Наталья Бутырская
Сага о Кае Эрлингссоне
– Эта корка и есть такой камень?
Эмануэль потер обрубленные пальцы.
– Нужно проверить. Но если это так, ты сможешь продать его торговцам.
– Кнут, займись этим. И надо расширить поля. Дагна сказала, что пара деревень хочет перейти под мою руку, если я выделю землю.
– А чего так?
– Вождь помер, а новый не интересуется землями, всё легкую поживу ищет. Пока он с воинами отсутствовал, на тех островах какая-то зверушка завелась, скот режет, на людей охотится. Вот они и хотят уплыть оттуда.
Потом они начали обсуждать, сколько кораблей туда послать, кого попросить, где им лучше строиться, сколько мужиков дать в помощь, чтобы успели дома до зимы поставить. И вообще лес надо заготовить заранее. Сразу после уборки хлеба надо за ними ехать. И все это было так скучно, что я чуть челюсть не вывихнул, пока зевал. Почему бы не спросить, что там за зверушка? Может, всего лишь медведь какой. Хотя медведь медведю рознь. Вон, на отцовской кровати лежит такая шкура, что не дай Фомрир ее хозяина вживую увидеть. В пасти две головы разом может поместиться, а если бы он встал на задние лапы, то вытянулся бы в два-три моих роста. А может, там и тролль. Я шкуру тролля ни разу не видел. Только в песнях говорится: вот, мол, герой убил тролля, пять раз чуть не помер, но убил, честь ему и хвала, личный поклон Фомрира. Ха, поклон Фомрира. Для Фомрира убить тролля всё одно, что мышь затоптать. Я ж не кланяюсь всякому, кто мышь убил.
– Кай! – не в первый раз позвал отец. – Ты что думаешь?
– Думаю, что жрать охота. Уже тут полдня топчемся.
Отец помрачнел, но развернул лошадь, и мы вернулись в Сторбаш.
Глава 12
Сва́льди – весенний бог огня и музыки, сын Фольси и Орсы, добр, но вспыльчив. Создатель первой лиры и первый музыкант.
Атрибуты: очаг и лира
Я немного помедлил, толкнул дверь и вошел.
В этом доме я бывал сотни раз, и никогда мне не было так сложно решиться войти, как сейчас. Все стойла были не только пусты, но еще и вычищены. Со стен пропала дорогая броня, секира, пара мечей. Рабы стоят не так дорого, насколько я знал. Меч уж точно стоит больше. Может, Кнут купил не обычных доходяг, а сильных воинов? Скорее всего, торговцы не собирались продавать их в Сторбаше, а планировали отвезти на крупное торжище, чтобы получить побольше денег. Если бы Кнут не освободил оставшихся, а продал, то смог бы возместить потери.
– Сын Эрлинга? Что ты тут делаешь? – нелюбезно спросила Ма́ргрит, мать Дага.
Раньше она встречала гостей приветливее.
– Хочу кое о чем поговорить с Дагом.
– А он хочет с тобой говорить?
– Не знаю. Потому и пришел.
– Слушай, сын Эрлинга, – она подошла и шепотом продолжила: – Мой муж всю жизнь служил твоему отцу. Один Фомрир знает, сколько ран он получил, прикрывая его. И даже сейчас, после того, что случилось с Дагом, он остается верным. Даг тоже простил тебя. Но я, я не прощу никогда. Не приходи в мой дом, сын Эрлинга. Не показывайся на глаза. И не смей ничего просить у моего сына! Наша семья уже достаточно отдала.
– Мам? Кай? – Даг вошел следом за мной.
Я улыбнулся Маргрит и сказал бывшему другу:
– Даг, хочу тебя нанять.
– Я уже объяснил, что не собираюсь уходить из Сторбаша. И тебе не советую. С одной руной ты там будешь вроде зайца.
– Я не за этим. Хочу нанять тебя как наставника. Я не вернусь на площадку к Хакану, но мне нужно с кем-то сражаться. Отец слишком силен. Двурунный соперник подошел бы лучше. Я готов платить, скажем, один э́ре в седми́цу.
– Ты уже один раз чуть не убил моего сына! А сейчас хочешь бить его за деньги? – разозлилась Маргрит. – Раз такой богач, найми себе воина. Или купи раба и делай с ним, что хочешь.
