Наталья Бутырская
Сага о Кае Эрлингссоне
– Тебе, Фомрир! – прокричала женщина с опаленными волосами.
Тинур Жаба, до того не показывавший ни малейшей слабости, вдруг пошатнулся и не упал лишь потому, что успел опереться на копьецо. Сколько же сил отнимали у него такие прыжки?
Дальнейшее больше напоминало разделку китовой туши. Все одновременно разбивали толстенную шкуру, вырезали огромные, размером с голову, сердца червя, которые больше походили на раздувшуюся посередине кишку. Нужно было торопиться, так как скоро все внутренности остынут и превратятся в серую закаменевшую массу.
Всего сердец оказалось одиннадцать. Дагна, Скорни и Марни получили по две штуки, Торкель Мачта – одно, так как его вклад был не таким значительным. Тинуру отложили три сердца, без него бы жертв было гораздо больше. И одно досталось моему отцу.
Глава 10
Мири́нн – бог-рыбак, полукровка, сын На́рла и одной из младших весенних богинь, храмов нет, отдельных жрецов нет, в жертву приносят дары моря.
Атрибуты – лодка и сеть.
Снова жарко пылал огонь посередине тингхуса, отец восседал на своем законном месте, также бил бодра́н и выпевала простые мелодии тальха́рпа, но настроение и музыка были совершенно иными. Торжество! Победа! Радость!
Дагна Сильная еще до пира успела изрядно набраться и перебрасывалась шутками с десятью воинами одновременно. Ее звонкий голос легко перекрывал общий шум в зале. Затем она резко встала, подняла тяжелый рог, окованный серебром.
– Воздаю хвалу этому дому и его хозяину Эрлингу! У вас, – она гулко икнула, – у вас водятся очаровательные зверюшки. Я надолго запомню этого червя. Во-первых, потому что он поправил мне прическу.
Она кокетливо провела по выбритой правой стороне головы, где червь сжег ей волосы. Я засмеялся вместе со всеми. Я тоже хотел бы так шутить над своими ошибками и ранами.
– Во-вторых, он единственный подарил мне аж два сердца. Вы же, парни, всё пытаетесь подсунуть другие части тела, чуток пониже.
Кто-то от смеха подавился, и сразу несколько тяжелых ударов прилетело ему в спину.
– В-третьих, я стала еще на ступеньку ближе к богам. Сегодня Фомрир ласково посмотрел на меня, и провалиться к троллевой мамаше, если это не заслуживает доброй выпивки.
Она запрокинула голову и выхлебала целый рог крепкой медовухи. Вот это женщина! Жить с такой, конечно, невозможно, но заполучить ее на одну ночь жаждали все мужчины за этим столом.
Следом поднялся Тинур Жаба. Он вел себя тихо и, на мой взгляд, слишком скромно для человека, который сумел переломить ход всего сражения.
– Эрлинг, старый друг! Если бы ты не бросил ватажничать, то стал бы прославленным хельтом. Впрочем, лендерман получился тоже отличный. Не хочу обижать тебя своим невниманием, а прошу понять. Я уже год нахожусь на десятой руне и не могу сдвинуться ни туда, ни сюда. Сейчас в моем мешке лежат три превосходных сердца сильной твари, что помогут мне перешагнуть от хускарла к хельту, и я не могу дождаться этого. Ты позволишь оставить пир, чтобы заняться переходом?
– Тинур, не тебе нужно просить у меня позволения, а я должен был узнать твое желание сначала. Выпей с нами разок и стань ближе к ступням Фомрира.
Тинур опрокинул рог, пролив большую часть медовухи на себя, кивнул собравшимся и торопливо вышел из тингхуса. Я ему смертельно завидовал. Надо же, он скоро станет настоящим хельтом! А я торчал на жалкой первой руне. По сравнению с ним я все равно что вошь супротив ногтя.
Каждый из участников битвы вставал и говорил какие-то слова. Кто-то восхвалял отца, кто-то описывал тот кусочек боя, который достался ему, кто-то говорил про доблесть Скорни или ловкость Тинура. Эмануэль, Мамиров жрец, сидел неподалеку, потирая обрубки пальцев, и запоминал их слова, чтобы потом переложить в песнь.
