хадю тоже подкинуло, будто пружиной, и все потому, что сзади у нее не только спина, а я навис сверху и могу разглядывать, хотя не факт, что делаю это – поднять глаза и проверить у напарницы не хватило смелости.
Само собой я не разглядывал (хотя бросить взор, чтоб восхититься и умилиться, не преминул), а действовал. В такие моменты промедление смерти подобно, любая лишняя мысль выступает в роли паровоза, вытягивающего сотню вагонов, которые потом при всем желании не задвинуть обратно.
– После воды будет совсем хорошо. – Я перехватил Хадю за ладонь. – Пошли купаться.
К счастью, вырываться она не стала. Втаскиваемая за руку в бассейн, Хадя робко переступила со мной надувной бортик.
– Мы вдвоем не поместимся.
При желании сюда набились бы десятеро, но настаивать – значит, морально давить, что грозило выйти боком. Как бы ни хотелось, но пляж у нас, к сожалению, не настоящий, отсюда сбежать – два шага до кухни. А обида может оказаться долгой и даже непоправимой.
– Если тебе будет проще, могу уйти. Эти море и пляж – исключительно для тебя.
– Не надо. – Ладонь в моей руке сжалась ответно, словно не хотела отпускать. – Пляж без людей – это сон. Ты наполняешь его жизнью.
Сказать, что услышанное меня порадовало – ничего не сказать.
– Тогда проблема решается просто, купаться будем по очереди.
Хадя одарила улыбкой, благодарившей за понимание, и булькнулась в воду с радостью ребенка, оставленного без присмотра. Я вернулся на песок. Мне было хорошо. Пусть сбылись не все мечты, это не важно. Когда заказываешь чудеса оптом, судьбу можно обмануть, получив часть, которая в другое время показалась бы бесконечно далекой и недостижимой.
– Спасибо, Кваздик. – Наигравшись с водой, Хадя вытянулась внутри бассейна, и на бортик рядом со мной откинулся мокрый затылок. – Это здорово. И все же, не нужно было. Представляю, сколько денег и трудов…
– Коса.
Хадю будто ужалили.
– Что?! – Она подскочила.
– Упала в воду. Ты всегда ее берегла.
– Пусть. – Намокший затылок вновь опустился поверх надувного бортика.
Если даже коса «пусть» – все не так плохо. Набравшись храбрости, я переполз на полметра, перевернулся и опустил свой затылок «валетиком» в нескольких сантиметрах рядом. Получилось очень интимно, и придраться вроде бы не к чему: не касаюсь, взгляд направлен совершенно в другую сторону, то есть посмотреть назад не смогу при всем желании. Бурно взвесив все за и против, о чем свидетельствовали волны, пошедшие от мощного дыхания, на мой поступок Хадя отреагировала молчанием.
Для меня это была победа, сравнимая с покорением Эвереста.
И как же приятно находиться рядом. Даже так, соприкасаясь только душами.
– Снова чувствую себя маленьким,– сказал я для завязывания беседы. Хадя вряд ли заговорит первой. Если вдруг заговорит – это сигнал, что все идет прахом, ситуация катится под откос. Разговор должен начать мужчина. – Словно родители привели меня на море, на городской пляж. Навстречу несутся волны от далекого шторма, слева уходит вдаль бетонный волнолом, за которым прячутся корабли в порту, далеко справа – огромные валуны для рыбаков и тех, кто песку предпочитает камни, а все, что посередине – в полном моем распоряжении. Как же мало нужно было ребенку для счастья.
В ответ, который оказался ответом на что-то свое, Хадя задумчиво сказала:
– Вот так лежу… и мне хорошо. Это плохо?
– Ты сама себе противоречишь.
– Знаю. Всю жизнь так. Мне хорошо и в то же время неуютно от твоего присутствия. Того, что сейчас происходит, не должно быть.
Вот паровозик и тронулся. Я попытался закрыть шлагбаум:
– Ты же ходила на пляж…
– Я не об этом. Впрочем, об этом тоже. Там я была с Гаруном. Без брата рядом с чужим мужчиной – словно голая.
«Чужой» резануло жестоко. Чужой не стал бы спасать, снимать квартиру и зарабатывать на совместное проживание, но разве об этом скажешь? Получится гадко, будто качаю права.
Хорошо, что я смолчал. Хадя не закончила, она просто собиралась с мыслями.
– Когда случилось страшное, я была в шоке, всех боялась, а рядом оказался ты – такой знакомый, хороший, заботливый. Я пошла на поводу у сердца и совершила ошибку. Да, Кваздик, извини, но все, что происходит между нами и вообще – одна огромная непоправимая ошибка. Нужно было обращаться в диаспору. Как теперь объяснить им, где, кто и как заботился обо мне?
