полная версия

Николай Александрович Гиливеря
Ювенилия Дюбуа

Записка

Меня скоро не станет. Нехорошо, наверное, начинать с конца, но, когда найдут моё безжизненное тело – всем и так будет известен финал.

Сразу стоит сказать, что совершенное мною преступление против жизни никак не связано с какими-либо отклонениями психического здоровья (по большей части). Я ничем не болею и не стеснён финансово, денег мне хватает не только на еду. Я никакой-то депрессивный нытик, что не смог справиться с душевными проблемами, хотя…

У меня хорошая работа и квартира неподалёку от центра. Внешность моя достаточно привлекательна по нынешним меркам. Я молод и силён. Проще говоря: абсолютно всё в моём внешнем и социальном виде не выдаёт предпосылок к намерениям столь радикального действия.

Искать виновных не стоит. Не нужно плакать над пустотой, что когда-то была мною (и пока всё ещё принадлежит мне). На этой бумаге мои последние (спокойно написанные) слова и мысли, поэтому в последний раз позволю себе такую роскошь, как высказать своё (никому ненужное) мнение перед тем, как подарить кишки асфальту. Я хочу выплеснуть духовные внутренности на бумагу, которая, скорее всего, не избежит участи быть запачканной.

Те люди, что станут случайными свидетелями и те, до которых дойдёт новость о моём [ЦЕНЗУРА] – не станут удивляться. У многих эта новость не вызовет никаких эмоций. Только удивление у тех, кто живёт по соседству и знает дом, с которого выпала маска. И разве еще что у матерей старой (совестливой) закалки, которым свойственна близость к своему отроку, ёкнет сердце, когда воображение интерпретирует случай на свою родную кровь.

[ЦЕНЗУРА] ни для кого не новость. Люди пресытились плохими новостями. Мерзость распласталась по всему земному шару. Каждый знающий будет строить свои догадки о случившемся, но, сколько из них подберётся к истинной причине? Да и насколько эта причина вообще может нести в себе истины? В ней правды ровно на одного человека, которому опротивело слово «человек» или, возможно, что этому человеку страшно пребывать в такой форме бытия, где жизнь приравнивается к хрустальной ножке тяжёлой чаши.

Слишком хрупкое положение у наших жизней. Сколь крепок физически не был человек, его внутренний комбинат всегда будет находиться в риске постоянных нелепостей.

Смерть, безусловно, пугает меня. Её образ и факт постоянного присутствия сводит с ума. Она становится личной тенью каждого сущего, выжидая случай блеснуть своим обезличенным нутром.

Говорят, что для заключенного, приговорённого к казни, нет ничего хуже, чем ожидание, но на плахе разум его теряется, тем самым защищая от ужаса приговорённый мозг. Чувства схожи. Только у приговорённых есть свой плюс: они знают дату (число, месяц, время) своего небытия. Тем самым, страх постоянного преследования пропадает, давая возможность завершить незаконченные (хотя в таких случаях единственные дела могут быть только с самим собой) дела.

Смерть всегда рядом. Как человек, способный к размышлениям, я понимаю, что естественность данного факта является продуманным правилом природы. Отражением жизни, если кому-то будет угодно. Я готов был бы принять условия в виде этого природного дара обновления сущего. Но когда человек начинает примерять на себя роль госпожи в условно чёрной мантии с костлявыми руками и решать, кому жить, а кому нет; когда безумие и нарциссизм переваливает за черты дозволенности – смерть становится всего лишь чужой похотью, от мысли которой мне хочется рвать.

Пока люди ведут себя хуже животных, пока мы ведем себя хуже любой другой формы жизни, любые достижения и прогресс не будут стоить и копейки. Я давно живу с мыслью преследования. Слишком много «человека» вокруг. Никто не защищён. Затылок каждого из нас беззащитен и хрупок. На земле не существует более кровожадного зверя, чем мы, кто нарочито представляет угрозу всему живому, в особенности собственному виду. Так сложилось, что глупость разрослась, словно раковая опухоль, засев в генах липким мазутом.

