Леонид Резников
Синдбад
Глава 2. Судья Икрам-бей
Утром Синдбада разбудил невообразимый шум. Синдбад поморщился и нехотя сполз с лежанки, держась за больную голову. Во рту пересохло, словно в давно высохшем колодце, а в голове, казалось, отстукивал однообразный ритм начинающий ударник. Молодой человек не сразу сообразил, где он находится. События прошлой ночи с трудом вспоминались, всплывая обрывками из глубин памяти. Сначала он поймал Махмуда с аракой, потом тот долго сопротивлялся, не желая делиться выпивкой, а после они пили, пили, пили… Что было дальше, Синдбад так и не смог припомнить. Одно было ясно: Махмуд остался дрыхнуть на топчане, а Синдбад каким-то образом очутился в комнате чайханщика, в его постели.
С трудом воздев себя на ноги, Синдбад доковылял до серебряного кумгана3, стоявшего на прикроватном шестигранном столике с резными ножками, и вдоволь напился. Потом приблизился к неплотно прикрытой двери и осторожно выглянул наружу сквозь узкую щель.
В чайхане и около нее собралось, казалось, полгорода. Все удрученно качали головами, глядя на несчастного чайханщика, бившегося в руках двух эмирских стражников, державших длинные копья. На Махмуде не было лица. Он пытался оправдываться, но стражники его не слушали, застыв в ожидании указаний своего начальника – громилы в кольчужной рубашке, в металлическом шлеме с шишкой и с кривой саблей, заткнутой за пояс. Тот ковырял в носу, брезгливо морщась.
– Поверьте, господин стражник, я не пил, Аллах тому свидетель! Я вчера сильно устал и прилег поспать на свежем воздухе!
– Э, да от тебя несет, как из винной бочки! – не поверил главный стражник. – Старый лгун, ты еще запираться вздумал и оскорблять своим лживым языком светлое имя Аллаха?! Тащите его!
Двое стражников подхватили несчастного Махмуда под мышки и потащили за собой. Обмякшие со страху ноги чайханщика волочились по деревянному полу. Он верещал, одурев от ужаса, и уже не помышлял ни о каких оправданиях. Народ расступался перед стражниками.
До Синдбада наконец начал доходить смысл происходящего. Вероятно, утром Махмуда кто-то из ранних посетителей заметил дрыхнущим на топчане. Махмуд храпел и распространял вокруг себя отвратительную вонь перегара, а добропорядочный мусульманин, вместо того чтобы поднести несчастному рассольчику или водички, поспешил доложить куда следует о вопиющем безобразии. Дальше все было ясно и без объяснений.
Синдбаду почему-то стало жаль жадного пройдоху-чайханщика – ведь именно он напоил его до беспамятства.
Вопли Махмуда доносились уже издалека. Народ постепенно расходился. Некоторые пошли следом за стражей – им было крайне любопытно, чем-то закончится история с пьяным чайханщиком, презревшим заповеди Корана.
Когда чайхана опустела, Синдбад выбрался из комнаты Махмуда, наскоро прополоскал рот, потом нашел на кухне яблоко и сгрыз его. В корзине с фруктами обнаружился еще и лимон. Синдбад выдавил сок в рот, поморщился – по идее, должно перебить запах. Догнав толпу, следовавшую за стражей, Синдбад пристроился в ее хвосте, стараясь на всякий случай держаться как можно дальше от людей.
Чайханщика приволокли к дому городского судьи – толстому проходимцу с вечно бегающими круглыми глазками. Этот судья трактовал закон исключительно по подношениям и к нему старались не обращаться без особой на то веской причины. Но здесь и без подношений все было ясно как день. Чайханщика втащили в дом судьи по высокой каменной лестнице и бросили у самых ног необъятного телом хозяина дома, вкушавшего в тот момент утренний плов. Жирными, словно сардельки, пальцами судья загребал очередную порцию риса с огромного блюда, которого хватило бы на пятерых голодных людей, приминал и отправлял в разверстый рот, обрамленный толстыми губами, перемазанными маслом.
– В чем его вина? – спросил судья, с горестным вздохом отодвинув блюдо с недоеденным пловом, и вытер губы рукавом новенького халата.
– Он пил вино, о справедливейший из судей, – поклонился главный страж, – и заслуживает самого сурового наказания!