А я старался не смотреть на левый угол стола, где сидел Торкель Мачта. Его лысая голова торчала над всеми остальными и невольно притягивала взоры. Один раз мы столкнулись с ним взглядами, и его рот растянулся в кривой улыбке. У меня по спине пробежали мураши. Он словно знал. Знал, кто убил Роальда.
Отец, как назло, усадил меня по правую руку, и я никак не мог затеряться среди остальных воинов. Впрочем, может, так оно было лучше? Пусть этот Торкель узнает, что я не грязерожденный, а сын лендермана, у которого в друзьях почти что целый хельт. И моя шкура стоит немного больше, чем одна руна для неопытных богатеньких мальчиков, которых за руку привели вырезать стариков и детей.
– А еще я хочу поднять пенный рог за своего сына, Кая, который получил руну благодаря наставлению Фомрира. Он сразился не на жизнь, а на смерть с диким кабаном, и стал настоящим воином. Его путь будет нелегким, раз только в смертных боях он может получать благословение богов, но я уверен, о Кае сложат десятки песен.
– Дранк!
Торкель не сводил с меня глаз во время речи отца и на словах о песнях снова мерзко ухмыльнулся. Я зябко передернул плечами и залпом выпил всунутый в руки рог, закашлялся, взял кусок пирога и запихал его в рот целиком, так как не хотел свалиться под стол первым. Отец был славен не только подвигами и умелым правлением, но и застольной стойкостью, и я не собирался позорить его. Медовый напиток был довольно приятным на вкус, только щипал язык. Я не впервые пил его, но раньше удавалось выпить лишь несколько глотков, а тут сразу целый рог.
Отец хлопнул меня по плечу и отвернулся, заговорив с другими людьми. Я смотрел на застолье, на суетившихся рабынь, которых хватали за крепкие ляжки, на раскрасневшиеся лица воинов, слышал то и дело раздававшийся возглас «Дранк!», рядом пела тальхарпа, сердце стучало в такт бодрану. Весь зал был пропитан запахом жареного мяса и сладким медовым ароматом. Я вдруг подумал, какой у меня замечательный отец. Отличный воин, бесстрашный и умный, да, иногда от него доставалось, но всегда за дело. Он не порол меня почем зря, как, бывало, драли близнецов. Да и вообще люди в Сторбаше чудесные. А Дагна – невероятная красавица, даже с наполовину обритым черепом. Как она заливисто хохотала, запрокидывая голову назад и показывая длинную шею! Ее упругая грудь так и манила к себе. А потом Дагна швырнула глиняное блюдо в мужика напротив, рассекла ему лоб, и теперь его правый глаз был залит кровью.
– Эрлинг! – звонко крикнула она. – Твой сынок за такие взгляды должен будет на мне жениться!
Все вокруг рассмеялись, а мне захотелось вскочить и сказать, что я готов. Прям сейчас. Прямо здесь. Но не успел я выпрямиться, как тяжелая рука отца надавила мне на плечо.
– Пойди-ка прогуляйся, сынок.
Я встал и едва устоял на ногах. Троллева медовуха! Она ослабила мои ноги, хотя в голове было ясно, как никогда. Я протиснулся к выходу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. После спертости и жары в зале было так приятно почувствовать ночную прохладу, только в штанах все еще было тесно, да странно бухало в груди.
Из тингхуса выскользнула тень. Рабыня с пустыми кувшинами. Я, уже не особо соображая, что делаю, схватил ее за руку. Она вскрикнула от неожиданности.
– Стой, – язык тоже почему-то перестал слушаться и отказывался выговаривать слова. – Ты. Идем со мной.
– Мне сказали принести еще медовухи, – испуганно проблеяла она.
Дагна бы уже сломала мне нос и влепила пару пинков. Вот почему не стоит брать рабынь в жены: от них рождаются трусливые дети.
– К троллю их. Идем.
Я потащил ее за собой, но на полпути к дому сообразил, что вряд ли мама обрадуется нашему появлению, поэтому развернулся и потащил рабыню к пристани. Почему-то я был уверен, что лодка – это идеальное место для первой ночи с женщиной.
– Господин, меня будут ругать. Господин, Лисбет гораздо лучше меня. Все выбирают ее. У Лисбет белые волосы и большая грудь. Господин, не нужно. Господин, меня накажут, – она шла за мной и ныла, не замолкая ни на мгновение. Я уже хотел было отпустить ее, но вспомнил, что я уже карл, убил уже трех человек, а еще ни разу не был с женщиной. А это нужно было срочно исправить. Срочно!
