Наталья Бутырская
Сага о Кае Эрлингссоне
Глава 15
Вместо холодного земляного пола – стылый камень, который высасывал тепло из тела. Вместо бревенчатых стен – стылый камень. Вместо столба с цепями – хмм, снова камень. Зато цепи потяжелее, лучше скованные. Даже волчий плащ не позволили взять. Я устал сидеть на корточках, оберегая задницу от отмораживания.
Удивительно красивое место! Отсюда можно было видеть разлом фьорда целиком, как он изгибался, уходя в море. По буро-мшистому склону горы мчала воды узенькая река и низвергалась водопадом. Высоко в сером небе верещали, точно стадо больных коз, альбатросы. Неподалеку примостилась стайка диких гусей, всего лишь на расстоянии двух перелетов стрел. Если бы тут был Ослепитель, то он мог бы подбить парочку, а потом Вепрь бы запек их в глине.
Я поерзал, пытаясь примоститься поудобнее, не удержался на закоченевших скрюченных ногах и шлепнулся на зад. Да и тролль с ним, пусть уже отмерзнет, зато я наконец почувствовал, как побежала горячая кровь по онемевшим мышцам.
Оглянулся, не идут ли ко мне. Судя по всему, Альрик не унимался. Размахивал руками, втолковывал что-то, указывал рукой на дно фьорда, скорее всего, рассказывал про Ящерицу. И откуда у него столько терпения так долго биться головой о непробиваемую скалу по имени Гейр Лопата?
Сразу после убийства великана некоторые люди ярла остались на его разделку: сердце такого изменившегося уже считается не человеческим, а твариным, а значит, его можно было продать. Хотя я бы все же не стал жрать сердце твари, что когда-то была человеком. Ну, по крайней мере, не хотел бы, но если выбора не будет…
Сам же ярл прошелся по пути движения великана, собирал тела раненых и убитых. Тех, кто был при смерти, он предлагал добить их же соратникам, мол, чтобы не пропала даром их жизнь, а влилась руной в силу собрата. И я не заметил, чтобы кто-то из Торкелева хирда отказался прирезать друга. Всего из его людей выжило пятеро, и один из них – только благодаря убийству умирающего.
– Они убили Торкеля! – сказал излеченный. У него было располагающее лицо: высокий чистый лоб, ясно очерченные глаза и очень честный взгляд. Казалось, что ему можно и кошель свой доверить. – Взяли и убили. Наверное, они и великана на нас натравили! Это все из-за них.
Лопата прошелся по следам битвы, дошел до того места, где мы столкнулись с изменившимся, потом вернулся. Его холодные глаза внимательно осмотрели нас и остановились на мне.
– Утром ты был на третьей руне. Откуда четвертая?
– Я убил Торкеля, – пожал я плечами.
– Он умирал?
– Я не служу Орсе. Он был пятирунным. Как знать, может, и выжил бы.
– В цепи его! Вечером закопать, – бросил ярл буднично.
Против его хускарлов и хельтов сноульверы были ничем, да и Альрик придержал ребят, не давая им вмешаться. Сам же подошел к Лопате, который уже занялся другими делами, и начал что-то ему говорить, но я не слышал, что именно. Меня уже волок в сторону селения девятирунный бугай.
А потом я сидел в цепях, второй конец которых был вбит в скалу, и эти железки явно были рассчитаны не на четырехрунного. Наверное, Лопата сюда приковывал и своих людей, если они нарушали установленные им правила. Я подергал цепи на всякий случай, проверил клин в камне и со спокойной совестью стал ждать.
Каково это – быть закопанным заживо? Вряд ли в этом месте получится вырыть глубокую яму, тут почти везде сплошной камень. Меня засыпят щебнем или придавят валунами? Сломаются ли кости? Или я задохнусь? Но хуже всего то, что я не попаду в дружину к Формиру. Даже Торкель уже приступил к служению богу-воину, и он явно будет ждать моего появления. Как и Эйрик, Оддр, Йодур. Как и отец, когда придет его время. А я стану едой для червей и дерьмом червей, и буду вечно проходить через их склизкие узкие тушки. Раз за разом. Мое сердце будет источено, мои кишки расползутся, мои мозги будут всосаны мелкими букашками.
