Павел Александрович Новиков
Полное собрание сочинений. Том 4
На то я могу сказать следующее: человек, написавший «роман» из двух строк – это писатель? А композитор, придумавший каких-нибудь четыре такта, – это композитор? Если говорить строго, то да, это и писатель (ибо он написал), и композитор (как ни крути, а он сочинил). Но «настоящие» ли они? Это столь мало, что вряд ли кто назовет их такими высокими словами. Так же и с философией. Грубо говоря, всякий имеющий мысль по проблеме – философ, пусть и эта мысль умещается в избитый афоризм. Но то очень слабый философ. И чем меньше мысли, чем они скуднее и разрозненней, тем философ слабее или, в конце концов, не философ вообще. Потому и Достоевский до философа дотягивает, а Стругацкие – нет; слишком мало для философии. Точно так же, как написавший четверостишье – ещё не поэт (иначе, покажите мне не поэта), хотя и чисто «юридически» таковым является. Тогда вопрос в том, когда мы говорим сильный, когда говорим слабый философ, когда не философ вообще. Сами понимаете, никаких чётких критериев и указаний здесь быть не может; слишком уж всё это субъективно. Хотя мы всё-таки можем назвать основные критерии в оценке философа и его системы. Пусть они никак не выражаются количественно, но качественно всё же обозначим. Это, прежде всего, глубина; непротиворечивость (внутренняя и внешняя); доказательность и, наконец, сама подача. Но перед тем как мы окунемся в рассмотрение данных качеств, скажем ещё раз немного о границах – теперь философия и наука.
О границе философия/творчество мы можем говорить лишь весьма приблизительно, и это обусловлено самой областью говоримого – «вторично-объективный» («всеобще-субъективный») мир, причём без каких-либо законов о количестве. Такая размытость здесь очевидна, и иное немыслимо. Но если здесь хоть какой-то критерий кроется в самой проблеме (ее постановке и полноте решения), то касательно науки он неприемлем. Наука уже подразумевает четкую постановку проблемы и её доказательность (читай, проработанность).
Вопрос, таким образом, в ином: насколько теория соответствует действительности. Следует помнить, что философия говорит не «Так есть», а «Скорее всего», и это «скорее всего» может быть или настолько «скорее», что становится фактом и переходит в собственно науку, или это просто-напросто «может быть», «на вряд ли», и тогда это так и остаётся философией. Критерием же такового отбора может служить, по идее, только верификация. Но зачастую (если не в большинстве случаев) философ смотрит так далеко и говорит о таких нечетких вещах, что ни о какой верификации и речи идти не может. Тогда появляется другой (и, пожалуй, основной здесь) критерий: похожесть на правду. Я полагаю, излишне объяснять, как ущербен такой критерий. Это «похожесть» определяется, прежде всего, социальным мнением, парадигмой (легко может статься, что сегодня это пустопорожняя философия, а завтра откроется такие факты, что она станет едва ли не величайшей и очевиднейшей, а то и вовсе перейдёт в разряд научного знания) и тем фундаментом, на котором строит свои размышления философ. Сейчас, например, теорию Шипова можно запросто назвать философией (а равно и наукой, уж кому как больше нравится), и эта философия очень похожа на правду (приближена к науке), а вот натурфилософия Платона – ну ерунда какая-то. Но что было в раннем средневековье? Платон – едва ли не абсолютно точное знание, Шипова же, будь он там, назвали бы глупцом, а его теорию – ни на что негодной метафизикой. И в виду того, что приближенность к науке, по большей части, не зависит от самого философа (хотя он и может подстроиться), а зависит от мнений других, то к «похожести на правду» (в общественном смысле) философ вовсе не обязан стремиться; достаточно, чтобы он сам верил в свою систему. Если человек верит в бога, и видит его в каждом камне, что ж, и это философия, если, конечно, данный философ свой взгляд более или менее докажет, а не просто изложит свои мысли.
Здесь же, кстати, можно сказать и об истинности теории. Истинность подразумевает верификацию, но философская теория может наоборот, тогда быть истинной, когда она не верифицируется. Если философ говорит, бог есть, но познать его невозможно, то как такое утверждение проверить? Можно сказать и то, что философия только тогда настоящая, когда она отвлекается от практики, когда говорит о таких общих вещах, которые и проверить-то невозможно. Это для меня система тем ценнее, чем больше её положений проверяется практикой, чем более она рациональна, но и иное мнение вполне имеет право на существование. Другое дело, что и в оценке или спорах о данной системе нужно говорить в русле рационального, ибо она претендует на то. Но если бы моя философия полностью абстрагировалась от практики, что ж, и говорить со мной тогда бы надо было на уровне отвлечённых размышлений.
