Натали Р.
Враг моего врага. «Ийон Тихий»
Йозеф привез дочь в Ебург. Подвернулся приятель со времен Академии, он и присоветовал: мол, есть в столице отличная школа-интернат, дети по два экзамена сдают, чтоб туда взяли, но дочку капитана ГС-крейсера, человека, от которого в большой степени зависит исход войны, бывшего выпускника прославленной Академии космоса, уж конечно, примут без испытаний. Тем более если он, Павлик, член попечительского совета, походатайствует. Павлик вовсю расхваливал школу: дескать, и педагоги замечательные, и условия обитания прекрасные, у каждого школьника своя комната, кормят по шесть раз в день, по выходным музеи-концерты-экскурсии… Йозеф с радостью согласился. Перебирать варианты не было ни сил, ни времени: ремонтные работы на «Ийоне Тихом» заканчивались, и его ждало новое задание. Да и вариантов-то других не имелось, что самое главное. Павлик был человеком надежным, Йозеф ему с юных лет доверял и ни разу о том не пожалел. Если он говорит, что школа хорошая, значит, так оно и есть. Йозеф вручил секретарше приемной комиссии Хеленкины документы в комплекте с коробкой конфет, девчонку с ее сумками сдал миловидной воспитательнице, присовокупив букет цветов, директору пожал руку и презентовал бутылку коньяка. И исчез с горизонта, пока его не записали в какой-нибудь дерьмовый родительский комитет – с его везением такое вполне могло случиться.
Он зашел в Академию, поинтересовался, как поживают вампиры. В ректорате были довольны внештатными инструкторами – хорошая новость на фоне мрачного контекста последних дней. Даже пожалели, что их командировка заканчивается. Йозеф попросил передать, что ждет их на «Ийоне», и поскорее отправился в аэропорт. Подсознательно он боялся, что в самый неподходящий момент его настигнет администрация интерната с Хеленкиными бумагами и с нею самой на буксире и потребует забрать эту тупую и ни к чему не способную телку обратно.
Байк-паркинг, как обычно, радовал хорошей погодой. Яркое солнце, чистое синее небо. Заглядевшись на небеса, Йозеф едва туда не попал, причем без всякого космического корабля. Когда асфальт вдруг ушел из-под ног, он моментально сгруппировался, и только это спасло его от приземления головой в груду железа. На груду он рухнул ногой. В ноге что-то хрустнуло, и свет в глазах мигнул. Он не стал корчить из себя героя и заорал от боли.
– Под ноги надо смотреть, мать твою, – проворчал кто-то сверху.
Небритый дядька с бухтой то ли шланга, то ли толстого провода на плече, в потертой оранжевой спецовке и высоких резиновых сапогах. Сантехник или электрик. Он заглядывал сверху в открытый канализационный люк, куда Йозеф умудрился сверзиться.
– Вылезти сможешь? – спросил он без особой надежды.
Йозеф попытался пошевелить ногой. В глазах помутилось, он застонал.
– Нет, самому никак.
Сантехник сокрушенно поцокал языком и сделал шаг от люка.
– Мужик, не уходи! – взмолился Йозеф. – Вытащи меня, я тебе пузырь куплю!
– Не ной, болезный, – отмахнулся дядька. – Я тебя поднять-то не осилю, громилу. Сейчас «Скорую» вызову, пусть санитары тебя вытаскивают.
Ректор Академии на прощание пожал Аддарекху руку и пригласил приехать поработать еще. Аддарекх был тронут, но от всей души надеялся, что этого не произойдет. Он хотел домой, и чем скорее, тем лучше. Земля оказалась вовсе не так плоха, как повествовали легенды, и все же в промежутках между рейдами лучше отдыхать дома, в кругу семьи, нежели подрабатывать на чужбине.