– Я хочу платить твоему сыну, чтобы он бил меня. Даг намного сильнее. Пока.
– Согласен, – вмешался Даг. – На той полянке, после восхода солнца.
Получив его согласие, я тут же сбежал из их дома, чтобы не слушать воплей безумной женщины. Пусть она кричит на сына!
Я придумал такую штуку не сдуру. Если я и впрямь буду становиться сильнее лишь в смертных боях, скорее всего, это будут враги, превосходящие меня по рунам. А значит, нужно привыкать сражаться с такими соперниками. Даг – идеальный соперник. Он выше всего лишь на одну руну, он отличный боец, и я знал его манеру боя. Если я не смогу победить его, то вряд ли смогу рассчитывать на победу с кем-либо еще.
Отец не стал возражать и выделил нужные суммы. Он почему-то думал, что я таким способом заглаживал вину перед Дагом, возмещал затраты, которые понесла его семья. Вот только с чего бы мне чувствовать себя виноватым? Это был честный поединок, и я честно победил. Если бы Даг не был таким сильным и увертливым, я бы не врезал ему в подбородок, а выбрал бы другую цель. Но я пока не был столь умелым воином, а потому бил, куда мог. Если так посмотреть, Даг сам виноват, что нарвался на мой удар.
На следующее утро я вскочил раньше матери, схватил топорик, щит, краюху вчерашнего хлеба и побежал на наше с Дагом прежнее место для игр. Он подошел почти сразу за мной.
– Отложи оружие. Тут нет людей, и если кто-то ранит другого, могут неправильно подумать, – сказал Даг вместо приветствия. – Сначала поборемся так. Ты увидишь, как меняет вторая руна.
В этом был смысл.
– Гли́ма? – спросил я.
– Да.
Мы отложили оружие, сняли рубахи, оставшись лишь в штанах. Взяли друг за друга за ремни правыми руками. Я напрягся, готовясь схватить Дага за штанину и опрокинуть его на землю. У меня было преимущество – я ниже, а значит, крепче стою на ногах. Даг прошептал:
– Раз. Два. Три!
Но не успел я и дернуться, как уже взлетел в воздух и брякнулся со всей силы на спину. Даг тут же отпустил меня и отошел на шаг.
– Еще! – вскочил я на ноги.
Раз. Два. Три.
Я, не отрываясь, смотрел в глаза Дагу, но не заметил никакого напряжения, предвосхищения или чего-то такого. Он легко, словно бы пустые меха переворачивал, схватил меня за штанину и вскинул наверх. Я едва успел перевернуться и упал на колено. Сразу же, не поднимаясь до конца, схватил Дага за пояс и толкнул. Он едва сдвинулся с места. Я вцепился в его ногу, как клещ, но не смог оторвать ее от земли.
– Понимаешь теперь? Я просто сильнее.
– Это не значит, что я не могу победить. Говорят, что безрунный не может убить рунного. Но я это сделал, значит, смогу победить и тебя.
– Сможешь, – согласился Даг. – Но не в прямом бою. Удар в спину. Брошенное копье. Сильный яд. Нож в горло во время пира.
– Не всегда побеждает самый сильный или самый быстрый.
– Да, во время большого сражения и сильнейший может быть убит. Но в поединках один на один…
– Мы еще не пробовали!
Лезвия топориков мы обмотали кожаными обрезками, подняли щиты и рванули друг на друга. Это было почти также весело, как и раньше. Я против Дага! Вот только прежде мы были на равных, а сейчас от каждого его удара меня сносило напрочь. Но и я заставил его изрядно попотеть.
Даг бил с такой силой, будто столб вколачивал в землю. Спустя пару ударов он совсем отсушил мне руку со щитом, а мои удары принимал на щит так, словно от бабочки отмахивался. То, что я знал его манеру боя, совсем не помогало. Он ведь мою тоже знал, а разница в чистой телесной мощи была велика, хотя мои успехи все же были немного выше, чем в борьбе.
Я показал намерение ударить в левое бедро, а когда Даг опустил щит и изменил положение ног, чтобы легче принять удар, рванул к нему. Отвел топор щитом и толкнул всем телом, одновременно попытавшись боднуть головой в подбородок. Теперь-то уж я вряд ли что-нибудь ему сломаю. Даг успел задрать голову, и удар не прошёл, но толчок вывел его из равновесия. Он почти упал, но развить успех я не успел. Даг отскочил назад, и схватка продолжилась. Даг был сильнее, немного быстрее и вынослив, как бык. Я был искусней, но при таком раскладе помогало это слабо, а разница в росте и длине рук не позволяла атаковать издалека.