– Я сам определю его меру вины и наказание! – жестко поставил судья стражника на место. – А ты, негодная свинья, презревшая заповеди нашей священной книги – Корана. – Кустистые брови судьи сошлись на переносице. – Ты сознаешься в столь гнусном деянии?
– Сознаюсь, о пресветлый Икрам-бей! – Махмуд стукнулся лбом об пол. – Каюсь, шайтан попутал! Это все он!
– Ты с ним, что ли, пил? – усмехнулся судья собственной шутке, но больше никто не засмеялся.
– Нет, нет, – запротестовал Махмуд, испуганно отшатнувшись. – Что вы!
– Ну хорошо! Ты уважаемый в городе человек, Махмуд, и поэтому… – Судья воздел к полотку алчные глазки и побарабанил по подбородку пальцами. – С тебя причитается двадцать золотых штрафа и двадцать палок по пяткам. Благодари меня за мою доброту!
– Помилуйте, о светлейший судья – целых двадцать золотых! – застонал Махмуд, молитвенно воздев ладони.
Синдбад, стоявший в дверях, хорошо понимал чайханщика – жадность того была известна всем. Махмуда больше волновала потеря денег, нежели весьма болезненное наказание.
– Ты отказываешься воспользоваться милостью, оказанной тебе? – вспыхнул судья, его толстые щеки негодующе заколыхались.
– Нет, но… – залепетал вконец перепуганный чайханщик. – Двадцать золотых…
– Тридцать золотых! – выкрикнул судья. – И тридцать палок по пяткам! Уведите.
Икрам-бей дал отмашку, подвинул к себе блюдо с пловом и как ни в чем не бывало продолжив прерванную трапезу.
Махмуда утащили во двор для наказания, а толпа любопытных начала разочарованно расходиться. Синдбад спустился с лестницы последним и поплелся обратно в чайхану. Сзади доносились глухие удары и вскрики уже порядком охрипшего от непрестанного крика чайханщика.
Махмуд вернулся в чайхану лишь спустя час. Он вперевалочку доплелся до лестницы, взобрался по ней, непрестанно охая и стараясь не наступать на пятки. В чайхане никого, кроме Синдбада, сидящего на топчане с пиалой в руке, не было. Народ разумно решил, что сегодня Махмуду будет не до того.
– Ты! – воскликнул Махмуд, потрясая кулаками. – Мерзкий оборванец, отродье шайтана, смотри, что ты натворил!
– Я? – искренне удивился Синдбад, ткнув пальцем в грудь. – Э-э, уважаемый, неужели я насильно вливал в вашу почтенную глотку араку?
– Ты еще дерзишь, негодный отпрыск облезлой верблюдицы и пустынного шакала? Зачем ты меня опоил? О, позор на мою голову!
– Не умеешь пить – не берись, – философски заметил Синдбад. Сам-то он уже вполне пришел в себя и выглядел трезвым, словно стеклышко.
– Ах ты!.. – ринулся было на своего работника Махмуд, но замер на полушаге, поморщился от боли и схватился за поясницу. – Ох-х, шайтан тебя раздери! – Махнул он рукой на Синдбада и, прихрамывая, скрылся в комнате, где недовольно принялся звенеть монетами.
Из комнаты Махмуд появился спустя минут десять. В руке он нес красный, вышитый золотой нитью кошелек.
– На! – кинул он кошель в ноги вальяжно развалившемуся на топчане Синдбаду. – Отнесешь судье.
Синдбад подобрал кошелек, слез с топчана и, подвязав саблю к поясу, которой страшно дорожил и гордился, вышел из чайханы. Солнце уже палило вовсю, и пока Синдбад добрался до дома судьи, располагавшегося почти в центре города, успел несколько раз облиться потом. Взбежав вверх по лестнице, Синдбад постучал костяшками пальцев в косяк распахнутой настежь двери.
– Тук-тук, у вас все дома? – осведомился он и заглянул внутрь.
Судьи в комнате не оказалось, только худощавый, кривой на один глаз слуга в драном халате. Судя по его виду, ему мало что перепадало со стола судьи-обжоры. Слуга прибирался, гремя грязной посудой.
– Что вам угодно, почтеннейший? – с уважением спросил слуга, держа в руках пустые блюда и глядя на богатую саблю, торчащую у Синдбада из-под халата.