Как невинна наша нервная система! Как тонки нити что, словно клубок для кошки, перепутаны в одну кучу. Так мало нужно для индивидуума, чтобы потерять реальность (или её представление), сойти с дорожки, открыть своему зверю клетку, который соскучился по запаху железа в крови. Корм наш – самопровозглашенное преимущество и способ для достижения уже не имеет роли. Когда ты захвачен идеей, все органы чувств направлены на исполнение. Внутренние сплетения отказываются реагировать на внешние раздражители с той утонченностью, которую воспитывала в тебе любящие мама и отец. Остаётся только надеяться, что путь к своим нарциссическим целям будет лежать только через предательство и труп совести, но надежда эта слишком наивна. Сама природа пыталась нас уничтожить: чума, испанка, эбола, оспа, малярия, холера, жёлтая лихорадка, сыпной тиф, ковид.

Мы даже сами всё время пытаемся [ЦЕНЗУРА] себя. Сколько бессмысленной агрессии, сколько крови было пролито, и сколько ещё будет?

Мир пропитан пороком. Я пишу свои последние строки и на удивление не чувствую страха или некой спешки своего решения. Только чувство воспалённого разума немного отдаёт навязчивостью.

Когда я думаю о несправедливости, меня переклинивает, замыкая на списке тех вещей, которые сводят с ума: брошенные дети, брошенные кошки, собаки, больные дети, больные взрослые, нищие старики, дерьмовый контент ради денег, поедание этого контента подростками, повышение цен, малооплачиваемые работы, взятки, разработки смертельного оружия, разработки биологического оружия, неуважение близких, ненависть к себе подобным, ненависть к слабым, жажда запихнуть в пасть кусок побольше, деньги, власть, мечты о дорогой машине, минет за телефон, запрещённые вещества вместо счастья, убийство за макулатуру, лень, страх, желчь. Карусель грязи закручивается всё сильнее, вызывая головокружение. Всё реже можно встретить искренность. А если и встретишь, то предстанет она в виде лёгкой простуды.

Я добровольно ухожу в отсутствие своего существования не потому, что вокруг все такие плохие и не потому, что я совсем потерял рассудок на этой почве. Я покидаю вас по причине осознания своей причастности ко всему творящемуся пиздецу. Я являюсь частью всего гнилого и порочного без возможности выбора. И сколь бы я не старался, а вопрос испорченности – всего лишь вопрос времени. Когда открываешь глаза, тяжело оставаться прежним. Невозможно убрать из памяти то знание, которое охватило разум. Общей идеей, несущей всех нас в пропасть. Мы и так все мертвы – это ведь всего лишь вопрос времени.

Пьесы. Сценарии

Тревожный человек

[впервые опубликован в журнале «Могучий Русский Динозавр» #4]

Памяти Лёши Здравствуй

Акт первый

Чёрный экран. Слышны нарастающие шаги. Позвякивание ключей. Щелчок отпираемого замка. Дверь захлопывается, не забыв, как следует скрипнуть. Зажигается свет в коридоре, и вот перед зрителем разувается молодой человек Миша.

Ванная комната. Вода льёт тонкой струйкой (Миша умывается). Зал. Миша включает телевизор, из которого диктор начинает вещать новости. Канал переключается. Теперь подборка страшных ДТП. Следующий. Эпидемия унесла миллионы жизней. Следующий. Играет дешёвая попса. Следующий. Сплетни о звёздах. Следующий. Блогеры зарабатывают миллионы крутя жопами.

Интенсивность переключения нарастает, попутно возрастает и градус несуразицы современных тенденций. На фоне развернувшейся какофонии накладывается громкий звук учащённого биения сердца.

Миша с силой вдавливает красную кнопку пульта. Звуки резко пропадают, заставляя тишину надолго повиснуть в воздухе. Грудная клетка Миши нервно пульсирует.

Раздаются отдалённые шаги. Дверь шумно открывается. С работы вернулась мама Миши.

МАМА: Привет, сынок.

МИША: Привет, мам.

Женщина подходит к сыну, забирая пульт из его рук, затем включая телевизор на канале, на котором идёт передача о дикой природе. Диктор рассказывает о выживании хищников Африки.

