Наталья Бутырская
Сага о Кае Эрлингссоне
Я глянул на Тулле, растянувшегося во весь рост на плаще.
– Гли́ма? – спросил я.
– Всё никак не уймешься? – лениво протянул друг.
– Я тебе раньше проигрывал. Но сейчас мы на одной руне!
– Говорили же тебе, что у карлов разница в силе зависит лишь от руны. А вот у хускарлов уже есть различия.
– Сейчас мы на одной руне! – повторил я упрямо.
– Значит, и победителя не будет. К тому ж мне лень. С Рыбаком померишься, когда вернемся.
Тем временем троллиху освежевали, шкуру сполоснули в ручье, смахнув блох, и свернули в тугой рулон, Косой проверял вырезанные из тела стрелы, копья уже были очищены от крови и отдраены. Все ждали нас.
Я взглянул на хирд. Знакомые до боли лица, выученные наизусть за долгую зимовку истории и воспоминания о единстве во время битвы, – все это вызвало во мне жгучее желание выпить с ними, посмеяться, выслушать сто раз говоренные шутки. Это и была моя семья! Не мать, не отец, а хромающий Вепрь, потерянный Хвит, Косой со взглядом в две стороны одновременно, спокойный, как вода в горном озере, Тулле, насмешливый и хитроумный Альрик, глуповатый, но отважный Рыбак. Вот моя семья!
Может, и Даг бы смог войти в нее. Жаль, что все так получилось.
На правах отхватившего руну мокрую и тяжеленную шкуру тащил я. До дома Видарссонов идти было целую вечность и еще немного сверху, зато в итоге братья-скупердяи увидели уставших воинов, сгибающихся под тяжестью трофеев.
На следующий день мы вернулись в Кривой Рог на телегах, нагруженных колбасами, вяленым мясом, крупами, овощами и, самое главное, тяжеленным бочонком с домашним отменным пивом, которое мы слегка распробовали в сеннике у Видарссонов. Мой кошель приятно оттягивал пояс, заглотив еще полмарки серебром.
– Пожалуй, тебе стоит заменить оружие, – заметил Альрик, когда мы подходили к пристани.
Я глянул на отцов топорик, который невесомо висел на поясе. Он тускло отсвечивал в свете масляных ламп. Потертый металл с зарубками, гладкое блестящее топорище, еле заметные руны, высеченные по дереву, кожаная оплетка. Он был хорош. Сколько снежных волков пало под его напором! Но все свои руны я добыл не им. И после получения третьей он стал слишком мал и легок. Да я даже не смог разрубить им морду морской твари, которая чуть не убила Рыбака.
День был ярмарочный, и Альрик отпустил за покупками, мол, с разгрузкой и без меня справятся.
Я проверил кошель и, прихватив Тулле, отправился за оружием. Обычный топорик для безрунных стоил всего полмарки. Более тяжелый, из хорошего железа, подходящий для карлов, не должен был стоить больше, чем марку серебром. Может быть, полторы марки. Хирдманы постепенно меняли оружие на более подходящее по весу и размеру, но вот, например, Тулле бился мечом, а самый захудалый меч продавали не дешевле трех с половиной марок серебром. Ни у кого из нас столько не было, включая хёвдинга. А значит, Тулле будет сражаться мечом, который в его руках сейчас, как деревянная палка, пока не накопит по меньшей мере пять марок. А их не набрать и за год! А при нынешних наших заработках так и за три года не собрать.
Мы, конечно, надеялись, что теперь-то, с хёвдингом на пятой руне и полностью трехрунном хирде мы сможем найти работу получше. Но то были лишь надежды…
Под торговые ряды в Кривом Роге выделили огромное поле позади города, поставили лавки, столы, кое-где на скорую руку даже срубили домики. Теперь тут года два трава расти не будет: землю утоптали до твердости камня. На свадьбу съехались не только именитые гости, слетелись сюда и скальды-песенники, и жрецы-калеки, и, конечно, торговцы со своим товаром, навезли и иноземных тканей, и заморских вин, и украшений видимо-невидимо.
