Наталья Николаевна Землянская
Хроники Шеридана
– Девчонка сошла с ума! – вспылил советник Бенедикт. – Представьте, какую цену заломят с нас эти черноделы! Мы только-только очистили от скверны Северные земли, а она хочет начать всё сначала? Да если тамошние колдуны узнают, что Королева пошла на переговоры с Неназываемыми, они тотчас поднимут головы!
– Тогда у нас один выход, – сказал Дарквиш, – пусть соберутся Светлые – и Консилиум Магов решит, что же делать.
– Но это огромный расход энергии! – проскрипел советник Абигайл. – Мы ослабим внешнюю защиту и тогда, как знать, – останутся ли по-прежнему нейтральными эрды, варлы и прочие, кто издавна зарится на наше пространство?
– Есть и другой способ! – снова вступил в разговор Бенедикт, и сердце Дарквиша сжала тревога. – Совет Девятерых может низложить королеву – её племянник уже достаточно взрослый и умный, чтобы управлять Королевством. Всё равно, рано или поздно корона достанется ему, если… Если, конечно, королева не обзаведется наследником, а я надеюсь, она не станет этого делать.
– Ваше предложение более чем неуместно! – возразил Дарквиш. – Во-первых, принц никогда не пойдет против законной властительницы: смена власти без веских на то причин – чревата смутой! А во-вторых, и это главное, нынешние проблемы возникли вовсе не из-за Королевы, следовательно, не исчезнут вместе с ней!
– Вот и ошибаетесь! – торжествующе воскликнул Абигайл. – Вспомните, ведь было пророчество – не лезть с оружием в Драконьи Горы! Она нарушила запрет!.. Не потому ли теперь прёт отовсюду к нам неведомая нечисть? Подробности того похода до сих пор известны лишь немногим уцелевшим, но они предпочитают помалкивать. А тех, кто по скудоумию раскрывает рот, потом находят мёртвыми. Или почтенный советник Дарквиш скажет, что и это не так?
Дарквиш стиснул зубы. Нарочно, или нет, но Абигайл задел кровоточащую рану: в том походе погиб его старший брат, а другой брат, вернувшийся раненым, действительно кое-что ему рассказывал, но немногое – вскоре он был найден мёртвым.
– Необходимо было освободить северное побережье, – сглотнув горький ком в горле, сказал Дарквиш. – И всем прекрасно известно, что другого пути, кроме как через горы, не было. Теперь пора вспомнить о нашей присяге, и вынести решение.
При избрании в число Девяти, каждый после магического обряда посвящения произносил главное: «Единство – во спасение!»… Нехитрая фраза означала лишь одно – меньшинство подчиняется большинству. Но произнося её, каждый косвенно клялся жизнью своей и близких – таково было её тайное заклятье. Нарушивший обет погибал в мучениях, и не было счастья всему его потомству вплоть до седьмого колена. История Королевства хранила имена пятерых отступников – заклятье не пощадило их… Один из отступников был предком чёрного мага Даниила.
Если сейчас большинство проголосует за низложение королевы – Дарквиш должен подчиниться. Но законы суровы: во избежание смуты и междоусобицы властитель не должен остаться в живых, если корону с его головы снимает Совет Девяти. Если сюзерен сам отказывается от власти – другое дело. Казнь свергнутого монарха – печальная и ужасная обязанность главы Совета. То есть, его, – Дарквиша.
Он вдруг подумал: каково королеве видеть каждый раз своего возможного палача? Ведь случалось, – и не раз! – когда Девятеро во имя спасения Королевства пользовались своим правом.
Но Совет порешил устроить Консилиум Магов.
Семеро против двоих: Бенедикт и Абигайл оказались в меньшинстве. Дарквиш облегченно перевёл дух.
***
…Юстэс, Ла Мана и Коротышка продолжали свой путь по чужой земле, и чем дальше они уходили вверх по реке, тем ясней становилось им: по этому чужому краю прокатилась война.
Стояли жаркие погожие деньки. В бездонном с зеленоватым отливом небе ветерок строил белоснежные корабли и башни. Над нетронутым разнотравьем гудели толстые мохнатые шмели. В перелесках и среди развалин, встречающихся им то тут, то там, хлопотали птицы. Брошенные сады манили изнемогающими от тяжести плодов ветвями.