Успею ли я?
Смогу ли вырваться и спрыгнуть с обрыва? С такой высоты я буду лететь долго, может, увижу еще раз «Волчару», перед тем как разобью голову о камни и воду. Где тогда я буду нести службу? Встану ли я в ватагу Фомрира? Наверное, нет, ведь это не будет смертью в бою. Нарл? Возможно. Если я не умру от удара, то уж точно утону.
Я встал, немного попрыгал и снова сел на корточки. Спина промерзла аж до самой шеи. Лучше пусть ноги затекут.
От поселка выдвинулись две фигуры: какой-то местный и Тулле. Альрика уже видно не было. Нет, не буду просить Тулле помочь, а то закопают его. Он, конечно, землю любит, но вряд ли настолько.
– Кай, сейчас не делай ничего. Хёвдинг уговорил ярла Гейра обсудить твое дело, – не успев подойти, сказал Тулле. Словно знал, о чем я думал. – Ты же знаешь Альрика.
Я внимательно посмотрел другу в глаза. Он не стал бы врать. Он знает, как я отношусь к смерти.
Местный одной рукой выдернул клин из скалы, как будто это был мягкий сыр, а не камень. Впрочем, он же его туда и вбивал. И мы двинулись в поселение.
Снова сбор на площади. Там стояла скамья, покрытая шкурами незнакомых зверей, ярко-алый мех отливал на солнце и казался выкованным из меди. Наш хирд стоял слева от скамьи, остатки хирда Торкеля – справа. Альрик шептался с тем мужчиной с честными глазами, улыбнулся, сунул ему что-то в руку и аккуратно перебрался к ульверам. Ярл Лопата уверенно пересек площадь и сел на скамью, приминая пышный мех. Его лицо, как обычно, не выражало ничего.
– Я не привык к тому, чтобы мои приказы обсуждались. Но Альрик Беззащитный заверил, что его человек не нарушил мой приказ. Я скажу, что видел сам. У Торкеля Мачты отрублены кисти рук и голова. Отрублены, а не отгрызены или смяты. В руках этого карла была окровавленная секира, а его сила поднялась с третьей на четвертую руну, хотя не он убил великана. Значит, этот карл убил Торкеля вопреки моему слову.
Альрик выступил вперед, дождался разрешения говорить и сказал:
– Торкель Мачта давно преследует мой хирд и Кая Эрлингссона. Он хочет убить Кая за то, что…
– Я говорил, – сухо перебил ярл. – Меня не волнуют ваши прежние распри. Я нанял их и вас и сказал, что мои люди не должны поднимать друг на друга оружие.
– Хорошо, – склонил голову Альрик. – С какого момента был начат найм?
– Как только ты вошел в мой дом и отведал мою еду.
– А до какого момента идет найм?
– Пока я не скажу обратное.
– Это не так, ярл Гейр, – мягко возразил Альрик. – Мы нанимались только ради убийства великана. Ты сам сказал: пока великан не будет убит, мы служим тебе. Значит, после его смерти мы перестали быть твоими людьми. Верно я говорю?
– Хорошо. Согласен, – кивнул Лопата.
– Кай отрубил Торкелю голову после сигнала рога о смерти великана, а до того Торкель был жив. Значит, мы не нарушили твой приказ.
Ярл Гейр молчал. Все молчали. Я стоял и смотрел на хёвдинга. Неужели Альрик заранее предвидел такой поворот? Потому он остановил мою руку и сказал ждать рог? Почему я не подумал об этом, хотя слышал слова Лопаты своими ушами и знал о его репутации? Смогу ли я когда-нибудь стать таким же хитроумным и изворотливым, как Альрик?