Курсанты собрались устроить своим инструкторам отходную пьянку; к счастью, вовремя вспомнили, что шитанн относятся к выпивке без энтузиазма. Решили сделать пикник с шашлыком на пляже, совмещая вкусную еду с водными процедурами и солнечными ваннами, но опять вспомнили… Посокрушавшись, утроили чаепитие в курсантской столовой. Юри Тиккинен, пробормотав слова благодарности за неоценимые уроки, подарил от имени всех товарищей гравюру с видом городского фонтана – как бы не того самого – и сувенирную колоду игральных карт. Карточным играм шитанн научились еще на «Ийоне», шлифовали мастерство с десантниками «Максима Каммерера», а здесь, в Ебурге, Шшагил Хот рискнул даже сыграть с профессионалами. Разумеется, его обжулили, и разумеется, денег он не отдал: пригрозил укусить, если не отстанут. Он бы выиграл, если бы игра была честной.
Карты были полезным подарком: своей колодой шитанн так и не обзавелись. А также красивым и с намеком: искусство художника соперничало с его же фантазией. Короли, дамы и валеты разных мастей представляли собой людей разных рас, а на тузах были изображены эмблемы планет. Трефы – земляне, черви – красавчики ханты, буби – лопоухие тсетиане. Шшерскому Раю достались пики, и король пик, старик с седым чубом, обнаруживал подозрительное сходство с Криййханом Винтом, слишком сильное, чтобы быть случайным. Подметив это, бойцы стали искать другие сходства и нашли, что дама срисована с Аххьеши Кенцца, правой руки координатора, а валет – не кто иной, как Ртхинн Фййк, его преемник. Дама треф с тюрбаном на голове и безмятежной улыбкой идентифицировалась, как Салима ан-Найян аль-Саид. Долго не могли понять, кого изображает король, вроде бы выше Салимы у землян никого нет. Юри, смущаясь, просветил, что этот веселый румяный дедок – грозный главнокомандующий космического флота Земли, а худощавый валет – московский куратор Владимир Каманин, следующий претендент на координаторское кресло.
Юри Тиккинен, дав себе зарок, держался его – больше не пил. А когда не пил, крышу у него не сносило. Так что курсант был адекватен, приемы схватывал хорошо, и в конце концов Аддарекх перестал над ним насмехаться. Даже, объективности ради, упомянул его в числе лучших в беседе с начальником курса. Если парень снова не начнет выпивать, выбьется в элиту.
Аддарекх собрал коробочки с украшениями, закатал в запасную одежду и упихал в спортивную сумку. Мрланк запрыгнул туда же, устроился в мягком гнездышке. Лоток и кошачий корм путешествовали в отдельном пакете.
– Что, Мрланк? – Аддарекх потрепал кота по загривку. – Домой едем?
Котенок заурчал. Человек не мог разделить его радостные чувства в полной мере: это для Мрланка «Ийон Тихий» был домом, а Аддарекху до дома еще невесть сколько. Но все же возвращение на «Ийон Тихий» – первый шаг к тому, чтобы попасть домой.
– Вы, батенька, неэффективно распределяете бригады по участкам, – снисходительный тон землянина бесил Кана Телевера, но приходилось терпеть, стиснув зубы. – Для чего нужно вот это последовательное прочесывание, скажите-ка на милость? Третья бригада собирает одну мелочь. Глупо.
– Зато рационально, – возразил гъдеанин. – Так мы можем быть уверены, что не пропустили ни кусочка траинита.
Захар расхохотался.
– И для чего нам эта уверенность? Мне плевать, сколько траинита пропустят ваши рабочие. Мне важно, сколько они соберут. Мы не очищаем территорию от траинита, а добываем его. Это разные вещи, батенька! Темпы и объемы добычи, вот что должно вас беспокоить.
– Но мы всегда так работали, и нашу родину это устраивало.
– У меня другая родина, – отрезал Захар. – И ее ни в коем случае не устроит столь непродуманная организация труда. Выделите каждой бригаде отдельный участок, нечего ходить по одному квадрату друг за другом, будто обручальное кольцо в нем потеряли. К черту мелочь! Я хочу, чтобы вы добывали как можно больше крупных глыб.
Кан Телевер вздохнул для храбрости и высказал то, что давно наболело:
– У людей нет стимула добывать больше. Их жалованье не зависит от объема добычи. Им вообще не платят жалованья! Зачем им стараться?
Захар нехорошо сощурился.