МАМА: Ты уже поужинал?

МИША: Ещё нет. Хотел тебя дождаться.

МАМА: Отлично. Тогда поставь разогреваться борщ из холодильника. Я колбасы купила. Сейчас могу целого слона проглотить, так наголодалась!

Мама удаляется в спальную комнату переодеться.

Кухня. Миша начинает выполнять просьбу. Открывается холодильник. Звон алюминиевой крышки кастрюли, слетевшей от неосторожности. Наполнение советских тарелок красной жидкостью с редкими кусками животной плоти. Гудение микроволновки. Всё разогрето. В тусклом свете сидит мать с сыном. Первые две минуты они молча дуют на еду, изредка её прихлёбывая.

МИША: Не сильно горячо разогрел?

МАМА: Нет, сейчас уже остынет.

МИША: Хорошо.

МАМА: Как твой день прошел?

МИША: Обычно. Что может произойти интересного на выдаче заказов?

МАМА: Ну, мало ли. Вдруг заходила очередная старая сумасшедшая, которая начала поднимать шумиху, хотя сама неправильно оформила заказ.

МИША: Да нет, ты ведь давно ничего не заказывала.

МАМА: Тут не поспоришь!

МИША: Лучше расскажи, как прошёл день у тебя?

МАМА: Ой, не спрашивай. Каждый день одна и та же песня. Пьяницы с разукрашенными лицами, переломанными пальцами и рёбрами. Переломанные дети, спортсмены. Сегодня вот ещё привезли в неотложку мотоциклиста. Весь разорванный, перебитый… целого места нет. Благо жив остался, уж это ли уже не чудо?

А Зинка вон, ну ты помнишь, тётя Зина, младшая медсестра, со мной работает. Пухленькая такая, помешанная на своём маникюре. Ты ещё как-то потом полвечера смеялся над её дельфинами, когда она приходила в гости. Вот она действительно не даёт покоя!

МИША: Понятно.

МАМА: Всё бегает от одного мужика к другому. Устраивает драму из своих интрижек. Ты представляешь, каково мне слушать каждый день её бредни?

МИША: Не представляю.

МАМА: То один хахаль зовет её под венец, то второй начал ревновать к каждому столбу. А потом она будто специально даёт лазейки этим бабуинам, чтобы они прознали друг про друга. И вот вечные стычки эти… разборки! А сама Зинка рассказывает обо всём возмущенно, но я-то вижу, она в восторге от происходящего хаоса вокруг себя.

МИША: Ох уж эта Зинка…

МАМА: И не говори! Подумываю уж прямо ей сказать, что не хочу больше слушать весь этот фарс, но разве она послушает меня? Тут только один выход: рассориться с ней вдрызг. Но я не могу себе такого позволить, понимаешь? В моём возрасте люди редко когда заводят новых друзей. Уж неприлично. Нужно пользоваться тем, что нажил…

МИША: Ага.

МАМА: Так что мой тебе совет: хватит сидеть вечно дома в свои выходные. Начни больше гулять, заводи новые знакомства, а то потом однажды проснёшься и поймёшь, что тебе глубоко за сорок, а ты один, как сыч!

МИША: Как ты перешла от тирады про тётю Зину до жизненных советов?

МАМА: А вот так и дошла, сынок. Учись у меня, пока жива твоя старушка.

МИША: Ты вовсе не старушка.

МАМА: Ага. А вот эти морщины под глазами тебе ни о чём не говорят?

МИША: Говорят только о том, что ты человек и всё, мам. Правда. Ты ещё вполне хороша собой.

МАМА: Не говори ерунды! Мне твоя лесть не нужна.

МИША: Я говорю правду.

МАМА: Мелкий хитрый паршивец.

МИША: Двадцать пять лет – возраст далеко не мелкого.

МАМА: Но всё же паршивца.

МИША: Спасибо. Посуду оставь. Я пойду, полежу немного и помою всё.

МАМА: Ой, герой нашелся. На здоровье. Иди уж, сама помою. Тут две тарелки. Ты завтра отдыхаешь?