– Кто может подтвердить твои слова? – наконец произнес ярл Гейр.
– Все сноульверы, что были там.
– Мне не нравится, как ты придумываешь отговорки, – ярл Гейр поднялся, и я сглотнул. Одно движение, подкрепленное щепоткой силы, и у меня затряслись поджилки. – Я считаю, что нападение на человека в моих землях должно быть наказано и наказано сурово, иначе все будут думать, что можно не слушать мои приказы. Но вы пришлые. Пришлым был и тот хирд. Потому я позволяю тебе цепляться за отдельные слова. Но обманывать себя я не позволю. Если я прикажу своим людям солгать – они солгут. Твои люди могут лгать, чтобы спасти карла.
Я пожалел, что не прыгнул с обрыва.
– Согласен с тобой, ярл Гейр. Там были еще и люди Торкеля. Им незачем лгать тебе. Спроси у них.
Лопата посмотрел на пятерых выживших.
– Если вы скажете, что ваш хёвдинг был убит до рога, этот карл будет закопан заживо.
Воин с честным взглядом вышел из строя и сказал:
– Он хотел убить Торкеля сразу, но его предводитель остановил его руку. Они подождали рог и лишь после этого отрубили голову.
– Все это подтверждают?
Оставшиеся люди что-то согласно пробормотали.
– Что ж, пусть будет так. Что вы хотите взять за смерть хёвдинга: серебро или кровь?
Альрик вмешался:
– Ярл Гейр, ты узнал, что мой карл не нарушал твоего приказа. Но ты отказался слушать историю вражды между нами и Торкелем, потому не тебе судить его смерть. Ты не знаешь, что сделал Торкель нам и почему преследовал. Ни кровью, ни серебром мы платить не станем. Пусть люди Торкеля вернутся домой и там, коли пожелают, передадут это на суд конунга.
Лопата явно не привык, чтобы ему перечили, но возразить было нечего. Он сам сказал, что ему нет дела до нашей прежней вражды, а значит, он не мог вмешиваться. Ярл Гейр сам возвел свое слово до уровня закона. Из-за страха его люди никогда не прекословили, и потому он не привык дотошно следить за словами. Гордыня!
– Снимите с него цепи, – рыкнул он, впервые проявив хоть какие-то чувства. – Завтра с рассветом вы должны покинуть мои земли.
– Конечно, ярл. После оплаты.
Ярл Гейр дернул щекой, потом снял кошель с пояса, взвесил в руке, снял еще серебряный браслет и передал Альрику.
– Завтра с рассветом, – бросил он напоследок и ушел.
Цепи сняли, Тулле набросил на меня волчий плащ, и я сразу же завернулся в него с ног до головы.
– Что сразу не накинул?
– А вдруг бы тебя закопали? Зачем хорошую вещь портить? – рассмеялся он.
Я тоже расхохотался, лишь сейчас осознав, что чудом остался жив.
Люди на площади разошлись, и остался только наш хирд и люди Торкеля. Альрик подошел к тому, кто подтвердил его слова, и похлопал его по плечу:
– Благодарю. Куда вы теперь пойдете?
– Вернемся к ярлу Скирре. У меня там семья.
– Ну, добро, – и серебряный браслет перешел в руки Торкелева карла.
* * *
Наутро, как и велел ярл Гейр, мы спустились по той чудовищной лестнице, и спуск был ничуть не легче подъема. Приходилось цепляться за скалу левой рукой, внимательно ощупывать ногой доску, чтобы не соскользнуть в сыром тумане, заволокшем фьорд. Я теперь шел последним и думал о том, что если я вдруг ошибусь, то собью всех своих собратьев. Впрочем, после получения четвертой руны оружие, щит и куртка давили гораздо меньше.
