Леонид Резников
Синдбад
В пустой чайхане Синдбада не оказалось. Там обнаружился только Махмуд, злой на весь свет и особенно на Синдбада. Судья с хмурым лицом выслушал грязную ругань чайханщика в адрес бывшего слуги и направился бродить по улицам города, вглядываясь в лица мужчин, так или иначе напоминавших Синдбада. Но того и след простыл.
Стражники вот уже битый час понуро плелись за судьей, про себя проклиная его несносный характер. Обойдя город вдоль и поперек, заглянув во все курительные и чайханы, судья свернул в сторону дворца – больше укрыться беглецу было негде.
– Хозяин, – заныл один из стражников, – может, шайтан с ним, а? Пойдемте уже домой.
– Молчи и следуй за мной, ленивая обезьяна, – прошипел в ответ судья, выходя к забору, окружающему сад эмира. – Я его засажу в зиндан, сотру в пыль, растопчу, как ядовитую змею! Я…
Никто так и не узнал, что собирался сделать судья с Синдбадом дальше, поскольку тот внезапно свалился ему на голову, соскочив с дерева.
– Ой-ё-о! – воскликнул судья, упав от неожиданности на необъятный зад. – Ты!
– Я, – спокойно сказал Синдбад, отряхивая ладони. – А вы, почтеннейший судья, никак искали меня? Решили отдать причитающуюся мне золотую монету?
– Ты! Мерзкая собака с языком змеи. Да я тебя…
Судья захлебнулся от подобной наглости, лицо его налилось кровью. Подбежавшие стражники с трудом подняли своего хозяина и поставили на ноги.
– Взять его! – выкрикнул судья.
Произошло замешательство, в ходе которого двое стражников бросились к Синдбаду, а двое других – к проходившему мимо него старику с длинной седой бородой.
– Да не того, а этого! – заорал судья. – Идиоты. Его, его хватайте!
Икрам-бей указал на Синдбада, но рука судьи от охватившей его ярости дрожала, и стражники никак не могли взять в толк, кого же конкретно следует ловить.
– Да не он! Бросьте его, – надрывался Икрам-бей. – О Аллах! За что ты ниспослал мне остолопов? Молодого, молодого держите! На кой мне сдалась эта дряхлая развалина?
– Что вы творите, разбойники? О отец! – К старику на помощь, размахивая огромным молотом, бежал мужчина в заношенных штанах и кожаном передники. – Отпустите его!
Стражники бросили старика и вчетвером накинулись на кузнеца. Кузнец ловко отмахивался от них молотом, превращая шлемы в покореженные горшки, а копья – в щепу и обломки. Судью уже никто не слушал, и тот, выдохшись, прислонился к стволу тутового дерева и промокнул выступивший на лбу пот концом поясного платка.
– Если я вам больше не нужен, то я пошел, – сказал Синдбад, приблизившись к судье.
– Пес шелудивый, – огрызнулся из последних сил Икрам-бей и попытался ухватить пухлой рукой нахального молодого человека.
Синдбад увернулся от вялой попытки схватить его и оглянулся. К нему приближались пятеро эмирских стражников.
– Извините, почтеннейший, но сейчас мне недосуг.
– Стой, порождение тьмы! – потряс руками судья и каким-то чудом все же умудрился схватить Синдбада за футболку. – Не уйдешь! Держите же его, идиоты! Чего вы плететесь, как полудохлые верблюды?
Стражники Икрам-бея, побитые и измученные, в помятых доспехах и с обломками копий в руках, медленно приближались хозяину, насилу переставляя ноги и покачиваясь. Синдбад вывернулся из слабых пальцев судьи.
– Золотого от вас не дождешься, так что с меня стандартная плата – за незаслуженные оскорбления и побои.
Он метко плюнул судье в другой глаз и заспешил вниз по улице. Судья медленно сполз на землю по стволу дерева и заплакал от злости и обиды.