– Вот как, незачем? Говорите, стимула нет? А я-то надеялся обойтись без стимула. В одном из наших языков стимул – это такая палка, которой бьют медлительных животных, знаете ли. Что ж, сами напросились. Отныне бригада, собравшая за день меньше всего траинита, будет лишаться дневной нормы еды. Их пайки передадут тем, кто соберет больше всего.
Кан Телевер заскрежетал зубами. Хотел, как лучше, а вышло, как всегда!
– Будет много недовольных такой системой, господин директор, – выдавил он.
– Недовольные останутся без дневной нормы кислорода, – равнодушно уронил Захар.
От этого его безразличия Кана Телевера просто-таки трясло. И хуже всего то, что землянин не рисовался. Чужие жизни, не говоря уж об их качестве, действительно не имели для кризисного управляющего группы компаний «Экзокристалл» никакого значения.
Он вышел, кипя от сдерживаемой ярости. В приемной сидела Эст Унтли и ровным счетом ничего не делала, пялилась на греющийся на плитке металлический стакан. И такое зло его взяло!
– Бездельничаешь тут в тепле, погрязшая во грехе шлюха?
Женщина вздрогнула, обернулась, поджала губы.
– Я готовлю кофе господину директору.
– Жопу ты лижешь господину директору! Распустилась тут. Ты еще помнишь, кто на самом деле твой директор?
– Директор у нас всех теперь один, – негромко сказала Эст Унтли, словно увещевая. – Господин Зальц… ох! – она расстроилась оттого, что снова не смогла выговорить.
– Вон как заговорила, – едко процедил Кан Телевер. – Ластишься к землянину, чтобы в карьер не прогнал? Где этот урод тебя раскладывает – на столе или на диване?
– Господин Кан, перестаньте, – умоляюще прошептала она. – Хватит, вдруг он услышит и рассердится? Он ничего подобного не делает.
– Не делает? – криво усмехнулся Кан Телевер. – Ха! Все директора так делают. Что за смысл иметь секретаршу и не иметь ее, а? Забыла, как я тебя имел, греховодница? – он схватил ее за руку и резко подтащил к себе.
Эст Унтли пискнула.
– Пустите! Вы уже не директор.
– Перед землянином расстилаешься, а для своего жалко? – преодолевая слабое сопротивление, он залез под ворох юбок свободной рукой, грубо щупая все, что под ними. – Я тебе живо напомню, кто ты и кто я!
– Отпустите меня, господин Кан! – в глазах показались слезы. – Не надо! Кофе убежит, – жалко добавила она.
– Ссал я в этот кофе, – он опрокинул возомнившую о себе секретаршу на кресло, задрал тяжелые разноцветные юбки, порвав как минимум одну, навалился на нее, прижимая, чтоб не ускользнула.
– Помогите! – у нее вырвался сдавленный вопль. Жестокая рука бывшего директора тут же заткнула ей рот, напихав в него ее собственные подолы. Все равно крик был безнадежным. Кто ей поможет? Охрана? Эти еще и в очередь встанут. В лучшем случае – посмеются.
Когда она работала секретаршей Кана Телевера, он регулярно принуждал ее к сексу. Ну, то есть как принуждал? Выражал желание, а она не смела отказать – он ведь начальник. Конечно, она его не любила, и он ее – тоже. Она считала это нормальным. Начальник не был груб или неприятен, и она полагала, что ей повезло. Но сейчас он казался совершенно другим человеком. Озверевшим, обезумевшим от ненависти – наверное, даже не к ней, она-то чем заслужила? Стремящимся унизить и причинить боль, и это ему удавалось. Она не могла издать ни звука, лишь слезы градом катились из глаз.
Дверь кабинета открылась.
– Где мой кофе? – раздраженно спросил директор. Открывшаяся ему картина заставила его поднять бровь. – Это еще что за скотство?
Кан Телевер моментально обмяк. Он мог клясть нового директора за глаза и сливать злость на безобидную женщину, но взгляд землянина вызывал слабость в коленях, и в иных членах тоже.
– Я так и знал, господин Кан, что мы с вами не сработаемся, – в голосе звучали брезгливость и сожаление. – Слазьте с девушки и убирайтесь вон. Позже я решу, что с вами делать.
Эст Унтли лежала в той же позе, только юбки с лица убрала, и тихо всхлипывала, собираясь с силами, чтобы подняться. Захар, протянув руку, помог ей сесть.