На пристани было темно, еле виднелись очертания незнакомых кораблей, я никак не мог разглядеть отцовского дракона.
– Эй, парень! Чего здесь шляешься?
Я развернулся и увидел двух карлов с факелами.
– А, вон чего, – рассмеялся один из них. – Слышь, Краб, может, пустим его на наш?
– А чего ж не пустить? Дело-то важное, я смотрю, – гоготнул второй.
Меня подвели к большому кнорру. Я неуверенно прошел по узенькой дощечке, в середине корабля стояли бочонки и мешки, но места там было предостаточно. Провожатые даже кинули шкуру и, посмеиваясь, ушли. Рабыня перестала ныть и покорно легла, я рухнул рядом с ней. Больше всего мне хотелось закрыть глаза и уснуть. Я пересилил себя, запустил ей руку за пазуху, там было тепло и мягко, словно залез в свежую опару. Я потянул ее подол наверх и…
Вокруг было темно. Я чувствовал, что проспал много, но почему-то было все еще темно. Я вытянул руку и нащупал плотную ткань. Меня засунули в мешок? Дико болела голова. Хотелось пить. И, наверное, блевать, но я не был уверен. А где рабыня? Я пошарил возле себя, но никого не обнаружил. Штаны были на мне, но пояс с оружием отсутствовал. Что произошло? Точнее, что-нибудь произошло? Я не помнил.
То́ркель. Он странно смотрел на меня на пиру. А потом я выпил целый рог медовухи, вышел из тингхуса, взял первую попавшуюся женщину и пошел на пристань. А там… там, как последний дурак, зашел на незнакомый корабль и, кажется, уснул. Торкелю даже не пришлось напрягаться, я сам пришел к нему в руки. А сейчас меня засунули в огромный мешок и увозят к Ски́рре. Оружие, понятное дело, сняли. Только вот разве мешок может сдержать карла?
Я с яростным криком вскочил на ноги, ткань слетела, и я обнаружил, что стою на палубе кнорра, который мирно трется боком о пристань Сторбаша.
– А, проснулся. Пить хочешь? – спросил бородатый мужик, что сидел возле борта.
– Да, – прохрипел я.
– Держи, – он протянул баклажку с водой. Я выхлебал ее целиком.
– А где…
– Пояс? Да вот лежит, рядом. Мы сняли на всякий случай, чтоб не поранился. Слушай, я все понимаю, выпивка, баба, но почему ты выбрал такую старую? Неужто в Сторбаше нет рабынь посимпатичнее?
Я нацепил пояс, махнул ему рукой и пошел было в город.
– Да, парень. Тебя там искали. Где-то под утро. Такая буча поднялась, я думал, что новый червь приперся. Ле́ндерман чуть не напал на Торкеля Мачту, еле-еле его смогли успокоить. Я сразу и не понял, что это тебя ищут.
– Э-э-э, – только и смог промямлить я.
– Я показал лендерману твое дрыхнущее тело, но он не стал будить, только сказал накрыть чем-нибудь. Ох и влетит тебе, парень.
Я помотал головой, прогоняя подступившую тошноту, и все же побрел домой. Отец не посмеет ударить карла.
Бумс! Прямо с порога прилетела знатная затрещина, после которой головная боль и озноб как-то быстро перестали ощущаться.
– Ты все мозги пропил за вечер? Какого тролля ты поперся на пристань? Из-за тебя я, я – Эрлинг, нарушил законы гостеприимства и напал на гостя, которого сам же и пригласил! – бушевал отец.
Я пощупал челюсть. Вроде бы все зубы остались на месте.
– Он это заслужил, – сдуру буркнул я, и тут же огреб вторую оплеуху.
– Я же говорил, что не могу его обвинить, не подставив тебя под гнев Скирре! А теперь Торкель точно знает, что ты там был, и подозревает, что это ты убил сраного Роальда, чтоб он сдох на пуповине своей матери!
– Теперь его отправят под суд?
– Когда мне сказали, что ты дрыхнешь на кнорре, что привез Тинура Жабу, я пошел это проверить, а Торкель тем временем удрал. Прямо ночью, как жалкий тать.
