полная версия

Николай Александрович Гиливеря
Ювенилия Дюбуа

Диалектика овального стола (9)

Эту бетонную конуру тяжело назвать комнатой или служебным помещением, но только в том смысле, что пространство пустует. Справа в углу, если присмотреться через приглушенное освещение, можно разглядеть контейнеры на манер тех, которые используют коммунальщики для мусорных отходов. На перевёрнутой усеченной пирамиде красовалась пластмассовая дугообразная крышка. Сам контейнер имел зелёный оттенок дешевой краски, но утверждать такое при плохом освещении – слишком самонадеянно.

Брань стихла. Никто из матерящихся не вкладывал агрессии. В криках сквозило волнение. Это же самое волнение теперь расходилось волнами в наступившем молчании. Запахло потом, хоть в «подсобке» и не было жарко. Запах почувствовал каждый присутствующий. Горстка сбилась в стаю, в одну большую человеческую испуганную массу.

– Да что он там возится? Сволочь! – Тихо выругалась Ольга, придавая своему дрожащему голосу неубедительное возмущение.

– Ещё прошло от силы секунд семьдесят. Не нервируй. – Ответил рядом стоявший сын.

– Откуда такая точность? – Поинтересовалась Дина.

– Я считаю…

Ещё через сорок пять секунд, которые насчитал про себя Тимур, послышался приглушенный шорох у двери. Следом ворвалась полоса света из основной комнаты, которая тут же исчезла под силуэтом входящего Фёдора. В руке он держал папку.

Народ с облегчением выдохнул.

– Мы уж думали, что вы всё, забыли про нас, Фёдор. – Радостно пролепетала Золотова.

Секретарь ничего не ответил, только взглянул мельком в сторону голоса. Постоял немного, пока глаза привыкнут к мраку, а после двинулся к толпе. С другой стороны поблёскивал прямоугольный силуэт выхода.

Его фигура начала проходить через самую гущу толпы. Фёдор разводил всех этих людишек, словно М-й море. Следующие секунды были словно в тумане. Никто толком ничего не сообразил.

Сначала послышался глухой мягкий удар об пол. Это Фёдор уронил папку. А в следующую секунду вспыхнула искра. Уши у всех заложило. Полная глухота, только нарастающий мерзкий писк, доводящий до тошноты.

В объятия Тимура упала Ольга. Парень увидел вместо головы своей мамы – кровавое месиво. Сам он не мог видеть своего лица, но каждая клеточка чувствовала мерзкий запах внутренностей. Ноги его подкосились. Никакого понимания не было. Только писк, затуманенное сознание, чувство рвоты и предобморочное состояние. Пустые глаза юноши увидели следующим кадром холодную пустоту, а следом его голова разлетелась вдребезги.

Поднялись ужасные вопли, но каждая душонка по-отдельности знала только про свой крик. Он был посвящён непонятному, неописуемому ужасу. Забивные тела рассыпались по случайным сторонам, силясь понять, что вообще происходит? А происходило следующее.

В руках у Феди Абсманов был усовершенствованный девятимиллиметровый пистолет Стачкина с увеличенным магазином. За огромный промежуток времени о-й в-о-промышленный комплекс не изобрёл ничего нового, делая только обновления уже к имеющимся моделям, но в общем хаосе всем было насрать из чего устроен геноцид.

Следующим под руку попался Мышкин. Полз, так сказать, мимо. Видимо хотел подобраться к контейнеру в углу, но его тёска выпустил в него сразу три пули. Абсманова нельзя назвать хорошим стрелком, он не тянул даже на среднего, но благо места здесь было мало, пришлось стрелять в упор. Первые две пули Мышкин принял спиной. Вторая перебила ему позвонок, тело сразу отключилось, но парень ещё пытался тянуться к своей цели головой, сильно рыча, пока третий выстрел не прошел ему через затылок, выбив левый глаз.

От прибавляющегося кровяного коктейля в помещении начало ужасно вонять железом. На Абсманова резко бросились, пришедшие более-менее в себя, Лёня с Мишей. У писателей может и получилось бы разоружить сбрендившего секретаря, но тот, под действием адреналина, наугад выстрелил три раза в сторону движущихся целей.