– Благодать какая! – сказал как-то Коротышка на одном из привалов, лёжа на спине и глядя в небо. Размял в руках ком жирной, чёрной земли, вздохнул грустно: – Я и забыл уже, как оно, на земле-то… А что? Найду себе бабу из местных, хозяйством обзаведусь, вон сколько земли пропадает! И пошло оно все к чертям! Дом отстрою…
Ла Мана расхохотался:
– Коротышка за плугом! Я сейчас лопну!… Свиней заведёшь? Детишек нарожаешь?
Коротышка смерил капитана недобрым взглядом:
– Заведу! И нарожаю!.. Дело нехитрое.
– А потом придет какой-нибудь сеньор, вроде того, что под яблоней остался, и скажет: а давай-ка, братец, мне мою долю, ибо завещал Бог: одним – горько выть, а другим – вкусно жрать и сладко пить!
Коротышка сжал кулаки, но Ла Мана невозмутимо продолжал:
– Или вообще турнёт тебя в шею со своей земли… Что-то ты тогда запоёшь?
– Я сумею за себя постоять!– мрачно возразил Коротышка.
– Молодец! – потрепал его по плечу Ла Мана. – И закончишь дни свои весело – пляшущим на виселице.
– А ты не каркай!
Назревающую ссору прервал Гилленхарт:
– Смотрите!
Вдали показался всадник. Это был первый человек, повстречавшийся им в этих краях. Они залегли в траве. Скачущий быстро приближался…
– Разрази меня гром! – прошептал Ла Мана, когда тот пронёсся мимо и скрылся за горизонтом. Гилленхарт и Коротышка перекрестились. – У него и в самом деле была волчья голова или мне привиделось?..
После неожиданной встречи им расхотелось идти по дороге в открытую, и путешественники продолжили свой путь по обочине, прячась в зарослях. Но потом Коротышка едва не наступил на большую змею – лишь длинный меч капитана избавил его от возможных неприятностей – и они снова выбрались на дорогу. Коротышка осторожно выковырял ножом из пасти ядовитой гадины два длинных зуба, завернул их в тряпочку, и вместе с туловищем убитой спрятал в дорожный мешок.
– Мясо, – с хозяйственным видом пояснил он, и вечером сожрал всё сам, – даже голову, – сопя и причмокивая на зависть полуголодным товарищам, которые от странного угощения тем не менее отказались. – Не очень-то вкусно!.. – заметил он, когда со змеёй было покончено, и рыгнул. – Но лучше, чем ничего.
Останавливаясь на ночлег, они караулили по очереди. В этот раз Коротышке выпал черед караулить первым.
Взошла луна – огромная, бледная. Запели сверчки. Мир вокруг переменился, став тихим, таинственным и немного печальным, точно отгоревший закат унёс с собой частичку его души. Сжимая в руках неудобный меч, Коротышка спрятался в кустах, чуть поодаль от того места, где укрылись его спутники. Поёживаясь от ночной прохлады, он притих, стараясь смотреть одновременно во все стороны и ничего не упустить. После невкусного, но плотного ужина клонило в сон, однако припомнился виденный днём на дороге страшный всадник, и сонливость тут же как рукой сняло.
Лес между тем зажил своей ночной жизнью. Отовсюду доносились разные звуки – шорохи, потрескивание, поскрипывание, шепот листвы… Где-то заухал филин… Коротышка слушал лесную симфонию и постепенно её отдельные ноты стали складываться в понятные человеку слова и фразы. Сначала он подумал было, что спит, и больно ущипнул себя за руку, но чудеса продолжались: птицы, деревья, ночные букашки, – все разговаривали между собой, и ему становился понятен их язык!.. Вот торопливо просеменила мимо замершего от удивления человека ежиха, по её следу спешил колючий кавалер – ах, какие пылкие признанья срывались с его уст!
– Не верь ему, милашка, – посоветовал бывалый Коротышка, – получит своё – и забудет!