– Он был с тобой не слишком обходителен, да?
Эст Унтли всхлипнула еще раз и сглотнула слезу.
– Все нормально, господин директор.
Захар покачал головой. В общих чертах он представлял, что тут произошло. И в том, что горничная спалила его кофе, она, похоже, не виновата. Он задал вопрос с одной целью: понять, стоит ли лишь примерно наказать невоздержанного гъдеанина или мучительно умертвить.
– Из-за него я остался без кофе, – он выключил залитую выкипевшим напитком плитку, издающую запах горелого кофейного зерна.
– Это моя вина, господин директор, – прошептала Эст Унтли. – Сейчас я приготовлю вам новый кофе.
– А его вины, значит, не было? – прищурился Захар. – То есть ты его соблазнила и уложила прямо на своем рабочем месте? И насколько далеко ты готова зайти? Пойдешь за него замуж?
Она задрожала.
– Нет!
– Отлично. Значит, прикажу казнить его, как насильника. Раздеть догола и привязать к одному из столбов снаружи. Охрана будет делать ставки, от чего он умрет: от холода или от того, что кислород кончится раньше. Как тебе?
– Господин директор…
– Пойдешь за него?
Слезы закапали с новой силой. Захар ждал. Ему было любопытно, простит ли она Кана Телевера, чтобы спасти его от смерти?
– Нет, – тихо-тихо выдавила гъдеанка и вновь зарыдала.
Захар кивнул сам себе. Нет – значит, милосердие излишне.
– Кто-то обещал сварить кофе, – протянул он намекающе.
Поток слез прервался, на лице женщины появилось осмысленное выражение. Она быстро-быстро закивала:
– Да, господин директор. Сию секунду. Я сделаю.
Вот и распрекрасно. Пусть займется делом, вместо того чтобы тупо плакать и жалеть себя. Надо придумать ей еще пару поручений, желательно таких, чтобы плотно заняли ее до вечера. Захар ушел в кабинет и прикрыл за собой дверь, чтобы не мешать горничной собраться по частям, взять себя в руки и начать хлопотать.
– Что, вампир, не обижал кошака? – сурово вопросил Федотов, по-хозяйски погладив Мрланка.
– Я, по-вашему, совсем гад – маленьких обижать? – огрызнулся Аддарекх.
– Да ладно, не шуми. Должен же я спросить? А то вроде как мне все равно.
Мрланк был счастлив, что вернулся на «Ийон», в знакомые корабельные отсеки, ставшие домом, он радовался встрече с приютившими и позаботившимися о нем двуногими богами. Он оглянулся на Аддарекха, кошкочеловек подмигнул. Призраки больше не мучили его по ночам, Мрланк разогнал всех невидимок. И все же он беспокоился отпускать от себя Аддарекха: а вдруг вернутся?
Щелкнула, отодвигаясь, дверь пилотской, появилась докторша в свежевыглаженном белом халате, на фоне которого огненные кудри горели особенно ярко. На шее Клары висел стетоскоп.
– Та-ак, – протянула она. – Ну-ка быстро на медосмотр. Аддарекх, ты первый.
Мрланк навострил уши, пытаясь понять, не угрожает ли Аддарекху вредная рыжая самка. Уловил ее позу, взгляд, ритм дыхания и успокоился. Если что-то ему и угрожает, так это сексуальное истощение.
Аддарекх нерешительно помедлил. Расстались они не очень хорошо. Как бы Клара, подначенная мужем-скандалистом, скальпелем его не ткнула.
– Чего встал? – хмыкнул Камалетдинов. – Топай давай, в жопу тебе градусник. Жив останешься – и мы пойдем.
Мрланк мягко подтолкнул его лапой – иди, мол. И он пошел.
– Вот скотина клыкастая, – выразил всеобщее мнение Бабаев, едва за шитанн закрылась дверь. – Ну чем он ее обаял? А?
На корабле трудно что-то скрыть. Кто-нибудь да приметит, а дальше ползут слухи. Все знали, что командир вампиров торчал в медблоке днями и ночами, а последнюю ночь и вовсе провел в каюте у Клары. У докторши, которая безапелляционно отшивала всех, причем столь недипломатично, а порой и жестоко, что в последнее время к ней и подступаться побаивались. А этот тип не испугался и сорвал банк. Ну, разве это справедливо?
