Наталья Николаевна Землянская
Хроники Шеридана
Рио стало скучно – она вышла на улицу. И вовремя: какой-то шустрый рыжий малый лет двенадцати как раз оседлал её новенький велосипед.
– Стой!!! – завопила девочка.
Но не тут-то было: воришка приналёг на педали, и вихрем скрылся за углом.
Рио бросилась за ним и тут же полетела на асфальт, споткнувшись о неожиданное препятствие. Поднявшись, она хотела бежать дальше, но над ней, ухмыляясь, возвышался Хендря Свинус.
– Привет!..
Рио поняла, что он сделал ей подножку. В другое время она обязательно бы проучила наглеца, но сейчас ей было не до того – подарок Бородатого уплывал из рук! Свинус же был не прочь продолжить разговор:
– Я гляжу, твои предки занялись разведением динозавров! Или это твоя очередная тётушка?
Компания таких же тощих и длинных юнцов за его спиной противно загоготала.
– А ты, я погляжу, занялся разведением прыщей!.. – парировала Рио, и внезапно сильно боднула его головой в живот. Свинус так и не научился за долгие годы их вражды быть начеку – и снова за это поплатился. Пока он с выпученными глазами, хватая ртом воздух, сидел на тротуаре, девчонка ловко проскользнула между его приятелями, и помчалась вслед за похитителем.
По счастью соседняя улица была запружена густой толпой прохожих, блестящие спицы её двухколесного друга мелькали совсем недалеко, и Рио воспрянула духом. Ей было гораздо удобнее лавировать между гуляющими, нежели велосипедисту, и расстояние между ними немного сократилось. Но похититель достиг перекрестка и оттуда свернул в боковой переулок. Плутишка петлял по улочкам, Рио бежала за ним уже из последних сил, а он, дразнясь, не очень-то и торопился, порой даже останавливаясь и подпуская её поближе. Ему явно нравилась эта игра…
Опомнилась она только когда обнаружила, что находится уже на другой стороне реки – за Старым мостом.
Местность вокруг почему-то была ей незнакома: старые домишки, пыльная дорога, бурьян… Из-за покосившихся заборов отчаянно лаяли собаки… Озираясь по сторонам, Рио невольно сбавила скорость и пошла шагом, успев заметить, что её велосипед мелькнул впереди, сворачивая к одному из домов в конце улицы. У неё нещадно кололо в боку, каждый вздох раскаленным свинцом наполнял лёгкие, во рту появился неприятный металлический привкус, но она упрямо следовала вперёд: чего-чего, а упорства ей было не занимать.
Добравшись до того дома, она толкнула калитку… Велосипед сиротливо валялся прямо посредине большого неухоженного двора: переднее колесо смято, словно угонщик со всего размаху налетел на камень, руль вывернут, заднее колесо ещё вращалось, зияя щербинками выбитых спиц… Рио закипела и решительно вступила на чужой двор. Тут же раздалось низкое ворчание: из грязной конуры наружу выбрался большой чёрный пес. Скаля желтые зубы, он недобро помаргивал заспанными глазищами, но на его шее красовалась тяжёлая толстая цепь, и Рио храбро двинулась вперёд. Пес потянулся, зевнул, и, продолжая ворчать, лёг у калитки, преграждая ей путь к отступлению.
– Ладно!.. – сквозь зубы процедила девочка и, подняв изуродованный велосипед, направилась к дому.
Она собиралась постучать, но тут вдруг чей-то гортанный голос спросил:
– Ищешь кого?..
Рио обернулась: в тени раскидистого дерева стояла высокая стройная женщина в цветастой одежде:
– Зачем пришла? А?..
– Я ищу мальчишку, укравшего мой велик! – с вызовом ответила девочка.
Женщина вышла из тени и Рио обнаружила, что она совсем не молода, а наоборот – очень и очень стара. Тёмная морщинистая кожа дряблыми складками налипала на тонкие кости, совершенно лишённые мяса; безгубый рот – словно незаживающая рана среди острых, изъеденных временем, выступов скул и подбородка; но больше всего поразили девочку глаза старухи – точно две тусклые серебряные монетки, вдавленные в усохшую кожуру век.