Мы с Тулле прошли мимо рядов с глиняной утварью, с плетеными коробами, с рыбой как вяленой, так и свежей, трепыхающейся в бочках с водой. Миновали солевой ряд, самый тихий из всех, товар-то был одинаковый. Я засмотрелся на блестящие яркие ткани. Надеть такую рубаху из алого атласа, так и никаких цепочек с серьгами не нужно – будешь блестеть сразу целиком. Только тонковата ткань, ни тепла не удержит, ни от дождя не сбережет, ни ветер не остановит, а поверх нее надевать что-то еще, так только портить.
А вот оружейников оказалось совсем немного. Вообще лишь один. Зато расположился он чуть ли не на целый ряд, расставил столы кругом, сам стоял посередине, а покупатели подходили снаружи и свободно разглядывали товар. А поглазеть было на что. Мечи, топоры, булавы, молоты, разнообразные наконечники копий и целые столы того, что я с трудом мог опознать и уж точно не знал, как правильно применить. Торговец шустро отвечал на вопросы, его помощники бегали неподалеку, следили за товаром и подавали запрошенные вещи.
Мы медленно обходили по кругу, разглядывая оружие. Я остановился около необычного искривлённого меча. Что за странная штука? Зачем загибать так клинок? И лезвие тонкое. Ударишь по такому нормальным мечом, оно вмиг переломится. На клинке были еще и какие-то рисунки, не наши, не руны на удачу, защиту и скорость.
– Молодого карла заинтересовала сабля? – торговец заметил интерес и сразу же подкатил с разговорами.
– Са… сабля?
– Сабля, – кивнул торговец, – оружие с далёкого юга, отлично рубит, восхитительно режет, колоть, правда, неудобно, но там, где ими сражаются, это и не нужно.
Он взял ту саблю и сделал несколько взмахов с удивительной ловкостью для такого толстого человека. Скорость – это, конечно, хорошо, вот только кольчугу такой меч не прорежет, а бездоспешных дураков у нас особо не водилось. Разве что мой хёвдинг, но за ним и с саблей не угонишься.
Торговец понял, что этот товар меня не заинтересовал, заметил, что Тулле топчется возле мечей, и метнулся к нему.
– Вот
На прилавок легли два меча в ножнах. Тот, что лежал поближе ко мне, был немного короче.
– Меч – это самое совершенное оружие. Многие говорят, мол, меч – это хорошо, но копьё колет лучше, топор рубит сильнее, а резать удобнее ножом. Зато меч позволяет делать все это сразу.
Каждое слово торговец подтверждал ударами собственного меча. Он рубил воображаемые руки и ноги, выпускал кишки и подрезал сухожилия обратным движением руки. Опыт у говоруна явно был немалым, и четвёртая руна подтверждала это.
– Ты! – обратился он к Тулле. – Хочешь попробовать?
– Д-да, – от неожиданности друг даже заикнулся.
– Возьми, не стесняйся.
Тулле вытащил тусклый меч из ножен. Весь клинок, на первый взгляд, был покрыт непрерывной вязью. Присмотревшись, я понял, что узор не вычеканен, это сам металл будто сплетен из разноцветных полос, как девичья коса. Торговец поспешил объяснить, что мы видим.
– Вот это, – палец с обломанным ногтем ткнулся в светлую полосу, – часть мягкого металла. Это так называемый плетёный меч. Несколько прутков железа – твёрдого, мягкого и гибкого – сколько-то лет держат закопанными в землю, потом сковывают вместе, перекручивают, снова проковывают и так до тех пор, пока не выйдет нужный результат. Потому такой меч гибок, крепок и отлично держит заточку.
В подтверждение своих слов торговец выхватил клинок у Тулле, вогнал меч в дубовую плаху и надавил на клинок. Лезвие выгнулось будто плечи лука, а когда торговец его отпустил, распрямилось, обиженно задребезжав. После этого мужчина выдернул у себя волос и, подбросив, разрезал на лету.