Картина предстала поистине живописной. Миша с пробитым сердцем ещё сделал два робких шага, затем свалившись, скручиваясь в спираль, а Лёню чудом миновала вторая пуля, но третья попала точно между глаз.

Соловьёв сидел на полу без резких признаков паники. Руки он сцепил в замок, держа их на коленях, а лицо опустил вниз. Абсманов спокойно подошел, спустил в очередной раз курок, затылок ведущего превратился в весёлый фонтан, тело его обмякло.

Подойдя к неподвижному телу Лёши Гундяева, Фёдор сначала не понял. Тот выглядел уже мёртвым, но следов крови на нём не было. Зато начинало попахивать фекалиями. «В обморок упал, бедняга» – подумал про себя секретарь, направляя на грудь дуло, выпуская сразу две пули для надёжности. Это длинное бледное тельце дёрнулось только раз. Можно сказать, проектировщику повезло больше всех. Ушел он из жизни, не ведая об этом печальном факте.

Гриша и Дина находились у противоположной стены от контейнера. Гриша даже при таком освещении выглядел неестественно бледно. Его всего колотило, из глаз лились слёзы, а проститутка обнимала его, как мать обнимает своего дитя. Она плакала, но продолжала гладить ему голову повторяя: «держись милый, всё будет хорошо».

Когда Абсманов подошел ближе, то увидел, что из правого бока у подростка сочится кровь. Походу задело шальной пулей, которая предназначалась Лёне. Теперь же Гриша сильно страдал. Он смотрел умоляющими глазами на женщину, всё повторяя: «больно… как больно, Дин…»

Дина почувствовала взгляд. Подняла голову на мучителя. Смотрела она недолго. Первый же выстрел взорвал её черепную коробку, обрызгивая кусочками мозга лицо Гриши.

Подросток только взвыл на мгновение, а после затрясся. Его лихорадило. Вой этого мерзкого жалкого идиота только разозлил Федю, он с наслаждением искрошил надоевшую рожу в одну сплошную кашу, нажав на спуск аж четыре раза. Оставался только Союз.

Старик стоял рядом с дверью. Он не пытался прятать голову, бежать или предпринимать какие-либо ещё бесполезные действия. Стоял он по стойке смирно с ровной спиной. Подбородок его был вздёрнут чуть вверх, а глаза его, хоть и были налиты кровью вперемешку со слезами, выражали отнюдь не трусость, а готовность. Но к чему – было не до конца понятно.

Секретарь встал напротив п-а. Социальное расстояние было соблюдено. Вытянутая рука, даже чуть с запасом.

Мужчины смотрели друг на друга. Союз всё с тем же выражением готовности непонятно к чему, а Фёдор со взглядом уставшего человека.

– Вот и финал, Союз Демьянович. – Пистолет на пенсионера секретарь не направлял.

– Вижу я ваш финал! – Пробасил старик. – Но я не могу понять одного: зачем был нужен весь этот спектакль, если можно было просто сразу просканировать нам мозги, а затем спокойно убить! Зачем было разыгрывать весь этот цирк?

– Цирк… – Повторил Федя задумчиво. – Это не цирк, Союз Демьянович, а проформа. Сами понимаете, лица мы г-е, должны соблюдаться все правила.

– …

– Вы не обижайтесь на меня и нашего г-я. По-другому не могло быть. Ведь это вопрос безопасности нашей с-ы. А я люблю эту с-у, больше всего на свете. Вы, человек большой чести, должны всё понять. Увиденное вами – недопустимо. Скажу вам больше, об этом никто не должен знать, ведь пока есть знание, есть и опасность утечки информации. Вы ведь не хотите, чтобы наши враги с запада выкрали вас, списав с памяти фрагмент, который разрушил бы весь режим? – Федя выжидающе официально посмотрел на Союза.

– Нет конечно! Но… всё это как-то… дико, что ли?

– Не спорю, но выхода у нас не было, простите. Я вас, товарищ Бунин, неспроста оставил последним.

– Хм… – Только нашелся старик, начиная шарить в своей голове возможные варианты таких стечений обстоятельств.

– Я знаю, вы настоящий г-й. Настоящий п-т. Человек большой души. Да, да, не смущайтесь, это правда. Скажу вам по секрету, вам выписана п-я медаль высшей степени за заслуги перед о-м. Там выгравировали ваше имя. Вот, смотрите. – Тут Федя достал свой телефон, пока искал что-то, испачкал экран кровью.