Спустя некоторое время мы просто сидели и отдыхали, я пытался отдышаться, а Даг будто бы и не провёл тяжелую схватку: дыхание было ровное, а румянец быстро спадал.
Домой я не пришел, а притащился. Мать в ужасе всплеснула руками и сверху донизу облепила меня сырым мясом, хотя вряд ли это сильно изменило мою внешность. Я и без ее лечения представлял собой хорошенько отбитый кусок мяса, весь в кровоподтеках и синяках.
– Да что ж это такое? Тебя снова бьют? – мы с отцом не сказали ей про Дага.
– Я тоже неплохо ему врезал. Вроде бы, – пробормотал я, щупая челюсть.
На другое утро я подготовился получше: надел толстые кожаные штаны и прочную отцовскую куртку, которую не всякая стрела сможет пробить. Под куртку надел рубаху и колючий свитер из овечьей шерсти. Шлем отец брать не разрешил, поэтому я захватил с собой зимнюю шапку с меховой опушкой. Да, вид у меня был смешным, и да двигаться во всем этом было не так уж и удобно, но я все равно проигрывал Дагу по скорости, так хоть синяков поменьше отхвачу.
Даг рассмеялся, когда увидел меня, но улыбка тут же пропала.
– Хорошая мысль. Заодно и к доспехам будет привычка.
В конце седмицы я отдал Дагу честно заработанный э́ре. За месяц он заработает полмарки, а значит, сможет купить корову в дом. А если через месяц я не смогу его одолеть, то какой из меня воин?
После унизительного проигрыша на учебной площадке почти все дети от меня отцепились, нашли нового героя, только двое все еще продолжали таскаться: Якоб, сын Стига, и рыжий мальчуган, чьего имени я не спрашивал. Якоба пару раз били за это, но он не сдавался. Зачем ему это было нужно?
Я как раз оттирал грязь с замурзанного лица возле дома, когда примчался Якоб и закричал:
– Корабли! Три корабля плывут.
На его крик отец, прикорнувший было после обеда, поднялся и вышел во двор.
– Какие еще корабли?
– Ну это… – мальчишка не ожидал, что сам лендерман обратится к нему. – Там, в бухте…
– Да понял я, что в бухте. Не из лесу же они появились. Что за корабли? Какой флаг?
– Два дракка́ра и один кнорр. Все под одним флагом. Синий такой, а на нем какая-то рыба.
– Дельфин? – отец вдруг обрадовался. – Неужто дельфин?
– Мож, и дельфин, далеко было.
– Кай, скорее отмывайся. Глядишь, и разберемся мы с той тварью морской.
Я попросту засунул голову в ведро с ледяной водой и потер лицо, потом отряхнулся и пошел за отцом на пристань, а рядом прыгал Якоб, довольный, что мы ему позволили идти подле себя. Отец глянул на мальчугана и вдруг сказал:
– Глядишь, и у тебя будет скоро такой братец.
– Мать затяжелела?
– Давно уже пора. Не дело, когда один сын в семье.
– Это хорошо. Не все же ей со мной нянчиться!
– А у меня три брата и две сестры, – зачем-то сказал Якоб и тут же отхватил подзатыльник, мол, не лезь, когда старшие разговаривают.
На пристани уже собрался народ, кто с оружием, кто без. Сто́рбаш – не сказать, чтобы совсем уж маленькое поселение, от трех кораблей карлов мы отобьемся легко. Но если там будут хуска́рлы? Или того хуже, хе́льты? Или хотя бы один сторхе́льт? До недавнего времени высокорунному воину не за чем было воевать с нами и портить отношения с ко́нунгом Ра́гнвальдом Беспечным. Но теперь в Сторбаше было то, ради чего рискнул бы любой воин, стремящийся стать равным богам, – сердце огненного червя. Участники сражения отплыли далеко, весть о своем подвиге разнесли широко, и кто-то отчаянный мог бы напасть на хера́д, в котором самый сильный воин всего лишь на седьмой руне.
