Наталья Бутырская
Сага о Кае Эрлингссоне
Глава 8
Морские чудовища и первородные твари появились вместе с миром. Из первых явились весенние боги. Из вторых – зимние боги.
На заре мира твари были многочисленны и могучи, но от большинства остались лишь кости и слабые потомки.
Я тихо и мирно колол дрова позади дома, когда примчался какой-то мальчишка, не больше восьми зим от роду, дождался моего взгляда и выпалил:
– Ле́ндерман приплыл!
После чего широко оскалился и упрыгал, поддерживая спадающие штаны.
После тройного вызова на ученической площадке сверстники, как и ребята постарше, сторонились меня, а вот вся мелкота, наоборот, воспылала невыразимой любовью. Куда бы я ни пошел, в десятке шагов за мной тащились три-четыре мелкопузых, а если им казалось, что сейчас начнется что-то интересное, например, что я иду к Хакану на тренировку, они сбегались со всего Сторбаша. Так же они оказывали разные услуги, даже если я их не просил. Как сейчас, например.
Детьми мы тоже торчали на пристани, часами подолгу смотрели на бухту, и стоило лишь мелькнуть краешку паруса, как мы кричали: «Корабль! Корабль!». Эти же придумали себе важное дело: ждали именно моего отца. Интересно, как этот пацан вырвал право сообщить мне о прибытии Эрлинга?
Я хотел увидеть отца, порадовать тем, что я стал рунным, узнать про деревню Олова и как он собирается сражаться с хуо́ркой, поэтому я бросил дрова и поторопился за мальчишкой. Может, спросить, как его зовут? Или он окончательно загордится после этого?
Отцу, видимо, уже сказали, что я вернулся. Мы столкнулись на полпути к пристани. Он сначала остановился, словно не веря своим глазам, а потом рывком подскочил ко мне и крепко обнял. И я вдруг заметил, что уже дорос до его плеча. Еще немного, и я догоню его.
– Сын. Я думал, что ты отправился в дружину Фомрира и уже сразил сотню-другую тварей. Рад, что ты решил задержаться, – у отца странно подергивалась правая сторона лица.
– Отец, я должен рассказать, что случилось в Растранде. И кто убил Ове. И еще я был в деревне Олова. Там нужно убить хуорку. И я получил благодать! Ты видишь? Я не проклят.
– Хорошо-хорошо. Идем в дом, там все расскажешь, – и отец, слегка опираясь на мое плечо, тяжело пошел по дороге.
Когда я закончил рассказ и посмотрел на отца, он, глядя на стол, обронил:
– Мы не можем открыто обвинять Торкеля Мачту.
– Но почему? – я вскочил, не в силах сдерживаться. – Всё по правилам. У тебя есть свидетель. Я свободный человек, я – карл, в конце концов. Мое слово стоит не меньше его!
– Все верно. А еще ты убил Ро́альда.
– Я защищал свою жизнь!
– Верно. Но его отец захочет отомстить тому, кто заколол его младшего сына, как свинью. И если я выставлю тебя как свидетеля, у него могут возникнуть вопросы. Ты знаешь, кто отец Роальда?
– Какая разница? Ведь мы правы! Наших людей убили.
– Его отец – ярл Ски́рре Пивохлёб. Он правит городом Турга́р, что находится возле горы Тургха́ттен. Сам он хельт, и в его подчинении немало хуска́рлов. Я слышал, что он увеличивает силу своих воинов, давая им вырезать небольшие деревеньки, но посылает приглядеть за щенками мелких воинов, которых не жалко и отдать, если что-то пойдет не так. Вот только Растранду не повезло. Будь там обычный карл, Ове бы с ним справился. В Растранд Ски́рре отправил своего сына, и в няньки приставил не кого попало, а То́ркеля Мачту. У Ове не было и шанса. Да и у тебя, кстати, тоже. Говоришь, радужная кольчуга и огромная секира?
Я кивнул.
– Не пожалел Скирре денег на сына, не пожалел. Вот только кольчуга голову не заменит. Зазнался Роальд, возгордился, убив пару рабов. Фомрир таких не любит, вот и подставил ему подножку.
– Ты так говоришь, словно я мог даже не дергаться. Роальд бы и сам убился.