Это была фотография медали, где в центре стояла цифра «1», чуть ниже написано «степень», а по краю дуги мелким шрифтом красовалось фамилия старика с инициалами.

– Ох, что вы… не стоило, это честь для меня, но работал я не за награду, а за общество! – Начал было Союз, краснея лицом, расходясь в лёгкой улыбке.

– Именно поэтому вы заслужили высшую награду! Можно пожать вашу руку? – Секретарь переложил пистолет в левую, а правой начал трясти стариковскую кисть. – Осталось вам, Союз Демьянович, совершить последний, главный подвиг, который только может совершить человек.

– Ох, я готов, готов служить своему о-у!

– Просто замечательно, уважаемый, просто замечательно! Видите ли, я сам по себе человек очень спокойный, не агрессивный. С огромным прискорбием и трудом я сделал всю эту грязную, но необходимую работу ради нашего В-я, но вот у-ь себя не могу, боюсь уж очень сильно. Нет во мне крепкого духа!

– Боже праведный, а вам-то зачем лишать себя бытия?

– Я ведь, знаете ли, тоже свидетель события. Да, да, такая вот работа у нас. Так вот, возвращаясь к теме. Как г-я с-ы и настоящего мужчину прошу вас: з-е меня, а потом ликвидируйтесь, пожалуйста. – С этими словами Абсманов протянул рукоять пистолета старику. – В обойме ещё четыре патрона, но хватит двух. Мы ведь с вами осознано это делаем. Точечно. Ха-ха. Стреляйте!

Старик стоял как завороженный, не поднимая руки, хоть указательный палец его уже был на курке. Секретарь учтиво взялся за дуло, приставив его к своей голове.

«Стреляйте» – прошептал он чуть ли не любовно.

Союз зажмурился, нажал на курок. Снова раздался грохот, но теперь оглушило не так сильно. Затем дуло уткнулось в стариковский висок. Рука его больше не дрожала, взгляд сделался спокойным и умиротворённым. Пересохшие губы разжались, дозорный тихо запел:

«…мы поднимем себя и близких,

создадим нерушимый союз. Всех свобод

нам на свете хватит, сплотить на веки

великую…»

Раздался выстрел. Наступила долгая тишина.

Эпилог

– Доступ у вас будет категории «С». Весь первый этаж, столовая (где вы и будете работать), а также общие комнаты отдыха входят в пропуск. Вот ещё, держите планшет. К глобальной сети его невозможно подключить, настройки менять строго запрещается. Вот в этой папке указаны пациенты.

– Угу.

– Вот сюда на карточку нажимаете, и вся информация о пациенте отображается, как за день, так и общая. Кто-что ел, пил, сколько раз в туалет ходил, приём лекарств. В ваши обязанности входит внесение комментариев. У нас каждый член персонала вносит свои, так сказать, коррективы. Хоть везде стоят камеры и датчики, человеческий глаз мы не списываем со счетов.

– Предельно вас понял.

– Очень хорошо. Детали по поводу самого рациона вам уже расскажет Наталья Панова. Да и вообще, не стесняйтесь. Мудр тот, кто задаёт вопросы на непонятные ему вещи.

– Аааа, да, благодарю. Вопрос можно?

– Разумеется.

– Внутренний двор, я бы…

– Да, вы совершенно правы, совсем забыл. К нему у вас тоже имеется доступ. Хотите выйти осмотреться?

– Если вас не затруднит.

Пожилой мужчина в белом халате поднёс к сканирующей красной точке пластмассовый пропуск. Дверь открылась. Его спутник, мужчина средних лет в гражданской одежде, проследовал за заведующим, держа в руке только что выданную рабочую форму с гаджетом.

Внутренний двор санатория выглядел очень ухоженным. Все весенние лужи быстро высыхали, так как бетонные дорожки имели подогрев. Сакура уже искусственно зацвела, а лавки выкрасили в свежий белый цвет.

В дальней части парковой зоны расположились качели, а строй лавок друг напротив друга образовывали подобие сквера. Вот только всё равно этот огороженный клочок хорошо просматривался. Именно там сейчас отдыхала группа пациентов.

