Леонид Т
Черный рассвет (original mix)
Ну вот, пожалуй, и все, что случилось за эти годы. Вроде ничего не упустил. Хотя нет… кое-что все-таки упустил.
***
– Братан, я тебе предлагаю реальный выход. Вспомни, что со мной было, и сравни с тем, кого теперь видишь перед собой. Я же тебе не лажу какую-то предлагаю.
– То есть ты хочешь, чтобы я сейчас уволился с работы и поехал куда-то в лес с тобой – бросить торчать? Как ты себе это представляешь?
– Как-как? Увольняешься, и я тебя беру с собой. И не в лес, а в загородный дом. Хочешь, я поговорю с твоей мамкой? Она хоть передохнет от твоих муток и поживет спокойно какое-то время. Ну сам подумай, что ты теряешь? Бабки? Все равно спускаешь все на отраву, еще небось из дома золотишко тащишь, так же?
– Это тебя не касается, – огрызнулся я. – Что ты за эти два года приобрел там, кроме лишних килограммов и своей трезвости? Чем можешь меня привлечь в свою секту? Молитвами? Философскими размышлениями о Боге? Чем? Я понимаю, если бы ты подкатил сюда хотя бы на подержанной иномарке и вышел с телкой под руку, а потом угостил меня обедом, то да. А так, извини, но у меня нет никаких оснований снова довериться тебе. Особенно после всего, что между нами произошло.
– Ты все о благах думаешь. Действительно думаешь, что если у тебя будет все, что ты перечислил, то станешь счастливым? Поверь, я за это время насмотрелся на стольких ребят и девчонок, у которых все это было. Бабосы, власть, престиж – но ничего из этого не спасло их и не помогло бросить травиться.
– И что же помогает бросить травиться? – спросил я.
– Бог. Только Ему такое под силу, и моей заслуги в этом нет.
– Так, а почему он не может помочь здесь? Почему обязательно надо куда-то ехать? Неужели он покинул это место?
– Нет. Он абсолютно повсюду, включая нас самих. Но тебе необходимы соответствующее окружение и атмосфера, где это будет сделать намного проще. Я понимаю, это сложно принять и поверить, но ты просто допусти хотя бы возможность, что это может тебе помочь.
– Братан, мне не сложно это сделать, но почему тогда ты до сих пор находишься там? Если Бог повсюду, то почему ты не возвращаешься? Не помогаешь родителям, не работаешь, не мутишь с телкой. Почему не живешь обычной жизнью, как другие люди? – не унимался я.
– Потому что я решил остаться и помогать другим, таким же, как и я. И мне это больше нравится, чем то, что ты предлагаешь.
– Вот это меня и смущает, понимаешь? Я просто уже не в первый раз слышу о таких местах, и никто оттуда почему-то особо не торопится возвращаться. А большинство из тех, кто возвращается, продолжает торчать пуще прежнего. Как это объяснить?
– Я не знаю, но могу предположить, что они теряют связь с Богом. Теряют этот незримый контакт, благодаря которому стали свободными, и возвращаются к своим старым ценностям и убеждениям. Все это происходит постепенно и незаметно. А когда становится совсем невыносимо, то прибегают к старому проверенному способу избавления от боли – употреблению. Но самый прикол заключается в том, что боль больше не отступает, а только усиливается, так как уже пришло нимание, что есть другой путь – путь спасения, но вернуться к нему очень сложно.
– Откуда ты это знаешь?
– Слышал от тех ребят, кто возвращается. И глядя на них, я чувствую, как у меня пропадает абсолютно любое желание проверять это на себе. Поэтому присутствует страх. Только этот страх работает на меня, а не против, как у тебя.
– А ты не думал, что тебе просто внушили этот страх, чтобы использовать в своих целях, твои же наставники? Под соусом веры в Бога и прочей духовной канители просто эксплуатируют тебя в своих интересах, чтобы удовлетворять свои нужды и потребности. У них-то, наверное, есть и тачки, и телки и бабки?