– Нам угодно видеть почтенного Икрам-бея, – сказал Синдбад с гордо вскинутым подбородок.
– Хозяин изволит спать, – извиняющимся тоном произнес слуга.
– Как жаль… А я ему деньги принес.
Синдбад достал кошель и подбросил его на ладони. Глухо звякнули монеты.
– Деньги? – спохватился слуга, словно завороженный глядя на тугой, увесистый кошелек. – Я немедленно доложу хозяину, что его ожидают.
Слуга сиганул в боковую дверь и через пару минут в комнату вошел сам судья. Он был в нижних штанах и рубахе, а поверх них, зевая, натягивал на ходу халат.
– Слуга что-то сказал о деньгах, – произнес судья, опускаясь на них.
– Он сказал правду! – выпалил Синдбад, сделал два шага вперед, вытянулся «во фрунт» и протянул судье кошель. – Я от почтенного Махмуд-ако.
– От чайханщика? Хорошо, – облизнулся судья и милостиво принял кошель. – Очень хорошо!
Синдбад отступил к дверям и кивнул.
– А не тот ли ты работник Махмуда, что славен на весь город непримиримой ненавистью к разбойникам и плутам?
– Это есть я, – важно сказал Синдбад.
– Наслышан, наслышан, – удовлетворенно дернул подбородком судья, взвешивая кошель в руке и никак не решаясь раскрыть его.
– Я могу идти, ваше благородие? – спросил Синдбад.
– Да-да, – рассеянно произнес судья, размышляя над странным обращением, которого он до того никогда в жизни не слыхивал. – Нет, постой! Сначала я должен сосчитать деньги.
Синдбад пожал плечами и замер в расслабленной позе, выжидающе постукивая кончиками пальцев по рукоятке сабли.
Икрам-бей развязал кошель, высыпал прямо на пол золотые монеты и взялся пересчитывать их, возя пальцем и шевеля губами.
– Одной не хватает, – наконец произнес он, подозрительно уставившись на Синдбада.
– Я доложу Махмуд-ако о досадном недоразумении. Вероятно, он ошибся, когда складывал их в кошелек.
Если честно, Синдбад сам не верил в то, что говорил. Чайханщик нарочно мог не доложить одной монеты, в надежде, что судья не будет их пересчитывать. Или того хуже, решил подставить Синдбада… Ну что стоило пересчитать монеты еще в чайхане!
Дело в том, что чайханщик только вчера заплатил Синдбаду за работу оговоренную плату в один золотой, и конечно же видел, как Синдбад убрал монету в задний карман брюк.
– А не ты ли спер недостающую монету? – прищурился Икрам-бей.
– Что вы? Как можно, почтенный Икрам-бей? – Синдбад изобразил на лице величайшее удивление, помноженное на недоумение. Последний и наихудший из вариантов обрел силу.
– Ах ты, змея, пригретая нашим уважаемым чайханщиком Махмудом, – погрозил пальцем судья и сгреб с пола монеты. – Украл монету и решил оболгать своего несчастного хозяина?!
– Я? – праведно возмутился Синдбад. – Да я в жизни чужого не брал!
– Врешь! Стража! – гаркнул судья. Он поспешно ссыпал монеты обратно в кошель и засунул его за пазуху от греха подальше.
В комнату вбежали двое стражников с саблями и замерли у дверей в ожидании приказа.
– Взять нечестивца, – приказал Икрам-бей, – и проверить его карманы!
Стражники мгновенно вцепились в Синдбада, словно голодные собаки в кусок мяса, стальной хваткой сжав его запястья.
– Вы совершаете ошибку, – сделал последнюю попытку Синдбад, спокойно стоя перед судьей. – Вас потом измучает совесть.
– Э, совесть! – отмахнулся судья. – Мулла мой большой друг, как-нибудь вымолю прощение. Обыщите его!
– А-а! – вскрикнул Синдбад, рывком подался назад и резко свел руки.
Стражники, явно не привыкшие к серьезному сопротивлению обвиняемых, гулко столкнулись лбами, закатили глаза и осели на пол. Синдбад перешагнул через них и склонился над судьей. Икрам-бей сжался, закрывшись рукой, губы его мелко задрожали.
– Вы ошиблись, уважаемый Икрам-бей! Я не брал этих денег, – раздельно произнес Синдбад.