Потом какая-то птица долго оплакивала разорённое гнездо, в сухой листве деловито перекликались мыши, распевал песни жук под корою гнилого дерева… Коротышка весь превратился в слух, забыв о себе, о товарищах, о всаднике с волчьей головой.
Так просидел он до утра.
Пробудившийся лес спел ему гимн во славу вновь родившегося солнца, ночные говоруны затаились в своих убежищах, – лишь тогда он опомнился и пошел будить спящих. О своем новом умении он ни сказал им ни слова – побоялся, что поднимут на смех. Да и вообще…
Потом они вышли к реке – она в этом месте делала поворот. Искупались, сполоснули одежонку. Гилленхарт нырнул и вытащил большого рака. Наловчившись, натаскали раков целую кучу. Ла Мана нашёл кремень, долго бился, но добыл-таки огонь.
– Слава Пресвятой Деве!– обрадовались путники. Из бересты смастерили подобие лукошка, обмазали сырой глиной, коей тут на берегу были целые залежи, попытались сварить добычу.
Коротышка есть не стал:
– Слыхал я, раки большие охотники до мертвечины,– буркнул он, сидя у воды, пока его приятели обсасывали розовые хвосты и клешни. Не станет же он пересказывать то, что узнал, пока живые раки копошились в устроенной для них на берегу яме.
Место, где они остановились, настолько понравилось странникам, что они решили передохнуть здесь несколько дней. Устроили шалаш, ловили рыбу… Коротышка первое время всё нервничал, к чему-то прислушивался, постоянно оглядывался, и плохо спал. Да и как тут уснёшь, когда под ухом все время кто-нибудь бубнит – то влюбленный и глупый мотылёк-однодневка, то муравей-работяга, то комар, голодный и нахальный… Потом привык, научился не замечать чужих разговоров. Теперь ему даже спокойнее стало: из доносов пролетающих птиц он точно знал, что поблизости нет чужих. А если и появится кто – он узнает первым.
***
…Вернувшись домой с новым питомцем, Мэрион отправила щенка на псарню, рассудив, что сначала пообедает, а потом займется его дальнейшей судьбой. В доме Гилленхартов была большая, со знанием дела устроенная псарня, где холили и лелеяли насколько десятков борзых и гончих. Содержать свору породистых псов было одной из немногих семейных традиций, хотя Виктор фон Гилленхарт не особенно увлекался охотой – собаками чаще пользовались его друзья.
А в Замке опять было весело. Удав, которого Рио подсунула под кровать одного из охотников за привидениями, проснулся и захотел кушать. Точнее, он сначала захотел есть – от того и проснулся.
Его появление почему-то не вызвало большого восторга у публики. Вооружившись свёрнутой газетой и платяной вешалкой, – больше им ничего подходящего под руку не попалось, – искатели приключений принялись гоняться за ним по всему Замку. Удав, наверное, мирно уполз бы по своим делам, но свёрнутая газета оскорбила его до глубины души: что он, муха что ли?!..
Раззадорившись, Доди из преследуемого превратился в нападающего, забыв совершенно, что остальные обитатели Замка тоже как-то не в курсе, что у них под боком обитает такая экзотика…
С гиканьем и воплями всё сознательное население Замка принялось гоняться за червяком-переростком, и ему, будь он обыкновенной рептилией, пришлось бы несладко. Но Доди не был обыкновенным. Мэрион когда-то выдумала его – из-за чего и почему, она уж и сама не помнила: мало ли какие образы рождаются в детской головёнке по вечерам, когда взрослые, пожелав своему чаду спокойной ночи, тушат свет и преспокойно оставляют его наедине со своими страхами и фантазиями? И если ваш ребёнок с кем-то шепчется под одеялом – лучше на всякий случай включить свет и проверить, кто это там пришел в гости?.. Иначе, знаете ли, всякое бывает. К тому же, многие из этих гостей имеют привычку оставаться надолго, и приносят массу неудобств, подбивая своего создателя на разные шалости.