– Не о том думаешь.
По мрачному тону Хадя поняла, что обидела меня, но гнула ту же линию:
– Не будь тебя, я сразу обратилась бы к своим, а теперь не представляю, как выпутаться. Придется врать, а я не умею врать.
– Давай решать вопросы по мере возникновения. Сейчас твоя задача – не сесть в тюрьму вместо другого человека и не попасться под горячую руку ретивым мстителям. Просвети, пожалуйста, разве женщин вмешивают в кровную месть?
– Нет, но правила действовали, пока Мадина не бросилась на защиту брата. Дальше все пошло наперекосяк, не по обычаю.
– Любой вопрос должен каким-то образом решаться! Не верю, что за всю историю не бывало сложных случаев.
– Бывали, и довольно часто. На самом деле, каждый случай – сложный, речь идет о жизнях. Если враждующие семьи не смогли договориться сами, они приходят к старейшинам родов, и, чтобы не допустить новых смертей, вместе ищут способ примирения.
– Вот и пришли к знаменателю: твое дело – ждать вдали от всех, пока другие выяснят правду и утрясут проблемы. Потом скажешь, что друг брата помог снять квартиру, а едой снабжал в обмен на пользование машиной.
– Соседи и хозяйка знают только тебя…
– Соседи и хозяйка обязаны знать только меня, чтобы ты втайне могла дождаться, пока вокруг тебя все уляжется. Это легенда играет тебе на руку. А если возникнут неудобные вопросы – пусть спросят моих сокомнатников, где их приятель ночевал все эти дни.
Не знаю, удовлетворило ли Хадю объяснение. Она поднялась, через миг рядом со мной скрипнул песок.
– Иди, купайся.
– Одну минуту. Хочу немного полежать с тобой.
– Если бы тебя кто-то услышал…
В небеса мгновенно вознеслась моя мольба: да, если бы Кто-то услышал!
Увы.
– Кваздик, иди, пожалуйста, ты меня смущаешь.
Вставая, я не удержал вздоха, а с высоты роста не удержался, чтобы не обежать взглядом вытянувшуюся на полу «отдыхающую», загребавшую руками и накидывавшую на себя песок. Как в далеком детстве.
– Вспоминаешь ощущения?
– Мы закапывались, чтобы оставалась только голова. – Мой взгляд Хадю нервировал, она ускорила работу. – Обычно Гарун закапывал нас, а затем прыгал поперек на дальность, стараясь не задеть. – Она грустно улыбнулась. – Получалось не всегда.
– Тогда не шевелись. Руки по швам.
Я включил режимы бульдозера и экскаватора. В течение минуты почти весь песок «пляжа» собрался в симпатичную горку. Горка дышала, равномерно вздымаясь и опадая, на успокоенном лице Хади глаза впервые закрылись не от стыдливости. Теперь меня не прогоняли, и некоторое время мы лежали рядом в безмолвии и тихом счастье сосуществования обычно не пересекающихся параллельных миров.
Пришло время следующего шага. Из-под простынной горы я торжественно вынул заготовленный сюрприз – бутылку вина.
– Тоже для нужного настроя. Пляжный отдых подразумевает именно отдых.
Хадя категорически мотала головой:
– Я не пью.
– Я тоже, но это просто вино, твои родичи в селении делают похожее. Гарун меня угощал.
– Я не против того, что другие пьют, но я не пью. Себе можешь налить.
– Один не пью. – Бутылка вернулась в укрытие. – Тогда… потанцуем?
Теперь в моих руках материализовался телефон. Хадя съежилась так, что песок частично осыпался:
– Не вздумай фотографировать! И я уже говорила, что не танцую.
– Неправда. Ты говорила, что не танцуешь танцы, какие были на той вечеринке – дергодрыганье или с объятиями. Поэтому…
Из телефона зазвучала музыка гор. Поверх заводного ритма, задаваемого барабаном, плакала кавказская дудка, два казавшихся несовместимыми полюса – жестко-рваный и мелодичный – изнутри заполнял чувствами аккордеон, и для Хади это оказалось лучшим приветом из дома, чем все мои потуги на изображение моря и солнца.
Во мне проснулась надежда:
– Такие танцуешь?
Вместо ответа Хадя поднялась… лучше сказать – вознеслась из рассыпавшейся горы, подбородок гордо взвился, спинка превратилась в нечто настолько грациозное, что не поддалось сравнению.
– Но ты тоже, – донеслось с невообразимой высоты, где словно воспарили облака.
– Я не умею.
– Не надо уметь. Танцуй душой.