– Не брал, не брал, – согласно закивал судья. – Я ошибся! Ты можешь идти.
– Э, нет. Что полагается по шариату за оговор?
– Один золотой! – выпалил, не задумываясь, судья, словно отличник на уроке, и запоздало прихлопнул рот пухлой ладошкой.
– Давай золотой, – протянул руку Синдбад.
– Штраф обычно получает судья, – нашелся Икрам-бей. – Твой золотой зачтен в счет долга нечестивца Махмуда. Ты свободен!
Синдбад поразился наглости и находчивости судьи, но русская душа требовала отмщения. Пожевав губами и не придумав ничего другого, Синдбад плюнул. Плевок угодил в глаз жадному судье, а молодой человек засунул руки в карманы брюк, развернулся и направился к выходу.
– Это сдача, – бросил он через плечо.
– Ну, погоди, отрыжка шайтана, – прошипел судья, утерев лицо рукавом, и погрозил кулаком. – Я еще с тобой расквитаюсь!
Глава 3. Амаль
Синдбад вернулся в чайхану злой до невозможности. Горя праведной местью, он взлетел по ступенькам и обшарил глазами пустое помещение. Дверь в кухню была распахнута настежь, внутри никого не было видно. В комнате Махмуда тоже, вроде бы, никого. Дверь прикрыта наполовину, но через широкую щель видна большая часть комнатушки, и спрятаться там особо негде.
Из рукомойника тихонько капала вода. Сорвавшись из-под потолка, над головой пронеслась ласточка. Из-за ближайшего топчана вырулил приблудный полосатый кот, заурчал и потерся об ноги Синдбада, выклянчивая подачку.
Синдбад упер кулаки в бока ласково позвал:
– Хозяин? Ты где? Выходи-и.
Тишина. Еле слышно скрипнула половица.
Синдбад порывисто обернулся на звук. Скрип явно донесся из комнаты хозяина, где была устроена вторая дверь, ведущая в сад позади дома.
– Я иду, – елейным голоском предупредил Синдбад и направился на цыпочках в комнату.
Там что-то загремело, гулко бухнуло, а затем послышалось тихое кряхтение. Видимо, перепуганный чайханщик зацепился больными ногами за что-то металлическое и опрокинул его. Синдбад с грохотом распахнув дверь, ворвался в комнату Махмуда и остановился за порогом.
Чайханщик лежал на полу у самой двери в сад, совершая безуспешные попытки подняться с пола – сильно же ему досталось от палача. Рядом с чайханщиком валялся огромный казан, что раньше был прислонен к стене у самой двери.
– Чего же ты спрятался, хозяин, в прядки хочешь поиграть?
– Ты? Уф-ф, а я уж думал…
Махмуд сел. В его расширенных глазах таился неподдельный ужас.
– Воры? – уточнил Синдбад, медленно приближаясь к чайханщику. – Нет, все гораздо хуже.
Махмуд поспешно отполз в угол комнаты и сжался.
– Хуже? – переспросил он, бледнея.
– Гораздо хуже – злой я!
– Синдбад, дорогой! Ты, верно, шутишь?
– Разумеется, я ведь похож на балаганного шута?
– Нет, нет, – протестующе замахал руками Махмуд. – Что ты! Ты все неверно понял.
– Тогда объясни! – потребовал Синдбад, нависнув своими двумя метрами над вконец перетрусившим чайханщиком.
– Поверь, все произошло случайно, клянусь Аллахом!
– Что произошло?
– Как… что? – растерялся Махмуд. Лицо его от удивления вытянулось. – Значит, все хорошо?
– Ну разумеется! Если забыть о судье, решившем получить причитающийся ему недостающий золотой с меня. И еще о том, что мне пришлось драться со стражей.
– Синдбадик, дорогой… – еще сильнее побледнел Чайханщик.
– О, я очень дорогой. И тебе это обойдется… – Синдбад задумчиво посмотрел в потолок. – Скажем, в пять золотых. За нанесенный, так сказать, моральный ущерб.
– Мора?.. – судорожно сглотнул Махмуд.
– Вот именно, – покивал Синдбад и рявкнул: – Гони монету!
Махмуд вздрогнул всем телом, закрыл глаза и обмяк. Голова его свесилась на грудь.
– О-о, – протянул расстроено Синдбад. Он наклонился, поднял руку чайханщика и отпустил. Рука безвольно упала на пол. – Готов.