Поскольку же Доди был удавом особенным, он и вёл себя неправильно: то разгонялся до скорости гоночного автомобиля, когда его преследователи уже почти ухватились за кончик оранжевого хвоста, то исчезал, протиснувшись в какую-нибудь совершенно непроходимую щель, то увеличивался в размерах и, резко обернувшись назад, пугал огромной разинутой пастью особо ретивых охотников. Словом, развлекался на всю катушку! Еще бы – ведь за много лет это был его первый выход «в свет»!
– Доди, – улучив момент, когда они случайно оказались ненадолго один на один, велела девочка, – немедленно прекрати это безобразие!
– Но ведь здорово же!.. – возразил удав. – Смотри, как твоя Бабушка распрыгалась! Когда бы она ещё так повеселилась?
Но Мэрион было не до шуток. Спрятав удава, – он остался жутко недоволен тем, что веселье так скоро закончилось! – девочка сбегала в сад и выкопала там первого попавшегося дождевого червя. Подкинув его на стол в гостиной, она объявила, что удав скоропостижно превратился вот в такое вот посмешище. И вообще, им показалось.
– Показалось?! – возмутилась тетка Люсильда. – Я своими глазами видела огромную змею толщиной со взрослого человека!
Несчастного и ни в чем не виноватого червяка торжественно вынесли во двор, и скормили рыбкам в садовом пруду. Семейный совет решил: это был морок. Только тётка Люсильда стояла на своём: не могли же, дескать, они все вместе одновременно сойти с ума! Поодиночке – ещё куда ни шло, но сходить с ума коллективно она почему-то не желала.
Мэрион некогда было принимать участие в семейных спорах: вместе с Толстяком они засели в интернете, пытаясь по украденным документам выяснить что-либо о ловцах привидений.
В этом и заключалась идея Толстяка, о которой он сказал тогда в кондитерской, после того как Рио не нашла безголового в Замке. В итоге выяснилось, что все трое «охотников» числятся погибшими: они были когда-то, оказывается, членами одной экспедиции, унесённой снежной лавиной в Гималаях. В той трагедии в горах, случившейся несколько лет назад, из семи выжил лишь один человек – действительный член Королевского географического общества, академик, журналист и путешественник, обладатель прочих и прочих почетных регалий Максимилиан Линд…
***
Домой Рио вернулась уже под вечер. Ей что-то было нехорошо: знобило, появился кашель. Отказавшись от ужина, она переоделась и забилась под тёплое одеяло – это летом-то! Но уснуть ей не дали.
Доподлинно неизвестно, что же случилось, но только весь дом поднялся на ноги, когда собаки на псарне устроили переполох. Папа взял ружьё и спустился на улицу.
– Наверное, хорёк забрался, – предположил он.
На веранде как раз курил дядя Винки, он тоже увязался за Папой. Едва Папа открыл дверь псарни, как к его ногам дружно бросились хвостатые домочадцы. Скуля и повизгивая, они нервно оглядывались вглубь псарни. Папа на всякий случай взвел курки… В темноте раздался грохот, что-то упало, разбилось… Собаки завыли… И на сцене из темноты торжественно появился Хендря Великолепный.
При виде маленького, несуразно длинного пёсика у его сородичей случилась истерика… Здоровенные псы, закатывая глаза, едва не лезли на стенку! Хендря с довольным видом осмотрелся и гавкнул – коротко и победно.
– Что такое?.. – удивился Папа.
Он попытался загнать собак обратно, но они, пугливо увертываясь, не желали возвращаться домой, пока в дверях красовался маленький наглец.
– Это просто кошмар какой-то! – жаловались они. – Совершенно невозможное существо!А что он говорит! Сплошное хамство!
– Он сказал, что мне пора на живодерню!– плакалась породистая блондинка с отличной родословной.
– А меня назвал кормушкой для блох! – вторила её подруга – чемпионка и рекордсменка.
Возмущенные собачьи голоса слились в один громкий хор.
– Надо забрать таксу в дом, – решил отец, которому жутко хотелось спать. – Иначе придётся всю свору оставить на улице. – Он поманил таксика за собой: – Идем, малыш!
Хендря поднял ножку и, показав всем ещё раз, кто теперь в доме хозяин, с гордым видом засеменил на кривых ножках вслед за Папой. Собаки проводили его глазами и дружной толпой, отдавливая друг другу лапы, ринулись к себе. Хотите верьте, хотите нет, но дверь псарни они закрыли сами. Изнутри.