– Не затем ты сюда пожаловала! – возразила старуха. – Нет. Ко мне просто так не приходят. Да только тебе я ничего не скажу, мала еще судьбу ворожить! Лет через десять приходи… – и тихонечко рассмеялась, будто сухой горох рассыпала.
Рио поняла, что вряд ли узнает у странной старухи что-нибудь путное, и повернула обратно к калитке. Чёрный пес угрожающе привстал ей навстречу.
– Отзовите, пожалуйста, вашу собаку! – попросила она.
– Собаку? – переспросила старуха, не оборачиваясь. – Какую собаку?
Рио нахмурилась: всё и так было неважно, а теперь и вовсе…
– Чёрную собаку у калитки! – почти грубо пояснила она.
– Как?! – по голосу старой женщины было заметно, что она очень удивлена.
Она повернулась и как-то вдруг очутилась у калитки: только что была у крылечка дома – и вот уже стоит около будки, трясущимися руками ощупывая цепь и холку собаки. Рио поняла: старуха – слепая.
– Иди-ка сюда, деточка,– и не успела она придумать что-то в ответ, как старуха уже была возле неё.
Цепкие сухие пальцы пробежали по волосам, быстро ощупали лицо, потом старуха схватила её руку и провела по линиям ладони.
Рио осторожно высвободилась и отступила назад. Но старуха вдруг очутилась у дома и, не растворяя двери, исчезла. Пес у калитки залаял – зло, хрипло…
Рио бросилась за старухой. Толкнув ветхую дверь, она залетела внутрь: на неё пахнуло нежилым. Дом был пуст и заброшен – прогнившие половицы, выбитые окна. И никого.
По-хорошему, ей бы повернуться и уйти. Но вместо того она зачем-то позвала тихонько:
– Эй! – и, не дождавшись ответа, несмело пошла вперёд.
Затаив дыхание, Рио исследовала пустые комнаты: пыль и тлен. В окно видно было, что солнце совсем уже низко – пора в обратный путь. И тут что-то блеснуло на полуразрушенной каминной полке. Она сделала шаг – и полетела вниз…
Как ей удалось остаться невредимой?..
Оценив расстояние от дна погреба, где она очутилась, до дыры у себя над головой – злую шутку с ней сыграли гнилые доски – Рио поняла, что выбраться самостоятельно будет нелегко. Сначала она стала звать на помощь, но потом ей пришло в голову, что в таком месте может обитать кто-нибудь пострашнее слепой старухи. От этой мысли стало гораздо хуже, и Рио тотчас перестала вопить. Глаза уже привыкли к полутьме и она тщательно исследовала свою темницу. Наверху вдруг раздался шорох… Рио испуганно вскинула голову, инстинктивно прижавшись к стене. Ей показалось, будто в провале наверху мелькнула чья-то тёмная круглая голова, точно кто-то заглянул в дыру, но как она ни прислушивалась, больше не донеслось ни звука… Ей стоило большого труда заставить себя вновь пошевелиться.
Вокруг валялась куча всяких обломков – остатки мебели, старые доски… Пленница принялась стаскивать их в кучу у стены, пытаясь соорудить некое подобие пирамиды. Когда она была почти готова, один из ящиков сверху полетел вниз, увлекая за собой остальные. Рио рассердилась и её страхи мгновенно куда-то улетучились. Ящик тяжело ударился оземь и раскрылся. Из него посыпалась труха. Она заглянула внутрь.
Там были книги. Она взяла одну и та рассыпалась в прах. Рио осторожно закрыла крышку ящика. Наверху стало темнеть и здесь, в земляной ловушке, она уже не могла толком рассмотреть, что же такое попало к ней в руке. Ясно одно, книги очень старые… Она прикинула, что не сможет вылезти наверх вместе с ящиком. Значит, придется вернуться сюда потом. Если она, конечно, вообще отсюда выберется… Последнее соображение заставило её вскочить на ноги. Наконец, кое-как взобравшись на своё шаткое сооружение, она дотянулась до края дыры, и выглянула наружу. Никого не было… Тогда Рио осторожно спустилась вниз, стараясь не разрушить собственную работу, и снова заглянула в тот ящик. Хоть в нем и не оказалось сокровищ, но ей было ужасно жаль оставлять свою находку. К тому же в книгах могло быть что-нибудь занимательное. Едва касаясь, она ощупала переплет верхней из книг, – он показался ей прочным. Аккуратно, точно сапёр мину, Рио вытащила книгу и спрятала под футболку. Передвинув ящик в угол, где было потемнее, она вылезла наверх.