Стыдно сказать, но после этих слов мне полегчало. Я все еще не мог забыть, как Торкель отсек одним ударом Ове голову и руки, и мне несколько раз снилось, что он делает то же самое и со мной.
Запал гнева у отца иссяк, он опустился на скамью и, уже притворно хмуря брови, спросил:
– А чего ты пристал к той рабыне? Тебе нравятся старухи? Мать, ты слышала?
Мама благоразумно не подходила во время трепки, а сейчас вынырнула из-за ткацкого станка, за который садилась, лишь когда хотела показать свою покладистость. Я же пытался припомнить лицо той женщины, которую потащил с собой, но вспоминалось лишь ее писк насчет неизвестной Лисбет, пустой рог из-под медовухи и теплота за пазухой.
– Эрлинг, я ведь согласилась взять в дом двух молоденьких рабынь, как ты сказал, ради Кая. Теперь он воин, он вышел из-под моей опеки.
Я переводил взгляд с отца на мать и не понимал с похмелья, о чем они вообще говорят. Нет, я помнил, как у нас в доме появились две девчушки, они помогали матери со скотиной, пряли, готовили, даже ночевали в нашем же доме, в его дальней части, но я вообще не воспринимал их как женщин. Они были немногим старше меня, ходили в длинных балахонах, вечно суетились рядом. Да я их и не замечал вовсе. По сравнению с Дагной они все равно что трясогузки рядом с лебедью. А сейчас мать говорит, что взяла их для меня?
До первой руны мужчина не имеет права лечь с женщиной. Ну а потом у меня тоже как-то не заладилось. И почему все говорят про старуху?
Когда мать показала ту рабыню, которую я пытался завалить, я решил, что больше никогда не возьму в рот медовухи. Что я там говорил про Кая Свинокола? Да отличное прозвище! Куда лучше, чем Кай Старушколюб. А ведь это вполне возможно. С таким прозвищем я сам пойду к Торкелю, пусть лучше меня распнут, чем жить с таким именем.
Пару дней я проторчал дома, не хотел показываться на людях. Да, я боялся. Боялся услышать обидное прозвище или тупые насмешки, хотя настоящий воин не должен опасаться ни острых мечей, ни острых языков. Достаточно только вспомнить Фомрира! Вот уж у кого язык был длиннее, чем руки.
Тем временем почти все гости разъехались. Уплыл Тинур Жаба, который сумел перешагнуть через грань и подняться до хельта. Ушли корабли Скорни Тарана и Марни Топота. Вильнула хвостом и Дагна Сильная, забрав сердца червя и кучу мужских сердец в придачу. Торкель, как и сказал отец, ушел ночью со своей небогатой ватагой. Теперь Сторбаш снова погрузится в такую спячку, что жрецы Мамира будут избегать нас еще лет десять.
А к нам в дом зачастили соседи. Или вернее сказать, соседки. Каждой бабе, которой не посчастливилось родить дочь тринадцать-четырнадцать зим назад, вдруг срочно понадобился совет моей матери. То обсудить узор на рубахе, то новую начинку для пирога, то еще чего.
Когда я прямо спросил у мамы, что это с ними, она, смеясь, ответила:
– Так ведь слух прошел, что ты девками начал интересоваться. Вот и водят тебе дочек показать.
– Я жениться не собираюсь.
– Так никто и не неволит. Ты сам выберешь, когда придет пора. Вот только если ты будешь всех избегать, люди невесть что могут подумать.
– Чего это они подумают? – набычился я, не желая слышать ответ.
– Ну, что тебе нравятся женщины постарше, – сказала она и расхохоталась в голос.
– Вовсе нет! – закричал я. – Просто их дочки как бледные курицы, сидят, молчат, подолы теребят в руках. А мне нравятся побоевитее. Вон, как Дагна!
Мать отсмеялась, взяла в руки незаконченную рубаху и принялась за шитье.
– Ты слышал сказ о том, как боги и люди придумали брак?
– Нет.
– Когда мир был еще молод, и боги еще ходили среди людей, увидел бог-рыбак Мири́нн прекрасную Ма́рру, перворожденную великаншу, и тут же возжелал ее. Ведь такой красавицы и среди весенних богинь не найти! Ростом с вольную сосенку, тяжелая рыжая коса до пояса, ноги как молодые дубы, крутые плечи, мощные руки, что способны из камня сок выдавить, пышная грудь, что может вскормить множество детей, глаза подобны звездам – столь же яркие и далекие. И всякое дело у нее спорилось – мамонта убивала одним ударом кулака промеж бивней, за ночь засаливала мясо и сшивала шубу из его шкуры. Ее громоподобный голос было слышно за три дневных перехода, а от песен с деревьев опадала листва.