Впрочем, репутация ко́нунга защищала нас. Беспечный-то он беспечный, да за свои земли порвет любого. Согласно песням и сказаниям, что доходили до нас о Ра́гнвальде, упреки, оскорбления или угрозы он встречал с улыбкой, не злился, не кричал в гневе, не стучал кулаком об стол или о морду говорившего. Потому его и прозвали Беспечным, будто ему нет дела до недобрых слов. Да вот только потом с этими смельчаками случались несчастья. То погибнут в нестоящей упоминания сече, то потонут возле родных берегов, а то и вовсе задохнутся, подавившись костью.
Отец, глядя на приближающиеся корабли, обеспокоенности не выказывал. Напротив, широко улыбался, наблюдая, как они один за другим подходят к пирсам, и первые воины уже выскакивают, чтобы привязать их. На флаге и впрямь был изображен дельфин с изогнутой спиной, словно выпрыгивающий из воды. На каждом корабле было по два гарпуна – спереди и сзади. Люди явно хорошо обучены и держались в строгости. Никаких выкриков или шуток, ни один не сошел с палубы, не дождавшись разрешения, сами палубы отдраены, оружие вычищено, даже борта кораблей выглядели чистенькими и недавно выкрашенными.
С одного дракка́ра сильным прыжком на пирс выскочил мужчина с забранными в тугую косу волосами. Больше всего бросались в глаза его плечи. Они были такими широченными, будто он на шею положил коромысло или небольшое бревно, а сверху нацепил рубаху. А вот живота, как подобает любому солидному воину, не было вовсе.
– Кто ле́ндерман сего хера́да? – зычно спросил он.
Голос у него был под стать плечам.
– Я – Эрлинг. А ты никак Фли́ппи Дельфин, прославленный сторхельт?
– Пока еще хельт.
– Не ждал я таких гостей, потому не подготовился к встрече. Но если есть на то желание, могу устроить великий пир.
– На пирах я побывал изрядно. Я приплыл по делу. Моим людям бы баньку, чтобы смыть морскую соль, да пирогов каких. По хлебу уж больно соскучились, как по твердому, так и по жидкому. А мы с тобой тем временем бы и потолковали.
Отец усмехнулся в бороду.
– Сделаем, как пожелаешь, – и раздал указания.
Подоспевшего Кнута отвел в сторонку и сказал смотреть в оба за людьми Флиппи. Кто знает, как пройдет разговор? А несколько десятков обученных воинов могут натворить много дел в селении.
Мы вернулись в дом, мать уже успела приготовить кое-какую снедь, выставила кружки с пряным пивом на стол. Рабыня поднесла воды гостю умыться с дороги. Флиппи Дельфин едва коснулся воды, а как сел, сразу схватился за пиво и одним глотком осушил посудину. Мать тут же наполнила ее. Вторую гость пить погодил, а перешел к делу.
– Слышал, у вас тут пробегала тварь небольшая.
– Было дело. Хорошо, хоть бед особых не натворила. Добрые воины пришли помочь.
– Я бы тоже не отказался поучаствовать. Жаль, далеко был. Пока весть дошла, уже и добычу разделили и торжественный пир отгуляли.
– То была слишком слабая зверушка для такого воина, как ты.
– Слабая-то она слабая, да у нее есть то, что мне нужно. А если уж что-то очень надобно, сам знаешь, следует постараться. Я говорил и с Топором, и с Тараном, да никто из них не захотел продать добычу.
– А Тинур? У него кусок больше всего был.
– У Тинура сын есть да в хи́рде некоторые к хельту подобрались. Не продал бы. А вот у тебя иначе всё. Сам ты к хельту не рвешься. Сын, как погляжу, еще маловат, ему не скоро потребуется подмога. Вот я и думаю, а не продашь ли сердце ты? Я хорошую цену дам.
– Продам. Отчего бы и не продать, коли цена будет хорошая, – улыбнулся отец и отхлебнул из кружки.
– И какая цена? Могу серебром отсыпать, могу оружием отдать, могу броней: хоть кольчугами, хоть шлемами. Если рабы нужны, придется подождать, с собой рабов не вожу. Что еще? Меха? Скот?
– Серебро, оружие, рабы… Все это хорошо. Вот только я всегда могу взять это у любого торговца, а сердце огненного червя нигде и не выкупишь.