Синдбад похлопал Махмуда по щекам, потом прошел к кумгану, набрал в рот воды и прыснул ей в лицо чайханщику. Махмуд завозил руками перед лицом, облизнулся и медленно приоткрыл глаза.
– Будет жить, – констатировал Синдбад.
– Что со мной? – слабым голосом спросил Махмуд.
– Ты решил поспать. А до того хотел расплатиться со мной.
– Я?
– Махмуд, кончай крутить, – вконец разозлился Синдбад. – Или ты платишь мне пять золотых, или… – Он саданул кулаком в ладонь.
– Бей! – поразмыслив, сказал Махмуд. Затем сильно зажмурил глаза, приготовившись к очередной экзекуции.
Синдбад постоял над жадным чайханщиком, сплюнул на пол и вышел из комнаты.
Он опять остался без работы и без крыши над головой. В его кармане – всего один золотой, на который можно протянуть от силы пару недель, если не сильно шиковать, и за столь малый срок необходимо найти новую работу. В крайнем случае можно продать саблю, но с ней Синдбаду расставаться вовсе не хотелось.
Оказавшись на улице, Синдбад засунул руки в карманы, зло пнул камешек, подвернувшийся под ногу, и пошел вдоль пристани. У одного из причалов плечистые грузчики с красными потными лицами, пыхтя от натуги, разгружали только что прибывший корабль. Таскать бочки и ящики, надрываясь и обливаясь потом, Синдбаду совершенно не хотелось. И даже смотреть на то, как их таскают другие. Поэтому он свернул на тихую узкую улочку и направился вверх к центру города.
Размышляя о своей горькой судьбе, Синдбад все брел и брел, не разбирая дороги. Мимо проходили люди, спешащие по своим делам, туда-сюда носились шумные ватаги детворы. Кто-то выплеснул под ноги Синдбаду мыльную воду прямо из окна, но он ничего не заметил и прошел дальше. Остановился Синдбад, лишь упершись лбом в высокую стену.
Стена была сложена из белого камня и имела в высоту локтей десять, если не больше. Тянулась она в обе стороны до самых концов длинной широкой улицы, а там загибалась и убегала куда-то. Перед стеной, разбросанные случайным образом, росли пальмы и старые, в два-три обхвата тутовые деревья. За стеной раскинулся прекрасный сад, и его зеленые пышные кроны кое-где выступали за стену. На ветках висели крупные, с темно-красной шкуркой яблоки, но их почему-то никто не обрывал. Синдбад приподнялся на носочках, сорвал яблоко, отер его ладонями и надкусил. Сочная сладкая мякоть таяла на языке.
Мимо проехала груженая арба. Синдбад прижался к стене, пропуская ее. За арбой прошли двое мужчин в чалмах и дорогих халатах. Мужчины что-то шумно обсуждали, размахивая руками, словно мельницы крыльями, и потрясая ухоженными черными бородами. Синдбада они, казалось, не заметили вовсе.
Улица Синдбаду была не знакома, и его разобрало любопытство, что может скрывать такой длинный и высокий забор. Даже не забор, а заборище!
Оглядевшись по сторонам, нет ли кого поблизости, Синдбад приблизился к одному из тутовых деревьев, быстро взобрался вверх по его кривому стволу и удобно устроился в развилке трех толстых суков. Густая крона надежно скрыла молодого человека от случайных взглядов.
Внизу опять кто-то проехал. Синдбад осторожно выглянул из-за ветвей. Проехавший мимо дерева мужчина верхом на ишаке клевал носом. Ноги его в потертых шлепанцах едва не волочились по земле. За мужчиной, закутанная с ног до головы в серую паранджу, следовала женщина. Она вела за руку маленького мальчика. Синдбада никто из них не приметил.
Синдбад отвернулся, уселся поудобнее и вытянул шею.
Перед ним раскинулся дивный яблоневый сад. За садом остроконечными башенками устремлялся ввысь прекрасный дворец, слепящий глаза белизной стен и золотом куполов. Дорожки, посыпанные сверкающим в лучах солнца песком и усаженные пальмами, разбегались лучами от входа дворца и терялись в зелени сада. Зрелище было чудесным и неописуемо великолепным.