Глава 4. Капитан Сорви-голова
Нури ибн Кабоб предавался послеобеденному отдыху, блаженно развалившись на топчане на мягких подушках в тени развесистого чинара. Эмира непрестанно обдували два опахала из павлиньих перьев. Опахала держали в руках два черных мальчика-слуги лет двенадцати. Глаза эмира были закрыты. Он слушал пение соловья, сидящего в золотой клетке, что висела рядом с топчаном на витой, золотой же подставке. Рядом с эмиром стоял серебряный кувшин, наполненный розовым вином, но Нури ибн Кабоб даже не притронулся к нему.
Несчастного эмира мутило. Он изволил сегодня скушать очень много вкусного и оттого ужасно страдал животом. Капли, выданные придворным лекарем, помогали слабо. Вернее, вообще не помогали, и эмир уже задумывался о необходимости расстаться с липовым врачевателем, могущим лишь вытягивать огромные деньги на свои хитроумные снадобья, толку от которых не было ни на грош. Нури ибн Кабоб давно подозревал в лекаре плута, но никак не мог поймать с поличным – у того всегда и на все находились хитрые отговорки. Внезапно покой эмира был нарушен шумным появлением начальника дворцовой стражи в сопровождении двух стражников, уныло плетущихся чуть позади.
– О великий эмир! – воскликнул начальник стражи, приблизившись к топчану. Эмир поморщился от его громкого голоса и приоткрыл один глаз.
– Вот! – Начальник стражи продемонстрировал эмиру рваную тряпку.
– Э! Что ты нам приволок, Хасан?
– Ваша дочь опозорена, о мой повелитель! – рявкнул начальник стражи, испуганно склонившись перед эмиром.
– Что? Что ты сказал? – Эмир вскочил, распахнув и второй глаз и разом позабыв про боли в желудке и тошноту.
– В ваш сад сегодня проник какой-то оборванец. Он посмел увидеть лицо вашей дочери – несравненной Амаль, – и даже, простите, разговаривал с ней, о повелитель правоверных!
Начальник стражи склонился еще ниже.
– Какой еще оборванец?!
Эмир в ярости запустил подушкой в голову Хасана. Начальник стражи не посмел увернуться, и подушка огрела его по лбу.
– Неизвестно, о великий эмир. Разбойник бежал через забор, и стражники не успели его схватить. Собаки прибежали раньше, но они лишь содрали с нечестивца халат.
В доказательство своих слов начальник стражи вновь протянул эмиру разодранную тряпку.
– Убери это с наших глаз, – застонал Нури ибн Кабоб, схватился за сердце и устало закончил: – Казнить, всех немедленно казнить.
К эмиру придвинулся мирза4, склонил ухо к голове повелителя и вытащил перо и бумагу.
– Собак тоже? – уточнил он.
Нури ибн Кабоб задумался ненадолго, потом вяло дернул кистью руки, пальцы которой были унизаны тяжелыми золотыми перстнями.
– Тоже.
– Пощади их, о пресветлый эмир! – рухнул на колени Хасан, припав к ногам владыки.
– Кого, собак?
– Моих людей. Они невиновны, о сиятельный эмир! Стражники выбежали, лишь заслышав женский крик в саду, и понеслись, подобно ветру! Но дерзкий оборванец успел взобраться на стену и перелезть через нее.
– Хорошо, но больше не проси нас ни о чем, – снисходительно согласился эмир.
– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель! – обрадовался начальник стражи. Стражники же незаметно выдохнули с облегчением. – Вот двое, которые видели лицо проходимца.
Хасан жестом подозвал к себе стражников. Те робко приблизились к эмиру и тоже упали на колени, склонив головы к самой земле.
– Нам это неинтересно, – вновь поморщился эмир. Его опять замутило. – Изловить и казнить! Нет, привести ко мне! Прежде мы хотим посмотреть в его наглые, бесстыжие глаза.
– Слушаюсь, о пресветлый эмир. Все будет исполнено в точности.