– Я всегда думал, она вампиров не любит, – проговорил Мюслик.
– Эка невидаль! – фыркнул Камалетдинов. – Кто их вообще любит? Кроме кетреййи. Тут не в вампирах дело. А в данном конкретном вампире, укуси его… не знаю кто в самое чувствительное место!
– Может, морду ему набить? – предложил Мюслик.
– Хрен ты его побьешь, – проворчал Федотыч. – Чтобы пилоты уделали десантника, да еще вампира? Нереально.
– А давайте наших десантников попросим. Им, небось, тоже обидно.
– А смысл? – лениво произнес Футболист. – Если кому-то набить морду, куда он первым делом попадет?
– В медблок, конечно… – до Мюслика дошло, и он расстроился. – Вот шайтан, а!
– Ага, ага. Он самый.
Кан Телевер торопливо шагал по неровной мерзлой поверхности. Спотыкался, падал, снова вставал, поправлял сбившуюся маску и опять шагал в темноту. Бегство было успешным, он успел украсть, кроме запасных перекисных патронов, налобный фонарь и мог теперь хоть как-то ориентироваться в кромешной ночи. Куда хуже то, что идти ему, по большому счету, некуда. А не идти тоже невозможно: остаться на базе, зная, что казнь не будет милосердной, было превыше моральных сил Кана Телевера.
Как же он так сглупил? Что на него нашло? Сейчас, отрезвленный холодом и мрачной перспективой, он сознавал, что вел себя, как идиот. Ясно, как день: бестолковая секретарша не виновата в том, что проклятый Зальцштадтер вынуждал его перекраивать производственный процесс, жать соки из рабочих, закрывать глаза на злоупотребления охраны. Просто попалась под горячую руку. Что ему стоило сдержаться, как он сдерживался уже десятки раз? Мог, да только не понимал, чем рискует – вот и не сдержал себя.
Он до последнего полагал, что все обойдется. Ну, выразит ему директор свое неудовольствие: как же, кофе-брейку помешал; он повинится. Не голову же ему снимать. Земляне делали с женщинами, что хотели, а Зальцштадтер на это всегда поплевывал. Так Кан Телевер и сказал ему, когда он его вызвал, чтобы объявить о своем решении.
– Вы, батенька, совершенно напрасно причисляете себя к тем, кто вправе делать, что хочет, – был ответ. – Вам, как и всем остальным вашим соотечественникам на Нлакисе, сохранили жизнь из милости, и следовало вам не реализовывать свои аморальные хотения, а сидеть тише воды, ниже травы. Считайте теперь, что милости вы лишились.
– Я не хотел, – он предпринял глупую попытку оправдаться, на что Зальцштадтер иронически улыбнулся:
– Ну, разумеется. Это Эст Унтли на вас напала. Заставила довести ее до слез, угрожая кровавой расправой. Как же я не догадался?
Директор поручил его заботам двоих охранников, и они уже поволокли его раздевать. Спасло его озарение: он попросился в туалет, буквально умолил – мол, наложит кучу прямо к их ногам, если не сходит сейчас по нужде. Те посмеялись и разрешили. И даже не обратили внимания, что он юркнул, придерживая живот, в женский туалет – а может, заметили, но списали на неадекватное состояние смертника. Выбор Кана Телевера был не случаен: он директорствовал здесь с самого начала, база строилась при нем, и он знал обо всех коммуникациях. В женском туалете имелся люк на нижний уровень. Он изрядно обломал ногти и раскровил пальцы, отворачивая крышку без помощи гаечного ключа. И отвернул-таки.
Судьба обманутых охранников Кана Телевера не волновала. Оштрафуют их за потерю конвоируемого, отрядят на внеочередные дежурства, вовсе уволят – его ли это проблемы? Вот уж нет. Каким бы ни было их наказание, он с удовольствием поменялся бы с ними местами.