Таким образом, о субъективности границ мы сказали достаточно. Сказали и о хоть каких-то критериях, позволяющих отделить зёрна от плевел. Отсюда же мы вывели те качества философской системы, по которым она является либо сильной (настоящей философией), либо слабой и никудышной. Меняя падежи, мы теперь можем говорить о том, как должен философствовать настоящий философ. И эти требования применимы к любому философу, каких бы взглядов он не придерживался. Не соглашаться же с ними – значит не соглашаться с самим определением философии, предложенным мною. Это, конечно, вполне возможно, а то и вовсе необходимо, но в этом русле иного не допускается. Потому и говорю.
Начнем мы, как ни странно, с последнего – с подачи своих мыслей. Мысль, какая бы она не была, прежде всего, должна быть сформулирована. Т.е. система должна быть четкой, ясной и однозначной. Именно поэтому философия в жанре романа – это всегда не совсем философия, «полуфилософия». Здесь слишком много такого, что к собственно идее не очень-то и относится. Эссе, в свою очередь, позволяет выражаться именно ясно и последовательно. Конечно, бывают такие эссе (вроде Шеллинга), что лучше уж роман (пример хорошей философии здесь – «Падение» Альбера Камю), но это скорее исключение, чем правило.
Можно не соглашаться. Мол, мысль хороша тогда, когда она звучит (отсюда все эти эпистолярные выверты). Это отчасти верно, но если только за этим не теряется точность и (прежде всего) ясность, а такое бывает крайне редко. Можно сказать и иное, что мысль наоборот тогда лучше, когда она допускает много толкований, мол, тогда в ней больше смысла. Но это не так. Смысла становится не больше, он тогда вообще исчезает, появляется же больше толкований, которые очевидно, вовсе не означают сам смысл. А следовательно, говорить размыто, нечетко и неоднозначно, значит не говорить ничего. И чем же тогда такой философ лучше какого-нибудь несущего бред идиота? Настоящий философ должен, прежде всего, стремиться к тому, чтобы его поняли, если он, конечно, хочет показать именно своё знание, а не банально повыпендриваться.
Широта. Широта системы означает количество тех областей, в которых она работает. Одно дело сказать что-то по одной этике или даже создать хорошую этическую систему, и совсем другое – построить свою гносеологию, онтологию, натурфилософию, социальную философию (и прочее), и всё это в целостности и органичной взаимосвязи. Это будет уже совсем другой полет мысли. А то, что чем дальше летит мысль – тем лучше, об этом говорить излишне.
Философская система так же должна быть глубокой. Если в прошлом случае говорилось о широте мысли (радиусе её полета), то здесь, очевидно, требуется глубина (высота полета). Опять же, одно дело сказать: убивать – это плохо и далее молчать, и совсем другое дело доказать этот тезис от самой гносеологии со всей мыслимой и немыслимой защитой от возможных нападок. Впрочем, что чем глубже мыслит философ, тем он сильнее – это тоже дело ясное. И не будем вдаваться в излишнее рассусоливание.
Непротиворечивость системы так же необходима настоящему философу. Непротиворечивость же можно разделить на два вида: внутреннюю и внешнюю. Сначала о последней. Внешняя непротиворечивость означает соответствие фактам объективной действительности. Причём это не только самоочевидные факты, вроде «я есть» или «знание может быть субъективно», но и сложные, научно выведенные факты и законы, как то: теория относительности, фактичность атомарного строения вещества и т.д. Иное не может браться как нечто разумеющееся, такие вещи всегда предварительно должны быть доказаны. Но, в то же время, можно замечательно и непротиворечиво оперировать такими понятиями, которые ни противоречат, ни не противоречат действительности, т.е. этакими спорными моментами. Это бог, субстанция, добро и зло (как онтология) и т.п. Другое дело, что тогда их (эти понятия) нужно четко определять, дабы не впасть в неясность или неоднозначность. Если же такая внешняя непротиворечивость не соблюдается, система и гроша ломаного стоить не будет, ибо она уже в своем фундаменте противоречит действительности, а значит, в принципе никакую проблему решить не может.