У самого входа Папа вдруг резко остановился:
– Что-то я не понял, – сказал он с видом внезапно очнувшегося человека, – собаки в самом деле разговаривали?
– Нет, дорогой кузен, тебе показалось… – ответил дядя Винки, и чему-то улыбнулся.
***
…Из Светлых Магов откликнулись трое: Вэллария, Рутан Светлый и Мирта из Гэмпста. Последняя, впрочем, больше славилась как предсказательница.
– Я бы доверился только Рутану, – осторожно советовал королеве Дарквиш. – У Мирты худой язык: она не столько предсказывает, сколько накликивает неприятности, особенно тем, кто ей не по нраву… А Вэллария и вовсе из Вальгессты – насколько может быть благонадёжен человек из земель, ещё недавно охваченных смутой?
Разговор происходил в фехтовальном зале. Королева только-только закончила поединок с Тенью. Бросив меч, она, не отвечая, подошла к стене и нажала рукой на чуть заметный выступ – открылось светящееся отверстие. Она достала оттуда короткий толстый жезл. Один конец жезла светился неприятным тёмно-голубым светом. Дарквиш мысленно присвистнул: ничего себе, да это же громобой!
– Не слишком ли опасное оружие для женщины? – спросил он.
Королева, откинув голову, сдунула со лба прилипшие пряди волос.
– Где ты видишь женщину, советник? – её голос звучал непривычно грубо. Дарквиш отметил, что она назвала его на «ты» – такое было впервые. – У настоящей женщины, – с горечью продолжала она, – есть или был муж, возлюбленный. Или ребенок. У меня нет никого – и не будет. Я – королева, и это всё.
– Это не так уж мало! – возразил Дарквиш. – На Вас с надеждой смотрят подданные – они и есть ваши дети.
– Да? – королева усмехнулась. – Так поменяемся местами, а?.. – и пространство зала разрезала тонкая быстрая молния.
Пол возле самых ног советника вспух и в камне пролегла глубокая полоса с оплавленными краями. Глядя прямо ему в глаза, королева послала ещё один разряд – на этот раз молния сверкнула чуть выше его головы. Рука Дарквиша сама потянула меч, но, опомнившись, он с силой вогнал оружие обратно в ножны. Но Чара снова взмахнула жезлом – и он принял вызов…
Электрические разряды следовали один за другим – всё пространство зала покрылось пульсирующей сетью голубых росчерков. Но Дарквиш был опытным воином и расстояние между ним и противником неумолимо сокращалось. Сначала поединок казался ему забавой, но потом он понял, что удары направлены прямо в него!.. Меч – ничто в сравнении с громобоем, и его спасали только ловкость и скорость. Изменяя прямо в воздухе направление своих прыжков – искусство которым он владел в совершенстве – Дарквиш уворачивался от разящих молний, пока на нём не загорелся плащ. Тогда он сорвал пряжку, и успев скомкать горящую ткань, швырнул огненный ком прямо в лицо поединщику. Королева замешкалась, отмахиваясь от летящего на неё огненного покрывала, и он, пользуясь этим, мгновенно послал вслед за плащом кинбассу.
Тонкая, длиной с два пальца, тяжёлая свинцовая палка с утолщением на конце ударила королеву по руке, и она выронила свое страшное оружие. Громобой откатился в сторону – в стене от его луча образовалась сквозная дыра. Прижав к груди ушибленную руку, она потянулась за ним другой рукой, но не успела: Дарквиш сбил её с ног и приставил к горлу меч.
На какое-то мгновение их взгляды встретились. В её глазах светились одновременно и торжество, и насмешка, и еще что-то, чему не мог подобрать точного определения… Горечь сожаления? Печаль расставания?.. Или ему лишь показалось?
– Я победил!.. – тяжело дыша, сказал воин, убирая меч, – на её нежной коже остался след – и подал повелительнице руку.
– Ты – проиграл! – жёстко ответила она, поднимаясь, и нарочно не замечая его руки. – Стража!.. Взять его! – сказала, точно псам скомандовала, и в ту же секунду Тени опутали его запястья тонкими, но прочными невидимыми цепями.