МИША: Да.

МАМА: И у меня один выходной. Сходить в магазин со мной не хочешь после полудня? Купили бы тебе футболок. А то вон всё ходишь в одной и той же.

МИША: Я тебе говорил, у меня несколько одинаковых. Может и сходим…

МАМА: Ладно. Свободен.

Сцена в комнате Миши. Стоит кровать. Письменный стол у окна. В углу затаился советский гардероб. Миша ложится. Его лицо не выражает никаких эмоций. В каком-то смысле даже становится немного страшно, особенно при таком тусклом освещении с окна. Статичный взгляд уставился в потолок. Миша медленно засыпает.

Акт второй

Глубокая ночь. Перед взором зрителя появляется наружная часть окна с кирпичной стеной, в чьих внутренностях спит Миша. Нарастающий звук комара, который после обрывистого жужжания пропадает. Миша медленно приподнимается с кровати.

МИША: На часах полтретьего. Какая многословная тишина… Незнакомой мне кажется эта комната в первые секунды.

Снова снился пляж с кристальным морем. Солнце над головой приятно пекло, не обжигая. Вдали, ближе к горизонту, проплывал всё тот же грузовой корабль, но при таком отдалении сложно сказать, насколько он был большой, да и смысла в его размере нет. Так мне кажется каждый раз…

Беззаботное чувство наполняет тело, принадлежащее уму. Что я знаю о себе в этом повторяющемся сновидении? Пожалуй, ничего, что только добавляет прелести, иначе я не смог бы чувствовать лёгкость, если б знал о себе слишком много. Почему все приятные сны обрываются на одном и том же месте? Почему я не могу продолжить видеть желанное?

Несправедливость. Точнее, это та несправедливость, которую я сам выстроил высокой стеной, сознательно огородив внешнее сознание от чего-то большего, нежели чем владею в… Думается, именно «начальство сверху» не даёт желать большего; стремиться к этому большему. А все сны, – то маленькое, что ещё пытается прорваться ко мне, докричаться.

Заключённый в тюрьму. В одиночной камере сижу я. Тот другой «я», желающий свободы, но нынешняя версия уж больно хорошо выполняет свою работу. Каждый день я выстраиваю всё новые препятствия, а в довершении к предпринимаемым ухищрениям – умудряюсь «себе желанному» подкидывать кости в виде утешений, что скоро всё наладится; что срок заточения не вечен. Ты ведь не убийца. Ты не ел детей. Не насиловал годами, да и вообще, если посмотреть на себя со стороны, то вполне законопослушный адекватный человек.

Тогда что я делаю в тюрьме? Что забыл за толстыми решетками, не имеющими реальных стен? Просто так ты себя не осудил бы, нет. Ты заточён не по ложному обвинению. Есть основания полагать… точнее: предположить, что на твоей гипотетической душе есть серьёзный грешок! И кроется этот грех именно в добровольном заточении. Эта мысль не даёт мне покоя вот уже какую ночь. Каждый раз одно и то же.

«Счастливый я» выдёргивается, умирает в пиковый момент своего равновесия, оказываясь в новой-старой комнате.

Миша медленно встаёт с кровати. Подходит к окну. Глухой скрип открывшейся форточки. Где-то вдали проезжает машина, ещё дальше слышна приглушенная ругань. Что-то разбивается. Взгляд Миши устремляется в зрительный зал, внимательно начиная всматриваться в каждого присутствующего.

МИША: Как мне здесь душно. Тесно. Кто бы мог подумать, что я буду просыпаться каждую ночь не в силах провалиться в противопоставление.

Тонкая струйка свежего воздуха чарует. Я чувствую лицом прохладу, но от этого тело, словно ещё глубже проваливается в невыносимую духоту. А на улице такая тишина… Сейчас другие люди беззаботно спят в своих домах, на своих мягких (и не очень) кроватях. Интересно, что видят они?