– Они все в свое время проделали абсолютно такой же путь, как и все остальные в этом центре. Тут сложно к ним подкопаться и что-то вменить, поэтому Бог их довольно щедро вознаграждает. Да и все они очень много жертвуют.
– Какая-то пирамида получается. Типа чем ближе к ее верхушке, тем больше тебе достается от тех, кто находится в основании. Конечно, в твоих словах есть доля разумного, но слишком уж упрощенно ты это воспринимаешь, или так тебе это преподносят там. Но ты знаешь, у меня есть пример, который все-таки мне ближе. Человек, которого мы с тобой хорошо знаем, ему как-то удалось уйти от того, с чем нам с тобой пришлось столкнуться, не прибегая к тому пути, о котором ты мне сейчас с таким воодушевлением рассказываешь. А соответственно, получается, есть еще и третий путь решения проблемы. Я сейчас говорю о Волке.
В этот момент лицо моего собеседника едва заметно изменилось, но было понятно, что это имя вызывает в нем далеко не самые светлые чувства и воспоминания.
– Так вот. Он сейчас живет вполне хорошей жизнью. Имеет тачку, телку, живет в хате, предоставленной работодателями, и что самое главное —не торчит на всем этом дерьме. Хотя в прошлом он горел не меньше нашего. Ты и сам это прекрасно знаешь. Но ему как-то удалось отказаться от всего этого дерьма, – продолжал я.
– Знаешь, мне неинтересен его путь в принципе. Я делюсь с тобой своим опытом спасения. Но скажу тебе, что причина, почему я приехал, как раз непосредственно связана с Волком. На днях у меня должен состояться суд по той конторе, оформленной на меня не без его помощи, через которую его кенты отмывали «капусту». Так что можешь не продолжать рассказывать о том, какой он красавчик и как поднялся.
– Извини. Я не знал. И какие прогнозы по этому делу?
– Не знаю, но я рассчитываю на условку или штраф. В любом случае прошлого не исправить, и на все воля Бога, а я знаю, что Он меня любит так же, как и тебя, Колян.
– Ну ладно-ладно. Я тебя услышал. В общем, спасибо за предложение. Я обещаю подумать над ним.
– На связи, – сказал он.
Наверное, несложно догадаться, что это был Фитиль. С последней нашей встречи прошло чуть меньше двух лет, и выглядел он, конечно, совсем по-другому. Набравший пару десятков килограммов, со здоровым румянцем на щеках вместо осунувшегося бледного лица, покрытого прыщами. Подстриженный, побритый и не воняющий потом, он довольно сильно преобразился. Долго рассказывал мне про Иисуса Христа, цитировал Библию и говорил о том, как пришел к вере, чем достаточно быстро утомил меня. Оказывается, он попал в какую-то секту неопятидесятников, которые занимались реабилитацией наркоманов, и, видимо, его там нехило обработали, так что он проникся их идеями и привязался к ним. Надо признаться, что я приблизительно предполагал, где все это время находится Фитиль, так как Волку удалось в тот раз немного разговорить по телефону его родаков после того как он представился то ли сотрудником налоговой, то ли опером и сказал, что у их сына проблемы с уплатой налогов от его ИП. Они в тот момент честно рассказали, что ничего не знают про фирму, а их сын является наркозависимым и проходит лечение. Тогда я сильно удивился этой новости, потому что все это было достаточно неожиданно, и Фитиль ничего не говорил на этот счет, а просто внезапно исчез. Но сейчас я понимаю, что для него на тот момент времени это был, пожалуй, единственный выход из сложившейся ситуации. И, надо признаться, он не прогадал. Забегая немного вперед, скажу, что суд дал ему практически минимальное наказание в виде полутора лет условно. После этого я встречался с ним еще пару раз, но довольно на непродолжительное время, так как он продолжал агитировать меня податься к нему в секту. На самом деле я задумывался над его предложением, но принял решение отказаться. Уж слишком красочно он описывал это место, что вызывало у меня определенные подозрения. Да и к тому же у меня была работа, а самое главное – начало что-то получаться в отношениях с Алисой, и наше общение становилось более тесным.