– Как знать. Ты живешь в спокойном месте, твой город никто не трогает, опасных тварей и нет почти. Растишь хлеб, детей, скот. А вот сильных воинов нет. Хороший союзник всегда пригодится.
– Годится он тогда, когда рядом беда. А если внезапно кто с недобрым умыслом придет, когда союзник откликнется и вернется, только пепелище и увидит на месте Сторбаша.
– Ладно. Говори свою цену. Вижу, есть у тебя на уме что-то. И чудится, что не по нраву мне это придется, – вздохнул Флиппи, и даже плечи его широченные понурились.
– Может, и не по нраву, зато точно по силе. Видать, сам Хуно́р-охотник привел твои корабли на подмогу.
– Хунор? Уж не на морскую ли охоту ты хочешь позвать? – воодушевился Фли́ппи Дельфин. – У меня есть и китовый ус, и китовый жир.
– Всё, что добудешь, можешь себе оставить. В одном селении неподалеку завелась хуорка, лодки топит, на корабли нападает. Уже год не можем туда доплыть, и оттуда людям не выбраться.
– Хуорка… – лицо Флиппи скривилось так, будто ему протухшую капусту под нос сунули. – Слушай, Эрлинг, может, я тебе серебра отсыплю, а ты кого другого наймешь?
– Год! Целый год. Думаешь, я не пытался?
– Уж больно неудобная тварь эта хуорка. Прибытка с нее никакого, а возни и риску много. Да если она хоть один корабль повредит, я уже в накладе останусь.
– Тебе решать, – развел руками отец. – Вот только, став сторхельтом, ты получишь намного больше. Люди сами будут ссыпать в руки золото и серебро, лишь бы ты был на их стороне. И отделяет тебя от этого всего лишь одна хуорка. А у Дельфина, как я слышал, был опыт сражения с ней.
– Потому и медлю, – ответил Флиппи и почесал затылок. – А точно одна? Они иногда парами селятся. На двух не пойду. Если увижу двоих, тут же уплываю, и сговору конец.
– Мой сын месяц назад сам видел: одна она там. А чтобы не усомнился ты в моем слове, готов отдать сердце сейчас. Заодно и проверишь силу сторхельта в настоящем бою.
Как только отец сказал это, глаза Флиппи Дельфина загорелись.
– По рукам. Вот только не боишься ли, что уплыву и не сдержу слова?
– С кем бы другим боялся. А о Флиппи по всем северным морям ходит молва как о честном человеке, что держит слово, даже если оно во вред идет. Дурная весть, она быстро разносится.
Флиппи выпил новую кружку пива и расхохотался:
– Эх, по нраву ты мне, Эрлинг, даром что прозвища не имеешь.
– Есть у меня прозвище, только я оставил его, когда на земле осел да сына завел. Неподходящее оно для лендермана Сторбаша.
Я удивленно глянул на отца. Всегда считал, что он попросту не совершил ничего выдающегося или запоминающегося, потому и жил с одним лишь именем. Впрочем, дядька Кнут тоже ходил без прозвища.
Флиппи сощурил один глаз.
– Погодь-ка. Эрлинг? А не тот ли ты Эрлинг, что…
– Ни к чему вспоминать то, что давно ушло. Перед тобой уже далеко не тот Эрлинг, о котором ты слышал. Так что, Флиппи Дельфин? Возьмешься за хуорку?
Наконец пиво подействовало на гостя. Он махнул рукой.
– Добро́. Но сегодня мы как следует выпьем. Завтра я займусь сердцем, а уже на третий день поплывем к хуорке.
И они крепко стукнулись кружками, отмечая удачную сделку.
Глава 13
Крыльями Тоу́рга-змея называли паруса, так как Нарл-корабел, получивший в дар от Фомрира Тоурговы крылья, сделал первые паруса именно из них.
При первой встрече я не ощущал от Флиппи большого давления, отец говорил, что высокорунные воины могут придерживать силу, чтобы люди вокруг не боялись. И я не ожидал, что после сердца червя что-то изменится. Но всё изменилось, да еще как.
Я вскочил с лавки, не понимая, что меня встревожило. Поднялся отец, испуганно вскрикнули девки, спавшие возле очага, заржали кони в стойлах, замычали коровы, истошно закудахтали куры. Все собаки в Сторбаше заголосили разом.