– Это – шутка?.. – хрипло спросил он, улыбаясь, и не веря происходящему.
– Нет,– спокойно ответила молодая женщина. – Ты поднял оружие против законной королевы – и будешь осуждён. Уведите его!..
Вероломство королевы – столь неожиданное и незаслуженное – настолько потрясло воина, что он молча подчинился. Уже в дверях Дарквиш обернулся: она пристально смотрела ему вслед.
***
Спокойная жизнь на берегу тихой реки довольно скоро приелась троим странникам: ведь горячая кровь текла по их жилам, а не водица.
Сборы были недолги.
Коротышка по недавно заведённому обычаю бежал впереди: принюхивался, прислушивался, часто сворачивал в сторону, рыская туда-сюда словно собака.
– А он сильно изменился!.. – улучив момент, шепнул Юстэс капитану.
На третьи сутки путешествия вдоль по реке лес кончился. Впереди простирались бесконечные поля, далеко-далеко к югу угадывались очертания гор, мимо бежала дорога – они и пошли по ней.
Большую, гружёную сеном повозку, запряжённую здоровущими чёрными быками, они заприметили еще издали. Решили не прятаться – человек, управлявший быками, с виду был вполне обычным.
– Бог в помощь!.. – поздоровались они, поравнявшись.
Человек посмотрел на них и что-то коротко ответил на непонятном языке. Коротышка обнаружил, что прекрасно разбирает чужую речь. Ну, было бы странно, понимая всех остальных живых существ, не понять языка человеческого.
– Он говорит: день добрый… – пояснил он товарищам.
– Почём ты знаешь?
– Умный я, понятно?.. – окрысился, спохватившись, Коротышка.
–Умный, говоришь? – недобро ухмыльнулся капитан. – Тогда спроси: что здесь, да как? И главное, как бы нам пожрать и выпить?
Но Коротышка заявил, что понимать-то он – понимает, но объясняться на чужом наречии не может.
– Как же так? – потяжелел взглядом Ла Мана.
– Вот так!
– Тогда я с ним сам объяснюсь… – рассудил бывший пират, ловко запрыгивая на телегу. Крестьянин покосился на его меч и ничего не сказал. – Присаживайтесь, господа, – сделав рукой приглашающий жест, распорядился капитан, хитро поглядывая на хозяина повозки.
Юстэс и Коротышка не заставили долго упрашивать – ноги, чай, не купленные.
Какое-то время ехали молча… Потом Ла Мана снова попытался завести разговор, задавая незнакомцу вопросы на нескольких языках, но тот лишь качал головой, дескать, не понимаю. Юстэс с интересом прислушивался, а потом спросил:
– Я понял только латынь… Что ещё ты знаешь?
– Арабский, итальянский, испанский, греческий… Я не такой неуч, как некоторые сопляки, мой родитель потрудился дать мне хорошее образование.
– И в чём же ты теперь лучше меня? – вспылил Гилленхарт, с презрением относившийся к «грамотеям». По его раз и навсегда сложившемуся убеждению пользы от книжных знаний было немного: только ранняя лысина да лишний жир, да порча глаз, – вот и всё, что давало человеку сидение за книгами.
– Тем, что ты, хоть и дворянин, – заносчиво отвечал Ла Мана, – но так же туп, как и любой самый вонючий виллан из деревень твоего отца!
Гилленхарт молча столкнул его с телеги и спрыгнул сам. Когда Ла Мана поднялся на ноги, в руках у Юстэса был кинжал, доставшийся ему от погибшего храмовника:
– Я желаю сразиться с тобой!
– Сам напросился!.. – процедил капитан, и поднял меч.
В памяти Юстэса всплыли дни, проведенные на корабле: захват торгового судна, гибель Али. Как он мог забыть об этом?!
– О, рыцарь! Ты уверен, что можешь вызвать меня на поединок? – издеваясь, спросил Ла Мана. – Вдруг я не достоин такой чести?.. Ты ведь ничего не знаешь о моем происхождении!
– Я знаю, что ты убил человека, которому я был обязан жизнью, и мне этого достаточно!