– Нет, конечно, – расхохотался отец. – Фомрир дал лишь маленькую возможность, а дальше все зависело от тебя. И ты справился. Как знать, может, Фомрир помогал и Ове, вот только он не углядел его дар.
– Так что ты будешь делать?
– Деревня вырезана, ее жителей уже не вернуть. А я не хочу потерять сына во второй раз. Если у Ски́рре появится хотя бы подозрение, что это ты убил Ро́альда, может, он и не станет нападать на Сторбаш, но тебя убьют, это точно. Либо будут вызывать на бой каждый день. Либо отравят. А скорее всего, он захочет, чтобы тебя привезли в Турга́р, чтобы самому пытать десять дней и десять ночей. Ты кому-нибудь говорил про Ро́альда? Или То́ркеля? Или что-то про нападение?
– В деревне Олова все знают.
– Туда сейчас не попасть и не выбраться. А в Сторбаше?
– Я только маме рассказал. И на учебной площадке сказал, что убил воина свиноколом.
– Кто там был? – отец схватил меня за плечи.
– Да все. Хакан, Кнут, ребята, несколько пришлых воинов. Другие жители. Много кто.
– Больше ни слова не говори. Понял? Может, и пройдет эта беда мимо нас. Может, и не дойдет эта весть до Скирре. Как же не вовремя приполз этот червь!
Меня не сильно напугала возможная месть со стороны человека по прозвищу Пивохлёб. Звучит не так внушительно, как Крушитель черепов или Кровавая секира. Интересно, а какое у меня будет прозвище? Главное, чтобы не назвали Каем Свиноколом. Все будут думать, что я только свиней и могу резать, а не о том, что я сразил первого врага этой штуковиной. Кажется, и впрямь лучше молчать, как я получил первую руну.
– А что за червь?
– Пойдешь со мной на тинг, там всё и узнаешь.
Это был мой первый тинг. Детей брать туда не положено, и я давно ждал, когда же мне разрешат появиться там. Я, конечно, не раз пробирался и подслушивал разговоры, но разве это может сравниться с полноправным участием, когда и мой голос будет услышан?
Я вошел вслед за отцом в просторный дом, самый большой в Сторбаше. В нем никто не жил, там проходил тинг, там устраивали пиры и принимали гостей из других хера́дов.
Внутри уже негде было ступить, ти́нгхус был полон людей – как мужчин, так и женщин. Отдельной кучкой стояли незнакомые мне воины. Посередине в очаге горел огонь, разгоняя тьму и освещая сумрачные лица. Отец, не переодевшись, как был с корабля, прошел на свое место, украшенное рогами и костями тех тварей, которых он убил во время походов. Я же остался среди обычных людей. Краем глаза я заметил близнецов с одинаково распухшими носами и темными кругами под глазами, Дага видно не было, зато Кнут уже ждал.
– Я вижу, гости начали прибывать. Благодарю за то, что откликнулись на зов. Как и обещал, для вас выделены дома, рабыни и угощение.
– Когда выступаем? – перебил здоровенный мужик.
Обычный топорик, висящий у него на поясе, выглядел игрушечным по сравнению с волосатыми ручищами, зато щитом, на который он небрежно опирался, я мог бы укрыться целиком, даже не пригибаясь. Мне показалось, что этот щит толщиной с палец. В смысле – толщиной в длину пальца.
– Ско́рни Таран, я высоко ценю твои навыки, – повысил голос отец, – но думаю, что одного щита маловато для победы над огненным червем.
– Так у меня и топорик есть, – под общий хохот заявил Ско́рни.
– Твоим топориком только яйца чесать, – выкрикнула незнакомая женщина, видимо, тоже прибывшая с другими гостями.
Я бы такую в Сто́рбаше точно запомнил. Высокая, крепкая, но не чересчур, кожаная куртка с нашитыми железными пластинами не могла скрыть ни широких плеч, ни объемной груди. Длинные светлые волосы сплетены в невообразимое количество косичек, которые в свою очередь были закручены в мощные жгуты кос. От нее веяло силой, не меньшей, чем у отца, а, может, даже большей. Я слышал, что бывают женщины, которые отказываются от пути О́рсы и встают на тропу Фомри́ра, но прежде таких не видел.