Выбравшись, Рио какое-то время сидела на краю пролома, тупо глядя перед собой. Блестящая вещица, из-за которой она чуть не сломала себе шею, оказалась, как она рассмотрела со своего места, всего-навсего кусочком зеркала. «Вот уж правду говорят, что осколки зеркал приносят несчастья!..» От реки донесся пароходный гудок, и всё вокруг тотчас стало обыденным: просто старый-старый дом, тихо доживающий свой век вслед за неведомыми хозяевами… Слепая старуха? Полно, да была ли она? Рио вздохнула, поднялась, отряхнулась: так перепачкалась, что стыдно будет идти по улице… Чего её вообще сюда понесло?..
Догорающий солнечный луч упал на разбитое зеркало, и если бы Рио в тот момент оглянулась, то увидела бы, как оттуда смотрит ей вслед чей-то немигающий глаз. Но она ушла, не оглядываясь.
***
– Император мертв!!! – истошный вопль расколол жаркий летний день надвое. Сотни глаз мгновенно оборотились туда, где на берегу реки колыхался императорский штандарт. – Император – мертв?.. Мертв?! – и зловещий шепоток змеёй расползался над измученным долгим переходом воинством крестоносцев.
Людская масса всколыхнулась, устремляясь к берегу; конные в суматохе давили пеших, и крики раненых смешались с тревожным ржанием лошадей. Воины из числа личной охраны императора мгновенно образовали кольцо вокруг неподвижного тела своего повелителя. Боевая выучка помогла им сохранить видимость спокойствия, но и в их лицах читались испуг и смятение: ещё несколько минут назад их господин, усталый, но довольный, спустился к реке – окунуться после многочасового изнуряющего марша по враждебным дорогам чужеземья – и вот он, бездыханный, лежит на песке и капли воды стекают по его еще тёплым щекам, по рыжей бороде, собираются во впадинах вокруг глаз, неподвижно устремленных в небо, и оттого кажется будто император – великий император! – плачет, и это-то хуже всего!
А толпа всё сильней напирала на выставленные копья: брань, крики, стоны!..
– Они задавят нас, – тихо проговорил один из стражей другому.
– Назад! – грубо закричал его товарищ. – Назад, вы, свиньи!..
Но толпа напирала, и внезапно ближайший к нему человек грудью упал на выставленное копьё.
– Своих режете!.. – вскрикнули в толпе, и тотчас засверкали кое-где обнажённые мечи.
Стража императора изготовилась к неравному бою – они бы дорого продали свои жизни, внезапно обесцененные нелепой и трагической гибелью императора, но тут ряды наступавших заколебались и к оцеплению пробились пятеро. Четверо из них по виду были знатными вельможами, пятый же, самый старший, был одет в старую рясу. Но именно он заставил обезумевшую толпу отодвинуться на почтительное расстояние от оцепления:
– Именем Господа нашего!..– он заговорил негромко, но слова его были услышаны всеми, кто находился в тот час на берегу злополучной реки. – Заклинаю вас: опомнитесь!.. Разойдитесь по местам своим, готовьтесь к ночлегу. Выставьте часовых, снарядите дозоры, разожгите костры – да мне ли учить вас?… Враг рода человеческого уготовил нам новое испытание! Примем же его с достоинством, ибо император взирает на нас – да-да! – он взирает теперь с Небес, находясь подле Спасителя. Так неужели мы заставим его страдать из-за нашего малодушия?..
Пока монах говорил, тело императора подняли на импровизированных носилках, наспех сооруженных из плащей и копий, и несколько воинов понесли его к шатру. Императорская стража последовала за носилками, держа мечи наготове, но этого уже не требовалось: притихшая толпа безмолвно расступалась перед печальной процессией. Последним шёл человек в рясе.
Но едва носилки скрылись из виду, как паника вновь охватила войско.