Помимо внешней непротиворечивости существует ещё и внутренняя, т.е. логичность системы, что также можно назвать её проработанностью. Проработанность, как оценка системы, пожалуй, ещё важнее, чем внешняя непротиворечивость. Если в случае последней можно все-таки оправдаться, то несвязность собственных мыслей оправдать вообще невозможно, если только не говорить о неоднозначности написания, что, впрочем, тоже чести не делает. Проработанность необходима для придания системе и целостности (т.е. полноценной широты), и глубины (иначе, все, что далее противоречия – то сплошная неясность, а значит и не решение), и наконец, она напрямую характеризует саму подачу мысли. Если система внутренне противоречива, то о чём бы многом в ней ни говорилось, это, по сути дела, означает, что не написано вообще ничего, а это, естественно, минус, и минус ещё какой.
Кстати сказать, редкая философская система внутренне непротиворечива. На то есть два основания: уступка нужного хода мыслей сложившемуся мнению самого философа и спешка. Первое означает то, что философ сбивается с логического хода своих мыслей на какие-то уже засевшие в его мозге. Пишет человек о добре и зле, и вроде должно получиться одно, но «на самом-то деле» в жизни иное (как кажется философу), и тут же возникают какие-то немыслимые перескоки, умалчивания или просто непонимание того, что пишешь. Отсюда и противоречивость. Этим особенно грешит русская религиозная философия. Вроде читаешь, всё замечательно: последовательная критика, последовательные выводы, всё идёт своим чередом и тут раз! «Приблизиться к Богу можно только в церкви». Хотя всё говоримое ранее отчётливо подразумевает личностное познание бога и уничтожение всякой церковности (да-да, это я на Бердяева намекаю). Спрашивается, как так? Что это, непонимание или упущение? Потому, когда создаётся система, нужно не сваливать в одну кучу все свои мыслишки, а затем уже приводить их к единому целому, а забыть обо всем и начинать с нуля, не веря никому: ни своему прошлому, ни истории философии, ни принятым мнениям. К сожалению, удержаться от всех этих соблазнов крайне сложно.
Спешка тоже первейшая причина противоречивости. Именно здесь нужно, прежде всего, говорить о проработанности. Все факты, мыслимые и немыслимые, окружающей действительности, все области познания, все контрдоводы должны быть приведены к единому знаменателю. Всё, что вы хотите сказать, вы уже должны знать как свои пять пальцев, ежечасно подвергая критике каждое своё положение. Немыслимо писать первый раздел, когда ещё смутно представляешь второй. Вся ваша позиция должна быть до такой степени проработана и связана, чтобы вы могли свободно писать главы в любой последовательности; хоть в шахматном порядке. Только тогда система может быть непротиворечива. Зачастую же у философа отчетливо видно, что писал он по мере прихода новых мыслей, и не удивительно, что у него получается не целостная система, а нагромождение мнений, состоящих друг с другом в вопиющем противоречии. Кстати сказать, замечательный пример непроработанности изложенного материала – Сенека.
Это основное. Можно назвать ещё много критериев оценки философа и его системы. Это и значимость решаемой задачи, и актуальность, и простота изложения, и та самая «похожесть на правду», и много чего еще. Но можно обойтись и без этого. Изложенные ранее критерии первичны, по ним безошибочно можно судить о системе и, разумеется, о создавшем её философе. Вы, может быть, спросите, а зачем настоящий философ должен всему этому соответствовать? Да потому, что сама философия – это решение. По любому поводу и как угодно (если только ненаучно), но решение. Решение это (и как путь, и как цель) обязательно должно соответствовать предложенным мною запросам. Вот если вы говорите, что философия – это не решение, не само мышление, а нечто… тогда другое дело. Но я что-то ничего иного не вижу, а потому и не говорю.
Таким образом, мы сказали, где есть настоящий философ и что он должен собой представлять, чтобы быть таковым. Соответствие всему вышеизложенному – это, конечно, идеал, который вряд ли может быть достигнут. Но, в общем-то, не об идеале речь. Я говорил о том, как узнать настоящего философа; философа в собственном смысле этого слова. Философия всегда была здесь, и философ всегда должен был быть таким. Всё остальное – вымысел и абсолютизация. Не верьте в эти дурацкие «научные» критерии, придуманные «философами» исключительно для оправдания собственной никчемности. Что Философу знание истории, скромность и эта мифическая рациональность? Ложь всё это. Настоящий философ не тот, у кого лысина больше, а тот, кто обладает обширной, глубокой и проработанной системой. А вся эта научность, рациональность… к черту! Что хочешь, то и говори; всё дозволено. Лишь бы умно было. Настоящий философ – это не пережиток прошлого, философом можно быть и в наше время. А если кто не верит, тогда что вы сейчас читали?