– Видать, ты свои уже почесала, Да́гна. И где они теперь? – добродушно откликнулся Ско́рни.
– Вот тут, – она похлопала по мешочку, что висел у нее на шее. – Я сюда все лишние яйца складываю. Тебе твои не жмут?
– Потом подеретесь, – вмешался еще один незнакомец. В нем я не приметил ничего необычного, разве что вместо меча или секиры он использовал булаву. – Давайте выслушаем уважаемого Эрлинга.
Отец кивнул.
– Двадцать дней назад охотники заметили след огненного червя неподалеку от города. Согласно следу он около двух шагов в толщину, а в длину от тридцати до сорока шагов. И он движется к Сторбашу. Думаю, по силе он на уровне пятнадцатой-шестнадцатой руны. Кнут, ты говорил, что есть новости!
– Новости получены от твоего сына. Спроси его, – буркнул Кнут, не глядя на меня.
– Кай?
– Эмм, – я нерешительно поднялся, не зная, чего от меня ждут.
Я-то никакого червя и в глаза не видывал.
– Ты видел какой-то необычный след. Где? Как далеко от Сторбаша?
– А, видел. Меньше дня пути от Сторбаша, возле горы. Там здоровенная выжженная полоса, только я не знал, что это след червя.
Люди вокруг меня зашумели, обсуждая услышанное.
– Ско́рни Таран, Да́гна Сильная, Ма́рни Топот. Ваших сил недостаточно, чтобы убить червя. Скоро прибудут еще хуска́рлы со своими дружинами. Я прошу вас лишь задержать тварь, не допустить к стенам Сторбаша. По силе и по сердцу ли вам такая задача?
– А если мы ненароком пришибем червя втроем, сможем забрать внутренности и поделить между собой? – спросила Дагна.
– Как я и обещал. Червя получат все, кто принял участие в его убийстве. Плюс плату от города.
– Договорились. Мальчик, так где, говоришь, ты видел след?
– Я уже не мальчик, – огрызнулся я.
Клянусь бородой Скири́ра, я никогда не думал, что если женщина берет в руки оружие, она становится такой невыносимой. Слова, которые я пропустил бы мимо ушей, будь они высказаны мужчиной, из уст женщины жалили сильнее.
– Ой, прости! Когда же ты успел…
– Дагна, во имя Фомрира, закрой рот! – рявкнул Скорни. – Не кидайся хотя бы на тех, кто не хочет с тобой драться.
– Жене своей указывай. А я женщина вольная.
– Парень, не слушай ее. Она уже лет десять врезается своей твердолобой головой в каждую встречную стену. Так где был след червя?
После моих объяснений Дагна тут же ушла с тинга, а Скорни Таран и Марни Топот еще поговорили с отцом, обсудили, кто проводит их к месту и как можно замедлить червя. Некоторые наши воины также захотели пойти с пришлыми хускарлами и помочь.
Затем, когда гости ушли, отец сказал, что ожидает еще две-три дружины, поэтому нужно подготовить еще несколько домов и угощения, раздал поручения и закрыл тинг. Нужно было ускорить построение каменной стены, которая хоть и не остановит червя, зато задержит, чтобы мы могли увести жителей подальше. Также обсудили, что будет, если пришлые воины не смогут убить червя. Ответ был неутешителен: придется бросить Сторбаш и увезти всех жителей в море, пока эта тварь не нагуляется вволю и не пойдет куда-нибудь еще. Но ведь вокруг наши земли. Если мы не убьем червя до Сторбаша, будут разорены все местные поля, все деревушки, и жителям придется просить защиту у других ярлов. Пригодных к вспашке участков не так много, и, как знать, в качестве кого и на каких условиях их примут? Я бы не хотел видеть свою мать простой батрачкой.
На выходе меня поймал Кнут и спокойно сказал:
– Ты сломал Дагу челюсть. Жрец сказал, что он долго не сможет есть твердую пищу. Если он не поправится, я сделаю с тобой то же.
– Тогда поторопись, пока я не стал сильнее, – ответил я, вырвался из хватки и пошел за отцом на пристань.