Подумать только, я был на четвертой руне! Один шаг до хускарла. До Альрика. Несмотря на то, что Альрик был сильнее всех в хирде, он отставал. Ему было уже за двадцать, а он все еще был на пятой руне. Мне четырнадцать, а я уже на четвертой. Почему так получилось? Беззащитный не был ни слаб, ни труслив. Да, против него играло сложное условие, полученное от богов. Во всех крупных сражениях он был в кольчуге, он не смог получить ничего от работы на ярла Сигарра, а в боях с тварями нужна большая удача, чтобы нанести последний удар. Лучше всего ему подходил бой один на один, где он мог проявить все свои таланты.
Когда мы выбрались из узкого фьорда и распрощались с лоцманом, пересадив того на охранный корабль, я задал Альрику этот вопрос. Тот криво усмехнулся:
– У каждого по-своему плетется нить жизни. Я далеко не сразу понял, какое у меня ограничение. Первую руну я получил легко, ведь никто не надевает доспехи, для того чтобы убить козу. И в честь первой руны отец подарил мне стеганку с вшитыми деревянными пластинами. Страшная такая, серо-синяя, с разноцветными заплатами, защитила бы лишь от бодливой коровы. Я протаскался в ней года три, охотился, убивал и людей, и зверей. Мои ровесники уже давно были на второй руне, а некоторые даже поднялись до третьей. Меня прозвали Альрик Однорунный. Жрец сказал, что боги ясно обозначили свою волю и хотят, чтобы я выбрал мирное ремесло, занялся бы землей, скотом или кузнечеством. Но мне это было неинтересно. Никто не тренировался с мечом столько же времени, сколько я, никто не таскал столько тяжестей, не бегал в горы, не плавал часами в холодном море. Я мог биться на равных с двурунным. Но в итоге отец сказал, чтобы я перестал мечтать о несбыточном. Я вернул ему стеганку, сел на торговый кнорр и решил, что тогда стану самым богатым торговцем, раз уж стезя воина была недоступна.
– Потому ты так здорово торгуешься!
– Я ходил с торговцем два года. Хотел продавать оружие, но пришлось возить ткани и украшения. Резные бусины, стеклянные бусины, глиняные бусины, бусины с медными опилками, которые горели на солнце огнем, серьги с камнями, железные обручи. А потом мой наставник Ска́фти решил замахнуться на большее и закупил серебряные кованые украшения. И в первую же ночевку на берегу люди Скафти убили его, чтобы забрать все добро себе. Я проснулся, когда Скафти уже был мертв. И на том же берегу я получил разом две руны.
Альрик замолчал. Солнце поднялось уже высоко, «Волчара» с высунутым языком мчался по морской глади, ветер бился о натянутый парус, то наполняя его, то позволяя безвольно обвиснуть.
– А потом? – я подтолкнул задумавшегося хёвдинга.
– Потом я торговал еще пару лет, скопил на нормальную броню и оружие, нашел людей в свою ватагу. Хотя вон, Вепрь работал вместе со мной еще на Ска́фти. Я не хотел идти под чье-либо начало и не хотел брать первых попавшихся воинов, так как помнил, что случилось со Скафти, насмотрелся на предательства. Так что сел на «Волчару» и отправился на поиски приключений.
Альрик улыбнулся и добавил:
– А еще я не нажил себе врагов. Меня многие недолюбливают, вот ярл Гейр вряд ли когда-нибудь пустит меня на свои земля, но нет такого человека, который бы попытался меня убить при первой же встрече. Возможно, потому что во мне еще живет торговец. Может, зря я убил всех предателей на том берегу? Надо было одного оставить. Хвит! – крикнул хёвдинг. – Запевай! Садимся на весла!
Под дружные взмахи весел мы помчались подальше от негостеприимного берега ярла Лопаты.
У Но́ры родился первенец-сын,
Он Хе́ммингом назван был.
Бегал на лыжах с малых лет,
Оленей гонять любил.
Его невеста подросла
Во всей своей красоте,
Но троллиха подло украла ее,
Зимней ночью, в тесноте.
Настало время браться за плуг,
Стоят весенние дни,
А Хемминг потерял быков,
Не знает, где они.