– А теперь смотри на рукоять. Видишь? Она под стать клинку: лёгкая гарда, оплётка из акульей кожи и тяжелое бронзовое яблоко, что смещает равновесие клинка к рукояти. Можно на летнем зное зарубить десяток врагов, а рука не устанет и скользить не начнёт. Это идеальный меч, его веса и прочности хватит до пятой руны, а отличное качество ковки позволит его ещё и внукам передать. И всего-то за двенадцать марок серебра!
Глаза Тулле, что разгорались восторгом по мере рассказа и показа чудо-меча, тут же погасли. Столько серебра мы не наберем и всем хирдом. Да и зачем платить столько за меч, который станет бесполезным всего через пару рун?
– Вообще-то я топор хотел посмотреть, – вмешался я, чтобы Тулле не пришлось сознаваться в собственной несостоятельности.
Внимательно осмотрев меня, будто только увидел, торговец снял с одного из столов верх, там оказались козлы, на которые он взгромоздил колоду. Потом принялся подавать мне топоры, попутно рассказывая, чем они друг от друга отличаются и как ими пользоваться. Как будто я сам не знал!
– Это обратный полумесяц, хороший топор, но рубить лучше только бездоспешных.
Хрясь! Топор едва вошел в бревно, больно отдавшись в кисть. В руку уже ложился следующий.
– А вот это полумесяц из двух видов железа. На обух пошло более мягкое железо, а лезвие из отличного твердого металла. Опять же – меньше в руку отдаёт.
Тумм!! Лезвие вошло в дерево до середины, но я скривился и убрал топор. Казалось, еще один удар, и он развалится на части.
– Этот прямо как твой, только вдвое тяжелее. Ну как?
Хряп! Топорик легко и непринуждённо рассек твёрдые волокна дерева. Неплохо! Я отложил его в другую сторону.
Бумм! Хрясь! Бздынь! Я перепробовал не меньше дюжины разных топоров, и многие из них были неудобны. То слишком тяжелы, то чересчур легки. Некоторые имели ненужные узоры, причем не всегда понятные. Меня эта возня изрядно злила. Неужто подобрать обычный удобный топор так сложно? Это всего лишь оружие, которым я буду рубить тварей и врагов, да и то его придется менять, а выбрать сложнее, чем жену, с которой проведёшь всю жизнь.
В руки легла тяжелая двуручная секира. Простая, из темного металла, без чеканки, резьбы, без шипа, крюка или молота на обухе. Топорище хваткое, удобное, из шершавого дерева.
– Ты парень крепкий, – сказал торговец. Он, в отличие от меня, не выглядел раздраженным или усталым, говорил с прежним азартом и любезной улыбкой. – Кольчугу наденешь и без щита выйти сможешь, ты ведь больше атаковать привык, чем защищаться. Как раз по тебе вещь.
С широкого размаха секира вошла в колоду гладко и точно. Да, это было то, что нужно.
– Сколько просишь?
– Четыре марки серебра, не меньше. Глянь, какое железо, а ковка какая? Кузнец полгода трудился только над этим лезвием.
– Больно дорого за оружие для трехрунного. Я столько за год не получу. А за сколько отдашь?
– Да хоть ты тресни, ни единого эйри́ра не уступлю.
Я выудил один из ранее отложенных топоров, попроще и похуже, но все же лучше моего топора.
– А этот?
– Две с половиной марки.
Я злобно глянул на жадного торговца, но тот встретил мой взгляд без опаски. И правда – я со своими тремя рунами ему не соперник, да и с оружием он управлялся куда как ловко.
Тулле дернул меня за рукав.
– Пойдем, нет тут для нас ничего.
– Нет, постой. А как же так вышло, что на всей ярмарке в таком большом городе всего лишь один продавец оружия? – спросил я у торговца. – Тут даже есть мужик, что кормится, постригая другим бороды, а оружейник всего один? Ни поторговаться толком, ни пойти к другому, чтобы цену сбить, ничего вообще!
– Потому что я заплатил ярлу и попросил его остальных торговцев оружием не пускать. Цены мои правильные, товар отменный, а что серебра тебе не хватает, моей вины в том нет.