Пару дней мы тяжело работали. Даже я помогал таскать камни для укрепления стены. Теперь она поднялась аж до пояса. Впрочем, мне пояснили, что никто и не собирается делать ее высокой. Даже огненный червь – это всего лишь червь, он не может лазать по стенам или перепрыгивать их, и стена в рост человека будет сдерживать его не хуже, чем стена в три человеческих роста. Тут главное – ее толщина.
Каждый из пришлых воинов пришел не один, а со своими людьми. У Дагны была нанятая дружина, которая привезла ее сюда, а потом заберет и доставит, куда ей захочется. У Сторни и Марни же были свои крепко сбитые ватаги, проверенные боем. И это было привычно. Правильно.
Что делать воину, недавно получившему первую благодать, если рядом не предвидится никакой войны? Идти вырезать деревни? Так если за твоей спиной нет отца-ярла, тебя быстро поймают и живьем закопают, а это самая позорная смерть, ведь ты не сможешь попасть в отряд к Фомриру, а будешь бесконечно долго пожираться тварями, потом перевариваться, вываливаться в виде дерьма и снова пожираться. Лучше уж сдохнуть под пытками! Резать коз или других животных? Даже мясник не сможет поднять больше второй руны, забивая беспомощных зверей. Охотники могут дорасти до пятой руны, если будут убивать кабанов, медведей или лосей.
А чтобы получить шестую руну и стать хускарлом, нужно сражаться по-настоящему. Либо с рунными воинами, либо с разными тварями, которые вроде бы слабее пятой руны не бывают. Для того боги и наделили людей благодатью.
Поэтому низкорунные прибиваются в команды к высокорунным в надежде поучаствовать в какой-нибудь заварушке и отхватить себе кусочек. Многие хельты или даже сторхельты начинали путь обычными карлами под крылом сильных воинов, а потом превосходили их. Порой и за счет убийства хёвдинга. Отец говорил, такое происходит, потому что это не настоящие ватаги. Если каждый хочет только поиметь пользу и не думает о собратьях, то предательство случается сплошь и рядом. Либо старшой бросает людей на гибель, спасая свою шкуру, либо кто-то из карлов убивает его, взлетая сразу на две-три руны. Может, поэтому отец и не пошел ни к кому под руку, а собрал свой хирд. Пусть без сильного воина они не смогли высоко подняться, зато не потеряли дружбу. Люди отца до сих пор преданы ему и готовы пойти ради него на многое.
На третий день после тинга прибыли новые гости. Я не хотел их встречать, но отец заставил пойти вместе с ним.
– Ты сын лендермана, и ты должен приветствовать тех, кто прибыл спасти твой город.
– Твой город, отец. Я не хочу становиться лендерманом.
Он лишь усмехнулся себе в бороду, от чего его лицо слегка перекосилось.
– Конечно. Само собой, ты хочешь стать хускарлом, потом хельтом, потом сторхельтом и даже сравняться с богами. Все дети мечтают об этом.
После моего возвращения из Растранда отец сильно помягчел. Я за все это время не увидел ни одной привычной вспышки гнева и не получил ни одной затрещины. Я хотел бы думать, что дело в том, что я теперь взрослый, но, скорее всего, отец изменился, когда решил, что я умер. И мне это не нравилось. Теперь он вел себя как старик, не кричал на меня, а поучал. Того и гляди, скоро у него начнут отваливаться пальцы, превращая его в жреца Мамира, который только и может, что бубнить о былых временах.
Сначала причалил крупный кнорр, который привез товары, а заодно захватил небольшую ватагу, всего в десять человек, во главе которой стоял некий Тину́р Жаба, худощавый мужчина с насмешливым выбритым лицом. На поясе у него висел небольшой меч, который больше напоминал размерами ножик, зато вслед за ним с кнорра вынесли целую охапку коротких тонких копий.
Отец обнял Тинура и сказал:
– Смотрю, ты уже почти дошел до хельта.
Я выпучил глаза. Неужто он и впрямь уже на десятой руне? От мужчины не веяло опасностью, он не давил на окружающих, как это обычно бывает. Обычный тощий мужик, который зачем-то срезает волосы на лице. Наверное, он невероятно силен.
– Да, рассчитываю, что твой червь поделится сердцами и поможет пройти грань.
– Пока соперников у тебя немного, и те на восьмой-девятой руне. Знакомься, это мой сын Кай.