Я просто уверен, очень многие видят сейчас кошмары. Ужасные пустоты в привычных формах пытаются сожрать их, а они кричат, убегают… но не просыпаются. Только на утро они как бы вскочат, осмотрятся по сторонам и вздохнут с облегчением. Скорее на их сонном лице будет играть искренняя улыбка. Они подумают: «Боже, это всего лишь сон». И обрадованные таким фактом, начнут свой насыщенный и удивительный день, полный радости.

А что же остаётся мне? Таким, как я? Просыпаясь, уходить от улыбки, погружаясь в неподдельный ужас и уже вопить: «Нет, боже! Это был всего лишь сон!». День ещё не настал. Ночь стоит тихая. Головы крепко спят. Некому написать. Никто не слышит мой жалкий стон. И к лучшему ли это? Думаю, к лучшему, но не для себя.

Почти невозможно быть сильным в одиночку. Это правда. Я говорю это в пустоту, пытаясь хоть с кем-то поговорить. И этот кто-то всё понимает. Пустоте тоже страшно, как и мне; как и кому-то ещё на этой Земле. Я успокаиваю себя, когда тело начинает дрожать; когда начинает погружаться в агонию за неимением удовлетворительного лживого спасения… я успокаиваю себя рассуждениями. Хотя, наверно, пока только нагнетаю.

Убеждать себя, что ты справишься – значит раздражать себя. Выбешивать банальной глупостью. Я ведь не автоответчик в телефоне. Вот и получается, для поиска равновесия нужен диалог. Даже разговор с пустотой, с самим собой. Это крайний случай, но зачастую другого и не представляется. Я мог бы поговорить с мамой. Мог бы даже поговорить с единственным другом, но собственная эмоциональная неполноценность приведёт только к медленному, но верному дистанцированию.

Иногда хочется просто взять, отбросить свою роль, сняв маску с лица. Зарыдать самыми горькими слезами, бросившись в мамины объятия. И только повторять: «Мама, мама… как же мне больно, мама». А она бы гладила по голове, убаюкивая как в детстве, и всё повторяла бы: «Ну что ты, что ты, сынок, не плачь. Всё хорошо. Что случилось? Расскажи мне. Ты можешь доверить мне самую страшную тайну».

И вот тут появляется главная загвоздка. Как объяснить близкому человеку… как сказать даже просто человеку, что у тебя нет настоящей причины плакать. Нет у тебя тех проблем, по которым обычно плачут «нормальные» люди.

У тебя ничего не болит, физически ты полностью здоров. Работа твоя даёт возможность хорошо питаться и быть опрятным. Родился ты симпатичным и не глупым. И всё, казалось бы, так понятно и просто. Оканчиваешь школу, получаешь профессию в колледже и институте, а после начинаешь работать. Заводишь семью, машину, квартиру. Воспитываешь, растишь и молишься на счастливую смерть в морщинах. Мир прост, как пять пальцев!

Но вот когда не находишь простых причин несчастий, вот тогда на тебя и начинают смотреть как на дурака. Мол, какого чёрта? Ты совсем спятил? Или ты из полярников?

А что, если я скажу, что все эти так называемые «помешанные» – просто жертвы. Понятное дело, у кого-то из них есть физические причины, по которым и настиг недуг, но таких я не беру в расчёт, хотя этот факт не умаляет их несчастья. Речь же сейчас идёт о несчастье совсем иного толка: о неумении жить.

В этой комнате я снова чувствую ограничение. Очень тяжело думать в маленьком клочке пространства. Летняя ночь снова манит к себе, покровительствуя возможностью, оставшись в тени, выйти на мыслительный свет, где есть место развернуться.

Звуки застёгиваемой молнии на джинсах. Миша одевается. Тихие шаги. Реквизит окна убирается. До зрителей доносится скрежет ключей, открывающих входную дверь.

По обе стороны сцены вырастают панельные дома и освещение от уличных фонарных столбов. Миша оказывается на улице провинциального городка.

Акт третий

МИША: Неумение жить, да… Именно так мне видится собственное заболевание. Не хочу показаться эгоистичным, поэтому смею предположить, что «неумение жить» в целом присуще очень многим людям. За доказательствами далеко ходить не надо, достаточно каждому вспомнить свою мечту, стремление… или даже не так. Для начала достаточно вспомнить себя в детстве. Какое было представление о своём будущем?