Заключение
При всей логичности и доказательности писаного здесь, я всё же помню, что это не всеобщая и даже не «наша» точка зрения, а исключительно моя. Человеку же свойственно ошибаться. Да, я буду до потери пульса отстаивать именно свои мысли, и сам я более чем уверен в истинности всего вышеизложенного, но это не наука, это философия. Потому, не соглашаться всегда можно. Скажите, что мира нет, объединяет всех бог, и познаем мы постольку, поскольку он (ради забавы) намекает нам на то, да сё. Или, скажите, что наша душа вспоминает то, что знала, будучи ещё не отлученной от бога, а весь мир – это не источник опыта, а лишь стимул к его воспоминанию. И что я вам отвечу? Конечно, это ненаучно, но в то же время это вполне философия, и если ваши требования не столь устремлены к научному познанию, а скорее к горизонту, то что мы друг другу скажем? Если вы будете последовательны, я вашу теорию никогда в жизни не опровергну (а равно и вы мою), как бы нелепо и странно она ни звучала. На то она и философия, чтобы летать. Но, если подходить по известным нам сейчас фактам (как делаю я), то извините, ничего отличного от моей точки зрения вы мне не докажете, ибо правда сказана. Сказана, и о нашем с вами познании, и о науке, и о философии.
Самоуверенно? Может быть. Но плох тот философ, который не хочет стать пророком. Философ должен, как минимум, верить в свою систему, иначе грош цена и ему, и его мыслям. Я же верю в себя, и мне этого уже достаточно. А что до общенаучной ценности или признания данной работки… Вы удивитесь, но и здесь я всё понимаю. Весьма сомнительно, чтобы какой-нибудь доктор философии, прочитав всё это, сказал бы: «Да, как верно!». Хотя бы гордость и самолюбие не позволяют помыслить такое. Да и кому всё это нужно? «Неуверенность – вот что побуждает к размышлениям»; перед тем как мыслить, уже надо начать сомневаться. Сейчас же все уверенно смотрят в будущее, всё ясно и просто: написал кандидатскую, пару статей, далее работать преподавателем, со временем из студенческих и аспирантских работ наштамповать статей и сварганить докторскую. И иного не допускается. Зачем же в такой ситуации сомневаться? Да пропустить мимо ушей и все дела. А те немногие, кто не пропустит, так на то даны дежурные фразы и очевидные для всех «истины». Люди же посторонние… А о чём здесь читать? Ни изнасилований, ни убийств, ни даже кражи какой-нибудь. Может кого-то и позабавит сия писанина, да что толку? «Проникнется, плюнет и дальше пойдет». всё это, как бы печально ни было сие осознавать, так и сдохнет в кругу близких и далёких знакомых.
Но что я всё о грустном да о грустном? Радоваться надо! Я открыл истину! Я написал истину! Какая, к черту, разница: кому, и зачем? «Мне», «чтобы было», и точка! Я заложил основы для самого себя, я теперь крепко стою на ногах и могу, не опасаясь падения, шарить вокруг ручонками! То ли ещё будет! Пока же моей задачей было заложить фундамент, проявить и сформулировать то общее, без чего нет пути Дальше. Я выполнил это задание, так «…чего же боле? Что я могу ещё сказать?». Следовательно, я рад, ибо цель достигнута; а значит, я сказал «о самом первом».
06.06.06 – 27.10.06
Наше
Введение
Сия работа, по сути, является прямым продолжением «Человек как он есть», только в социальном аспекте. В прошлой своей работе я рассматривал внутренний мир человека, его психику, хотя и о внешнем мире (в частности – социальной среде) я упоминал не так уж и редко. Но, тем не менее, акцент был сделан не на том. Там была «психологическая» философия, здесь же философия социальная. Да-да, именно так, перед вами ни что иное, как социальная философия. Но перед тем как углубиться в данную книжицу, выйду немного за рамки и скажу о её связи с предыдущими моими работами.