Тинур приветливо кивнул и занялся разгрузкой корабля. Затем отец отправил вместе с Тинуром человека, чтобы тот показал выделенный ему дом, а сам остался ради еще одного корабля, чей парус только-только показался из-за скал.
– Может, я пойду помогу на стене? – не особо рассчитывая на согласие, спросил я.
– Жди.
Хотя я ошибся. Эта скорлупка не заслуживала звания корабля. Она и на плаву держалась еле-еле. Несмотря на приличный ветер, люди на борту помогали веслами, наверное, тоже опасались, что она потонет раньше, чем доплывет. Когда лодка подошла вплотную к пирсу, я вздрогнул и тихо сказал отцу:
– Мне лучше уйти. Там… Кажется, там…
– Торкель Мачта, – сказал невероятно тощий и высокий мужчина, сияя лысой, как коленка, макушкой. – Ты Эрлинг?
Глава 9
Огненный червь. Эта тварь вырастает до сорока шагов в длину и двух шагов в поперечнике, имеет весьма твердую шкуру, под которой вместо крови течет едкая огненная жижа, коей червь может плеваться. Испражнения червя делают землю бесплодной и ядовитой.
Снова горячо пылал огонь посередине тингхуса, отец восседал на законном месте, сумрачный, задумчивый, в богатых мехах. Вокруг сидели люди. Не люди – воины. На некоторых из них были плотные повязки, через которые проступали темные пятна.
Да́гна Сильная смотрела на огонь и не ярилась на невинные шутки, ее длинная светлая коса теперь свисала лишь с левой стороны головы, а на правой волосы были спалены до самой кожи и торчали обугленными кончиками. Только чудом ей не выжгло глаза и не изуродовало красивое лицо.
Скорни Таран тяжело опирался на знаменитый щит, вот только гладкая поверхность щита пошла выщербинами и буграми, а сам воин прятал израненную левую руку, не хотел показывать слабину перед другими.
Марни Топот всё время оглядывался на дверь. Двое из его ватаги пострадали сильнее всего, сейчас их выхаживали знахарки, и он ждал, что в любой момент могут войти и сказать, что они умерли.
Лишь Тинур Жаба да Торкель Мачта сидели со спокойными лицами.
Бу-у-ум!
Я невольно вздрогнул, хоть и ожидал этого.
Музыкант ударил в бодра́н деревянной костью, и звук прокатился по всему дому, проникая сквозь кожу и продирая до кишок.
Тишина.
Бу-у-ум!
Вслед за бодраном зазвучала тальха́рпа, пронзительно и низко одновременно. Короткий смычок скользил по толстым струнам, как ладья по крутым морским волнам.
Треск поленьев в очаге мягко вплетался в тягучие звуки и завораживал весь тинг.
Эмануэль, жрец Мами́ра, выплыл из темноты так, словно не он двигался, а тьма послушно отступала перед ним, чтобы осветить его лицо.
– Достойным может быть любой, но не каждый сможет стать достойным.
Бу-у-ум!
– Когда мир был еще молод, и люди только-только покинули горшок Мамира, боги сразились с морскими и первородными чудовищами и истребили их.
Бу-у-ум!
– Но истребили они лишь самых крупных, самых злобных и самых опасных, а мелкая поросль разлетелась по миру и попряталась в глубинах океанов, в горных расщелинах да в глухих чащобах. Вот только мелкими и слабыми твари были лишь для всесильных богов.
Голос жреца звучал глухо и надтреснуто, порой сливаясь с пением тальха́рпы, и мне казалось, что сами струны выпевали древнее сказание.
…Однажды после длительного похода вернулись в свои чертоги Скири́р-защитник, Фомри́р-воин, Хуно́р-охотник и задумались, как уничтожить оставшихся тварей. Вызывать их на битву? Так бессловесные чудовища дики и неразумны. Выискивать и убивать по одной? Бесконечной будет эта битва, ибо в каждую нору не залезешь, каждый лесок не обыщешь.
Ярился Фомрир, и сами горы сотрясались от ярости его.
Задумчив был Хунор, и леса притихли, чтобы не мешать думам первого охотника.
Грозно хмурился Скирир, и боги, и люди замерли, чтобы его гневный взор не коснулся их.