– Как у вас здесь красиво.

– И не говорите, сколько лет здесь работаю, а глаза каждый раз радуются.

– У меня такой вопрос… Мне каждый раз нужно по фотографии находить нужного пациента? Ну, чтобы вести заметки.

– Ой, ну вы скажете. Разумеется, нет. На робе у каждого есть трёхзначный номер. Вы не заметили? Сегодня я что-то всё забываю… Вот по номеру смотрите, можно просто в командную строку вбивать.

– Понял.

– Попробовать при мне хотите? Так, на всякий случай. – Управляющий хорошо понял растерянность нового сотрудника столовой, как и все те немногочисленные люди, которым выпадает шанс устроиться в засекреченное заведение.

– Было бы здорово.

– Тогда пройдёмте.

Два силуэта двинулись в сторону отдыхающих. Остановились они за метров пятнадцать. Достаточно близко, чтобы различить лица и крупные номера на робе, но достаточно далеко, чтобы не привлекать внимания.

– Начинайте.

– Так, хорошо. Допустим, номер «781». Теперь сюда?

– Да, да, смелее, тут не так, чтобы много куда можно было тыкнуть!

– Гундяев Алексей Константинович. Числится с середины января. – Мужчина в штатском ещё раз бросил взгляд на номер «781». Тот играл в бадминтон с номером «934». Повар забил и этот номер. – Таааак. «934» – Мышкин Фёдор Михайлович. Двадцать семь лет. Не женат. Живёт с мамой.

– Это вы уже в картотеку полезли, а вот если сюда нажать, то можно увидеть предпочтения. – Скорректировал мужчина.

– «371». Скеров Леонид Игнатьевич. Предпочитает груши «дюшес», виски… – Дальше читать мужчина не стал. Напротив Лёни за шахматной доской сидел номер «534». – Ага, а его противник Соловьёв Андрей… ого! Неужели тот самый, Вениамин Сергеевич?

– Да, наш горячо любимый голос.

– Так я ведь его по телевизору вижу. Прямые эфиры и в…

– Вы документы подписывали «о молчании» пятнадцать минут назад?

– Подписывал. Простите, по привычке. Больше не повторится.

– Ну как же… Меньше знаете – лучше спите.

– Так. А вот почему сразу парень и женщина под одним номер идут и имеют степень: «293¹» и «293²»? А, мать с сыном. Понял. Золотовы. Номер «888». Мужчина на качелях: Абсманов Фёдор Кириллович. Какой-то он подавленный… – Ольга с Тимуром сидели немного обособленно от всех на лавке, молча всматриваясь приблизительно в одну и ту же точку, где с периодичностью в две секунды мелькали Федины ноги. По крайней мере, так казалось.

– Вот и чудно. Идём назад?

– Можно ещё вопрос?

– Задавайте.

– У всех этих «клиентов» стоит одна и та же дата регистрации.

– Лучше не думайте о таких вещах, ведь только что говорил.

– Простите ещё раз, я привыкну не задавать неправильных вопросов. Это не моё дело, но вот ещё один вопрос. Точно конструктивный.

– ?..

– Тут вот одна карточка с парнем. Григорием. Это единственная графа, которая числится в общей базе, но помечена красным. Да и нет нигде этого пациента. Он умер?

– Вопрос этот неправильный, но я на него отвечу. Только запомните, ничего и нигде нельзя разглашать.

– Само собой.

– Пациент этот, Григорий! – Проговорил как-то издевательски вычурно Вениамин. – Оказался у нас уникальнейшим кадром! Несмотря на все предпринятые меры по чистке его «заболевания», исправления всех психических отклонений… в общем, ничего не помогло. Он так и остался сумасшедшим чертёнком. Единственный, за всю мою практику, случай! А в придачу ещё умудрился разбить морду охраннику и сбежать. Единственный случай!..

– Вот ничего себе! Его ищут?

– Скажу вам больше. В него даже стреляли, но подонок умудрился затеряться в лесах. А затем позвонило начальство, выговор сделало. Проанализировав «эту ошибку природы», решили просто подождать удобного случая. Сам всплывёт, как говно. В общем, не берите в голову. Висит в списке, ну и чёрт с ним!