В общем-то, с «О самом первом» здесь связи почти никакой и нет. Конечно, порою речь будет заходить и о гносеологии, но это не та печка, от которой я буду плясать. Все пляски тут идут от печки под названием «Человек как он есть». На том остановлюсь подробнее. Если вы читали, и если вы помните, говоря о психике человека, я неоднократно ссылался на социальную среду, как и из условий социальной среды (и поведения в ней) я выводил или подтверждал какие-то там свои мысли. Таким образом, социальная философия, в некоторой степени, уже имела место быть. Отсюда я заключил, что не стоит повторять то, что уже было сказано. Это касается, во-первых, самих основ, заложенных в «Человек как он есть», а во-вторых, касается некоторых поведенческих аспектов, о которых я говорил специально. По поводу основ хотелось бы сказать ещё и то, что здесь они взяты как a priori (читать: «из предыдущего»). Я не буду снова выводить и доказывать такую психику, ибо всё, что нужно уже было сказано. И если вы не согласны с тем, что я буду далее утверждать, обращайтесь к прошлому; там вы наверняка найдёте ответ. Да и, к слову сказать, я частенько буду ссылаться на ту работу.
В общем, «Наше» является продолжением «Человек как он есть». И продолжением, как я полагаю, вполне логичным и последовательным. Потому, если до конца разобраться в том, что было сказано там, то ниже вы не найдёте ничего нового. К примеру, было сказано, что трансценденции никакой нет, и что люди – суть машины, отсюда явственно следует основа устройства общества: «сингулярный атомизм». Ведь что же иное может следовать из тех положений? Но, в то же время, о сингулярном атомизме отдельно я не говорил; скажу здесь. Ведь этот момент относится не к «психологической» философии, а к социальной. Хотя, как видите, преемственность и некоторое продолжение или даже дополнение налицо. «Наше» – это довершающий аккорд во всей моей философской трилогии. «Наше» есть продолжение человека вне себя самого.
Социальная философия вообще вещь довольно скользкая, по крайней мере, для меня. Исследовать человека проще: перед глазами сразу множество примеров (таких же людей), знай себе, обобщай и делай выводы. С обществом же не так, ибо с чем сравнивать? Нужно пожить в обществах не западного типа, чтобы было с чем, вывести общее, проанализировать… Однако, я не жил. Остаётся только сравнивать понаслышке, а это, сами понимаете, не очень хорошо. Человека можно изучить через интроспекцию, общество же, очевидно, нельзя. Можно стать выше какого-то человека, судить со своих высот. Встать же выше общества, рассмотреть его свысока придирчивым взглядом тоже не получится. Человек имеет недолгую историю: родился, жил, умер и всё это в течение нескольких десятилетий; всё как на ладони и споров (сами факты) не вызывает. История же общества, тем более его становление – это вообще ещё та проблема. Здесь можно делать только догадки, более или менее вероятные. Плюс к этому, общество ещё существует, и потому его нельзя узреть во всей его истории. А все те смерти множества цивилизаций – тоже спорно, куча версий, да и, опять же, я там не жил и не могу быть уверенным в том, что, на мой взгляд, имело место быть. В общем, с историей – самая большая загвоздка. А история – это, как вы и сами понимаете, существенное подспорье в изучении вообще чего бы то ни было.
Вот и получается, что изучать общество значительно сложнее, чем человека, в этой тематике гораздо больше неоднозначного, спорного, и здесь, в сущности, нужно во многом доказывать на уровне более вероятного, а не на уровне достоверного. Отсюда и некоторая нечёткость ниже изложенного. Далее вы встретите значительно меньше примеров и доказательств (с пеной у рта), чем в моих предыдущих работах. Я прекрасно понимаю, что сказанное зачастую попросту не верифицируется, а значит нельзя быть уверенным. Оно, конечно, и раньше было, но в меньшей степени и всегда хотя бы опосредованно, но проверить всё же было можно. Теперь же эта опосредованная проверка становится уж слишком опосредованной. Потому, кстати, зачастую я буду проверять сказанное тем, что утверждалось в «Человек как он есть» или в «О самом первом», по крайней мере, в тех мыслях лично я уверен на все 100%. Но, впрочем, на то она и философия, что не на 100%; было бы на все сто, была бы уже наука, а не философия. По-моему, так.