Лезгинка – танец, где объясняются во взаимных чувствах мужчина-орел и женщина-лебедь. Да, я не умею, никогда не учился ничему подобному, но сколько раз видел, как танцуют другие. И я присоединился. Руки-крылья раскинулись, ноги начали творить что-то непонятное и невероятное. Не важно, что неправильно. Разве есть правила, когда танцует душа?
Хадя плыла над полом, по-другому ее перемещения назвать невозможно. Движения были не заученно-механическими, а переполненными доселе неприложимым к Хаде упоением, они покоряли неистощимой жаждой жизни и источаемым обаянием, которое изливалось в каждом колыхании, каждом взгляде, каждом повороте головы. Руки изысканно-мягко колдовали и плели волноподобные кружева, с купальника сыпался прилипший песок. Хадя ничего не замечала. Мы двигались не синхронно, я кружил, как хищник вокруг добычи, и напрыгивал, а она нежно обтекала и отклонялась. Страсть танца нарастала.
Когда я вошел в некий транс, сблизивший души и настроивший на одну волну, Хадя почувствовала себя тревожно.
– Не смотри так.
– Не могу по-другому.
– И говорить так не надо. Мы друзья, почти брат и сестра. Если ты выйдешь за рамки, нам придется расстаться, немедленно. Ты этого хочешь?
– Не хочу. А ты?
После паузы тихо раздалось:
– Нет.
– Но если мы оба хотим одного и того же…
– Я же просила! – Она отшатнулась, ее скользнувшая по мокрому полиэтилену ступня проехала вбок, и Хадя всем телом рухнула на резиновое ребро бассейна.
В попытке подхватить я неуклюже полетел на нее сверху. Наш совместный шлепок об воду оказался ерундой, главное – ноги промяли надувной бортик, он с тихим треском лопнул, и мощный поток хлынул наружу. Мы быстро переглянулись, ужас непоправимости подкинул обоих, мы ринулись за инструментом: Хадя – за тряпками и тазами в ванную, я на кухню за совком.
Пока Хадя с грохотом освобождала емкости, я зачерпывал и плескал воду на расползавшуюся песчаную горку. Сухой верх рукотворной дюны легко впитывал воду, но одновременно размывался низ. Подоспели ведра и тазики. Работа в четыре руки принесла результат, потоп превратился в разрозненные лужи.
– На море же бывает шторм? – вымолвил я в качестве оправдания.
– На море бывает все, – согласилась Хадя, не отвлекаясь от работы. Она стояла рядом со мной на карачках, на некоторое время забывшая, что надо смущаться: новые ощущения забили остальное, как в первое время после убийства Гаруна.
Плохое сравнение. Но близкое. В тот раз на первое место тоже вышло выживание.
Пока руки работали, я бурчал:
– Сэкономил, называется. Вот что значит покупать дешевое. Нельзя было написать на инструкции: «Бассейн одноразовый, срок годности один час».
– Ты же хотел как лучше. Дорогая вещь тоже порвалась бы, если бы на нее такая я с ногами…
С нас сыпалось и текло, мощная энергетика аврала не позволяла отвлечься на вид соседа, на коленях ползавшего с тряпкой и носившегося с тазами по маршруту место происшествия-ванная-обратно. Это я снова озвучил мировосприятие попавшей в переплет молодой горянки. Мой взгляд успевал и скоситься в нужный момент, и подглядеть, и полюбоваться. Несмотря ни на что, душа радовалась: если бы такое не произошло, его стоило придумать, ура форс-мажору!
Сидя на полу, Хадя выпрямила спину:
– Куда девать песок?
– Остатки сухого – в пакеты, мокрую грязь – в ванну, сейчас больше некуда. Потом я перетаскаю в ведрах.
Уборка продолжилась.
Пятачок пола, где производились основные работы, не позволял развернуться, мы периодически пихались разными частями, это веселило и еще больше воодушевляло. Удивительно, но Хадя тоже выглядела счастливой. Казалось, она забыла, что недавно стеснялась меня, и носилась как заведенная, нагибалась, принимала позы, о которых страшно подумать в обычных обстоятельствах. Она ползала, толкалась и бегала в одном мокром купальнике… Правильно говорят: беда сближает больше, чем радость. А совместное решение проблем вообще спаивает.
А я-то надеялся на вино. Спаивать, как оказалось, должны обстоятельства, а не мужчина.
Ночка вышла веселой. До утра мы убирались, таскали грязь, совком для мусора набирали ведра, воду промакивали тряпками и выжимали во все доступные емкости. Затем я отворил окна, чтобы проветрить от сырости, и в этот момент в дверь позвонили. В замке одновременно провернулся ключ.
Мы с Хадей безумными глазами уставились на вошедшую хозяйку квартиры.
– Алексантий, вы в курсе, что затопили соседей снизу? – Высокая женщина со скрипучим голосом перевела взор на Хадю. – Это кто?