Искал он быков по диким местам
От ранней зари до заката.
Медведицу белую он увидал,
Сосали ее медвежата.[30]
Эпилог
И́нгрид встала, поправила примятую юбку, глянула на догорающие пламенем облака. Теперь их подбрюшья были окрашены в фиолетовые, а не в красные цвета, а это значит, что ее снова будут ругать за позднее возвращение в дом.
Он снова не появился. Не приплыл.
Да ну и пожалуйста! Кому вообще нужен этот мелкий задавака? Он, наверное, и про сережки с камушком забыл. Хотя кому нужны эти камушки? Она что, собирается всю жизнь сидеть дома и ткать бесконечные полотна ткани? Прясть, ткать, красить, шить, вязать… Словно женщины только и могут, что возиться с тряпками!
Девочка поправила съезжающий поясок. Он постоянно перекособочивался из-за небольшого ножа, подвешенного сбоку. Сколько сражений ей пришлось пережить, чтобы получить этот нож! Хотя правда с самого начала была на ее стороне. Это безрунным оружие не полагается, но она-то была не безрунной! Нет такого уговора, что семилетним оружие нельзя носить. Если у нее уже есть руна, значит, и оружие должно быть. И ведь она не просила топорик, как у того мелкого, или меч. Хотя бы обычный ножик, который носят все рунные свободные люди.
Она Э́рлинга и ласково уговаривала, и рыдала перед ним, даже не разговаривала с ним целых три дня, а он и не заметил. Лишь сказал: «А чего это так тихо стало?» – и всё. А потом она догадалась вежливо спросить: «Дядя Эрлинг, а я ваша рабыня, да? Мне ребята сказали, что если я рунная и без оружия, значит, я просто рабыня. Тогда заберите это платье, оно слишком нарядное для рабыни. И спать я буду с остальными рабынями, ближе к выходу». После этого Эрлинг сдался и подарил самый настоящий ножик в кожаном чехольчике. Там даже колечки были, чтобы на пояс надевать.
Все ребята в Сто́рбаше обзавидовались! Просили подержать, проверить на остроту, но Ингрид гордо отвечала: «Безрунным оружие не полагается! У тебя есть руна? Нету. Значит, я не могу тебе его дать». А потом украдкой прорезала ножиком нижнюю рубаху – проверяла, острый или нет. Оказалось, острый.
И чего она почти каждый вечер бегает к морю? Да́гней говорит, что Кай теперь не скоро вернется. Изредка до Сторбаша долетали известия о нем, точнее, не о нем, а о хи́рде сноу́льверов и Альрике Беззащитном. Новости были не слишком хорошими. Что-то там они сделали очень плохое, и теперь за ними гоняется какая-то Мачта. Где-то убили настоящего тролля или даже трех. Поймали огромную морскую тварь. Однажды торговцы привезли вместе с товарами и новую песню – непонятную, в которой и про сражения-то ничего не было, больше про разговоры. Дагней потом весь вечер проплакала и повторяла: «За твоей спиною я стоять останусь», а Ингрид пришлось возиться с Фо́льмундом, новым сыном Дагней и Эрлинга. Фо́льмунд Э́рлингссон! Слишком громкое имя для крошечного младенчика.
Сколько тогда спорили Эрлинг и Дагней! Сколько они ругались насчет имени! Эрлинг хотел назвать его как-нибудь громко и звучно, например, Победитель – Си́гфусс или Грозный – Стю́рмир. А Дагней говорила, что одного воина в семье достаточно, и второй сын должен остаться дома и заниматься хозяйством, которое, видят боги, уже немаленькое. В итоге дали имя в честь самого мирного бога – Фо́льси-землепашца, так что придется ему всю жизнь пахать землю и растить хлеб, стать рукой Фо́льси (Фольмунд – рука Фольси).