– Кажись, получилось, – выдохнул отец.
– Что получилось?
– Флиппи стал сторхельтом. Пойду его поздравлю.
Я немедля увязался за ним. Только чем ближе мы подходили к выделенному гостю дому, тем меньше хотелось туда идти. Я словно бы увязал в густом киселе. Колени тряслись со страху, зубы неровно стучали, в животе кишки разом превратились в дрожащий студень. Я глянул на отца, тот, нахмурившись, продолжал идти, хоть и со стиснутыми кулаками.
– Может, лучше домой пойду? – нерешительно сказал я.
Отец оглянулся.
– Это лишь пятнадцатая руна, слабый отблеск силы богов. Как доберешься до ступней Фомрира, если даже такая малость пугает тебя?
С усилием вдохнув, я сжал прыгающие зубы, собрал внутренности в тугой комок и шагнул вперед. Из ближайших домов уже высыпали жители и отбежали подальше, не в силах выдерживать такое давление.
Шаг. Еще шаг. Я чувствовал, как зубы начинают крошиться от чрезмерных усилий. Еще шаг. До дома Флиппи оставалось еще два десятка шагов. Добраться пешком от Растранда до Сторбаша было легче, чем пройти до того дома. Неужто между хельтом и сторхельтом столь большая разница? Почему вчера я мог сидеть рядом с Флиппи, а сейчас помирал со страху, даже не увидев его?
Отец не дошел до двери всего пару шагов. Остановился. Крикнул:
– Флиппи Дельфин! Поздравляю с новым титулом! Поумерь силу, иначе разгонишь весь город.
– Не могу! Пока не получается совладать. Освободи южный проход, я уйду в лес! Как справлюсь, так вернусь.
Развернувшись, отец принялся раздавать указания, уводить людей, но перед тем сказал:
– Пробуй пройти вперед или хотя бы продержись тут подольше. Это поможет тебе в будущем.
Я стоял и обливался по́том. Нет таких слов, чтоб описать мои чувства. Это был страх, но не простой знакомый страх, как, например, перед темнотой, холодом или кабаном, а иной, чуждый, непонятный. Будто я был мышью, а надо мной нависла нога великана, и я знал, что меня вот-вот раздавят, и ничего не мог с этим поделать. Бежать, прятаться, прикидываться мертвым – все бесполезно. Это было ужасно. И страх злил меня.
Я не дурак. Я не считал себя всесильным или бессмертным. Если передо мной противник заведомо сильнее, я убегу или постараюсь не драться с ним, как тогда, с огромным кабаном в овраге. Я бы и с Ро́альдом не дрался, только он забыл меня спросить. А если бы кабан все же напал, я бы сделал все, чтобы победить. Или хотя бы не умереть. Но сейчас, пожелай того Флиппи, он бы убил меня одним пальцем, а я б даже и шелохнуться не смог.
Рядом раздался чей-то стон. Я с трудом повернул голову и увидел неподалеку двурунного юношу. Он также пришел испытать силы и уже находился на грани. А за ним были и другие.
Дверь распахнулась, и волна ужаса заново захлестнула меня. А ведь я почти привык! Еще несколько вдохов, и я бы решился на еще один шаг, маленький, в половину ступни, но все же шаг.
В узкий проход боком протиснулся Флиппи, внешность его была такой же, как и вчера. Но его взгляд! Его мощь! Его дыхание сшибало с ног. Я не выдержал и рухнул на колени. Флиппи хмыкнул, огромным прыжком вскочил на крышу дома, потом оттолкнулся и отскочил на пятьдесят шагов к югу. Пара мгновений, и он исчез в лесу.
Из дому следом вышли и соратники Флиппи, бледные, трясущиеся, взмокшие, но целые. Впрочем, среди его людей карлов не было, только хускарлы да несколько хельтов. Чем сильнее воин, тем легче ему снести чужую мощь.
По подбородку что-то текло, я коснулся рукой и глянул. То была кровь.