Из сада тянуло свежестью и прохладой. Где-то, невидимые глазу, журчали фонтаны. Меж шелестящих на слабом ветерке крон деревьев то и дело мелькали крыши беседок и мраморные скамеечки. Справа от них расположился рукотворный пруд с белыми лебедями. Рядом с прудом важно расхаживал павлин, раскинувший радужный «глазастый» хвост.
Синдбад, с восхищением взирая на удивительный пейзаж – такого великолепия он здесь еще не видел, – дохрустел яблоком и через плечо, не глядя, выбросил огрызок.
Снизу донеслось «бум!», словно палкой ударили по жестяному тазу. Синдбад пригнулся и глянул вниз. Под деревом стояли двое стражников в бронзовых шлемах, кольчугах и с копьями на плечах.
– Ты чего? – спросил длинный и худой.
– Смотри, – показал себе под ноги тот, что был пониже ростом и потолще, и поправил съезжающий на глаза шлем. – Кто-то кинул огрызок.
– Кто?
Стражники закрутили головами. Синдбад поспешно укрылся за толстым суком.
– Вот шайтан! – пробормотал он. – Принесла же вас нелегкая.
Стражники между тем все озирались. Вдруг из подворотни напротив выглянула любопытная мальчишеская мордашка, за ней еще одна и еще. Чумазые мальчуганы уставились на стражников, шмыгая носами и утирая их.
– Ах вы, щенки! – погрозил стражник кулаком.
Головы скрылись.
– Кто бы знал, как мне надоели проклятые дети! – посетовал тот, что пониже ростом.
– И не говори, – согласился длинный. – Пошли, что ли?
– Пошли.
И они двинулись дальше вдоль забора, неся на плечах тяжелые копья. Синдбад проводил стражников взглядом и опять обернулся к саду, из глубины которого в это самое мгновение раздался женский смех, а после слуха молодого человека коснулись серебристые ангельские голоса. Синдбад попытался разглядеть обладательниц голосов, но за деревьями ничего нельзя было толком разобрать. Тогда Синдбад пролез по толстому суку, уходившему далеко за забор, осторожно, чтобы не сверзиться вниз, перебрался на сук одной из яблонь и, замерев, огляделся – вроде бы никого. Синдбад быстро спустился пониже и бесшумно спрыгнул на траву. Присел.
Тишина – ни криков охраны, ни топота собачьих лап. Собаки беспокоили Синдбада гораздо сильнее – это не тупые стражники. Последних можно надуть или, в крайнем случае, отправить в нокаут одним ударом. А вот собаки – вещь крайне неприятная.
Прокравшись меж деревьев в направлении пруда, Синдбад залег за каменной ротондой с перильцами и скамеечкой, обегающей беседку по внутреннему кругу. Рядом с ротондой журчал невысокий фонтанчик с чашей в виде цветка.
Синдбад прополз чуть дальше.
Девушек было семеро. Молодые особы в шелковых шальварах и расшитых жилетках с рукавами из невесомой материи играли у пруда. Одна из прелестниц раскачивалась на деревянных качелях, двое стоящих позади и спереди качелей раскачивали их, дергая за привязанные к ним веревки. Остальные девушки весело перебрасывали друг другу мяч. В волосах у той, что сидела на качелях, сверкала золотая диадема, отделанная бриллиантами. Волосы девушки были светлыми и длинными, забранными на затылке в оригинальную пышную прическу, удерживаемую несколькими золотыми китайскими заколками с рубинами на крупных головках. Девушка была прекрасна, и Синдбад невольно залюбовался ей. Нет, остальные тоже были ничего, но эта…
–Я хочу пить, – объявила красавица.
Девушки остановили качели, покорно склонили головы. Красавица легко спрыгнула на траву и направилась к ротонде. Служанки устремились следом, но девушка взмахом тонкой ручки остановила их:
– Нет! Я сама могу напиться. А вы играйте в мяч.
Служанки послушно вернулись на поляну и присоединились к подружкам.
– О всевышний! Кто бы знал, как они все мне опостылели, – тихо произнесла красавица, приближаясь к тому месту, где залег Синдбад. – Вечно ходят за мной, как собачонки.
Синдбад отполз назад, ближе к широкому входу в ротонду, стараясь как можно меньше производить шума, но девушка услышала шорох и замерла.
– Кто здесь?