Непрестанно кланяясь, начальник стражи отступал назад. Стражники на карачках поползли следом за ним. Когда все трое удалились на достаточное расстояние, начальник стражи выпрямился, поправил шлем, скошенный набок ударом подушки, и одарил подчиненных суровым взглядом.
– С каждого по золотому, – сказал он, развернулся и зашагал по своим делам. Стражники, уж было распрощавшиеся с жизнью, не решились перечить.
Но эмир вдруг спохватился:
– Мы забыли спросить, как проклятый нечестивец проник в сад. Вернуть сюда начальника стражи!
– В том нет необходимости, о великий эмир! – Вперед выступил главный визирь и низко поклонился, приложив ладонь к груди. – Я сам только что осмотрел то место и могу сказать вам, как негодяй проник в сад.
– Говори!
– Он перелез по длинному суку шелковицы, растущей по ту сторону забора.
– Спилить дерево! Немедленно!
– Мой повелитель, – главный визирь вновь склонился в поклоне, – смею напомнить вам, дерево это у жителей вашего города считается священным. Оно старо, как наш город. Возможны народные волнения.
– Да? – засомневался эмир.
– Именно так. К тому же, если будет угодно сиятельному эмиру, мне кажется, проще спилить злосчастный сук.
– Ты как всегда прав, визирь! – обрадовался Нури ибн Кабоб. – Немедленно спилить сук!
– Будет исполнено, мой повелитель. Ваша мудрость не ведает границ! – льстиво произнес главный визирь и поспешно удалился.
– А что делать с собаками, о мой повелитель? – опять влез мирза.
– Да чтоб ты провалился со своими собаками! Тут такое… Эй, кто-нибудь, позовите нашу дочь. Живо!
Эмир дотянулся до тапок, стянул их с ног и одним запустил в мирзу, а другим – в соловья, пытавшегося перекричать эмира. Клетка сильно закачалась. Соловей примолк, втянув голову.
– Э, нахальная птица!
Мирза тем временем сиганул в сторону пруда, высоко подобрав халат.
– Эй, кто там? Принесите наши тапки!..
Амаль явилась в сопровождении свиты и, чуть присев в знак уважения, похлопала очаровательными густыми и длинными ресницами.
– Вы звали меня, отец?
– Звали, дочь наша. Мы хотели поговорить с тобой…
– О женитьбе?
– О какой еще женитьбе? – вспылил Нури ибн Кабоб, с трудом усевшись и подогнув ноги.
– Как же, отец? Вы все уши мне прожужжали принцами, а теперь спрашиваете, какой? Так вот, драгоценный отец, я выбрала жениха!
– Ты? Выбрала жениха?! – Эмир подскочил, словно ужаленный. – Кто он, скажи нам скорее, дочь наша! Может, Акмаль ибн Салад – принц восточных земель, что простираются до самого моря? Или Нурали аль Маруф, у которого из-под земли бьют удивительные источники горючей черной воды?
– Ни тот ни другой! – отрезала Амаль. – Все они самовлюбленные дураки!
– Зато богатые-е, – мечтательно причмокнул губами эмир.
– Мы, дорогой отец, тоже, милостью Аллаха, не бедны!
– Так кто же он тогда, твой жених?
– О, он прекрасен и чист, словно Ризван5, силен как лев, ловок и быстр как гепард. – Амаль мечтательно воздела руки к небу.
– Да-да, но все же? Скажи, наконец, его имя! – нетерпеливо воскликнул Нури ибн Кабоб, потрясая руками.
– Ах, отец! – горестно вздохнула Амаль и опустила голову. – Я забыла, как его зовут.
– Как так – забыла? – опешил эмир.
– Он сегодня посетил наш сад…
– Наш сад? – задохнулся Эмир от догадки. – Не тот ли это нищий оборванец, который посмел?..
– Не называйте его оборванцем, отец! – топнула Амаль, сжав кулачки. – Он благородный! И не говорите о нем плохо.