– Четыре марки за секиру! Это правильные цены? – заорал я. – Ты ее словно из костей своего сына ковал! Двенадцать марок за меч! Где ж это видано, железо на серебро один в один менять? А если я к ярлу пойду? Мы невесту для его сына привезли! Глядишь, послушает меня ярл!
– Да и сходи, чего ж не сходить, – ухмыльнулся торговец. – Заодно попроси ярла показать новый меч. Вот тот за серебро и вовсе не выкупишь.
– Я готов взять тот топорик за полторы марки. И то переплачиваю изрядно.
– За полторы марки могу тебе нож продать, раз ты до настоящего оружия пока не дорос.
Я зарычал, выхватил топорик из-за пояса и… отлетел назад. Тулле!
– Не мешай! Ты слышал? Он меня за сопляка держит!
– Ему тоже язык разрежешь? А кто плохо глянет, тому глаза выкалывать кинешься? Этот не рабынин сын, за него ви́ру спросят немалую.
Торговец сбледнул немного, видать, слышал о том случае, а я сразу же успокоился. И правда, не стоил он того.
– Мы с тобой еще увидимся, торговец. Морские воды часто приносят неожиданные подарки и встречи! – последнее слово я оставил за собой.
Глава 6
С ярмарки я возвращался в расстроенных чувствах, но, оказалось, то была меньшая из наших бед.
«Волчара» покачивался возле пристани, уже изрядно нагруженный припасами, в центре, возле самой мачты, стоял радующий глаз бочонок с пивом. Точно из такого же бочонка Ви́дарссоны поили у себя в гостях, так что мы знали, каково на вкус их варево, и я заранее предвкушал, как мы откроем бочку и выпьем не по жалкой кружечке, которую со скрипом нацедили «радушные» хозяева, а угостимся вволю. Уж больно оно было хорошо. Какие травы добавляли туда? Будь братья чуть погостеприимнее, может, и удалось бы выманить рецепт, но к нам так усердно не подпускали ни жен, ни детей, что стоило радоваться хотя бы этому бочонку.
Задумавшись о пиве, я не сразу заметил, что возле корабля стояли двое незнакомых воинов в полной оправе. А где же Ящерица? Альрик оставил его следить за судном и больным Рыбаком. Ящерицей прозвали Ле́йфа, стройного и юркого парня, что, следуя традициям хирда, выбелил длинную челку, виски и затылок же выбривал начисто. Несмотря на смешливый характер и внешнюю простоту, Лейф был известен надежностью. Любое поручение он выполнял с точностью, Альрика чуть ли не боготворил и каждое его слово принимал за истину. Такая преданность и льстила, и пугала одновременно. Если бы Альрик приказал Ящерице в одиночку убить тролля, то, я уверен, что Лейф либо сдох, пытаясь исполнить хёвдингову волю, либо все же убил, измотав зверя.
– Кто такие? – воины преградили нам с Тулле дорогу.
– Мы из хи́рда А́льрика. А это его корабль. По какому праву мешаете нам пройти?
Наших на «Волчаре» не было. Мы ж по рынку ходили всего ничего. Куда все подевались?
– Альриковы они. Глянь, те же волчьи плащи, те же беленые волосы. Как звать? – сказал воин с длинными усами и бритым подбородком.
От него веяло силой не меньше шестой руны. Надо же, поставили на охрану человека сильнее, чем наш хёвдинг!
– Кай Эрлингссон и Ту́лле Ска́гессон.
– Они это. Беззащитный говорил, что они придут.
– А что случилось? Вы сами кто?
Длинноусый пожилой воин вздохнул и ответил:
– То́ркель Мачта тут случился. Нас Дагна Сильная прислала, чтобы защитить ваш корабль.
Я скрипнул зубами. Всю осень и зиму мы прожили спокойно, я даже подзабыл о нем. Точнее, каждый день я просыпался с мыслью, что должен стать сильнее и убить Торкеля, отомстить за дядю Ове и за всю деревеньку Ра́странд, но почти не вспоминал о том, что и Торкель хочет отомстить мне за смерть того паренька в радужной кольчуге, как его там звали… Ро́альд. А тут внезапно появился. Как только узнал? Как только успел домчаться?