– Вот как?.. – Ла Мана прищурился, удобнее перехватывая меч в руках, и, чуть отступив назад… пропал.
– Ты где?! Трус!.. – выкрикнул юноша, нелепо прыгая по дороге. – Трус! Да куда же ты делся?!
Ла Мана внезапно объявился из воздуха прямо перед ним. Безоружный.
– Я не стану драться с тобой, – спокойно сказал он. Юстэс заметил, что его лицо и голос странным образом изменились, точно это и не он был.
– Почему? – опешил Юстэс. – Сражайся! Я требую!
– Нет, – безмятежно ответил пират и раскинул руки, подставляя незащищённую грудь. – Убивай, если хочешь. Станешь таким же убийцей – ведь я безоружен.
– Дерись!.. – выкрикнул юноша, но Ла Мана со смехом отвергал все его попытки завязать бой.
Напрасно Гилленхарт выкрикивал в его адрес разные оскорбления – пирата словно подменили.
– Когда-нибудь я всё равно убью тебя! – пообещал Юстэс, устав от бесплодных препирательств. – Где же наш любезный возница? И где Коротышка?! Они не могли скрыться из виду так быстро! И дорога ровная – ни холмов, ни пригорочка…
Занятые выяснением отношений, они не заметили, как исчезла повозка. На многие мили вокруг простирались поля – и нигде ни малейших признаков их недавних попутчиков.
– А с тобой что? Где твой меч?.. – спохватился Юстэс.
– Далеко… – загадочно ответил Ла Мана. – Но твоему уму сейчас этого не понять.
Забыв о ссоре, они бегом бросились вперёд по дороге. Но пробежав несколько миль, убедились, что повозка исчезла бесследно – как сквозь землю провалилась!
***
…Коротышка немало удивился, когда Ла Мана и этот гордец исчезли из виду. Он только собирался спрыгнуть с телеги за ними вслед, как они вдруг пропали.
– Эй!.. – он схватил за руку хозяина телеги, но тот только стегнул хворостиной по лоснящемуся боку рогатой животины, давая понять, что не остановится.
Поразмыслив, Коротышка решил остаться: они как раз проезжали мимо разорённой деревеньки.
– Кто это тут похозяйничал? – спросил он у возницы, указывая на обожжённые развалины. Тот, видимо, догадался, о чем он спрашивает и ответил шепотом:
– Нигильг…
Коротышка задумался. Это слово было не совсем ему понятно. Смысл чужой речи – и звериной, и человеческой, – он воспринимал не дословно, как обычно разговаривают люди, а образно: добыча – это то, что едят, опасность – это всё, что может тебя убить… У этого же слова получалось слишком много значений: чужой, враг, пустота, страх… И еще одно – Коротышке было трудно выразить это словами, ибо слов он знал и употреблял не так уж и много: получилось примерно так – «то, после чего ничего не остается».
Вскоре дорога стала заметно шире. Стали встречаться другие повозки, едущие в разных направлениях, попадались и пешие, и всадники. В животе у Коротышки отчаянно бурчало, да так громко, что возница услышал и сочувственно улыбнулся.
– У?.. – спросил он, пальцем показывая на рот, и погладил себя по животу.
– Угу… – в тон ему печально отвечал Коротышка, и честно предупредил: – Только денег у меня нету. Нету денег, говорю!.. – прокричал он на всякий случай погромче, точно возница был глухой, и для пущей убедительности похлопал себя по бокам.
Показалось неказистое приземистое строение. Коротышка понюхал воздух – обоняние у него обострилось донельзя. «Никак, харчевня?..» – подумал он, уловив соблазнительные запахи. Повозка свернула с дороги и остановилась. Хозяин слез и махнул ему рукой: пошли, мол!
Перед входом стояло вкопанное в землю длинное бревно. Входящие зачем-то хлопали по нему ладонью – сухая кора была до блеска отполирована в одном месте сотнями рук. Хозяин повозки тоже хлопнул по дереву, а Коротышка не придал значения столь странному обычаю – и остался на улице: дверь, только что пропустившая внутрь возницу, закрылась перед ним наглухо. Почесав в затылке, Коротышка вернулся и тоже звонко шлёпнул по деревянному обрубку – дверь открылась.