Я недоуменно посмотрел на мать, уж не смеется ли она надо мной снова.
– Закинул Мири́нн сеть, и весь улов на подарки отложил: семь дней он коптил, жарил и пек рыбу. И с тремя возами угощений приехал к возлюбленной. Но отказала ему звездноокая Марра, сказала, что провонял он рыбой, и одежда на нем стара и плоха.
Три дня отмывался в море бог-рыбак, стер пять скал до основания, пока соскребал об них грязь со своего тела. Надел он новые одежды, вдел жемчужные серьги, а драгоценное ожерелье, что сам смастерил из добытых в морской пучине жемчужин, в подарок приготовил.
Но отказала ему рыжекосая Марра, сказала, что пропах он морем, и борода его лохмата и страшна.
Десять дней в горных водах отмывался Миринн, ароматными маслами умащивал бороду и усы, без счета перебил первородных тварей, а из их крови выпарил алые рубины и преподнес их возлюбленной.
И в третий раз отказала прекрасная Марра.
Разозлился на Марру бог-рыбак, схватил ее за длинные косы и дал оплеуху. Брызнули звезды из глаз великанши и замерли в небе созвездием Глаза влюбленной. Но Марра не растерялась и ответила обидчику тем же. Проделал он спиной дыру в доме, снес ворота, полдня летел, сшибая деревья и разбивая скалы, пока не застыл в огромной горе, прорубив там глубокую пещеру.
Вылетел он из пещеры, вернулся к дому Марры и принялся ее колотить, да и она себя в обиду не давала. Целую седмицу сражались между собой Миринн и Марра, без устали избивали кулаками, а потом без сил упали наземь и поняли, что за это время полюбили друг друга. Пообещали всегда жить вместе и не расставаться до конца времен, а чтобы закрепить обещание перед богами и землей, надели они на руки парные браслеты. Так и появился брачный обет.
– И зачем ты мне это рассказала?
– Может, и впрямь не подходят тебе наши девушки. Но таких, как Дагна, подарками и украшениями не возьмешь. Им по нраву лишь сильные мужчины. Те, что сильнее их или хотя бы не слабее. Сможешь ли ты завоевать такую женщину себе?
Глава 11
Тролль – крупная тварь, что, даже стоя на четвереньках, выше обычного человека. Тролль жрет всё, но без нужды на зверей не нападает, а вот человека мимо вряд ли пропустит, и ему хватает мозгов, чтобы сражать дубиной и камнями.
Конечно, я не собирался жениться вот прямо сейчас. Да и вообще не собирался. Но если выбирать между теми клушами, что жили в Сторбаше, и Дагной, я бы предпочел Дагну. Однако мать правильно говорит, такие уважают только силу. Поэтому я пошел к отцу и предложил сходить на охоту. Я хотел получить вторую руну. Может, отец прав, и мне нужны бои на грани смерти? На гадании Эмануэля выпало две руны: сила и смерть, а это можно растолковать и так: хочешь силы – дерись насмерть. Хоть это мне было совсем не по душе.
– После того как в местных лесах порезвился червь, все зверье разбежалось. Коли Хуно́р благоволит нам, в следующем году с добычей будет попроще, – ответил Эрлинг.
– А возле селения Олова кабаны бегают, будь здоров, – сказал я с намеком.
– Ты все про хуо́рку, – помрачнел отец. – Думаешь, я не тревожусь? Да только кто захочет связываться с бесполезной морской животиной? Я забросил весточку. Мало ли, может, кто и откликнется. Благо сейчас есть чем отплатить.
– Ты о сердце червя?
– Да. Хотел бы, конечно, приберечь его до твоей десятой руны, но ты до нее еще нескоро доберешься: вся польза уже выйдет. Так что лучше я променяю его на что-то толковое. А ты пока набирайся сил, ходи к Хакану, помирись с парнями, а то вокруг тебя одна мелкотня носится.