Первое время он опасался погони. Но никто за ним не гнался, и он понял, почему. Они думают, что он найдет свою смерть – именно такую, какая была ему назначена: от холода или от удушья. Но он еще поборется. Альтернатива смерти одна: райский рудник. У него было время придумать, что он скажет шитанн – весь долгий путь по пересеченной местности против ледяного ветра.
В космосе Клара скучала по мужу. Возвращаясь на Землю, никогда не задерживалась на всякие междусобойчики команды, празднования успешного рейда и тому подобные мероприятия, сразу летела домой, к Хельмуту. Неделя-другая бурной любви и не менее бурных скандалов – и все, отпускало. Можно было улетать снова. Хельмуту не нравилось, что они проводят в разлуке больше времени, чем вместе, и он регулярно уговаривал ее бросить службу, что приводило к новым скандалам. Глупый мужчина, неужели он не понимает, что, стоит им провести рядом несколько месяцев, они либо убьют друг друга, либо разойдутся навсегда?
Нет, не понимал. Хуже того – пытался заставить ее бросить космос хитростью. Если у них появятся дети, Клара вынуждена будет уйти с военной службы – как минимум, на время беременности и кормления грудью, а там родится новый ребенок, потом еще один… Привыкнет сидеть дома и заниматься хозяйством, сама не захочет выходить на работу. Эти рассуждения ее бесили. А еще пуще бесила педантичная последовательность Хельмута в осуществлении своей цели. Он тайком прокалывал презервативы; если это не удавалось, норовил как бы случайно пролить их содержимое туда, куда ему попадать не следует; пытался овладеть ею вовсе без оных, когда она спала или была навеселе. Поначалу, только-только после встречи, это забавляло, но чем дальше, тем больше начинало раздражать.
А тут еще и отпуск затянулся – вообще кранты. Последние несколько дней, особенно рискованных с точки зрения зачатия, она избегала близости под любым предлогом, справедливо опасаясь обнаружить очередную дыру в резине, а после – две полоски на тесте. Когда пришло известие, что «Ийон» готов к старту, она покидала свои вещи в сумку с такой скоростью, что Хельмут обиделся. Попытался на прощание склонить к сексу – внезапно, без средств защиты, разумеется, – был послан и, как обычно, обвинил жену в неверности.
– У тебя на корабле любовник, да? Потому и не хочешь уходить с этого проклятого «Ийона». Катаешься по космосу взад-вперед, а у меня рога из головы лезут!
– Опилки у тебя из головы лезут, – в сердцах сказала Клара. – Столько глупости ни в одной голове не поместится!
Любовника она не заводила принципиально. Тут за одним мужиком глаз да глаз, чтобы мамой не сделал, на второго уже никаких моральных сил нет. Да и чревато выделять кого-то из сослуживцев, создавать напряжение в коллективе, вызывать идиотскую зависть и необоснованную ревность. Опять же, мужики любят навязывать свое видение отношений, они всегда выдвигают себя, любимого, на ведущую роль, смотрят на любовницу свысока и снисходительно: мол, я тебя покорил, я молодец, а ты, куколка – моя собственность. На фига, спрашивается, козе баян?
На корабль она прибыла, с одной стороны, радостная, что нервотрепка с мужем завершилась, а с другой стороны – катастрофически неудовлетворенная. Честно говоря, любовник сейчас очень бы ей пригодился. Гипотетический любовник, от которого нельзя было бы залететь, который не считал бы себя главнее ее лишь потому, что он – мужчина, и который был бы в любой момент под рукой, но желательно не из команды «Ийона Тихого». Этакий идеальный конструкт.
Или все-таки реальный? Она вдруг поняла, что соскучилась по вампиру.
Клара не считала Аддарекха любовником. Она позвала его к себе не из страсти, а из жалости, потому что он боялся спать один. Команда могла чесать языками сколько угодно, но настоящего секса между ними так и не случилось. Просто переночевали в одной постели, немного поласкали друг друга, и он ее укусил. Скотина! Лучше бы трахнул, она бы так не переживала, что муж заметит.
Клара быстро вспыхивала и столь же быстро отходила. Нельзя же вечно на него сердиться. Ну, укусил. Зато он был таким милым! И ужасно счастливым, или она ничего не понимает. Даже когда она на него кричала и колотила туфлей.