Я вдруг вспомнил все слышанные песни о богах. Я слушал сказания и были о них с детства, некоторые были героические, о подвигах и небывалой удали, некоторые звучали как истории о соседях, как они ссорятся, мирятся, женятся. И из-за этого я привык думать о богах как о людях, обычных людях, только чуток посильнее и постарше: забияка Фомри́р, мудрый Скири́р, красавица О́рса, сладкоголосый Сва́льди. А ведь это было не так. Если я не смог приблизиться к обычному сторхельту, как бы я перенес встречу с тем же Фомри́ром? За тысячу шагов у меня бы лопнули глаза и разорвалось сердце. От его голоса вытек бы мозг. От его поступи раздробились бы кости. И не потому, что он огромен, как гора, или силен, как море, а лишь потому, что он – бог, с мощью, что выше всех рун и людей.
Лишь к вечеру Флиппи вернулся. Он сумел укротить силу и потому уже не был опасен для людей вокруг.
На следующее утро мы наконец отплыли, чтобы поохотиться на хуорку. Флиппи с командой на своих трех кораблях, и лучшие воины во главе с отцом – на нашем драккаре. Я еле упросил отца взять меня с собой, правда, пришлось пообещать, что я седми́цу буду помогать с местными делами. Он всё хотел, чтоб я стал лендерманом.
Если бы я был скальдом, то рассказал об этом плавании больше. Как кони моря мчались по китовой дороге. Как метатели меча, вдохновители Свальди, носители солнц жеребца пучины восседали на крутобоких спинах драконов моря! Как дыхание Нарла наполняло крылья Тоурга! Когда я пытался сложить хотя бы самую немудреную вису, выходил не мед поэзии, а скорее кал орла.
То, что я прошел за девять дней по суше, корабли проплыли за пару часов с попутным ветром так быстро, что рассвет не успевал стать полднем. Бухта с моря выглядела иначе, чем с земли. Проход в нее был узким и каменистым. Отцов драккар остановился у входа. Флиппи Дельфин не хотел, чтобы воины, не знакомые с его ведением боя, мешались и становились под ветер, потому наша задача была проста: не выпустить хуорку из бухты, если та вдруг решится на побег.
– Кай, лезь на мачту. Как поплывет к нам, кричи! – приказал отец, а сам взял одно из копий Флиппи с непривычно широким и плоским наконечником, больше похожим на огромную стрелу без перьев, и встал возле борта с самыми сильными из воинов Сторбаша.
Я взобрался на мачту, уселся на поперечную рею, плотно обхватил столб ногами и во все глаза уставился на поле грядущей битвы. Два дракка́ра под ритмичный бой бодра́на ушли в разные стороны, захватывая хуо́рку в клещи, а кнорр с самим Дельфином на борту немного отстал и шел к центру.
Хуорка то ли обожралась, то ли отсыпалась, потому не сразу обратила внимание на гостей. Огромное гибкое тело как тень проскользнуло к правому драккару, но стоило зверюге приблизиться на расстояние удара, как гарпун величиной с человека вонзился ей в спину. Тонко взвизгнув, хуорка ушла на глубину вместе с гарпуном.
Флиппи скинул куртку, сапоги, и в одной рубахе и штанах спрыгнул с корабля с таким же странным копьем, что держал сейчас отец. Дельфин мгновенно ушел под воду, и я не мог разглядеть даже его тени. Поверхность моря оставалась ровной слишком долго, и я ожидал увидеть медленно всплывающее кровавое пятно. Тут хуорка взметнулась, выпрыгнула из воды, обнажив длинное тело в окружении розовой пены, и на мгновение показался и Флиппи, висящий на копье, что пронзило округлый живот твари. Но каким бы ни был кратким миг появления хуорки, с кораблей полетели гарпуны с толстыми веревками и вонзились в нее с трех сторон. Тварь упала обратно в воду. Флиппи вынырнул неподалеку и громко свистнул. С ближайшего корабля ему перекинули еще одно копье.
Хуорка уже не могла уйти на дно. Ее истыкали странного вида копьями с обратными крючьями, а Дельфин подрезал ей ласты, хвост и пускал обильно кровь. Бухта окрасилась в багряный цвет. И это выглядело красиво.
Новый свист. На драккаре затрубили в рог, люди Флиппи схватились за весла и бешено погребли, разъезжаясь в разные стороны. Веревки, закрепленные на гарпунах, вышли из воды и натянулись, как струны на тальха́рпе. Хуорка слабела, трепыхалась все меньше и меньше. Распятая между тремя кораблями, она уже не сопротивлялась, лишь подергивалась, когда с очередной веревки выбирали слабину.