После того как сломал близнецам носы, а Дагу – челюсть, я перестал на них злиться. Я показал, где их место, и не вспоминал больше об этих слизняках. А вот с Хаканом лучше поладить, уж больно хорошо он дерется, и его опыт мне бы пригодился.
Пока шел на учебную площадку, чувствовал себя великаном посреди людей: вокруг меня собрались мальчишки от пяти до двенадцати зим от роду – вся безрунная мелюзга.
– Кай Эрлингссон! – старательно проговорил один. Имен я их не запоминал, да и зачем мне это? – А ты снова бросишь вызов? А скольким на этот раз?
– Зачем мне бросать вызов?
– Говорят, что Даг, который сын Кнута, выздоровел.
– Брешешь? – остановился я.
– И я тоже слышал!
– И я!
– А я видел, как он выходил из дому, – гордо заявил рыжий мальчуган, чье лицо невозможно было разглядеть за россыпью крупных ярких веснушек.
– Говорят, Кнут купил рабов. И Даг стал двурунным. И все раны сразу излечились! – сказал первый мальчик.
– Как тебя звать?
– Якоб, сын Стига.
– Хорошее имя, Якоб, очень боевое, – осклабился я. – И много рабов купил Кнут?
– Не знаю. Если нужно, мы проследим за Дагом. И за Кнутом.
Я даже призадумался, а потом отказался. Зачем мне это? Разве я их боюсь?
На площадке стоял треск и шум. Настоящие мечи и топорики яростно врезались в настоящие щиты, окованные железом. Хака́н учил сражаться пара на пару, и близнецы выглядели самыми сильными. Нэнне стоял насмерть, прикрывая брата, а Ленне из-за его плеча наносил быстрые неуловимые удары. Они могли бы стать отличным пополнением в любой дружине. Слухи насчет Дага оказались верны. Его челюсть выглядела вполне здоровой, судя по тому, как он ее выпячивал, отмахиваясь в одиночку сразу от двоих парней. Он и прежде был неслабым противником, а теперь, на второй руне, мог бы и троих победить. Вот только вид у него был слишком мрачным.
– А, Э́рлингссон, – сказал Хакан, – бери щит, вставай к остальным.
Троллев старик! Я так и хотел сделать, пока ты не сказал.
– Мне и тут неплохо.
– Пожалуй, хватит уже с детишками играть. Пора бы с равными помериться силой.
– А кто тут равный мне? – вскипел я.
Вот же безносый урод! Смелости меньше, чем у двухдневного зайчонка, а туда же, поучать меня вздумал!
– Если перворунные неинтересны, тут и двурунные воины есть.
Что правда, то правда. Только они на два-три года постарше будут. И поопытнее. Но не отступать же теперь?
– Я готов, старик.
– Даг, встань в пару с Каем.
– Я не буду с ним драться, – неожиданно ответил Даг.
Мелюзга, облепившая невысокую изгородь, только что не пищала от восторга.
– Это почему? Неужто боишься? – нахмурился наставник.
– Не боюсь. Но драться не буду, – с этими словами Даг развернулся, аккуратно повесил щит на стойку и ушел с площадки.
– Хорошо. Кто не трусит? – Хакан обвел глазами учеников.
Я спокойно ждал. Из старших выступил один, с длинной выгоревшей на солнце челкой и выбритым затылком.
– Да никто не трусит. Это ж перворунный. Пусть возьмет кого в пару, иначе неинтересно будет.
– Кай, у нас есть правило. Двурунный сражается с двумя перворунными. Трехрунный – с тремя перворунными. Кого возьмешь в напарники?
Я задумчиво осмотрел парней.
– Есть одна девчонка, Ингрид, шести зим от роду. Вот ее я бы взял в пару. А эти только мешаться будут.
Хакан развел руками:
– И́нго, слабейший может отказаться от помощи, если захочет. Тут нет урона тебе или твоей храбрости.
– Да плевать.
Инго вытащил из-за пояса топорик, схватил щит и вышел в центр. Я сделал то же самое.
– Тренировочный бой. До первой крови.
Я глянул на малышню, увидел там Якоба и подмигнул, ухмыляясь краешком рта, хоть не был уверен в победе. Я просто не знал, насколько двурунный сильнее.
– Бой!