Спустя где-то полгода после этих событий Фитиль наконец-то вернулся с концами из этой секты. Первые пару месяцев он шатался по городу как неприкаянный в поисках работы, но, не обладая ни опытом, ни соответствующими навыками, кроме молитвы, ничего толком так и не нашел. Ну и условка, конечно, тоже влияла на всю эту ситуацию с трудоустройством. Сначала было несколько подработок, где он выполнял какую-то примитивную работу, но они оказались непродолжительными. Все это время он, очевидно, избегал общения со мной, так как, судя по всему, видел в этом угрозу. Да и я особо не настаивал, потому что в тот период наши интересы расходились. Но в один прекрасный вечер он сам позвонил мне.
– Здорово, Коляныч! Как сам? Что нового? Как там клуб?
– Да нормально вроде все. В клубе я уже давно не работаю. Но продолжаю трудиться на предприятии. В принципе, на жизнь хватает. А в остальном все по-старому. Сам-то как?
– Я в поисках работы нахожусь. Хотел поинтересоваться, у вас там нет местечка на заводе? А то везде тишина сплошная.
– Слушай, я, конечно, могу поинтересоваться у своих, но, скорей всего, вряд ли что-то выгорит. У тебя же ни образования технического нет, ни опыта, верно? Или все-таки в твоей общине тебе дали какую-то бумагу, чтобы можно подтвердить имеющийся у тебя опыт? – с сарказмом поинтересовался я.
– Угораешь, что ли? Там не на это ориентирована деятельность. Конечно, мы занимались работой. Выезжали на стройки, ремонты квартир, уборку территорий и так далее. Работать я умею не хуже тебя, можешь не переживать за это. Да и, насколько я помню, ты туда тоже попал без стажа работы, как и в клуб, в принципе, – парировал он.
– Ну так-то да. В общем, я поинтересуюсь, но обещать ничего не буду. Реально, братан, у меня самого там репутация далеко не идеальная. Надеюсь, не нужно объяснять, почему?
– Я догадываюсь. Ну а ты сейчас как с этим? Балуешься?
– Временами…
– А есть че?
– Можно придумать, – с ехидной ухмылкой ответил я.
Спустя полтора часа после нашего разговора мы с Фитилем сидели уже вмазанные за гаражами в том самом «Портале». Никитос после более чем двухлетней ремиссии упоролся просто в слюни с совсем незначительного для меня дозняка. Я же сделал себе в три раза больше, чем он, и чувствовал себя вполне нормально. Даже догнался парой банок пива, чтобы разогнать тягу от хмурого. Фитиль оставил раствора себе на утро, и это было началом конца его блаженной жизни. Буквально после первого же употребления наркоты в его тело вернулся старый, добрый Фитиль. Ушлый, беспринципный, своекорыстный и вечно что-то суетивший торчок. Честно говоря, я был даже рад в какой-то степени, что его маска наконец-то слетела, так как мне было крайне дискомфортно общаться с ним все это время. Ну или, может, в глубине души я завидовал тому, что ему удалось бросить травиться, а мне нет.
Естественно, я не стал ни у кого спрашивать по поводу трудоустройства Фитиля на работе, ибо в случае одобрения его кандидатуры возникала угроза превышения концентрации торчков на один рабочий коллектив. Опыт работы в клубе ясно дал понять, что если кого-то подозревают в каких-то грязных делах, а ты очень плотно контактируешь с этим человеком, то такие подозрения автоматически распространяются и на тебя. А в том, что Фитиль рано или поздно засветится в невменяемом состоянии, сомневаться не приходилось. Так что ничего личного, Никитка, душевный покой – он дороже.