Тогда пришел к ним мудрейший из богов – Мами́р-судьбоплёт. Набрал он воздуху, дабы разразиться длинной и поучительной речью, как прервал его Фомрир:
– Лучше бы тебе говорить так же кратко, как коротки твои пальцы.
Со спокойной улыбкой Мамир повел свою речь, предпочел не заметить он грубые слова Фомрира:
– Великие боги, защита земли и небес, покровители рода нашего и человеческого, сильнейшие под этими звездами! Ваше могущество застило вам глаза. Вы слепы и не видите того, что находится прямо перед вашим носом. Я не ожидал иного от Фомрира и Хунора, но ты, ко́нунг богов, как ты мог низвести себя до простого карла, что ходит вдоль стен и высматривает врагов?
Вскочил скорый на гнев Фомрир:
– Как смеешь ты, Обрубок, поносить моего отца? – но тотчас же сел обратно, почувствовав руку Скирира на плече своем.
– И что предложит нам Мудрейший? – тихо спросил Хунор-охотник.
– Поступить так, как и положено богам, – ответил Мамир-беспалый. – Наделить частицей вашей силы новые творения. Сейчас люди слабы и немощны, прячутся по пещерам и трясутся от страха не только перед тварями, но и перед обычными зверями. Получив же благой дар, они смогут обрести силу вровень с тварями и возьмут на себя их истребление.
– Люди слабы и глупы, они недостойны божьей силы! – прорычал Фомрир.
– Не все ее и получат. Лишь достойные смогут добыть ее, нестоящие же не пройдут этой тропой.
Замолчал Мамир. Три дня и четыре ночи думали боги и наконец дали свое согласие.
Тогда пошел Мамир к Ко́рлеху-ремесленнику и попросил сделать большой медный котел, пригласил богов на огненную гору Куо́дль, привел туда первых людей. Смешал он кровь богов и людей, подвесил котел над жерлом, бросил руны судьбы, а затем поведал богам и людям, что вышло из их жертвы.
– Теперь люди могут стать равными богам, – сказал Мамир. – Все вы отныне, как и ваши дети, как и дети ваших детей, несете зерно божественности. Каждая ваша жертва будет давать силу богам, а боги будут делиться ею с вами.
– Уж не станут ли от этого боги слабее? – спросил Скирир.
– Нет, ко́нунг богов. Только крепче и сильнее станут боги, ибо каждая жертва отныне усиливать будет и богов, и людей.
Торжественно пела тальха́рпа, бодра́н вторил ей. Замолчал жрец Мамира, укрыл свои обрубленные пальцы. Встал отец, притихший огонь ожил, щедро рассыпал искры, и на миг показалось, что сам Скирир стоит за спиной лендермана и говорит его устами.
– Мы все несем частицу божественной силы, но тяжела эта ноша. Не каждый может идти по пути бесстрашного Фомрира. Не потому, что слаб или труслив, но потому, что есть и другие дороги. Доблесть не только в том, чтобы убивать тварей, но и в том, чтобы разгадывать плетения судьбы, – отец кивнул в сторону Эмануэля. – В том, чтобы рожать и растить детей, следуя примеру Орсы. В том, чтобы растить хлеб, как научил нас Фо́льси. В том, чтобы ковать мечи и лепить горшки вместе с Ко́рлехом. В том, чтобы вести за собой людей, повинуясь законам Скирира. И даже в том, чтобы поднимать дух звонкой музыкой, воздавая хвалу Сва́льди. Нет бесчестья в выборе любого из этих путей.
Странно говорит отец. Если боги дали людям силу, чтобы убивать тварей, тогда зачем мы тратим ее на что-то еще? Хотя если бы не было тех, кто выбрал иную дорогу… без кузнецов у нас не было бы оружия, не было бы хлеба без пахарей, а уж если бы бабы все до одной стали Дагной Сильной, так люди и вовсе повывелись бы.
– Но вы выбрали идти по стопам Фомрира. А это значит – защищать мир от тварей, все еще переполняющих его. Огненный червь не больше муравья перед богами, но для нас это смертельная угроза и в то же время возможность подняться еще на одну ступеньку, стать ближе к богам. Дагна, Скорни и Марни несколько дней сдерживали эту тварь, не давая ей приблизиться к Сторбашу. Завтра же мы должны ее убить.