Фольмунд родился зимней ночью, когда камни трещали от мороза, и одна из рабынь всегда бодрствовала, чтобы поддерживать огонь в очаге, иначе померзли бы и люди, и кони, и коровы. Много ночей потом Ингрид спала на одной кровати вместе с Дагней и малышом, грея его бок.
Девочка в последний раз посмотрела на море. Показалось, что там вдалеке мелькнул парус, но было уже слишком темно, чтобы быть уверенной. Она снова поправила поясок и побежала домой.
Эрлинга сейчас не было дома, закончился сбор урожая, и он поехал по своим деревням. А Дагней никогда сильно не ругала за опоздания, знала, что Ингрид высматривает корабль с Каем, и молча одобряла подобную преданность. Вот и сейчас она сунула приемной дочке овсяную лепешку с сыром и ушла спать. Фольмунд немного похныкал и затих. В доме было темно, не считая багровых переливов в остывающем очаге и крошечного пятна света от оставленной лампы.
Ингрид любила это время суток. Оно ей напоминало те дни, когда они с Каем шли по горам и тащили за собой глупых коз. Вечером он всегда разжигал костер, на котором готовил еду, отвратительную на вкус. А еще он рассказывал истории про богов, перевирая одну половину и додумывая на ходу вторую. Сейчас Ингрид знала много таких историй, но тогда она слышала их впервые, и они были такими интересными и живыми, несмотря на постоянные запинки.
Вообще Кай был некрасивым. У него были темные, хотя и не черные, волосы, кривой горбатый нос и глупая ухмылка, он был не таким высоким, как Даг, вечно хмурился и обзывался. Но если бы Ингрид пришлось выбирать, с кем идти в горы: с высоким вежливым Дагом или с грубияном Каем, она бы снова выбрала Кая.
Проснулась Ингрид от того, что замерзла. Снова уснула прямо за столом, разглядывая танец тлеющих углей. Порой ей казалось, что они хотят рассказать что-то очень важное, но не могут. Ей виделись в их мерцании знаки, похожие на те руны, что рисуют на домах и оружии.
Девочка вздохнула, сползла со скамьи и пошла вглубь дома, к своей лавке, где обычно спала. Там лежало толстое шерстяное одеяло, в которое она собиралась закутаться с ног до головы. Шла она на ощупь и надеялась, что не споткнется о забытые горшки. Когда Ингрид нащупала камни, из которых сложен очаг, то вытащила ножик и поворошила угли. Снизу еще тлел огонь, и от притока воздуха взмыли крошечные язычки пламени, осветив ненадолго дом. Обычно этого хватало, чтобы добраться до лавки.
Но сейчас девочка увидела, как из закутка, где спала Дагней и малыш Фольмунд, вынырнула тень. Эрлинг? Ингрид сразу поняла, что это не он. И завизжала.
После Ингрид всем рассказывала, что закричала лишь для того, чтобы разбудить остальных. Но на самом деле она просто испугалась. Испугалась как обычная безрунная девчонка.
Тень шарахнулась в сторону и тоже завопила, причем тоненько так, со всхлипами. Из закутка выскочила Дагней с распущенными волосами и закричала:
– Фо́льмунд! Отдай моего сына!
Ингрид поняла, что вопила не тень, а кулек у нее в руках. Фольмунд! Тень пришла, чтобы сожрать Фольмунда! Или хуже того, принести его в жертву праматери тварей и сделать из него самое настоящее чудовище, которое потом придет и сожрет весь Сторбаш. Она сама слышала, как мальчишки недавно говорили о таком случае.
Завопили теперь и рабыни, распахнулась дверь, и одна из девушек выскочила наружу.
Ингрид крепче сжала нож, который все еще держала в руке, и напрыгнула на тень с криком:
– Не ешь Фо́льмунда!
Тень небрежно отмахнулась от девчонки, но Ингрид была рунной! Она проскользнула под рукой и вонзила нож в ногу тени. Тень зарычала, наотмашь врезала девочке по лицу, от чего она отлетела к очагу и ударилась затылком о камни.
– Не ешь…