Постскриптум

Трое подростков сидели на лавке во дворе. У среднего в руках красовался смартфон, из которого доносилось какое-то бормотание. Все ржали с разной тональностью.

Крайний, самый младший, первым заметил, как луч солнца, что падал ему на левую сторону лица, вдруг резко исчез. Парень поднял голову.

Перед друзьями стоял грязный и вымотанный Гриша.

– Слышь, блять, че по мелочи есть? Пиздюки.

Парень, державший телефон – побледнел, отрицательно качая головой.

– Бошки бы вам поотрывал, будь у меня время! Ладно, похуй. Хоть курево есть? Сигу дайте нахуй, животные!

Мулат с правой стороны протянул дрожащими руками сигарету, собственноручно подкурив беглецу. Тот сделал пару тяжек. Собирался уже уходить, но вдруг снова докопался:

– Чё за «охи» и «ахи» у вас там? Хули вы там палите? Покеж живо! – Рука со смартфоном развернула экран. Гриша увидел пожилого мужчину с усами, который стоял на корточках абсолютно голый, читая из папки какие-то мантры, а сзади него была женщина в старой в-й форме, активно приседающая. Несложно было догадаться, что женщина [ЦЕНЗУРА]. – Пиздец, че вы нахуй смотрите?! Совсем что ли ёбнулись?! Маленькие извращенцы!

– Так это… сэр… новое вирусное видео… тренд… – Ответил мулат.

– Новый тренд, бля! Ещё раз увижу вас с этой хуйней, уничтожу! Понятно? Говноеды! – Поучительно наорал он на ребят.

Отойдя от компании, Гриша шепотом добавил, напрягая все свои извилины:

– Знакомое лицо у этого pidora…

Рассказы

Чужой доктор

1842 год. На улице стоит тёплая погода, где солнце окрашивает собою каждый уголок пространства.

На главной развилке расположился извозчик, нежно поглаживающий гриву лошади, попутно подкармливая любимицу сахарком. За его спиной пробегают дети, держа в руках сразу по паре леденцов. Дамы в пышных платьях направляются в сторону ателье, прикрываясь от солнца зонтами. На ближайших могучих деревьях весело поют птицы.

Всё в этой картине говорило о том летнем счастье, когда даже смерть на время оставляет самых немощных, чтобы те насладились чудесными мгновениями своих хрупких, но таких прекрасных жизней. Только ближе к холодам госпожа в чёрном платье (с косой наперевес) вернётся из своего отпуска, чтобы вытащить людей из сказки, напомнив им цену счастья. Но, несмотря на временную блажь, у граждан этого романтического города не стало меньше мелких проблем со здоровьем, которые не нужно было решать.

Из парадной приземистого дома, с саквояжем в руках, вынырнул молодой мужчина. На нём сидела свободная (салатового цвета) рубашка с закатанными рукавами по локти. На его ногах красовались чёрные брюки со стрелкой, а стопы увенчивались в (уже видавшие виды, но тщательно ухоженные) туфли. На левом же запястье тикали недорогие, но надёжные часы, ведь время для этого джентльмена играло очень большую роль. С чертами куда всё проще. Миловидное лицо. Под носом аккуратные усики, а на переносице оптические линзы. И звали этого простого, но от этого не менее прекрасного человека – Уильям Хобс.

Каждый второй человек здоровался с ним, обращаясь к нему именно «Мистер Хобс». И на каждое приветствие Уильям приветливо кивал, хоть и смутно припоминал эти постоянно мельтешащие лица. А знают этого молодого мужчину по имени и фамилии, ведь сие джентльмен являлся очень уважаемым и любимым доктором этого уездного городка.

Жил Уильям через три улицы от центра, в северной части. Несмотря на свою молодость, у него уже имелась жена-красавица Алиса, от которой он получил в подарок двоих прекрасных детишек. Кэтрин – старший ребёнок пяти лет, а её младшему братику недавно исполнилось четыре. Это были очень желанные и любимые дети молодой семьи.

Жалование мужа позволяло Алисе не работать, занимаясь детьми и домашним хозяйством. Она посвящала всё время семейному очагу и воспитанию в детях высших чувств на планете Земля, а именно: любви и нравственности. Лишь изредка Алиса расслаблялась, позволяя пропустить через себя несколько телевизионных передач. Данный диковинный прибор действительно включался редко, да и, к слову, имел он свойства более декоративного характера.