– Убить! Убить! – закричали воины.
И я тоже закричал, но отец еще не закончил.
– Дагна, расскажи нам о черве.
Женщина устало поднялась на ноги, провела рукой по обугленной стороне головы и заговорила:
– Червь – это здоровенная тварина, длинная и толстая.
– Что, даже для тебя оказалась великовата? – пошутил кто-то из мужчин.
– Ха-ха, посмотрим, как он завтра тебя отымеет, – без обычного задора ответила Дагна. – У него толстенная шкура, прочная, как камень, через которую хрен пробьешься, а если пробьешься, то из дыры хлещет горячая и вонючая жижа, что у червя вместо крови, только желтая. Еще он может этой жижей плеваться, и лучше от нее уворачиваться, так как прожигает даже через железо.
– Мой щит не пробивает, – добавил Скорни Таран, – но кольчуга раскаляется так, что жжёт тело даже через две рубахи.
– Плюется он недалеко, шагов на семь всего. Но издалека его шкуру и не пробьешь. Еще он порой начинает пыжиться, и тогда лучше отойти от его переднего конца, так как он резко прыгает вперед и может повалить даже дерево. Именно так и покорежился щит Скорни.
– Так как же его убить?
– Убить его довольно просто. Нужно лишь раздолбать его толстенную шкуру и проткнуть его сердца, которые расположены вдоль всего тела. Червяк очень длинный и не может защитить себя целиком. Но это потребует много людей и много времени.
Она осмотрела воинов. Больше никто не шутил.
– Хускарлы ниже седьмой руны вряд ли смогут пробить его шкуру, поэтому нужно разбиться на отряды. Во главу каждого поставить самого сильного воина с топором или секирой, можно и с булавой, а лучше с молотом Скирира. Он раскалывает шкуру, а потом остальные с копьями и мечами через рану добираются до сердца и протыкают его. Нужно делать это быстро, ведь выплескивающаяся жижа быстро застывает заплаткой, что ничуть не тоньше самой шкуры. При этом кто-то должен маячить перед мордой червя, чтобы не дать ему сбежать или развернуться и оплевать всех.
Скорни буркнул:
– Видимо, этим снова займусь я.
– Звучит довольно просто. Но помните: червь – не бревно. Он будет ползать и крутиться, пряча пораненные места. Нужно, чтобы каждый отряд знал свое место, не мешал другим и помнил, где проламывает шкуру. Самое опасное место – за пять-восемь шагов от морды, ведь ровно туда он и может доплюнуть. Если кому есть что сказать, говорите.
Все молчали.
– Тогда выйдите вперед те, кто сможет пробить шкуру. Не ниже седьмой руны с подходящим оружием.
Дальше было скучно. Дагна распределяла людей по отрядам, не обращая внимания на то, в чьей ватаге изначально был воин. Тинур Жаба был сильнейшим среди прибывших, но из-за неподходящего оружия, а он использовал метательные копья, его отправили в поддержку к семирунному бойцу с молотом.
То́ркель тоже был там и не обращал на меня никакого внимания. Лишь потом я сообразил, что он не видел меня в Ра́странде, и если бы я держал язык за зубами, то он бы никогда не узнал, кто убил Роальда. Я надеялся, что у гостей не будет времени попусту болтать с нашими людьми, и он так и уплывет из Сторбаша. С другой стороны, отец все равно должен наказать Торкеля за уничтожение деревни. В конце концов, я защищал свою жизнь, а не напал на Роальда, пока тот спал в собственной кровати. Я был в своем праве. Главное, не забыть об этом упомянуть, когда Скирре будет подвешивать меня за ребра над пылающими углями.
Наутро я вскочил ни свет ни заря, но отца уже не было дома. Наскоро перекусив краюхой хлеба и куском сыра, я помчался в сторону леса. Да, я не мог поучаствовать, но и пропускать такую битву мне было не след. Я же собирался встать бок о бок с Фомриром!
Впрочем, я был такой не один. То тут, то там мелькали невысокие тени: все, кто имел хотя бы одну руну, выбрались из домов. Я даже обогнал Ленне и Нэнне. А вот Дага после нашего боя я так ни разу и не видел.