Инго не спешил, обошел вокруг меня, небрежно помахивая топором. Он был выше на голову, длинные руки, более длинное топорище. У него было преимущество в дальности удара. Значит, мне стоит выждать и атаковать тогда, когда ударит он. Вот только он явно не собирался бить первым. Гнилой тролль, и он мог так поступать, потому что сильнее. А вот если я затяну с началом боя, подумают, что я боюсь.
Я сделал пару обманных выпадов, но он не повелся, лишь обидно рассмеялся:
– Я слышал, что Кай, сын Эрлинга, храбр и отчаян. Что даже не имея руны, он не бежал от боя. Что убил оружного, будучи без оружия. Но, кажется, меня надурили.
– А вот и нет, – пропищал какой-то мальчишка, висящий на изгороди.
– Что, привык ломать носы только слабакам? – продолжал подначивать меня Инго.
– Я еще не получил прозвище, а Носоломом прослыть не хочется, – огрызнулся я.
– Да не трусь. До моего не допрыгнешь.
– Вот и я о том же пекусь. Вдруг не допрыгну и проломлю ненароком горло.
– Смотри, какой заботливый! Но выше пупка все равно не дотянешься.
Жаль, я ничего не знал про этого Инго, иначе бы смог его разозлить. Тут у него было преимущество.
Я прыгнул вперед, взмахнул топориком, но врезал ему щитом, рассчитывая отбросить хотя бы на шаг. Угу. Я словно в скалу врезался. Отлетел сам, а он только покачнулся. Снова бросок. Ушел вниз. Удар. Инго подпрыгнул, уходя от топора. Я вздернул щит, как раз вовремя. На меня словно обрушилась гора. Я упал на одно колено и откатился в сторону. Вскочил. Он уже летел на меня. Я не замечал ничего вокруг. Только эта глупая челка, падающая ему на лицо. И только чеканный топорик в его руке.
Щит! Левая рука занемела. Я зарычал от злости. Это всего лишь жалкий двурунный. Он получил руны, убив несколько коз. Он ничего не знает о смерти. О страхе. О крови. Он не заглядывал в глаза Фомриру. Разве бои на площадке могут подготовить к настоящим сражениям?
Оказалось, что могут. Я ничего не мог сделать. Он легко ускользал от атак, я же едва выдерживал его удары. Наигравшись, Инго свалил меня на землю, прижал коленом и аккуратно, почти нежно провел лезвием топорика по моей щеке, оставив длинный порез.
– Не так уж ты и страшен, Кай Эрлингссон, – сказал он напоследок.
– Кай, тебе стоит чаще приходить сюда, – сказал безносый. – Есть чему поучиться.
Я сплюнул и побрел в сторону дома, не глядя на мелюзгу, что на этот раз не последовала за мной.
Почаще? Приходить! Почаще!
Я взялся за дрова. Представлял, как отрубаю головы всем, кто смеялся надо мной. Р-раз, и голова Инго полетела. Два, и Хаканова башка тоже отвалилась. Три. Даг! Отказался драться со мной. Чтоб его тролли сожрали! Теперь, когда он получил вторую руну, я снова стал слишком слабым для него? Недостойным?
Я должен стать сильнее. Чтоб никто никогда не смел смотреть на меня сверху вниз. Чтобы мое имя наводило страх на все окрестные земли. Чтоб мои корабли наводили ужас на все северные моря. Чтоб…
– Кай! Кай, за тобой отец прислал! – позвала мать.
А отец, кажется, не оставлял надежды сделать из меня будущего лендермана. В этот раз он хотел, чтобы я пошел с ним осмотреть земли, пострадавшие от набегов огненного червя. Я переодел рубаху, нацепил пояс с топориком, залез на коня, что подвел неторопливый раб, и поехал к недостроенной да, в общем-то, и ненужной уже стене вокруг города. Там поджидал отец, так же верхом, Кнут вместе с Дагом и еще пара человек. Дядька Кнут тоже решил приобщать сына к оседлой жизни? Или рассчитывал, что Даг все же займет место за моим плечом, когда я встану на место отца?
– Стену разбирать не будем, – говорил отец. – Кому нужны каменные хоромы, пусть сам везет себе булыжники. А стена пригодится. Вдруг еще какая напасть сойдет с гор?
– Тогда, может, поднять ее повыше? Сузить наполовину и сделать хотя бы в три роста, – предложил Кнут.
– А зачем? Волки не перепрыгнут, медведь не перелезет.
– Тролли?