Флиппи подплыл к хуорке, взметнулся ввысь, как настоящий дельфин, и очутился на спине зверя. Хуорка изогнула длинную шею и сделала попытку прогнать мелкое существо, что царапало ей кожу. Флиппи же бесстрашно пробежал вперед, наотмашь ударил копьем и переливчато присвистнул. От правого драккара отделилась крошечная лодочка на две пары весел и в несколько взмахов приблизилась к туше. Из лодочки выскочил воин, пробежал к голове хуорки, приставил железный кол и одним ударом молота загнал его на всю глубину.
Хуорка в последний раз содрогнулась и беспомощно распласталась на водной глади.
С кораблей Флиппи донеслись победные крики, громко протрубили рога, и я услышал радостные вопли со стороны берега. Там собрались все жители из деревни Олова, чтобы посмотреть на битву.
То, что происходило дальше, заняло больше времени, чем сама охота. Корабли Флиппи медленно отволокли тушу к берегу. Навстречу им от поселения высыпали все уцелевшие лодки. Каждый хотел прикоснуться к трупу твари, что целый год досаждала и не давала людям выйти в море. За веревки ее выволокли на сушу вместе с восседающим на ней Флиппи. Олов торжественно вынес рог с медом, поклонился и вручил его сторхельту. Второй рог преподнесли отцу, как лендерману, что защитил свои земли.
Дельфин, мокрый и соленый, выглядел так, словно сам бог-мореход Нарл вышел из пучины поприветствовать подданных. Широкоплечий, подтянутый, с задубевшими на холодном ветру волосами, еще и рубаха плотно облепила его просторную грудь. И все местные бабы смотрели на него с восхищением. Этой ночью Флиппи точно не будет одиноко.
Олов, Эрлинг и Флиппи обменивались хвалами, Олов громогласно обещался напоить сегодня всех до упада, отец говорил, что привез некоторые полезные вещи и что направит первых же торговцев сюда, Флиппи спокойно отвечал на вопросы, сказал, что в бухте сейчас не так много рыбы, и кровь может приманить других опасных зверей, потому стоит быть осторожнее. Вдруг появятся крупные хищники?
Десяток топоров врезалось в толстую шкуру хуорки.
– Я отрублю ей голову и сделаю нос для своего корабля, – разгорячено выпалил Олов.
– Не дело это, – возразил Флиппи. – Мири́нн-рыбак не любит, когда костями морских зверей украшают корабли. Лучше укрась свой дом.
– Так ведь шкурой морских тварей часто обтягивают лодки, а костями укрепляют днища.
– То твари, зимние боги сами сражаются с ними и хвалят тех, кто решается на это. А хуорка – не тварь, всего лишь зверь, как дельфин или кит. К тому ж, она бы и сама ушла отсюда через пять-шесть зим. Она не просто так забилась в эту бухту.
Когда говорил Флиппи, все уважительно замолкали, и потому его слова разносились далеко и были слышны всем.
– А что ж она здесь забыла? – удивился Олов.
– Тяжелая она была, дите носила в животе. Еще полгода-год, и родила бы. Потому так легко ее убить получилось. Обычно хуорки более проворны, в них не так-то просто попасть гарпуном.
Тем временем те, кто разделывал тушу, сумели-таки вспороть брюхо, и оттуда вывалились два мертвых детеныша, у одного была пробита голова, у другого – живот. Потроха тут же забрали бабы, снимаемые пласты кожи оттаскивали в сторону и тут же растягивали на камнях для просушки, мясо, по-видимому, относили на готовку. Соли, как я помнил, в деревне не осталось ни крупинки, и заготавливать впрок мясо тут не могли.
С отцовского драккара выкатили большую бочку.
– Олов, это тебе за верность, терпение и моего сына, – торжественно сказал отец.
– Мы его тут малость в цепях подержали, – Олов почесал под рыжей бородой, выражая смущение.
– Ничего. Мальцу это пошло на пользу. Только я тебе не пиво привез, а кое-что получше!
Местные вдруг оживились. Олов постучал по бочке и расплылся в улыбке:
– Никак соль?
– Она самая. Раз вас хуорка в черном теле держала целый год, теперь она же вас будет кормить, коли правильно засолите ее мясо.
Понемногу вытаскивали и остальные товары, которые показывались Олову, как главному в деревне, и тут же уносились в дома.