Внутри было полно народу, и он не сразу отыскал своего давешнего знакомца. Тот уже сидел за длинным столом и что-то говорил стоящему перед ним человеку. Коротышка сел рядом. На особенно большое угощение он и не надеялся – дай-то Бог хоть кусок черствого хлеба перепадёт… Но тот человек отошёл, и вскоре вернулся с огромным подносом, уставленным дымящимися плошками. Ловко составив их на стол, он чуть поклонился и снова ушел, оглядываясь. Возница показал Коротышке: ешь!.. И сам тоже принялся за еду.
Коротышка, спешно перекрестившись, принялся набивать рот – пока не выгнали. «Вкусно, чёрт побери, – думал он, обжигаясь и торопливо проглатывая плохо пережеванные куски, – а потом бока намнут или отрабатывать заставят..» Насытившись, он заметил, что многие посматривают в его сторону с любопытством. «Ага, учуяли, что нездешний…» Один из сидевших поблизости что-то тихонько спросил у его спутника, оглаживая при этом подбородок, точно расправляя несуществующую бороду. Коротышка уловил также часто повторяющееся слово «тьетль». Что оно означало, он не совсем понял, но это явно относилось к нему. «Сначала доедим – потом разберёмся!» – решил он и сильнее задвигал челюстями.
Вылизав дочиста миску и напихав в карманы про запас куски лепешки, он с блаженным видом откинулся к стене, упёршись спиной в сучковатые бревна. Поел – и можно жить дальше! Много ли человеку на самом деле надо?.. Глаза сами собой стали закрываться. Его благодетель тем временем мирно беседовал с каким-то бородачом в шляпе с совиным пером, присевшим за стол против него. Коротышка совсем уж было приготовился вздремнуть, как дверь растворилась, и в харчевню ввалилась шумная компания. Рослые и мускулистые, затянутые в кожаные доспехи, пришельцы по-хозяйски расположились за соседним столом. Коротышка как раз собирался в очередной раз зевнуть, да так и замер с распяленным ртом: молодцы, все как подбор, были с волчьими головами!
Он незаметно огляделся по сторонам: появление волчьеголовых напугало только его… Осмелев, он плеснул из кувшина в кружку чёрной пахучей жидкости и, сглотнув залпом незнакомый напиток, крепко отдававший плесенью, выругался негромко и сплюнул на пол.
– Что за гадость!
Но тут же по телу побежало приятное тепло, в голове зашумело, и очертания людей и предметов стали расплываться.
– Эка, забрало как!.. – удивился вслух Коротышка, еле ворочая языком.
Обычно он пил, не пьянея, и немало огненной влаги требовалось, чтобы свалить его с ног, а тут пол стал уплывать куда-то вбок, перед глазами полетели радужные шары и, стукнув кулаком по столу, он изо всех сил затянул песню. Надо сказать, голосом его Бог не обидел.
Хриплые, кошмарные звуки, раздавшиеся вдруг из тёмного угла, многих заставили схватиться за оружие. Люди переполошились, повскакивали с мест, готовые дать отпор невиданному врагу. Коротышка же, считавший себя отменным исполнителем, видя эту суету, вылез на свет божий, взгромоздился на стол и, церемонно раскланявшись, завопил ещё пуще! Народ застыл на месте…
Польщённый наступившей тишиной, маленький певец, привстав на цыпочки, сжал кулаки и, надрывая горло, вывел такую замысловатую руладу, что ближайшие слушатели поспешили отодвинуться подальше. Пользуясь общим замешательством, Коротышка безнаказанно исполнил ещё парочку своих лучших сольных номеров – на лицах окружающих стали появляться первые признаки недовольства, – но тут на их счастье он решил пуститься в пляс и, сделав несколько занимательных телодвижений, промахнулся мимо края стола и рухнул на пол. Едва коснувшись земли, он тут же свернулся калачиком и уснул мертвецким сном – к большой всеобщей радости. Артиста бережно задвинули под стол и накрыли плащом – не дай Бог проснётся!