– Троллей здесь лет сто уже не видели.
– А таких червей и того больше! – резонно возразил Кнут.
– Хорошо. Соберем урожай, и займешься стеной. Только не спеши. До снега лучше привезти камня побольше, а зимой можно класть.
– Если класть зимой, летом могут пойти трещины, – с стороны леса подошел Эмануэль, Мами́ров жрец, в каких-то неузнаваемых тряпках. А ведь у него есть хорошие одежды. Отец ему каждый год дарит в благодарность за службу и советы.
– А если отложить до лета, то в Сторбаше появится много погребов, выложенных камнем, а стена не поднимается даже на палец. Так что ты хотел показать?
Жрец жестом позвал за собой и легким шагом пошел в сторону горы. Он вроде бы и не торопился, но нам пришлось перейти на рысь, чтобы поспевать. Отец с Кнутом продолжали спорить насчет стены, а мы с Дагом вынужденно ехали бок о бок позади них.
– Значит, вторая руна? – выдавил я.
– Я этого не просил, – ответил Даг.
– И кого ты прирезал?
– Рабов. Троих.
– Понравилось?
– Не помню. Я горел. Хромая сказала, что сломанная кость начала гнить. Пока не уплыл торговец, отец выкупил всех его рабов. Пообещал свободу тем, кто останется в живых, когда я получу вторую руну.
– Сдержал слово?
– Конечно. Отец всегда держит слово. Пятерых освободил, хотя мать ругалась. У нас ничего не осталось. Ни доспехов, ни оружия, кроме того, что на нас, ни утвари дорогой, ни скота. Одна корова да один конь.
Я глянул на дядьку Кнута. Он, как ни в чем не бывало, в привычной одежде, ехал рядом с отцом и ни словом, ни взглядом не намекал на постигшие его беды. Всегда за плечом. Всегда прикрывает спину.
– А почему он отцу…
– Он запретил. Сказал, что ты в своем праве. Я оказался не таким, как он. И он запретил с тобой драться. Даже в шутку.
– Ну ничего, – натужно улыбнулся я, – ты вон какой здоровенный. Немного подучишься и сможешь в ватагу пойти. Вон, Дагне бы команда не помешала.
– Я не пойду. Останусь тут, буду пахать, строить стены. Помогать отцу.
Я чуть с лошади не свалился. Даже забыл о том, что Даг больше не друг.
– Как? Ты что говорил? Помнишь, как мы собирались стать сторхельтами? Чтобы одним ударом рассекать скалы и одним взмахом весла переплывать моря? А кто обещал, что набьет морду Фо́льси и возляжет с О́рсой? Ты хочешь остаться двурунным на всю жизнь? Шарахаться от жалких червей? Слушать песни о чужих подвигах?
– Мне слава не нужна, – спокойно сказал Даг. – Это ты всегда рвался куда-то и хотел стать равным богам, я же просто шел за тобой. Но и в этом я оплошал.
– А если… – я сглотнул, – если я снова позову?
Он посмотрел на меня.
– А позовешь? – и отвернулся. – Неважно. Ты уже не сможешь доверять мне. А я не смогу, как раньше, прикрывать тебе спину. Ничего. Кто-то должен и пахать, и торговать, и свой город защищать. Я один раз чуть не умер. Мне хватит.
– Даг, а…
– За меня не думай. Я зла не держу. В спину не ударю.
Мы доехали аж до той горы, возле которой я впервые увидел след червя. Зверье и впрямь ушло из этих мест, откочевало в безопасные леса. До полей червь не добрался, так что хлеб не пострадал. А вот земля, по которой он прополз, выглядела чудно, словно огонь не просто прошел по ней, а пропалил там раны. Отец спрыгнул с коня, опустился на колено и пощупал спекшуюся корку.
– Гладкая, как старое топорище, – сказал он и с силой ударил обухом топора по земле. Зазвенело, будто он о железо постучал. – Надо кузнеца сюда привезти. Эмануэль, ты это хотел нам показать? Что это такое и нет ли в этом зла?
– В одной из легенд есть упоминание о камне, что появляется из земли после сильного огня. Там говорится, что мечи из него получаются слишком хрупким, зато ножам нет равных по остроте. Если рассечь руку таким ножом, то даже боли не ощутишь, пока не хлынет кровь. А еще из такого камня можно сделать сильные обереги.