Детство помнится смутно, но обрывки всегда останутся на поверхности, как памятник чему-то светлому. Вот я помню маму и отца, когда они ещё были вместе. Сидят молодые и красивые на старом диванчике, и ничего им для счастья не надо, ведь теперь у них есть я. На тот момент в мыслях не было этого счастья, но теперь, вспоминая, я бы хотел вернуться в ту секунду только чтобы просто улыбнуться этим людям. Как замечательно не знать, что мама и папа – это ещё и люди по отдельности со своими потребностями, своими желаниями и целями; и когда их цели не совпадают, когда собственная неудовлетворённость перевешивает, тогда светлый мир маленького человечка может исказиться потерей.

Я вспоминаю первый увиденный мультик, где мальчик чуть старше меня самого тогдашнего, отправляется в путешествие на ракете. Он видит много новых мест и существ. Все его зовут смелым и умным. Вот уже и я примеряю на себя эту роль, мечтая, что, когда подрасту, смогу также отправиться в путешествие на далёкие планеты. Но вот проходят года. Всё больше информации входит в мою жизнь.

В лет шесть я узнаю, что путешествовать на ракете – дело серьёзное, и совсем не для маленьких детей. Что люди эти зовутся космонавтами и, чтобы стать космонавтом, надо вырасти, пройти серьёзные подготовительные курсы, а после (если сильно повезёт), то наконец стать тем самым мальчиком, только уже мальчиком за тридцать плюс лет. И отправишься ты не на другие планеты, а будешь сидеть в маленькой кабинке, летая вокруг орбиты Земли.

С возрастом мечты начинают скакать галопом, каждый раз становясь только проще. После несложившейся карьеры космонавта приходит идея заняться спортом. Уже юные глаза смотрят на спортсменов с телеэкрана, которые так счастливо выглядят на пьедестале почёта! Они благодарят всех своих родных и близких; говорят, как счастливы от того, чем занимаются. А после, через несколько лет, ты видишь в программе их же, правда уже без малейшего намёка на улыбку. Они вяло рассказывают, как любимый спорт сломил им здоровье. Но самое смешное и потешное, что эти люди, посвятившие свою жизнь спорту, затем рвутся в политику, устраивая одну большую клоунаду. Но что-то я отвлёкся…

Я просто хочу сказать, что счастлив тот человек, который смог найти своё предназначение с ранних лет, и к которому он целенаправленно идёт долгие годы. Ещё счастливы люди, которые меньше всех знают о жизни. Их грубый ум огорожен готовыми пониманиями об окружении. Убивать – это плохо. После смерти их ждёт рай с приветливым богом и кучей знакомых. Ещё такие люди безоговорочно верят тем, кого показывают по телику. Они не проверяют информацию Таким людям нет дела до предполагаемой истины. Иными словами, они не стремятся самостоятельно решить пример, а предпочитают быстренько скатать его у соседа по парте.

Неумение жить начинает формироваться как раз в тот момент, когда ты начинаешь задавать вопросы этому Миру, начиная с самого начала: «А почему я – это я?»

Образ Миши претерпевает метаморфозу, превращаясь в девочку Дашу. Уже она продолжает монолог о наболевшем.

ДАША: Кто я, по существу? У меня есть личность, но как мне ощутить её подлинность? Ведь невозможно, чтобы человек был индивидуальным. Просто невозможно! А я скажу: личность человека – это опыт окружения. А окружение – всегда общий формат. Такая простая мысль мало до кого доходит. Временами это сильно печалит, учитывая, что именно эта идея могла бы стать ключом к революции в социальной жизни.

Мне двадцать пять. И всё, что от меня требуют родители, так это уже хоть какого-нибудь жениха и внука. А меня спросили: хочу ли я? И как человек вообще имеет право просто по собственному капризу, либо под напором общественного мнения, создавать жизнь, обрекая ещё одно существо на тяготы силы притяжения?