Уильям хотел было пойти домой на обед, но на рабочий пейджер пришло оповещение, где писалось, что в соседнем квартале у молодой женщины появились нехарактерные сильные боли «по женской» части.

Мистер Хобс был достаточно сильно предан своему делу. Он честный и нравственный лекарь и данная им когда-то клятва – не пустой звук. Мужчина немедля выдвинулся по указанному адресу, всё также дружелюбно отвечая кивками на приветствующих его людей.

Спустя десять минут он стоял у парадной, звоня по указанному номеру домофона. Звук мелодии прервался на третьем повторении. Тишина с того конца провода открыла ему дверь. «Какое безрассудство, вот так открыть дверь, даже не уточнив, кто, собственно, пришёл» – подумал Уильям. Этаж же пациентки пришлось вычислять самому.

На шестом пролёте третьего этажа обнаружилась распахнутая дверь. Врач аккуратно зашёл, начав вслушиваться в тишину. Его рука закрыла до щелчка входную дверь. Ботинки, как и положено врачу, он снимать не стал.

Одна из дверей квартиры, в отличие от других, была приоткрыта. Из этой щели бил свет, на который Уильям полетел мягкой походкой, словно ночное насекомое. Распахнув с опаской (и со свойственным смущением) дверь, доктор обнаружил весьма неожиданную для себя картину.

На большой и очень роскошной кровати лежала молодая девушка в одних только трусиках. Грудь она держала в ладошках, отрешенно уставившись в потолок. Но как только до её ушей дошел протяжный скрип, её глазки тотчас же уставились на спасителя. В глазах страдалицы не читалось смущения, напротив, взгляд был очень уверенным и требовательным.

«Здравствуйте, мисс… эм…» – Хобс не знал, как зовут пациентку. Он был смущён и старался не смотреть на всякие «прелести».

«Можно просто Матильда. Здрасьте. Вы очень быстро поспели на мою скромную молитву о помощи!»

«Оператор связи нынче очень хорош… за такие-то деньги…» – отозвался врач, старательно изучая комнату.

«Я с вами ещё не имела чести знаться» – продолжила девушка. – «Я недавно сюда переехала. О вас ходила только добрая молва, и вот печальный случай свёл нас».

«Я извиняюсь, но вы вовсе не выглядите при смерти, я бы сказал, наоборот. Здоровье в вас… эм, пылает» – заметил доктор, всё также избегая зрительного контакта.

«Здесь, боюсь, с вами не согласиться. Вы думаете, что я лежу обнажённой от празднества духа? Не знаю, что вы себе надумали, но я приличная девушка!» – обиженно взвизгнула Матильда, нахмуривая свои красивые бровки.

«Ох, что вы! Простите меня за такую бестактность, я бросил подобное не со зла, а так… впрочем, давайте приступим к делу. Какой недуг поразил столь приличную и симпатичную особу?»

«Знаете, доктор, у меня с прошедшего вечера начала сильно болеть грудь. Я думала так, пустяки, но увы. Сегодня стало только хуже. Мои… они так сильно начали болеть, что я не смогла даже надеть на себя любимое французское платье. Знаете, такое с рюшечками на рукавах и… в общем, теперь я боюсь лишний раз пошевелиться» – закончила пациентка, грустно посмотрев на доктора.

«Тогда немедленно приступим! Разрешите». – Уильям аккуратно присел на краю рядом с девушкой. Очень нежно убрав ее руки, лекарь начал изучающе трогать грудь в разных местах. Со стороны казалось, будто он напрягает слух. Периодически доктор спрашивал, болит ли грудь в том или ином месте. Матильда, в большинстве случаев, отвечала утвердительно, но в конце зачем-то добавляла: «Когда трогаете вы, доктор, то мне не так больно».

«Очень странно. Нет никаких предпосылок к тому, чтобы вы ощущали болезненность. Физически с вашей грудью всё в порядке».

«Боже, что же мне тогда делать?!» – Ужаснулась больная, жалостливо смотря на доктора.