– Х… Надя. Она э-э… моя девушка.
Домработницу в таком виде представить трудно. Когда все кончится, Хадя, я думаю, простит маленькую ложь. К тому же, я не возражал бы, превратись ложь в правду. Против такой кандидатуры душа не протестовала. Не была бы она сестрой друга…
Хозяйка протянула руку:
– Можно еще раз паспорт посмотреть?
– Пожалуйста. В графе «семейное положение» ничего не изменилось, Надя просто моя девушка.
– Квартира сдавалась одному. Понимаю, что к молодому парню может кто-то прийти, но не доводить же до такого! – Руки в золотых кольцах и браслетах обвели царивший беспредел.
Я страшно переживал из-за Хади. Ее выставили в худшем свете, и обозванная чуть ли не гулящей девкой она замкнулась, съежилась… Я встал на защиту:
– Мы собираемся пожениться. Теперь Надя живет со мной.
– Когда женщина живет с мужчиной, это видно по жилью, оно завалено женскими вещами. Подозреваю, что ты обманываешь девушку, говоришь приятное для нее, но за твоими словами ничего не стоит. Вы, милочка, не обольщайтесь. – Хозяйка перевела суровый взор на Хадю. – Если мужчина не разрешает оставлять в квартире ваши вещи, вашим отношениям ничего не светит.
Хадя безмолвно глядела в пол. Это напрягло хозяйку, хотя, на мой взгляд, должно было порадовать, что у нового жильца такая скромная сожительница.
– Почему она молчит? Вообще, по-русски понимает, или она нелегалка? Можно посмотреть ее документы?
– По-русски понимаю, – подала голос Хадя. – Простите. Так получилось. Я не нелегалка.
На большее у нее духу или смекалки не хватило, пришлось спасать.
– Документы с вещами скоро приедут, а пока мы хотели чуть-чуть развлечься. – Я указал на порванную конструкцию. – Видите, бассейн оказался бракованным, мы не виноваты.
– Производителю бассейна претензии не выставить, он далеко, и, к тому же, квартира – не место для бассейна. Паспорт оставляю в залог, что не сбежишь, чтобы тебя потом через суд не искать. Теперь поговорим о возмещении. Я знаю, что в жизни бывает всякое, поэтому выселять пока не буду. До сих пор на тебя не жаловались, не как с другими, а урок на будущее ты получил. – На Хадю, которая нежданно стала Надей, хозяйка теперь демонстративно не обращала внимания. – Какую сумму отдашь сейчас?
Я достал деньги, оставленные на ремонт машины. Женщина пересчитала:
– Этого может оказаться мало, ущерб еще подсчитывается.
– Остальное, сколько понадобится, попрошу у родителей, они вышлют.
– Вообще-то, деньги нужны не завтра, а сегодня. Звони сейчас, при мне, нужна гарантия, что необходимая сумма будет.
Я достал телефон и нажал на вызов.
– Пап, привет. Тут такое дело…
Хозяйка вырвала трубку:
– Здравствуйте. Ваш сын со своей девушкой снимают у меня квартиру. Квартире и нескольким соседним нанесен ущерб.
«Со своей девушкой», сказанное родителям, просто убило, я боялся оглянуться на Хадю. А сказанное последним возмутило:
– Каким соседним?! Только одной!
Хозяйка отмахнулась:
– То, что другие соседи мне еще не позвонили, ничего не значит, они могут позвонить позже. Нужно перестраховаться. Успокойся, лишнего не возьму, только по конкретным убыткам. – Она продолжила в трубку: – Даю сутки, чтобы перечислить или привезти возмещение и дополнительный залог, который отныне останется у меня для неповторения подобного. Оформим договором, что залог подлежит возврату, когда Алексантий съедет. Если он больше ничего не испортит, то в день выезда получит деньги назад.
Некоторое время женщина слушала, затем согласилась с чем-то, и телефон вернулся ко мне:
– С тобой хотят поговорить.
Через грохот включенного телевизора (видимо, папа не хотел заранее волновать маму) донеслось:
– Саня, я все понял.
Папин голос был само спокойствие. Не представляю, как должна побить жизнь, чтобы столько одновременно свалившихся новостей о наследничке не вывели из себя. Хорошо, что я позвонил папе, с мамой вышло бы по-другому.
– Завтра деньги будут, я уже сказал мадаме-домоправительнице, – сообщил папа после небольшой паузы. – В остальном все нормально?
– Да, пап.
– Тогда решай там все, потом отзвонись. Держись.
– Спасибо.
Уходя, хозяйка объявила:
– Срок – до вечера, иначе придется вмешивать полицию и подключать другие возможности.
– Верните, пожалуйста, паспорт, – попросил я. – Без него денег не дадут.