Никто не спрашивал меня, хочу ли я быть здесь? Эти посторонние, они твердят, что я теперь обязана. Так кто мне ответит на вопрос, кто же я? Получается, что я стала чьей-то прихотью без шанса выбора. Да, можно сказать, что спросить никак не получится, но если ты заводишь ребёнка; если хочешь его вот так приобрести для себя, то хотя бы удосужься сделать так, чтобы эта новая (навязанная только твоим желанием) жизнь, могла получить нужный минимум.

Я говорю спасибо маме и папе. Спасибо, что вы пытались мне дать всё, что только можно. Но я также с полным правом говорю вам своё «не спасибо» за все разы, когда вы пытались сделать из меня собственность. Не спасибо вам за каждый раз, когда вы говорите, что я должна родить, должна выйти замуж, должна носить красивые платья, а ещё должна гулять со стольки и до стольки, и только по причине того, что на улице выплодилась целая куча маньяков, которых тоже когда-то родили. Не дали уверенности в себе, не дали понимания личных границ, а ещё той нужной обеспеченности, без которой нищее, обветшалое тело сломило и дух, сделав нравы не животными, а самыми ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ в полном маразме этого слова.

Сейчас я иду по безлюдной улице. Мне немного страшно вот из-за таких несчастных, которые могут повстречаться на пути. Но в тоже время мне приятно чувствовать своё нескованное тело. Пока я иду – я живу… и вопрос: «кто же я?» остаётся с маленькой надеждой на возможность найти ответ.

Неумение жить тесно связано с этим вопросом. Много свободного времени создаёт большой поток мыслей, а они, в свою очередь, пытаются проникнуть в каждую клеточку имеющегося эмоционального опыта. Мы – люди, не можем постоянно быть счастливыми, а тем более несчастными. Нервная система не рассчитана на такие перегрузы. И вот свободное время как раз и становится площадкой, где весь эмоциональный опыт начинает кружить, завывать, создавая впечатление переполненной черепушки.

Неподготовленное «Я» в первую очередь очень болезненно чувствует негативные, упаднические мысли, олицетворяющие научность и логику. Наука вообще убивает наивную романтику, которая так необходима каждому. Под своим утверждением я могу смело расписаться и взять всю ответственность, ведь я человек, который потерял эту беспечность, наивность и светлую глупость, которые защищали меня.

Остаться с Миром вот так обнаженной – значит в первую очередь почувствовать свою уязвимость. Поначалу, когда я раздевалась, я думала, что моя нагота покажет истинную кожу человека. Тогда я наивно считала, что отсутствие стеснения станет заразительным! Что сначала близкие, а потом их друзья, а затем друзья друзей начнут подхватывать эти нотки чистого и понятного. Ведь если посмотреть на это гипотетически, то честность во всём и везде, открытость и помощь во всём, и даже принятие скопившегося неизбежного абсурда, то есть, нашего существования – уже могло бы значить утопию, победу над всем плохим. Но вот я открываюсь людям, отбрасываю ради них романтические маски, показываю себя настоящей. А все эти некогда друзья, родственники, возлюбленные начинают просто ненавидеть меня.

Моя открытость видится им пошлостью. Моя честность выглядит для них как снобизм и дань современной моде. А моё обнаженное тело вызывает у них стыд. Со всех сторон сначала появляются возмущенные косые взгляды, а ближе к вечеру, когда эти ЛЮДИ имеют возможность скрыть своё социально-приемлемое лицо, тогда уже в мой адрес летят оскорбительные слова: «Ты шлюха!». После слов в голову запускается мелкий щебень, а после и вовсе особо жестокие и закомплексованные люди вываливают булыжник, раздрабливающий мои кости.

Поначалу я много плакала. Погружалась в страдание с головой. Такая несправедливость больше всего уничтожала во мне желание. Боль физическая же оставалась падающей тенью от моральной жестокости.

Что я смогла понять? Что рая на Земле никогда не будет; что весь ад мы возводим собственными руками, а попытка одного стать открытой дверью – заканчивается полным его уничтожением.