«Не волнуйтесь, есть верный способ. Один отвар, зелье, если вам угодно. Я использую его в лечении крайне редко… Только при сложных случаях, секундочку».

Уильям взял в руки свой саквояж, поставив на журнальный столик, и открыл его. Матильде ничего не было видно за широкой спиной доктора, только слышался звук склянок и переливающейся жидкости разной плотности. Пока лекарь возился над зельем, девушка решила немного позаигрывать:

«А вы действительно соблазнительный красавчик, как мне рассказывали».

Уильям нервно закашлялся, ничего иного не придумав, как промычать «благодарю». Снадобье было готово. Уильям поднёс к губам больной маленькую чашечку без ручек: «пейте».

Матильда была девушкой с характером, да в придачу любопытная. Сначала она понюхала зелье, поморщилась, а затем вопросительно уставилась на врача.

«Это вроде хиллинга. Редкий препарат. Работает от любых недугов, в том числе от мало изученных. Не бойтесь. Пейте».

Девушка послушно влила в себя отвар одним залпом. Хобс тут же отстранился, склонившись над своим саквояжем, бережно начав собирать свой инструментарий.

Не прошло и минуты, как девушка завопила: «Боже, доктор, у меня всё прошло! Невозможно!» – Радостно взвизгивала она, не в силах сдержаться.

«Я очень рад». – Улыбнулся лекарь в ответ, уже упакованный и готовый выйти прочь.

«Как мне вас отблагодарить?»

«Достаточно будет хорошего отзыва на сайте и оплаты по чеку, который вам придёт на почту от государственной организации, которая меня, собственно, и наняла».

«Да, конечно, вы просто чудо чудесное. Мы с вами ещё увидимся?»

«Надеюсь, что нет. Заклинаю вас быть вечно здоровой». – Отшутился Уильям, затем быстро ретировавшись из покоев.

Дома доктора ждал остывший, но всё ещё вкусный домашний обед. Поднявшись к себе на этаж и открыв дверь, Уильям услышал радостный гогот детей. В коридор высунулась голова жены, которая держала в руках напененную губку с грязной тарелкой.

«Привет, дорогой. Ты сегодня запоздал».

«Привет, милая. Был срочный вызов, извини. Ты же знаешь, у нас, врачей, всё не по плану» – доктор подошел к жене и крепко поцеловал благоверную.

«Скорее мой руки, я приберегла для тебя запеканку от этих маленьких наглецов». – Бросила Алиса, возвращаясь к мойке. – «Дети, а ну как поздоровайтесь с отцом, чего молчим?»

Тут ребятня сорвалась со своих мест к ногам отца с криками: «Папа, папа!» Они видели его реже, чем свою маму, из-за чего испытывали определённое смущение.

Первым успел добежать Джон. Сынишка крепко обхватил колени отца, смущённо смотря на него снизу вверх. Секундой позже подоспела Кэтрин, повторив процедуру за братиком. Дети крепко держали отца с доброй насмешкой в лице.

Уильям искренне улыбался детям в ответ, похлопывая обоих по головке.

«Ну всё, детвора, я тоже рад вас видеть. Дайте вашему отцу помыть руки и, наконец, отобедать. Папа очень голодный».

Уильям кое-как вырвался из объятий, направившись в ванную. После, не переодеваясь, прошел на кухню, где Алиса успела накрыть стол.

В большую тарелку был налит борщ, а в тарелке поменьше красиво лежала поджаристая запеканка. В довершение картины (на утрамбовку) стоял чай с двумя кубиками сахара.

«Приятного аппетита, милый» – ласково пропела жена, заканчивая мыть посуду и усаживаясь напротив мужа. – «Как твой день? Пациенты не слишком измотали?»

«Благодарю, любовь моя. Да нет, как обычно: одна ампутация пальца с затяжной гангреной, чахоточный мальчонка…» – жуя, рассказывал муж, смотря в тарелку. – «Ах, и да, виновник моего опоздания: молодая девушка с сильнейшими болями в груди без явных на то причин».

«Совсем молоденькая?»

«Да, не больше двадцати, наверное».

«И ты ей помог?»

«Разумеется – это мой долг. Дал ей хиллинг».

«Ты у меня большая умница. Город любит тебя. Наверное, скоро даже повысят жалование, когда из каждого угла тебе начнут возносить похвалу».