В небольшой лощине между холмами бряцало железо и слышны были крики. Я взлетел на ближайший холм, согнал мелкого пацана с самого удобного места и посмотрел вниз.
Битва уже началась, и мне все было видно как на ладони.
Червь и впрямь был огромным. Наверное, вблизи он выглядел еще уродливее и жирнее. Судя по фигуркам людей, в толщину он был мне по плечо, но из-за большой длины казался тощим и вертлявым. Вокруг него уже крутилось множество людей. Даже отец стоял там, держа увесистую секиру.
Скорни Таран, удерживая щит перед собой, бегал туда-сюда перед одним из концов червя, изображая приманку. Тем временем собранные отряды уже выстроились вдоль тела и двигались так, чтобы тварь их не видела.
Громкий крик.
Скорни замер, полностью укрывшись за щитом. Червь странно сморщился, напыжился, приподнял передний конец, и тут к нему подскочила Дагна, в ее руках был крупный молот, посаженный на длинную рукоять.
Мощный удар! Голову червя отбросило в сторону, и струя парящей жидкости прошла на несколько шагов левее Скорни.
И все отряды дружно набросились на червя. Это было похоже на то, как муравьи облепляют еще живую гусеницу, а та извивается, желая сбросить обидчиков.
Послышался треск раскалывающегося камня, первые крики воинов, попавших под брызнувшие обжигающие капли. Кто-то усердно тыкал мечом в образовавшиеся трещины и не успел вовремя отступить. Тварь дернулась и придавила нерасторопного воина. Скорни загрохотал обухом топора о щит, привлекая внимание червя, и ему это удалось. Снова он вел тварь за собой, изредка отскакивая в сторону. И когда червь в очередной раз сморщился, Скорни замер, прикрывшись щитом. Дагна нанесла коронный удар молотом, вот только червь мотнул головой еще дальше и обдал пылающей жижей воина, стоявшего с другой стороны. Его крики длились недолго.
Какой-то мужчина с секирой подбежал к червю и начал прорубать шкуру, но, прежде чем он сумел нанести десяток ударов, червь провернулся вокруг и, подмяв воина под себя, перемолол его в месиво с торчащими костями.
Тварь металась из стороны в сторону. Скорни грохотал щитом так, что даже у меня закладывало уши, но червь больше не глядел на него. Все трещины и проломы, что были сделаны в шкуре ранее, уже затянулись, и тварь выглядела целёхонькой.
Рядом со Скорни очутился Тинур и начал что-то ему резво втолковывать, размахивая свободной рукой. Дагна тоже подскочила поближе, а потом махнула.
Когда червь немного успокоился, сама Дагна со всей силы врезала молотом по шее твари, расколов его шкуру с одного удара. И тут же Тинур взмыл в воздух, подпрыгнув, как настоящая лягушка, на мгновение завис и швырнул свое копьецо точно в рану. Струя горящей жижи выплеснулась оттуда, но никого не задела.
– Первое сердце! – заорала Дагна. – Бейте!
Теперь воины распределились иначе. Несколько человек сдерживали червя, не позволяя ему активно мотать мордой. Все мечники отошли в сторону, копейщики не давали твари двигаться. А молотобойцы и секирщики изо всех сил долбили по прочной шкуре.
– Есть! – крикнул еще один воин, в котором я с трудом смог узнать отца.
И снова взвился Тинур в воздух, позади него стоял парень с охапкой метательных копий и передавал оружие. Удар! И снова Жаба сумел добраться до сердца с одного удара. Впрочем, Тинур был на десятой руне, он был самым сильным.
Не понимаю, кто дал ему прозвище Жаба. Мне он больше напоминал зимородка, что замирает в верхней точке, а потом рывком падает вниз, охотясь на рыбу.
Тинурова задумка переломила ход битвы. Одно за другим копья Тинура уходили глубоко в плоть червя, и тот заметно слабел. Он уже не мог так рьяно биться и лишь подергивался от очередного удара. Выходящие струи горячей жижи жалко стекали по его круглым бокам, и червю не хватало сил, чтобы плеваться, как прежде.
Дернувшись еще раз, червь замер. Скорни и Дагна подождали немного, а потом завопили от радости, вздымая руки к небу.