Страха в ее голосе не было. Любопытство, и ничего более. Ну кто чужой мог появиться в давно наскучившем ей саду? Но почему-то никто не вышел и не поприветствовал, как полагается, принцессу, что было странно и весьма необычно. Девушкой овладел легкий испуг.
– Кто здесь? – повторила она вопрос. – Покажись! Или я кликну стражу.
– О, несравненная красавица, – Синдбад поднялся с земли, отряхнулся и вышел из-за ротонды, стараясь оставаться незамеченным для остальных девушек, – не надо стражи. Я не причиню тебе вреда.
– Кто ты? – удивилась девушка, окинув взглядом ладную фигуру Синдбада, и добавила: – Витязь?
– Хм-м… А что, пожалуй! – Синдбад приосанился.
– Как ты попал сюда? Ты гость моего отца?
Глаза у девушки были пронзительно голубые и бездонные, Синдбад почувствовал, как тонет и растворяется в них.
– Не совсем, – с заминкой ответил он. – Видишь ли, я здесь случайно.
– Случайно?
– Через забор.
– Через забор? – эхом повторила девушка, и глаза ее еще более расширились.
Незнакомец не внушал опасений, к тому же принцессе совершенно не хотелось, чтобы молодой человек ушел, или его схватила дворцовая стража.
– Ну да. Понимаешь, забор, сад, дворец… – Язык у Синдбада заплетался, чего с ним никогда раньше не случалось. – Мне захотелось взглянуть на сад, и я забрался на дерево. А потом кто-то засмеялся…
– Это я смеялась.
– Правда? – почему-то обрадовался Синдбад.
– Правда, – кивнула принцесса. Молодой человек оказался забавен. – Как тебя зовут, о незнакомец, лазающий в эмирские сады через заборы?
– Бо… Синдбад. Меня зовут Синдбад.
– Странное имя, – нахмурила прелестный лобик девушка. – Но красивое и звучное.
– А тебя как зовут?
– Меня? – еще больше удивилась принцесса.
Во-первых, ее имя все знали, даже там, в городе. А во-вторых, никто и никогда еще так просто не спрашивал у нее, «как тебя зовут?» – безо всяких набивших оскомину эпитетов. Необычно и приятно.
– Меня зовут Амаль.
– Амаль, – глухо повторил Синдбад, наслаждаясь именем девушки, словно мятной конфетой.
В имени ее чудилось дуновение свежего ветерка, прохлада озерной воды, плавный полет легкокрылой птицы…
– Осторожно, моя принцесса!
Синдбад сбросил с себя оцепенение, овладевшее им, и порывисто обернулся. Кричала одна из девушек, решившая поинтересоваться, куда так надолго могла запропаститься ее обожаемая принцесса.
– На помощь! Стража!!! – не унималась девица, заходясь в истошном визге, топоча ногами и приседая, словно мучимая нестерпимой нуждой.
– Беги, о Синдбад! – Принцесса чувственно протянула руку к молодому человеку, но не решилась коснуться его. – Беги, иначе тебя схватят.
– Я вернусь, Амаль! – крикнул Синдбад и сорвался с места. – Верну-усь.
Он запетлял меж яблонь, чьи нагруженные спелыми плодами ветви сгибались почти к самой земле.
Со стороны дворца донеслось бряцание оружия и доспехов – доблестная стража спешила на помощь принцессе. Не страшно – Синдбад три раза успеет сбегать к стене и обратно и еще хорошенько выспаться, пока они доберутся сюда. Но тут сзади послышался лай. Видно, кто-то додумался спустить собак, что было гораздо хуже и серьезнее. Синдбад поднажал. Впереди меж деревьев уже виднелся забор, но дробные удары когтистых собачьих лап быстро приближались. Синдбад не решился оглянуться, боясь оступиться или влететь со всего маху в ствол дерева. Упругие ветви больно хлестали его по лицу. Он отмахивался от ветвей руками, подныривал под ветки, вскакивал и опять бежал. Вот и забор! Но собаки уже совсем близко, и, судя по злобному лаю, никак не болонки или чихуахуа.
«Где же проклятый тутовник?»
Синдбад заметался около забора, вглядываясь вверх в попытке отыскать длинный ствол, перемахивающий через забор. Вот он, наконец-то! И как только он его раньше не заметил.