– Где наш хёвдинг? Где хи́рдманы? – спросил Тулле.
– Альрик отправился к Дагне, узнать, что да как. Часть ваших пошли за ним, а остальные у О́рсовой женщины. Вашего паренька Торкель порезал малость.
– Рыбака? Он тронул раненого? – вскипел я.
– Нет, того не нашли. Другого. Который на корабле оставался.
Тулле снова осадил меня и успел задать вопрос первым:
– Лейф? Он жив? Рана опасная?
Длинноусый замялся.
– Выживет, коли не загниет рана. Но там в другом дело. Сами увидите.
Мы переглянулись с Тулле и бросились бежать к дому местной лекарки. Хирдманы были там, стояли бледные, злые и растерянные. Перед ними на пустой перевернутой бочке россыпью лежали разнообразные монеты, кольца, браслеты, цепочки, – все, что успели насобирать за недолгое время ватажничества.
– Кай, не купил топорик? Сколько у тебя серебра? – окликнул меня Вепрь.
– Не купил, не хватило денег. Думаю, надо было в кузнецы податься, больше бы заработал, – отозвался я. – Как Ящерица?
– Иди, сам глянь.
Мы, пригнувшись, вошли в небольшой дом, где ухаживала за больными Орсова женщина, лекарка. По стенам висели пучки резко пахнущих трав, их аромат отгоняет хвори и вычищает воздух. Очаг посередине был пуст, ни веточки, ни полешка. Наверху, под крышей были прорублены небольшие окошки, через которые проникал свет. Свет и прохлада. Неужто она не заботится о том, чтобы обогреть больных?
На ближней к двери лавке сидел Рыбак, что вместо привычного глуповатого выражения лица встретил нас серьезным взглядом, между его светло-рыжими бровями залегла первая морщина. Одна штанина была закатана, и там уже не алели ужасные рытвины. Остались лишь бледные синеватые рубцы. При помощи доброй Орсы лекарка смогла вытянуть яд медузы и закрыть раны. А шрамы? То лишь напоминание о битвах и порой о глупости. У меня самого еще белела полоса от пореза, что нанёс двурунный во время тренировки, но она не станет шрамом и скоро уйдет.
На лавке подальше сидел Лейф Ящерица. На первый взгляд у него все было в порядке. Руки-ноги целы, голова не в крови и не перемотана. Может, дело обошлось царапиной? Торкель же не мог напасть на вольного хирдмана в чужом городе без уважительной причины, а Лейф не стал бы оскорблять Мачту почем зря.
– Лейф, а нам сказали, что тебя ранили, – начал было я и тут же осекся.
Ящерица повернул лицо, и я увидел, что левой щеки у него не было. Точнее, часть щеки была срезана, и через дыру виднелись зубы и десны. В руках Лейф держал тряпочку, которой стирал стекающие кровь и слюну. Обычно веселые глаза хирдмана посерели и словно бы застыли, как застывает варево из хрящей. Он попытался что-то сказать, но стоило ему открыть рот, как рана закровилась сильнее, и Лейф изо всех сил попытался сдержать гримасу боли. По его щекам потекли слезы.
– Пошли вон! – рявкнула невысокая полноватая женщина, влетевшая в дом. – Нечего смотреть. Я уже все сказала! Идите и решайте в другом месте.
Я настолько был потрясен, что забыл пригнуться и с размаху треснулся головой при выходе. Держась за ушибленное место, подошел к ребятам. Тулле вышел следом, бледный, растерянный и злой. Рана и впрямь неопасна, если не загноится и не воспалится, но с этим Орсовы женщины справлялись легко, если то была не дырка в животе.
Эта рана не лишала Лейфа возможности сражаться и быть воином. Я слышал о случаях, когда отрубали большие пальцы на обеих руках, чтобы воин не мог взять ни копья, ни меча, ни лука. Рана не мешала Лейфу возлечь с женщиной и зачать детей. Но насколько же поганой при этом она была! И насколько же ловок с мечом Торкель! Как он сумел так четко ударить, чтобы срезать щеку Ящерице и не убить, не навредить больше задуманного? Почему-то я не сомневался, что именно таков и был его замысел.