Волнения продолжались всю ночь. Наутро оказалось, что некоторые знатные сеньоры самовольно покинули лагерь, уведя своих людей; несколько же рыцарей покончили с собой: кто-то оказался не в силах вынести страшного известия, и посчитал, что таким образом Господь указывает им на тщету их усилий, а кто-то в приливе религиозного фанатизма просто решил последовать за императором.
Те же пятеро, что предотвратили кровопролитие у реки, провели всю ночь в шатре у тела погибшего, над которым колдовали придворные лекари.
– Без сомнения, виной всему жара и возраст, – заключил один из них. – Вероятно, с императором приключился удар, он потерял сознание, упал – и захлебнулся…
– Или бурное течение просто сбило его с ног, – возразил другой, – а тяжёлые латы не дали ему подняться.
– Течение не такое уж сильное!
– Оставим пустые разговоры – они не вернут нам ушедшего, – вмешался в спор монах. – Делайте своё свое дело: покойного нужно хорошенько забальзамировать и подготовить к дальней дороге… Вы, Гельдербрихт, – он указал в сторону одного из спорщиков, – распорядитесь насчёт гроба и прочего, отберите людей, из числа самых надежных и смелых, что будут сопровождать тело… А вы, – он указал на второго, – возьмите своих людей и установите контроль над лагерем. Паникеров – вешать, болтунов – под стражу… Эта новость скоро дойдет до неприятеля и тогда нам придется несладко. Дезертиров – не останавливать: лучше избавиться от них сейчас, нежели они подведут нас потом.
Отдав эти распоряжения, – остальные выслушали его безропотно, словно человек этот обладал какой-то тайной властью или силой, – он вышел наружу. Склонившись к одному из солдат, стоявших на страже, он шёпотом отдал ему какое-то распоряжение, тот кивнул и исчез в ночи. Человек в рясе немного задержался на месте, пока его глаза привыкли к темноте, и осторожно двинулся вслед за ушедшим. Стараясь держаться подальше от костров, вокруг которых сидели и лежали солдаты, он бесшумно, точно кошка прошёл через весь лагерь – к маленькой палатке, которую караулили два дюжих молодца. Завидев монаха, один из них молча откинул её полог и вместе с ним скрылся в её чреве.
В ноздри вошедшим ударил нестерпимый запах палёного мяса. Там, к опорному шесту был привязан человек. Окровавленный, изуродованный, он мало чем походил на того весельчака и балагура, каким был всего несколько часов назад. Позади него копошились двое, перебирая разные металлические предметы, один вид которых мог заставить человека слабодушного сознаться в чём угодно.
– Не можете без крови, ироды! – зло выдохнул монах. – Сказано же: не должно проявлять чрезмерной поспешности в применении пытки, ибо к ней прибегают лишь в отсутствии других доказательств…
– А у вас они есть, господин Фурье? – осведомился один из палачей. В его голосе слышался вызов.
Монах молча подошел к нему вплотную – тот попятился. Их взгляды скрестились, и истязатель не выдержав, отвел глаза.
– Развяжите его, – негромко велел монах, – и ступайте все вон.
Приказание было исполнено тотчас же. Оставшись наедине с пленником, рухнувшим навзничь прямо у шеста, Фурье зачерпнул маленьким ковшиком воды из кожаного ведра, стоявшего тут же, и вылил ему на голову. Несчастный открыл глаза, застонал и зашевелился, пытаясь сесть. Носком сапога монах перевернул его на спину, и присел рядом с ним на корточки.
– Говори же теперь, Якоб,– спокойно приказал монах, точно они сидели где-нибудь в таверне за кружечкой пива. – Говори, иначе…
– Что? – пытаясь улыбнуться разбитыми губами, передразнил его Якоб. – Что ещё ты можешь мне сделать, чего не успели твои дружки?
– Они истерзали твоё тело, – дружелюбно объяснил монах, – а я выну душу. Поверь, это куда хуже.
По лицу несчастного пробежала судорога, его затрясло.
– Знаешь, – прошептал он, – я очень люблю жизнь, но теперь молю Господа, чтобы она поскорее кончилась!