– О, наше больное сердце, – застонал Нури ибн Кабоб. В животе его что-то кольнуло, и ладонь эмира, приложенная к груди, сползла вниз. – О, наш несчастный живот! Ты нашей смерти хочешь, да?
– Отец, я люблю его!
– Уходи, – вновь застонал повелитель правоверных. – Уходи и оставь нас! Эй, стража!
Перед топчаном возникли двое стражников, вытянувшись, словно проглотили по копью, и уставились поверх головы повелителя.
– Немедленно изловить…
– Вспомнила, вспомнила! – обрадовано подпрыгнула Амаль и хлопнула в ладоши. – Его зовут Синдбад.
– Да-да, немедленно изловить гнусного колдуна Синдбада, обольстившего нашу дочь, и привести к нам!
Эмир обессиленно откинулся на подушки.
– Отец, что вы хотите с ним сделать? – Амаль подозрительно покосилась на отца.
– То, чего он и заслуживает – самой суровой казни. Махальщики, нам душно!
Двое мальчиков наперебой испуганно замахали опахалами, мешая друг другу.
– Вот так, хорошо… – одобряюще качнул жирным подбородком Нури ибн Кабоб.
– Нет, я не позволю!
– Э, уйди, дочь наша. Не доводи до греха. – Эмир устало отмахнулся от дочери и закрыл глаза. – Гнусный проходимец опозорил тебя и нас, и его постигнет заслуженная кара. Все, уходи. Мы устали.
– Не бывать этому!
Амаль скрипнула зубками, развернулась и, растолкав свою свиту, побежала к главному входу дворца. Девушки устремились следом, словно свора прилипчивых собачонок.
– Ох, как нам плохо, – застонал эмир и протянул руку к пиале.
Слуга поспешно наполнил ее вином и с поклоном протянул эмиру.
Базарная площадь гудела. Народ покупал, щупал, глядел, по-восточному, с пеной у рта, торговался, сбивая взвинченные до небес жадными торговцами цены. Пронзительно надрывались зурны6, гулко, в непривычном дробном ритме бухали барабаны, жалобно пели рабабы7. По высоко натянутому канату ходил мальчик, держа в руках ужасно длинный шест. Мальчик иногда опасно раскачивался и подпрыгивал. Толпа в ужасе замирала, а потом принималась ликовать и подбадривать его.
Еще с площади тянуло запахом шашлыка, плова и самсы.
Синдбад оставался ко всему равнодушен. Весь, без остатка, он был поглощен единственной мыслью – об Амаль. Девушка всецело завладела его душой, каждым ее закоулком и потайным уголком, не оставив места ни для чего другого. Даже голод затих, спрятался где-то в пустом желудке. Такого с Синдбадом еще никогда не случалось, и теперь он, неприкаянный, слонялся по городу, не зная, куда себя деть. Неизвестно как, он вышел на немноголюдную пристань. Ноги сами принесли его сюда, пока голова была занята другим.
Усталые грузчики, уже покончившие с разгрузкой очередного судна, отдыхали в тени пыльного, дырявого матерчатого навеса, натянутого меж четырех вколоченных в землю палок. Один из грузчиков, заметив бредущего по солнцепеку Синдбада, приветственно помахал ему. Синдбад кивнул в ответ и, обогнув от греха подальше до сих пор пустующую чайхану Махмуда, вышел к деревянным причалам, заваленным пустыми бочками, ящиками, сложенными в невысокие пирамидки, и тюками, которым не нашлось места на складах или их владелец просто решил сэкономить на хранении.
Укрывшись за ящиками и растянутыми меж шестов на просушку рыбацкими сетями, Синдбад устало опустился на край причала. У самых ног море перекатывало зеленые волны, гулко разбивающиеся о каменную кладку пристани, поросшую скользкими водорослями. Совсем рядом, справа, покачивались на волнах и бились друг о друга бортами небольшие рыбацкие лодки со спущенными и подвязанными парусами.