– Что сказала Орсова женщина? – спросил Тулле у ребят.
– Сказала, что есть три пути. И выбрать нужно в ближайшие три дня. Первый – Ящерица должен получить следующую руну. Благодать залечивает многие раны, а эта – не самая тяжелая.
Что верно, то верно. В первый раз благодать вылечила мне сломанные ребра, на третьей руне – разлетевшуюся кость и содранную кожу на лбу. Отрубленную руку или оторванные пальцы божья милость не вернет, но небольшой кусок щеки она точно залечит.
Вот только Ящерица получил третью руну не так давно, во время охоты на волков. Как же он сумеет в таком состоянии сразиться и победить достаточное количество сильных соперников?
– Но нужно, чтоб он получил руну в ближайшие три дня, пока края раны не зарубцевались, – добавил Косой. – Она сказала, что пока держит их свежими, но долго так делать нельзя.
Да еще и в три дня? Даже если бы у нас был еще один тролль в запасе, его смерти не хватит на четвертую руну.
– Мы думали купить рабов, да серебра не хватает.
Я молча снял кошель и положил в общую кучу. Вепрь открыл, высыпал серебро. Полторы марки. Это один раб. Или две немолодые рабыни. Тулле скинул браслет и пару колец, больше у него не было. На вид тут было чуть больше четырех марок. Еще вложатся Альрик и остальные хирдманы, но даже так мы вряд ли наберем пятнадцать марок. А скорее всего, понадобится больше, ведь это же безрунные, их смерти помогают только на первых рунах, а после получения пятой и вовсе будут бесполезны.
– А два других пути?
– Можно оставить рану так. Она заживет, дыра останется. Лейф сможет носить повязку с тряпкой, чтобы не вытекала слюна. Есть будет сложновато и выглядеть будет страшно. Плавать будет сложнее. Ну там сами додумаете. И еще она сказала, что можно попытаться зашить дыру.
– Так это же отлично!
– Ты когда-нибудь пробовал зашивать дырку на рубахе? Если дыра большая, ткань собирается складками, лежит неровно, потому обычно заплату кладут. Но кожа – не тряпка, на нее заплатку не положишь. Орсова женщина предупредила, что придется стянуть всю кожу на лице. Левая бровь сползет вниз, нос скривится, рот уйдет вбок и будет кривой. А пока рана будет заживать и срастаться, ему нельзя будет ни говорить, ни жевать, ни чихать, ни зевать. Есть можно только жидкое-теплое: водянистые кашки да пустые супчики. А на корабле, сам знаешь, такое каждый день не наваришь.
Я стиснул кулаки от бессильной ярости. Торкель, троллево отродье! Да какое же троллево? Тролли сражались честно, до самой смерти, других за себя не выставляли, пустых ран не ставили, да и на людей не охотились, ели лишь коров да овец. А этот ублюдок! Мразь! Выблядок твариный! Злость бурлила во мне и обжигала душу, по щекам поползли слезы, и я с силой стер их, обдирая кожу.
Не стоило мне так думать, но лучше бы уж Вепрь получил такую рану. Он не так молод, некрасив, и кривое лицо лишь добавило бы ему свирепости. Но Ящерица! Прожил ли он двадцать зим? Много ли женщин побывало с ним под одним одеялом? Сможет ли он также весело и бесшабашно улыбаться впредь?
Через какое-то время подошел Альрик, мрачный, точно грозовое небо, зашел в дом глянуть на раненых, почти сразу вышел, посмотрел на жалкую кучку денег. Косой еще раз пересказал ему все, что знал про рану Лейфа. Беззащитный покачал головой:
– Не хватит. Десяти рабов не хватит. Тут и двух десятков может быть мало. Мы не наберем столько серебра. В городе уже знают про этот случай. Оружие задорого не купят, да я и не дам его продавать, а людей дешево не продадут. Особенно на смерть. Тут такого не любят.