– Зачем же? – миролюбиво возразил Фурье. – Ты ещё поживешь, и неплохо. Если будешь со мной откровенен. Император любил тебя, и ты всегда был его преданным слугою, так что же случилось?
– Жить мне незачем! – упорствовал Якоб. – Император погиб, а она – исчезла… Всё кончено.
– Значит, всё-таки она… – подытожил Фурье. – Я так и думал.
Якоб не ответил и отвернулся. Аббат схватил его за волосы и силой развернул к себе. Сжав лицо пленника в ладонях, он впился взглядом в его глаза. Тот скорчился, по его лицу покатился кровавый пот.
– Не надо!.. – взмолился, наконец, несчастный. – Я расскажу!
Перед его мысленным взором встал далёкий зимний день: низкое бледное солнце, раскисшая дорога, голые поля… Во главе небольшого отряда он рыскал тогда по окрестным деревенькам в поисках съестного. Крестьяне роптали, а кое-где встречали их с вилами в руках – год в этих краях выдался неурожайным, как и предыдущие два. Люди мёрли точно мухи. Над обочинами дорог кружились стаи воронья – им-то пищи хватало! Они наткнулись у одной деревни на толпу местных. Его солдаты потянулись было к оружию, но оказалось, что те просто собирались сжечь ведьму: в руках двух дюжих вилланов билась худенькая девушка, по виду – бродяжка, каких немало встречалось в иссушенной голодом провинции. В деревне давно творилось неладное – то передохла почти вся птица, то коровы перестали давать молока, то привязывались к людям странные болячки. А потом на дворе кузнеца закричала вдруг петухом остатняя курица – и тут-то кое-кто поумнее и смекнул, что все несчастья свалились на них с тех пор, как нанялась к нему в батрачки пришлая сирота. Сразу нашлись свидетели, видавшие, как она чёрной кошкой шмыгала по дворам, и судьба бедняжки была решена, ибо оправдаться ей было нечем – она была немая.
Но иной раз не нужны никакие слова – достаточно только взгляда… И напрасно божились самые болтливые из охотников до простых развлечений, и напрасно нищий попик, потрясая нательным крестом, грозил ему небесными карами: под неодобрительными взглядами товарищей, он втащил её на седло, легкую, точно пушинка, и они умчались прочь.
Он так и не узнал её имени. Она так и не стала его женой – не дала даже притронуться к себе, но он исполнял любой её каприз, любую прихоть, – немая оказалась с норовом. Он тратил на неё всё своё скудное солдатское жалованье, а она была точно каменная – ни разу не улыбнулась ему, ни разу не взглянула ласково. Разве только когда он увозил её от разъяренной толпы… Тогда, во время бешеной скачки, она повернула к нему бледное лицо – и губы её дрогнули, будто она хотела улыбнуться, да не умела, а в глазах её стояла печаль, словно знала она заранее про то, что чуть не случилось с нею, и ждала его – спасителя – и ведала уже, чем кончится их дорога.
Вскоре после их встречи ему пришлось оставить королевскую службу, и перебраться в другие края – слишком много сплетен распускали досужие языки, да и в церковь его спасённая отказывалась ходить наотрез. На новом месте их жизнь тоже не заладилась, и он стал иной раз подумывать о верёвке, но тут Папа благословил очередной крестовый поход, и Якоб собрался в дорогу – невмоготу ему было оставаться дома. Но немая собрала узелок, купила осла, и увязалась за ним.
Якоб всегда был хорошим рубакой, а теперь и подавно – ведь смерть уже не страшила его. В одной из стычек с сарацинами он спас императору жизнь – и тот приблизил его к себе. Казалось, судьба вновь повернулась к нему лицом: в карманах зазвенело золото, новые товарищи уважали его за храбрость, он снова научился смеяться. Немая по-прежнему находилась при нём: ухаживала за ним, обшивала, обстирывала. Он говорил остальным, что это – его сестра. Он научился находить утешение в объятиях других женщин – она же была для него вроде ангела, но одного своего приятеля он зарубил насмерть, когда тому вздумалось приударить за ней. Свидетелей ссоры не оказалось, и убийство сошло ему с рук… Потом она исчезла. Кто-то сказал, будто её видели у королевского шатра, но на следующее утро император погиб, а его самого схватили неизвестные…
–Тебя водили за нос, мой друг, – сказал монах, выслушав краткую исповедь солдата. – Эта бестия прекрасно умеет говорить. Ну, попадись она мне, уж я бы развязал ей язык, клянусь всеми святыми! – и пробормотал себе под нос: – Но теперь наверняка уже поздно… Ах, поздно!.. Как же я мог прозевать!..