Разувшись, Синдбад спустил ноги в воду.
Вода была мутной от поднятого со дна ила. Сквозь нее почти ничего невозможно было разглядеть, даже мелькания крупных рыб, которые угадывались только по пузырькам воздуха. На поверхности воды плавали нитеобразные водоросли и трубчатые обломки тонкого тростника, сплошным серо-зеленым ковром устилавшего прибрежную часть моря.
– Кар-рамба, кар-раул! – донеслось из-за ящиков откуда-то слева. И еще хлопанье крыльев и топот ног.
– Отдай, проклятая птица! Отдай, кому сказал! – проорал чей-то гнусавый, с хрипотцой голос.
В просветы между ящиками Синдбаду было плохо видно. Он привстал и выглянул поверх своего укрытия. К ящикам, низко летя и натужно хлопая крыльями, приближался крупный попугай. Красный, с сине-зелеными крыльями ара тащил в когтях нечто белое, похожее на большой кристалл, ослепительно сверкающий множеством мелких граней на солнце. Следом за арой, потрясая над головой огромными кулачищами, бежал немолодой мужчина со встрепанной седеющей шевелюрой и отекшим морщинистым лицом. Ноги его заплетались, красные свободные штаны, раздувались, словно паруса, хлопали и мешали бежать. Некогда белая рубаха, давно не стиранная и покрытая темными пятнами пота, липла к телу мужчины.
– Вор-ры! – опять истошно завопил попугай, разевая белый с черным клюв. – Кар-раул! Сахар-рок!
– Сам ворюга! – огрызнулся мужчина. Он быстро нагонял птицу. – Стой, джинново отродье! Шайтан с крыльями!!!
Попугай, заметив за ящиками голову Синдбада, резко отвернул в сторону моря.
Мужчина свернул следом за птицей и протянул руку к ее длинному хвосту, но неудачно зацепился ногой за моток каната и шумно, со всего разбегу ухнул в воду. Попугай резко затормозил, повисел на месте, наблюдая за фонтаном брызг, потом отлетел к ящикам и тяжело опустился на них неподалеку от Синдбада. Кусок сахара он на всякий случай откатил лапой за спину.
– Помогите… буль-буль, тону… буль-буль-буль! Кто-ни… буль! – голосил мужчина, бестолково хлопая руками по воде. Его голова то появлялась над водой, то вновь скрывалась из виду.
– Кар-рамба! Тону, тону! – радостно задергал клювом вредный попугай.
Синдбад не раздумывая бросился в воду и быстро поплыл к утопающему. Подобраться к мужчине оказалось не так-то просто. Тот совсем одурел с перепугу и запросто мог утопить еще и своего спасителя. Синдбад, не придумав ничего лучшего, саданул с размаху мужчине по широкой нижней челюсти, когда та в очередной раз возникла над поверхностью воды, и подхватил обеими руками обмякшее тело. Попугай любопытно крутил головой, наклоняя ее то так, то эдак, а когда Синдбад с трудом, выбиваясь из последних сил, втащил на доски причала мужчину, серьезно изрек:
– Кар-рамба. Дур-рак! – затем отвернулся и принялся обгрызать мощным клювом кусок сахара, придавив его когтистой лапой.
Мужчина все еще пребывал в отключке, но дышал ровно. Под ним образовалась приличная лужа воды, медленно, тонкими струйками, утекающая сквозь щели меж досок. На руках спасенного синели татуировки: русалка, скалящаяся, рот до ушей, в приступе смеха; штурвал с арабской вязью по кругу и якорь с извивом цепи.
Синдбад стянул с себя штаны, хорошенько отжал и повесил сушиться на ящики. Все еще тяжело дыша, он опустился рядом с мужчиной. Любопытный попугай отвлекся от своего занятия, вытянул шею и посмотрел вниз.
– В первый раз вижу моряка, не умеющего плавать, – сказал Синдбад попугаю.