Если уж зашла речь о методах исследования, то в данном контексте нельзя не упомянуть о тех позициях, с которых я эти исследования буду проводить. Ранее (в «О самом первом») я говорил, что вопросы, касающиеся человека, можно рассматривать с разных позиций, или на разных уровнях: первый – конкретный, второй – психологический. Первый означает рассмотрение от физики, от самых основ мироздания, и до этого уровня в социальных вопросах нам ещё далеко. Второе означает рассмотрение «от человека», с позиций нашего обыденного миропонимания. Разница между двумя этими уровнями огромна; это всё равно, что сказать «в комнате три человека ростом 1,84 м; 1,78 м; 1,81 м» или «в комнате немного людей среднего роста», и то такое различие ещё слишком мало. В вопросах сложнее тут и сравнивать не приходится. Зато психологический уровень, не давая добраться до самых основ (физика), даёт и некоторые преимущества, а именно простота и понятность. Не надо вводить специальные термины и углубляться в немыслимые расчёты, понятны же сии размышления каждому здравомыслящему человеку. На этом уровне стою и я. Потому, когда я говорю «случайность» – это в обыденном понимании; здесь она есть, хотя на конкретном уровне это понятие абсурдно. Или «свобода» – тоже есть и тоже всем понятна, но это снова та свобода в обыденном, «средне человеческом» понимании. И т.д. В общем, уровень такой (гуманитарный, если угодно), а значит, не надо выискивать противоречия с моей гносеологией, тут я от разного отталкиваюсь и разное требую.
Тем самым, я уже вплотную подхожу к самому содержанию данной работы. «О чём», «как» и «почему» обозначено, осталось сказать «что». Говорю.
Как обычно, я буду стараться идти от самых основ. И раз уж психологические основы были заложены мною ранее, то тут первое – основы социальные. Сам фундамент общества, его внутреннее содержание. Иначе говоря, первый раздел отвечает на вопрос «что есть общество?». Тут будет заложено то, от чего я буду идти дальше и во многом строить свои дальнейшие размышления. Это общество как таковое, оно ещё вне времени и, по сути, вне конкретности. Далее переход к конкретному и уже с учётом времени. Отсюда следующий раздел: «История».
Вопрос: «Как общество возникло и почему стало таким, каким оно является?». Здесь я, как обычно, не силён (в истории-то), но, тем не менее, имею наглость утверждать, что было и как стало, основываясь не на авторитетных работах замечательных людей, а исключительно на логике вещей. По крайней мере, я думаю, что логике вещей. Если же вы не согласны с моим подходом – попробуйте опровергнуть сказанное в этом разделе (да и не только в этом).
Тем самым с внутренним содержанием общества покончено. Уже в третьем разделе я перехожу к внешнему: к сферам жизни общества. Тут всё то, в чём мы с вами и живём. Основные социальные понятия, институты и т.п. В общем, то, из чего общество состоит внешне; что мы видим каждый день.
Итак, общество рассмотрено со всех сторон; его внутренняя и внешняя организация выявлена, осталось только сказать об общей организации. Сферы сферами, но общество не состоит из кучки собранных сфер, оно как-то организуется в целом. Об этом «в целом» и пойдёт речь в следующем разделе. При этом, как нетрудно догадаться и по содержанию, под общественной организацией я буду понимать, по сути, организацию государственную. Но уж так сложилось, что общество – это всегда какое-то государство или группа государств с одной организацией (если организации разные, то, как ни крути, и общества разные). Да и кто организует, если не государство? Впрочем, не буду сейчас углубляться в тему; об этом читайте далее.
Теперь уж точно – всё. Но для пущей важности, от прошлого и настоящего имеет смысл перейти к будущему; продолжить, так сказать, намеченную линию. Короче говоря, в разделе «Будущее» я и попробую заглянуть, соответственно, в будущее.
И напоследок, как обычно, дополнения: всё важное и/или интересное, но невлезшее в логику повествования.
Как видите, обычная структура. В сущности такая же, как и в предыдущих моих работах. Разделы, идущие от внутреннего к внешнему, и от простого к сложному, со своими введениями, поясняющими структуру и основное содержание раздела. Совокупность всех разделов с соответствующими переходными связками и образует всю работу и всю теорию. В этом смысле – ничего нового. Единственное что: я не счёл нужным помещать в конце каждого раздела заключение. Объясняется это тем, что тут нет той строгой логичной связки глав (в самом разделе), как было ранее. Далее имеется больше перечисление отдельных вопросов на заданную тему, а значит обобщать всю совокупность этих вопросов (и, соответственно, ответов) нет никакой необходимости. А по второму разу перечислять по отдельности то, что уже было сказано… Какой смысл? Тем более что уж чего-чего, а сложного вы здесь не встретите; разве что самый первый раздел.
Вроде бы всё сказал. Конечно, сия работка будет послабее предыдущих, но и об этом, о социальном, сказать стоило. Не останавливаться же на «ю», когда остаётся всего лишь одно «я»? Размыто? Согласен. Нет единого стержня? Согласен. Скучно? Согласен. Нет «огонька»? Согласен. Нет… Тоже согласен. Но, тем не менее, приятного вам прочтения.