В палатку вошел молодой человек.
– Вы посылали за мной, святой отец?
– Да, Юстэс, – аббат с трудом поднялся на ноги. – Выяснились новые обстоятельства, и мне не на кого рассчитывать, кроме тебя.
Разговаривая с юношей, монах повернулся спиной к лежащему на полу солдату, а тот вдруг вскочил и окровавленными пальцами схватил монаха за горло.
У молодого человека не оказалось при себе никакого оружия, кроме кинжала. Покуда монах силился оторвать пальцы убийцы от своей шеи, юноша изловчился и ударил нападавшего кинжалом в спину, но тот будто и не заметил удара. Юстэс нанёс ему ещё несколько колотых ран, каждая из которых должна была бы стать смертельной, и лишь тогда только Якоб разжал пальцы и, рыча точно зверь, набросился на него. Но силы пленного были на исходе, и юноша легко увернулся. В тот же момент Фурье сорвал с шеи большой крест и вонзил его конец в глаз противника. Якоб рухнул на землю, забился в конвульсиях, из его рта вытекла тонкая струйка дыма, и он замер, на глазах у людей мгновенно превратившись в иссохший скелет.
Тяжело дыша, Юстэс склонился над поверженным, не смея прикоснуться к нему, и держа кинжал наготове. Монах, хрипя, опустился прямо на подстилку с пыточным инструментом – одной рукой он массировал горло, а другой делал какие-то знаки, словно пытаясь жестами объяснить произошедшее. Юноша потянулся, чтобы вытащить торчащий крест из глазницы убитого, но монах так замахал на него, так захрипел, что тот поспешно отдернул руку.
– Не трогай!.. – смог наконец выговорить Фурье. – Мерзавец чуть не сломал мне шею! – буркнул он чуть погодя, отдышавшись и напившись воды.
– Кто этот человек? И что вообще творится? – мрачно спросил Юстэс. У него и так было скверно на душе после того, как погиб император, а тут еще это!
Вместо ответа монах взял некий предмет, напоминающий огромные ножницы, и ловко орудуя им, вскрыл убитому грудную клетку – так, будто занимался подобным всю жизнь.
– Видишь? У бедняги нет сердца.
Преодолевая отвращение, юноша осторожно взглянул туда, куда указывал монах.
– Пресвятая Дева!.. Как такое возможно?! – он поспешно перекрестился.
– Возможно! – сердито ответил Фурье. – Не знаю – как, но сталкиваюсь с подобным не в первый раз… Полей мне на руки. Да аккуратнее!.
Вымыв руки и вытерев их насухо, он велел позвать остальных. Останки несчастного солдата завернули в кусок материи, тайно унесли подальше от лагеря и сожгли.
Вернувшись, Юстэс забрался в свою палатку и попытался заснуть, но видения гнали сон прочь. Кликнул оруженосца, велел принести вина. Лишь опустошив тяжёлый бурдюк, он сумел забыться и проспал до вечера.
Разбудила его возня у входа: неясные голоса, бряцание оружие… Схватившись за меч, он одним рывком поднялся на ноги, но тут перед ним появился Фурье.
– Что случилось? – встревожено спросил юный рыцарь, но монах сделал успокаивающий жест и велел убрать оружие.
– Юстэс фон Гилленхарт, – торжественно спросил он, – готов ли ты послужить Богу, королю и всем честным людям?
– Император вообще-то умер! – напомнил юноша, силясь собраться с мыслями.
– Король умер – да здравствует король! – досадливо отмахнулся монах, недовольный тем, что его перебили. – Войско крестоносцев простоит здесь ещё несколько дней, а может и больше. Тебе же, друг мой, надо бежать. Немедля!.. Доберёшься до Акры – крепости на берегу моря, там мой человек скажет, что делать дальше.