– Плавать. Тону! Кар-раул! – довольно задергал головой попугай. Видимо, подобные события уже имели место быть не единожды, и попугай успел запомнить и увязать между собой смысл слов.
– Вот именно, – поддакнул Синдбад.
Попугай задумался, но ничего не сказал. Цепляясь клювом и когтями за ящики, он перебрался на плечо Синдбада, удобно устроился на нем, нахохлился и уставился на хозяина.
– Секир-р башка? – спросил он.
Синдбад не сразу понял, о чем спрашивает птица.
– Нет, живой, – с некоторой заминкой отозвался он. – Немного «буль-буль», но скоро отойдет.
Это было не совсем правдой, насчет «буль-буль», но не рассказывать же птице, как он в целях спасения ни за что ни про что огрел в челюсть тонущего, взывающего о помощи человека.
Синдбад протянул палец и почесал попугаю шею под клювом. Перья у попугая оказались шелковистые, мягкие и приятные на ощупь.
«Дошел! Уже с птицей разговариваю…»
Попугай задрал от удовольствия голову.
Мужчина завозился, приоткрыл глаза и сел.
– Что со мной? – спросил он, отерев с лица воду. Дотронувшись до челюсти, мужчина поморщился. – Вот зараза! Челюсть болит, – пожаловался спасенный Синдбаду.
– Вы, дядя, в воду неудачно бухнулись… – начал было Синдбад и осекся – а вдруг он все помнит?
– Не помню, – признался мужчина, подвигав челюстью, и у Синдбада отлегло от сердца. – О отважный юноша, благодарю тебя за мое спасение!
– Да чего там, – отмахнулся Синдбад. – Спас и спас.
– Мой спаситель, вовек не забыть мне твоей услуги!
Мужчина резко перевернулся на колени и благодарно треснулся лбом о доски так, что те затрещали. Синдбад испуганно отстранился.
– Ну сказал же, все, проехали!
– Нет! – мужчина вскочил на ноги. – Такое не забывается. Оторви Башку у тебя в неоплатном долгу!
– Что, что? – переспросил Синдбад, не совсем уловив смысл сказанного. Может, какой местный маджнун8?
– Не что, а кто. Так меня зовут. – Моряк ткнул кулаком в грудь.
– Знаете, по-моему, гораздо красивее звучало бы Сорви-голова, – подсказал Синдбад.
– А ты прав, мой мудрый не по годам спаситель, – обрадовано загорелся мужчина. – Я сам чувствовал, что звучит грубовато. Сорви-голова… – задумчиво протянул он, словно пробуя слова на вкус, и закатил от удовольствия глаза. – Да! С этого самого мгновения я так и зовусь.
– Рад за вас, дядя.
Синдбад сдернул влажные брюки с ящика и неторопливо натянул. Потревоженный попугай перелетел обратно на ящик, где у него лежал сахар, и оттуда недоверчиво косился на хозяина. Но мужчина уже и думать позабыл про украденный кусок сахара. Казалось, он был полностью поглощен новым случайным знакомством.
– Как тебя зовут, о мой скромный и мудрый спаситель?
– Синдбад меня зовут. И хватит уже о спасении. Лучше бы, дядя, плавать научились.
Синдбад поднялся с досок и застегнул брюки.
– Не получается. – Моряк грустно развел руками. – Столько раз уже пробовал и все впустую, – горестно шмыгнул он крупным носом. – Видно, кость тяжелая.
Синдбад окинул придирчивым взглядом грушевидную фигуру мужчины с довольно толстым задом, что в обвислых мокрых шароварах стало особенно заметно.
– Ладно, бывайте, дядя. – Синдбад развернулся и зашагал прочь.
– Постой, куда же ты, славный юноша? – поспешил нагнать его Сорви-голова. – Разреши хотя бы угостить тебя обедом.
– Обедом? Ну хорошо! – сдался Синдбад, прекрасно понимая, что иным способом от слишком назойливого нового знакомого отделаться не удастся. – Только скромный обед. И все!