За то время, пока они не виделись, Аддарекх стал как-то… представительнее, что ли. Будто бы шире в плечах. И волосы отросли и заблестели. Белые, шелковистые, длинные – хоть в косу заплетай. Не заплетет: клановая прическа строго определена.
– Чего пялишься? – окрысилась она, поймав его взгляд, с таким же выражением скользящий по ее лицу, фигуре, волосам. – На медосмотр пришел? Вот и раздевайся, – она ткнула его стетоскопом в грудь.
Вампир снял рубашку, и стало видно, что он оброс мышцами. Потому и казалось, будто он сделался шире, по сравнению с недавним дистрофиком-нескладехой. Мышцы ему шли. Клара не любила качков, но в качка он, судя по всему, не превратится: конституция не та – худощавый, поджарый. Любопытно, видел ли кто-нибудь качка-вампира? Вряд ли: лишнее мясо надо снабжать лишней кровью.
Клара дотронулась до крепких бицепсов – не чрезмерных, ровно столько, сколько нужно мужчине. И не сдержалась – шагнула вперед, повисла у него на шее, прижавшись грудью через тонкий белый халатик к прохладному рельефному торсу.
– С кем ты спал без меня, зараза? – путаясь в противоречивых чувствах, она пихнула его кулачком в твердый живот. – Шлюх водил каждую ночь?
Аддарекх тихо хмыкнул, обнимая ее в ответ. Так хорошо стало в его руках!
– Я на медосмотр пришел, нет? – шепнул он ей на ухо. – Вы, фрау Золинген, спросили бы меня о самочувствии…
– И как ты себя чувствуешь? – мурлыкнула она, подставляя поцелуям лицо и шею. Прикоснулась к его напрягшейся плоти и засмеялась: – О, уже вижу, что хорошо.
Клара запрокинула голову, расслабленно наслаждаясь лаской страстных губ вампира. Боже, что я делаю, кольнула вдруг трезвая мысль. Его клыки – в каких-то миллиметрах от горла.
– Эй, ты! – она снова двинула ему кулаком. – Не вздумай укусить меня в горло, понял? – не хватало еще, чтобы команда судачила о недвусмысленных шрамах на ее шее! – Кусай там, где не видно.
– В прошлый раз я укусил, где не видно, – напомнил Аддарекх, – а вы, фрау Золинген, меня чуть не убили.
– Слушай, кончай мне выкать! Тебе не стыдно говорить «вы» женщине, которую держишь в объятиях?
– Я больше не буду, – покаянно пообещал он. – А там, где не видно… что, правда можно укусить?
– Проклятый вампир, только об одном и думаешь! – обвинила она его. – Да, пей.
Что же делать, если для него это – главный приз? Он безропотно терпит все ее агрессивные выходки, готов доставить ей радость даже в ущерб себе. Как не отблагодарить?
Аддарекх не стал медлить, истосковался по свежей крови. Опустился на колени, задрал докторше халатик и сразу понял, почему она не вывалила на него с самого начала упреки в разладе с мужем. В области паховых вен красовалась затейливая многоцветная татуировка. Вряд ли под ней можно что-то разглядеть, даже если специально присматриваться. Он прижался щекой к теплому животу, любуясь завораживающим узором, убегающим под крошечные кружевные трусики, и аккуратно вонзил клык в переплетение линий. Клара слегка вздрогнула, и он нежно погладил ее бедра, делая первый глоток безумно вкусной влаги. Первая группа, резус положительный, он ощущал это без всяких дурацких анализов – магических процедур, которыми увлекаются земные врачи. И целый букет гормонов: женщина ждет секса. Облизнув последнюю капельку крови, он потянул трусики вниз, провел языком по раскрывающемуся бутону ее губ.
– Нет, не сейчас, – простонала она и вывернулась. – Времени мало. Там, небось, толпа желающих медосмотр пройти, – оглядевшись, она шагнула к столу, изогнулась, опершись на него. – Возьми меня быстро. А вечером займемся друг другом как следует.
– Звучит заманчиво, – хрипловато заметил Аддарекх, пристраиваясь сзади.
Быстро все равно не вышло. Не умел он халтурить.