– К чему такая спешка? И зачем мне…
– Мальчик мой! Скоро здесь будет стража – мои недруги уже успели сообщить о вчерашнем. Ты же не хочешь взойти на костёр по обвинению в колдовстве?
– Что?!
– Да!.. Ведь только мы с тобой знаем, что убитый не имел сердца; мои недруги уж постараются представить это дело как убийство. Или что-нибудь похуже… Я-то сумею отбиться, но из тебя сделают козла отпущения, чтобы навредить мне! Ещё и гибель императора припишут!.. Я обязан тебя спасти!
– Что за вздор! – заорал Гилленхарт. Он всегда был вспыльчив, и теперь одна только мысль о том, что его – истинного христианина, верного сына Церкви, – могут преднамеренно и несправедливо обвинить в делах богопротивных… Это приводило его в неописуемую ярость!
– Ты должен бежать… – сухо и деловито повторил монах, словно всё было предрешено заранее.
Юноша заметался по своему скромному жилищу, ломая и круша всё, что попадалось под руку. Фурье молча наблюдал за ним.
– Нет!.. – прорычал вдруг Юстэс, останавливаясь. – Нет. Я – никуда не побегу. Честь – дороже жизни… Сбежав, я дам тем самым подтверждение своей вины! Нет!.. – лицо его просветлело. – Останусь здесь и сам разберусь с клеветниками. Пусть Господь нас рассудит. Я – невиновен.
– А знаешь ли ты, сколько таких вот невиновных уже отправилось в рай? – свистящим шёпотом поинтересовался монах, закипая. – Хочешь умереть? Так умри же!.. Но не лучше ли совершить перед тем парочку подвигов во славу Господа, нежели погибнуть бесславно, навеки покрыв имя своё позором?
– Я принял решение! – твердо возразил юношаю – И от слова своего не отрекусь.
– Хорошо. Выгляни наружу… – спокойно предложил Фурье; в голосе его было нечто, заставившее упрямца подчиниться.
Обнажив меч, юноша осторожно отодвинул полог: у входа застыли люди. То были воины императорской стражи. Юстэс отшатнулся назад в душную полутьму палатки.
– Они пришли арестовать тебя, – пояснил монах. – Я убедил их немного обождать. Теперь выбирай – стоит ли уповать на Господа, или лучше самому решить свою судьбу?.. Учти только: ты вряд ли доживешь до рассвета, если попадешь к ним руки, уж больно они горюют о покойном императоре!
Вид стражников, вооруженных до зубов, отрезвил гордеца. Юноша приуныл:
– Как же я уйду теперь? – но тяжесть меча в руке вернула его мысли в прежнее русло: ничего, он дорого продаст свою свободу…
– Не нужно лишнего шума, – тихо сказал монах и протянул ему маленький мешочек.
– Что это?
Вместо ответа Фурье высыпал часть содержимого мешочка ему на ладонь: бугорки и линии судьбы Гилленхарта покрылись мелким чёрным порошком.
– Выйди к ним и сдуй порошок в воздух, только сам не дыши! Они уснут, и ты успеешь скрыться… – быстро приказал монах, прикрывая лицо рукавом.
Словно во сне, юноша вышел наружу… Когда его противники распростерлись на земле, он, к ужасу своему понял, что они – мертвы. Все до единого.
– Я убил их! Ты обманул меня!.. – закричал рыцарь, врываясь обратно.
– Для твоего же блага… – начал было Фурье, но острие меча уперлось ему в шею, оцарапав кожу. По стальному лезвию поползла тёмная капля.
– Я убью тебя! – хрипел Гилленхарт в бешенстве. Жилы на его лбу вздулись синими реками, губы дергались. – Я убью тебя!.. – повторял он снова и снова как заведённый.
На бледном лице монаха не дрогнул ни один мускул. Его глаза потемнели, зрачки расширились и юноша почувствовал, что против своей воли не может отвести взгляда. Руки рыцаря ослабели и он бросил меч на землю:
– Боже… Да ты сам колдун!..
– Собирайся! – приказал монах.
Юстэс сел и обхватил руками голову.
– Нет, – упрямо ответил он. – Теперь я виноват в смерти этих людей, и уж тем более не стану скрываться. Но и ты пойдешь со мной на виселицу, дьявол!