– Будь по-твоему, о Синдбад, – обрадовался Сорви-голова.
Попугай заволновался. Бросить кусок сахара было выше его сил, а лететь с ним за хозяином – верный способ лишиться выстраданной добычи. Решение к нему пришло внезапно. Зарыв сахар в тряпках, валявшихся меж ящиков, он, вполне довольный собой, в несколько взмахов крыльев настиг удаляющихся людей и устроился на плече Синдбада. Ластиться к хозяину попугай все еще опасался.
– Ваш? – спросил Синдбад.
– Мой, – кивнул Сорви-голова, потирая все еще болевшую челюсть, на которой сквозь ухоженную короткую бороду явственно проступал огромный синяк. – Препротивнейшее, смею заметить, создание, мда! Тащит все, что не так лежит. Выменял в одном порту у пьяницы на свою голову. Я, видишь ли, капитан на «Золотой стреле».
Моряк указал сухим пальцем на обшарпанный бриг, стоявший на приколе у самого края пристани.
– Голову. Дур-рак! – встрепенулся попугай. – Стр-рела в зад!
– Вот именно, – сказал Сорви-голова. – А чем занимаешься ты, мой драгоценный друг?
– С сегодняшнего дня – ничем, – честно признался Синдбад.
Мужчина почему-то располагал к откровениям, чего Синдбад никогда и ни с кем себе обычно не позволял. Жаловаться кому-либо на тяжелую судьбину было против его правил, тем более когда с жалоб чаще всего выходил один вред. По-настоящему сочувствующих попадались единицы, остальные только и знали, что позубоскалить на его счет с друзьями или знакомыми, нажиться на горе или подложить огромную вонючую хрюкающую свинью своему ближнему. Ведь, как известно, для некоторых людей нет ничего радостнее и слаще, чем видеть, как кто-то мучается с подложенной тобой свиньей.
– О! – Глаза Сорви-головы округлились. – Прискорбно. Но мы об этом еще поговорим.
Он панибратски хлопнул широкой заскорузлой ладонью Синдбада меж лопаток, отчего молодой человек едва не улетел в придорожный арык.
– Но давай все же для начала перекусим. Здесь неподалеку есть одно местечко, где подают отличную араку и сало. И, разумеется, все остальное.
– Сало?! Араку?! – воскликнул Синдбад, сбившись с шага.
Некоторые из прохожих обернулись, прислушиваясь, не почудилось ли им.
– Не кричи так! – зашипел Сорви-голова. – Здесь полным-полно ушей. Ну сало, ну арака – что тут такого?
– Но ведь Коран запрещает…
– А разве Коран разрешает преумножение богатств, которыми больны все поголовно? Или продажных судей? Или сварливых жен? – выкрутился Сорви-голова. – К тому же мы по чуть-чуть, – показал он Синдбаду сведенные большой и указательный пальцы, – и будем морщиться. А сало… Знаешь ли, сколько народов – столько и обычаев. К примеру, есть удивительная страна, в которой корова – священное животное, а баранов там вовсе нет. И что же прикажешь делать? Приходилось есть свинину!
– Вы бы и сами, дядя, того, потише, – предостерег Синдбад моряка. – А то на нас уже косятся.
– Да-да, ты прав, мой юный друг! Идем же скорее, я уже изрядно истосковался по нормальной пище. Кстати, послушай вот это:
«Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,
За то, что к кабаку горим любовью верной?
Нас радует вино и милая, а ты
Опутан четками и ложью лицемерной».
Или вот еще:
«Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем».
– Омар Хайям? – припомнил Синдбад. – Да, дядька умный был.
Сорви-голова, хитро прищурившись, ничего не ответил и заторопился к базарной площади. Синдбад не отставал от него ни на шаг. Ему действительно хотелось есть, а уж выпить «по чуть-чуть», так сказать, за знакомство было совсем нелишним. Тем более на халяву!