Этап выживания – самый интересный. Когда я поняла, что не быть мне мною, я попыталась закрыться, стать снова не человеком, а девушкой. Той самой, которая любит готовить, постоянно обсуждает чужие отношения и всё мечтает о крепкой семье.

Признаюсь, в какой-то момент меня чуть ли не стошнило… Какая мерзкая и фальшивая я виделась самой себе. Это невыносимое чувство, каждый день притворяться! Ведь в действительности, всё никогда не может стать как прежде.

Изменивший однажды – снова изменит. Ударивший – снова ударит. А потерявший хоть раз наивность на свой счёт и эту Землю, всегда останется с оголёнными нервами. Мои нервы оголены. Я сильно чувствую навалившуюся беду, но в тоже время вижу в ней и спасение.

Главный проводник через страх – искусство. Или творчество. Каждый называет изрыгание нутра с учётом уровня самомнения. Я никак не называю те полотна, что смею пачкать краской. Иногда мне кажется, что это мои дети, а иногда, когда изображенные образы вызывают животный страх, я начинаю считать их язвой. Неизменная проблема «неумения жить» тесно начинает сплетаться с вопросом: «кто я?» Ведь за неимением вариантов получше, этот кажется самым логичным. Хотелось бы в это верить, но шансы, как и во всём, крайне малы.

Из-за угла переулка появляется Миша. Он начинает идти справа от Даши.

МИША: Когда я впервые взял кисть в руки – я был счастлив. Мне хотелось рисовать натуралистичные пейзажи, а ещё портреты. Удивительна история мастеров, что растянулись своими творениями на многие века, и вот теперь, когда уже не осталось внутренней культуры – эти личности всё ещё висят в музеях, собирая большим дядям монеты.

Утверждать, что ты рисуешь для себя – значит нагло врать. Не важно, что по итогу ты начинаешь иллюстрировать собственное безумие. Каждое вложенное усилие хочет продаться, хочет своего зрителя. И тогда возникает закономерный вопрос: «А тот ли я, кем хочу казаться?» или «я хочу казаться больше, чем быть?» Быть просто собой – уникальная вещь, но только из собственных глаз, ведь для других…

ДАША: я не значу ровным счётом ничего! Наверно, поэтому, стать популярным – одно из ключевых условий для освобождения себя. А кто меня осудит, кто скажет, что семья, что любовь благодарного ребёнка – важнее, тот будет ещё большим эгоистом, чем люди, усомнившиеся в честности такого пути.

Давайте начистоту. Семья – это доступный вариант только для того, чтобы стать важным для кого-то ещё. Нужным! И тогда спрашивается, а в чём различие? Только в сложности. Каждый выбирает свою иллюзию.

МИША: Поэтому, никогда не осуждай других. Никогда. Я знаю, эта тишина впереди меня всё прекрасно слышит. Любой путь Homo видится мне именно в поиске ответа: «Кто же этот я?»

Формулы для счастливой жизни просто не существует. Кто-то заводит большую семью. Кто-то всю жизнь гонится за деньгами. Третий находит наслаждение в извращениях, запрещённых веществах, ничегонеделанье, искусстве, музыке, стихах отдельно, в одиноких прогулках по выходным, в конце концов. Но разве перечисленное не разрушение?

ДАША: Вид постоянно бегающих людей вызывает головокружение. В час пик, когда я спешу на работу, становится очень страшно. Столько биологических машин куда-то спешат, о чём-то думают. И вот я – одна из этих машин, и может быть, именно сейчас кто-то думает про меня ровно то же самое. Мне хочется поговорить об этом несвязанном шквале вещей, но с кем?

МИША: Почему люди так закрыты? Страх, который из поколения в поколение навязывают каждому новому сосуду? Иногда я думаю о том, что отдал бы всё на свете, лишь бы лишиться своего нынешнего опыта, снова стать чистым листом, и вот тогда, я бы не стал приоткрывать дверь в бездну. Сейчас же поздно отнекиваться. Момент упущен. И теперь я могу…

ДАША: только искать. Ворошить каждый сантиметр пространства в поисках излечения. Можно подумать, что речь моя…