– Да и нигде не любят, – сказал Тулле. Его вообще воротило от бессмысленных смертей, после того как он пришиб дядюшку.
– Что сказала Дагна? – спросил я.
– Она услышала о нападении на наш корабль прямо на городской пристани, решила вмешаться. Заставила ярла поставить охрану, потребовала от Торкеля объяснений, но тот выплатил малую виру за ранение и рассмеялся ей в лицо. Ранение не смертельное, не увечное, не калечное, а что уродом будет Лейф, так мужчина и не должен быть красавцем. На поединок она не могла его вызвать – слишком большая разница в силе. Ярл отказался вмешиваться, не хотел ссориться с ярлом Скирре. Была бы ватага у Дагны, она бы что-нибудь сделала, но так… Дагна потребовала, чтобы Торкель ушел из Кривого Рога. И тот ушел. Только вот сказал, что если кто даст моему хирду работу, тот станет его, Торкеля, личным врагом. Так что в Кривом Роге мы ничего найти не сможем и заработать тоже.
Альрик криво усмехнулся.
– Но благодаря Дагне мы сумели сохранить корабль.
– Что делать будем? – как-то жалобно спросил Косой.
– Уходим.
– А Лейф?
– Лейф сам решит, что выбрать. Это его жизнь и его лицо. А мы поможем, чем сможем.
И хёвдинг ушел к Ящерице.
Я не знал, что бы решил на месте Лейфа. Скорее всего, пошел бы убивать всех встречных людей в городе, пока не получу следующей руны. Но если я когда-нибудь на самом деле окажусь на его месте, то не смогу так поступить. Не из жалости или справедливости. Просто потому, что не смогу убить достаточное число воинов выше себя по руне. Скорее всего, только одного – из-за неожиданности. Но Ящерица – не я. Он так не сделает. Так и останется на всю жизнь уродом из-за Торкеля.
Может, потому Фомрир наложил на меня такое условие? Знал, что я смогу поступить бесчестно, смогу убить безвинных и безрунных, коли на то будет нужда, смогу ради своей выгоды пойти на подлость. Знал и потому сделал это бессмысленным. А убить воина выше тебя по руне еще и постараться нужно. А вот Лейф мог бы убить и вылечиться, но никогда так не поступит.
Дрянной мир! Идиотские законы! И боги-слюнтяи! Я бы понял Скирира с его тягой к справедливости, Мамира с его заморочками и тягой к закрытым знаниям, миролюбивого смазливого Фольси. Но Фомрир! Тот самый Фомрир, что ценит лишь силу! Фомрир, что сразил половину всех мыслимых и немыслимых чудовищ! Какое ему дело, как я получу силу, если я направлю ее потом на его лютых врагов – тварей?
– Он выбрал зашить рану.
Я вздрогнул от неожиданности. Не заметил, как Альрик вернулся, да еще и вместе с Рыбаком.
– Три марки оставим на лечение. Пусть спокойно живет тут, дожидается, пока рана не заживет. Лекарка согласна приютить его. Потом будем проходить мимо, заберем Лейфа обратно, если будет на то его желание. Всё! Сегодня же отплываем.
Альрик не стал прощаться с ярлом, приказал перетащить пожитки Ящерицы в дом Орсовой женщины, оставил серебро и обещание вернуться осенью. Мы получше закрепили на корабле припасы, выданные Видарссонами, подняли парус и ушли с первым же отливом.
Неудачным выдался этот поход. Мы потратили больше, чем получили, и особенно жаль было Лейфа. Альрик же ни словом, ни взглядом не упрекнул меня. Это было его решение, и он пошел на него с открытыми глазами. Теперь каждый в хирде желал стать сильнее. Каждый жаждал поквитаться с Торкелем Мачтой, напластать его толстую шкуру мелкими кусочками и скормить рыбам. Но не сейчас. Сейчас мы были слабы. Сейчас нам бы убраться подальше от этого берега в целости.
Когда Альрик решил, что опасность миновала, мы пристали к берегу, заплыв в устье небольшой речушки, и устроили пирушку. Не потому, что нам было весело, а для поднятия духа. Разожгли огонь, нажарили мяса, вытащили бочонок Ви́дарссонов.