Кана Телевера взяли еще на дальних подступах к руднику. Патруль шшерцев засек в лучах рассвета одинокую фигуру, изможденно бредущую по неровным камням, поминутно спотыкаясь. Ног он не чувствовал – наверняка отморозил. Вездеход, нещадно скрипя траками, рванулся с гребня к беглецу, резко затормозил, из него выпрыгнули два кетреййи. Один направил на него бластер, второй подбежал и без лишних слов ударил в лицо. Брызнула кровь. Тупой здоровяк нанес новый удар, дыхательная маска слетела, и Кан Телевер упал, пытаясь прикрыть лицо от острых камней. Чужой меховой сапог, подкованный металлом, врезался в живот…
На его счастье, из вездехода появился шитанн. Вылез неторопливо, изучил диспозицию и, придя к выводу, что встреченный гъдеанин безопасен, дал кетреййи знак прекратить избиение. Подошел, ногой подтолкнул ему маску. Кан Телевер дрожащими руками натянул ее и судорожно вдохнул.
– И что вы все претесь сюда, уроды? – зло спросил кровосос по-хантски. – Сладким вам тут намазано?
– Я… – Кан Телевер закашлялся. – У меня дело к вашему директору.
– На что ты сдался нашему директору, ощипыш? – он презрительно сплюнул. – Разве на кровь, – он грубо вздел его на ноги, схватив за плечо, и слизнул шершавым языком кровь, размазанную по разбитому лицу. Кана Телевера передернуло от отвращения. – У нашего директора дела с землянами, а не с вами, уродами.
– У меня есть сведения, – проговорил он, как мог, убедительно, – которые ее заинтересуют.
Шитанн хмыкнул с сомнением.
– Ну-ну. Советую тебе действительно ее заинтересовать. Если не заинтересуешь – пожалеешь, что не сдох в пустыне, гъдеанский выродок!
Чем он заслужил такую ненависть? Должно быть, этот кровосос ненавидит всех гъдеан. Кетреййи повели его к вездеходу, пиная в спину.
Епископ Дьёрдь Галаци нашел корабль не сразу. В космопорту он ни разу не был и ориентировался плохо. С допуском в режимную зону возникла заминка: имя в его документах и в списке папского легата было записано по-разному, и несовершенство транскрипции чуть не стало камнем преткновения. Охранники переругались между собой, потом явился начальник службы безопасности космопорта и постановил: епископа Галаци считать епископом Галаци, ибо маловероятно, что у него есть брат-близнец, тоже епископ, с именем, отличающимся на одну букву.
Поднявшись на борт, епископ первым делом столкнулся с вампиром. Вампир мимикрировал под человека: имел светлые волосы, кожу цвета темный беж и серые глаза, одет был в форму космофлота, разве что без нашивок. Но епископа учили распознавать нечистую силу с первого взгляда, и он распознал – по уголкам губ, за которыми прятались клыки, по заостренным ушам, по змеиным движениям. Дьёрдь Галаци отшатнулся и осенил вампира крестом.
Нечистая сила и не думала рассыпаться в прах. Только остановилась и недобро прищурилась.
– Ты что здесь делаешь, дьявольское отродье?
– Что-что, – проворчал вампир. – Срать я ходил! – и выразительно указал на дверь туалета.
Епископ задохнулся от возмущения.
– Ты! Да как ты смеешь!..
– Человек не может не срать, – назидательно сказал вампир. – Так уж живые организмы устроены. Сходи-ка ты тоже посри, церковник, а то тебя аж распирает.
Пока Дьёрдь подбирал слова для достойного ответа исчадию ада, тот скрылся за поворотом коридора. А когда вампир исчез, епископ понял, что не знает, куда идти. Наверное, спросить у нечистой силы дорогу было бы не столь уж большим грехом.
Он вертел головой туда-сюда, чувствуя себя дурак дураком. Спасение пришло в виде рыжеволосой женщины, торопливо идущей по коридору, размахивая стетоскопом. Она на секунду задержала на нем взгляд:
– Медосмотр проходил?
Дьёрдь не знал, что и ответить.
– Ой, – она сообразила, что он не из экипажа, и уставилась на него, с интересом рассматривая черное одеяние слуги Господа. – А вы кто?