Синдбад рванулся к одиноко стоявшей яблоне, над которой простирался толстый кривой сук шелковицы. Огромная черная собака, нагнавшая было беглеца, впустую клацнула зубами и, промахнувшись, недоуменно уставилась на то место, где только что стоял враг. Зарычав, она опять припустила за непрошеным гостем, но другая собака, рыжая, с черными подпалинами, первой настигла Синдбада, когда тот уже резво взбирался на яблоню, и в прыжке вцепилась в развевающуюся полу халата. Синдбад от сильного рывка едва не свалился с дерева, однако в последний момент успел вцепиться обеими руками в ствол у самой земли и шустро вскарабкался на него. Страх быть разорванным на мелкие кусочки придавал силы. Собака продолжала болтаться на халате. Синдбад зло пнул ее в попытке стряхнуть с себя, но собака зарычала и лишь сильнее сжала зубы.
– А, шайтан тебя раздери! – буркнул Синдбад, продолжая тыкать собаке в нос мягкой подошвой кроссовки.
И тут подоспела вторая собака. Не долго думая, она подпрыгнула и схватила зубами свободную часть полы. Теперь Синдбада тянуло к земле килограмм пятьдесят, не меньше. Он все ниже и ниже сползал с сука, делая тщетные попытки удержаться на нем.
– Вот же навязались на мою голову! – в сердцах бросил Синдбад собакам, сильно качнулся и, забросив на сук обе ноги, сцепил их крест-накрест. Одновременно он отпустил руки и выгнулся назад. Халат соскользнул с плеч и вместе с собаками упал на землю. Халата, конечно, было жаль, но не расставаться же из-за него с жизнью.
Подтянувшись, Синдбад шустро взобрался на сук, с него перемахнул на другой, более высокий, и наконец перебрался на широкий сук шелковицы. Развалившись на нем, молодой человек немного отдышался и, быстро перебирая руками и ногами, пополз по суку в сторону забора.
Собаки, как только халат оказался в полной их власти, утеряли интерес к Синдбаду. Каждой их них хотелось заполучить долю добычи, чтобы похвастать ей перед хозяином, но халат был один, и собаки тянули его каждая в свою сторону, рыча и дергая огромными головами. Не выдержав подобного обращения, халат затрещал и разошелся по швам. Собаки мгновенно успокоились и, гордо вскинув головы, бросили к ногам подоспевших стражников добычу.
– Ушел, отрыжка шайтана! – воскликнул стражник, прибежавший первым, и саданул по яблоне тяжелым копьем.
На головы стражников и собак посыпались спелые яблоки. Люди пригнулись, а собаки отбежали в сторонку.
– Ах вы, дрянные, никчемные псины! – накинулся стражник на собак, еще больше расходясь.
Одной он отвесил пинка, и та, заскулив и поджав хвост, припустила прочь, а по другой не попал – эта оказалась опытнее своей товарки и вовремя увернулась от ноги. Стражник упал на землю, но тут же вскочил и принялся охаживать древком копья подчиненных.
– Бездельники, лодыри! Догнать, догнать и схватить! Чего вы ждете, олухи, дармоеды? В яме сгною!
Стражники рванули к южным воротам, выходящим на улицу за забором, в то время как Синдбад отдыхал в кроне шелковицы, посмеиваясь над незадачливой охраной дворца и ожидая, когда улица вновь опустеет – тогда можно будет спокойно спуститься с дерева и убраться подальше отсюда. А тем временем…
…Толстый судья Икрам-бей был ужасно злопамятен и не мог спустить оскорбления, нанесенного ему презренным оборванцем. Когда судью немного отпустил страх, а стражники очухались после легкой контузии, Икрам-бей принялся честить их на чем свет стоит. Стражники виновато пялились на судью и вздыхали – глупо, вышло, конечно. Но тащиться невесть куда по жаре и ловить какого-то проходимца им совершенно не хотелось. Стражников тянуло обратно в прохладный уютный подвальчик, где они с радостью продолжили бы так не вовремя прерванную игру в кости. Одному из них сегодня необычайно везло, а другой горел желанием отыграться. Однако Икрам-бей был иного мнения на сей счет и не желал сносить страшного оскорбления. Вызвав еще двух стражников – слишком уж ловок и силен оказался мерзкий и скользкий, словно угорь, слуга чайханщика, – судья лично возглавил поиски своего обидчика.