–Хорошо, – согласился вдруг Фурье. – Мне надоело возиться с тобой, глупый мальчишка. Я устрою так, что тебя обвинят в колдовстве, ибо сразу распознают, что эти люди умерли странной смертью, и ты примешь казнь позорную и мучительную – тебя сожгут!.. Честь дороже жизни, говоришь? Не-ет!.. Худая слава навеки прилепится к имени твоему!.. Будь спокоен, уж я позабочусь о том!
Юноша поднял голову и посмотрел противнику в лицо: в глазах монаха ему почудились отблески костра.
– Так ты нарочно всё это устроил, святой отец? – молчание было ему ответом и он продолжил тихо, но твердо: – Я сделаю как ты того хочешь. Может быть, меч мой и в самом деле еще послужит Господу и его воле. Но ты дорого поплатишься за свой обман, старая лиса… На том или на этом свете, клянусь Небом, я отомщу тебе!
– Amen…
***
Буквы в книге были похожи на те, что она знала, но девочка не поняла ни слова.
– Это – латынь! – авторитетно заявил один из зелепусов, жуя стащенный на Кухне кусок пирога и водя по странице измазанным в повидле пальцем. – Мы такое раньше много видели.
С улицы раздался свист: Рио выглянула и увидела Толстяка Дю.
– Поднимайся! – махнула она ему – им было о чём потолковать.
– Наверное, то была Слепая Мирта, – сказал Толстяк, выслушав её рассказ. – Многие считают, что она давно умерла, но мой отец уверен, что она до сих пор иногда появляется. Тебе ещё повезло, что она не сказала ничего плохого.
– Почему?
– Мирта предсказывала судьбу, но была недоброй. Если человек ей чем-то не нравился или у него всё было слишком хорошо, она могла из зависти или со злости наврать с три короба – и всё это потом с ним случалось. Говорят, что за это её и наказали слепотой!
Рио показала ему книгу. Находка не произвела на приятеля особого впечатления.
– У вас же целая библиотека таких, – рассеянно заметил он. – Отдай её Зануде.
– А вдруг это какая-нибудь совсем старинная и неизвестная? Там целый ящик таких! Я думаю, нужно туда опять сходить и притащить всё остальное. Только я одна боюсь… Представляешь, – тарахтела она, – вдруг мы заработаем на них кучу денег или прославимся хотя бы!
– Тебя и так все знают! – засмеялся Толстяк. – Нет, интересно, конечно, что же здесь написано…
– Это – латынь! – со знанием дела объяснила подруга, будто сама в том отлично разбиралась.
Из-под стола выглянули Зелепусы.
– Корица, ваниль, какао… – с интересом принюхиваясь к Толстяку, перечислил один из зелёных. – По-моему, мы не в тот дом жить напросились. Эй, парнишка, не хочешь ли пригласить нас к себе?
– Нет, – на всякий случай отказался Дю-младший и шепотом спросил: – Это ещё кто? Тоже оттуда?
– Нет, – отмахнулась Рио. – Я их на дороге нашла, да всё некогда было вас познакомить. Слушай, я тебе сейчас прочитаю, – и начала нараспев, ткнув пальцем в первый попавшийся абзац: – Им сперо… дум… Или дюм? Язык сломать можно! Понапишут же!.. ририкум…Чего? Ага…
Запинаясь и спотыкаясь на каждом слове, она не обратила внимания на то, что Толстяк отчаянно дергал ее за рукав – ей хотелось произвести впечатление. Между тем, при первых же звуках чужих непонятных слов в глубине комнаты за её спиной начало сгущаться тёмное облачко. Когда же она наконец остановилась и обернулась – перед ними стояло некое существо. Ярко-синее, с длинными конечностями, оно напоминало карикатурную копию человека, вылепленную из пластилина.
– Чего нужно? – весьма недружелюбно осведомилось существо, словно его внезапно оторвали от очень важного дела.
– Ни…чего… – растерянно пролепетали юные любители книжных древностей, изобразив самые приветливые улыбки.
Но пришелец не купился. Изогнувшись синусоидой, и непостижимым образом вытянувшись в пространстве, он длинными пальцами ухватил со стола книгу.