«Ха! Ты так ждёшь моего повышения? Я разве мало приношу?»

«Да нет, что ты! Я это так, чтобы больше тебя ценили. Ты ведь у меня самый лучший!»

«Брось. Как проходит давеча твой день?»

«Всё также. Джон начинает чувствовать своё физическое преимущество над сестрой, всё чаще давая ей отпор. Не знаю, как с ним бороться».

«Нужно дочку научить нескольким приёмам, пусть накажет маленького угнетателя… Фух! Ну, вот и всё! Огромное спасибо за чудеснейший обед, невероятно вкусно» – пропел Уильям, целуя жену.

Он хотел было помыть посуду сам, но супруга выхватила из его рук грязные тарелки, пожелав мужу удачно доработать. Доктор вышел на свежий воздух с неизменным саквояжем в правой руке. С новыми силами, кивая всем, кто окликал его, лекарь двинулся выполнять свой святой долг.

Следующая неделя прошла в своём рядовом порядке. Молодой доктор ходил по домам пациентов, виртуозно справляясь со своей работой. Всё больше людей встречало его на улицах с благодарностью в глазах, заискивающе здороваясь. Доктор физически начинал уставать столько раз кивать в ответ.

В среду поступил обычный (на первый взгляд) вызов. Когда Хобс подходил к дому, чувство дежавю постучалось в сознание. Знаете, такое нехорошее предчувствие, хотя вроде ничего плохого и не должно было произойти.

Когда же лекарь поднялся к пациенту, то до него, наконец, дошло. Это была та самая девушка с болями в груди, только на этот раз причиной вызова стала нога. Доктор осмотрел воспалённое место. Колено действительно оказалось припухшим. Уильям сделал мазь собственного производства, порекомендовав втирать её на протяжении недели.

Всё было бы ничего, если б эта особа не начала всё чаще и чаще вызывать доктора. Проблема заключалась в том, что она вызывала его действительно по делу. И каждый раз она была чертовски соблазнительна. От неё всегда веяло несравнимым флёром желания.

При каждом приёме она гипнотически сверлила доктора так, словно каждый раз снимала с него (в своих мыслях) по одной тряпке, и вот-вот Уильям останется совсем без трусов. А однажды, когда она каким-то образом сломала палец, то и вовсе сосала леденец на палочке, очень пристально изучая ширинку доктора.

Такой накал было тяжело терпеть. Хобс всё пытался игнорировать дьявольские соблазны, но Матильда потихоньку выходила из-под контроля своего возможного приличия.

Казалось, что ещё немного, и она начнёт (упаси господи) бесцеремонно лапать Уильяма. А он всё-таки доктор, а не мужчина по вызову!

На последнем приёме, когда Уильям накладывал швы на её вспоротую руку, он в шутку сказал: «У меня складывается впечатление, будто вы себя специально калечите».

«Так и есть» – обычным голосом отрапортовала сумасшедшая.

Что-что, а такого доктор не ожидал. Лекарь оказался в смятении, но это смятение сразу же сменилось праведным гневом.

«Вы, небось, надо мною шутите?!»

«Нисколечко. Я говорю чистую правду».

«Но… но зачем?!» – Недоумевал врач.

«А ты разве ещё не догадался?»

«Нет, извольте изъясниться! Мне абсолютно непонятна причина, по которой молодая девушка будет себя калечить ради забавы» – выговорил мужчина на одном дыхании.

«Всё очень просто, Уильям» – впервые Матильда назвала доктора по имени. «Я люблю тебя, дорогой. И я очень хочу тебя».

«Но! Это!»

«Подожди, послушай меня. Я знаю, ты женатый мужчина с детьми. Я не хочу, чтобы малютки потеряли отца, а супруга лишилась мужа, но я хочу тебя физически. Я хочу быть твоей любовницей. И! Прежде, чем ты начнёшь кричать от возмущения (я вижу по твоему лицу), знай: я вижу, что ты хочешь меня. Думаешь, я не знаю, что ты делаешь в моей ванной так долго, когда просишь отойти в уборную? Я запах спермы чую за версту. И прежде, чем ты уйдешь, хлопнув дверью, знай, моя постель всегда ждёт тебя».