Хёвдинг сел напротив пляшущих языков пламени, взял в руки первую кружку с пивом и негромко заговорил. Все тут же умолкли. Нечасто Альрик баловал нас историями.
– Эту историю рассказал мне дед, когда еще был крепок и телом, и умом. Он прожил долгую жизнь, видел немало, слышал еще больше. Жаль, что он так и не смог шагнуть в хирд Фомрира, умер в кровати, ходя под себя и лепеча, как малое дитя.
Давным-давно жил конунг Хако́н Детоубийца. Он был храбр и жесток. В лютых боях поднялся конунг до сторхельта, и всего лишь шаг оставался ему до богов.
Но был у него один страх: Хакон боялся, что когда-нибудь придет к нему сын или родственник того, кого он убил, и захочет отомстить. Потому Хакон был неоправданно жесток с детьми врагов своих, вырезая целые роды, чтобы никого не осталось в живых.
В один из дней напал он на Ко́лпборг, где пряталась вдова его давнего врага с двумя маленькими сыновьями. Когда Хакон вошел в город, спряталась вдова в доме Орсы, месте святом и неприкосновенном даже для богов. Но Детоубийца презрел божьи законы, ворвался в храм со своей дружиной. Он убивал всех на своём пути, стены плакали кровью и железом вонял дым благовоний. Заслонила детей вдова, умоляла не трогать, клялась, что не поднимут они руки на убийцу их отца. Но это Хакона не остановило. Голыми руками он раздавил ее череп, старшего сына задушил, а младшего на копьё, как знамя, насадил, а после поджег с четырёх углов храм и во всеуслышание объявил, что плевать ему теперь на волю богов и законы людей. Он сам отныне закон и воля.
Пришла к нему во сне Орса, окутавшись лучами закатного солнца, и возвестила, что будет так, как он сказал.
Сел на корабль могучий Хакон богоравный и лишь отплыл от пристани, как его корабль пошел на дно, будто сама вода его не держала. Воины хотели добраться вплавь до суши, но чудища морские им и шанса не дали. Всех, кроме Хакона, в розовую муть разорвали.
Тогда Хакон отправился домой пешком, но голоден и холоден был его путь. Ни одного зверя лесного, ни рыбы речной он не сумел поймать, хотя был изрядным охотником и рыбаком. Даже огонь не разгорался под его руками.
Когда же он вернулся в дом и крепко обнял жену, что была на сносях, то в тот же миг она скинула ребёнка, что под сердцем носила, и сама на руках у мужа умерла. Остальные же дети погибли вскорости: кто утонул, кто с обрыва упал, кто куском хлеба подавился. А во время прощальной тризны по погибшим все пиво в бочках мочой вмиг обратилось, а еда дерьмом стала.
Поняли тогда люди в его землях, что проклят конунг, выгнали его и посыпали солью дорогу за ним, чтобы не смог вернуться Хакон Детоубийца. Бросился на них бывший конунг, хотел убить хоть кого-то, но не смог коснуться даже края одежды.
Тогда он ушел в лес. Долго и мучительно умирал Хакон, не в силах ни глотнуть воды, ни поймать добычи, ни согреться огнем.
Но мы! Мы не хотим нарушать волю богов, мы следуем заветам наших отцов. Торкель напал на нашего друга вероломно, изуродовал, срезал его улыбку и, возможно, навсегда. А потому и мягкосердечная Орса, и вспыльчивый Фомрир будут на нашей стороне.
Альрик одним махом проглотил пиво и почти сразу же выплюнул его.
– Что за ослиная моча? Это из бочонка Видарссонов?
Я понюхал свою кружку и скривился. Это пиво скисло, видимо, пару лет назад, потом вскипело на летнем солнце, промерзло за зиму, весной на бочонок помочились все окрестные собаки, и лишь потом он попал к нам на корабль.
Совпадение с только что услышанной историей неприятно царапнуло, но я был согласен с Альриком. Мы в своем праве!