Так и не найдя работы, Фитиль продолжил свой путь от Бога к дьяволу на повышенных скоростях. Буквально за три месяца он опустился, как мне показалось, еще ниже, чем до того, как уехал выздоравливать. За это время он вынес из дома практически все ценные вещи, которые только можно было проторчать, родаки выгнали его из дома, и он в основном ошивался по каким-то притонам. В летний сезон ходил с прожженными нарками по огородам и рвал мак. Пару раз я ходил на это мероприятие с ними, но особо оно меня не впечатлило, ибо было слишком опасным. Когда маковый сезон закончился, то искал и сдавал цветмет или воровал из магазинов всякие шмотки и продавал их на местном рынке приезжим торговцам все с теми же нарками. Последний раз, когда я его увидел, то даже не захотел обращать на себя внимание, чтобы поздороваться, так как он уже больше походил на дремучего бомжа, чем на молодого пацана. Весь заросший, с грязными волосами, небритый, в каких-то лохмотьях с репьями на них, он шарился возле подъезда жилого дома с двумя типами, которые что-то бурно обсуждали между собой и выглядели ненамного лучше него. По-видимому, они искали закладку, и я не хотел особо их тревожить, но еще меньше я хотел, чтобы они тревожили меня, поэтому решил обойти их веселую компанию другим путем. Это и был последний раз, когда я видел вживую Никитоса, правда, после этого случая он звонил мне еще пару раз с каких-то левых номеров и спрашивал, нет ли у меня раскумариться или денег, чтобы скинуться на кайф, но мне ему нечем было помочь, о чем я и сообщал. После этого он в очередной раз пропал, и несложно было догадаться, куда. К своим любимым сектантам, где и пожелал остаться и делать карьеру на продаже духовной пищи таким же, как он.
***
После всех этих событий я отчаянно искал выход из сложившейся ситуации. И мне почему-то казалось, что он заключается в построении отношений, а впоследствии – создании семьи. Что я смогу посвятить себя этой цели, и тогда все в моей жизни изменится. Но я и подумать тогда не мог, насколько сильно заблуждался, и поэтому напролом шел к своей цели. В тот период я почему-то был убежден, что если вступлю в отношения с Алисой, то спасусь от наркозависимости. Что посредством любви смогу сделать счастливыми нас обоих, но, игнорируя предыдущий опыт, который ясно показывал, что такие, как я, могут любить только себя, вновь шел на те же самые грабли…
После увольнения из клуба мое материальное положение достаточно сильно пошатнулось, но, с другой стороны, появилось свободное время в выходные и праздничные дни. И однажды на очередном корпоративе я, вновь захмелев, решил пойти на контакт с Алисой. Это случилось накануне празднования Нового года. Мы с ней общались на протяжении всего вечера, и я даже каким-то невероятным для себя образом сумел пригласить ее на танец. Причиной послужил конкурс, объявленный ведущим вечера. Для меня это было тогда сродни подвигу, потому что я был очень скованным и, даже работая в клубе, практически никогда не танцевал, за исключением пары-тройки раз, когда был упоротым в хлам или бухим. Могу предположить, что со стороны это выглядело как танец утонченной, нежной и милой девушки с деревянным манекеном. Но меня в тот момент это абсолютно никак не тревожило, ведь я мог наслаждаться присутствием Алисы эти несколько минут, чувствовать ее дыхание, прикосновения и аромат. Меня переполняли эмоции, и, несмотря на алкогольное опьянение, выброс адреналина от волнения в буквальном смысле отрезвил меня на какое-то мгновение. Буквально на считанные секунды я наконец-то почувствовал себя живым. Не законченным торчком – отбросом общества, чья жизнь не представляет никакой ценности, – а чем-то большим, личностью со своими достоинствами, недостатками, страхами, желаниями и мечтами. Казалось, мое сердце колотилось в груди, словно в огромном чугунном котле паровоза, несущемся на огромной скорости, что можно было слышать его эхо во всем помещении. Этот танец и песню, под которую мы танцевали, я запомнил на всю оставшуюся жизнь.
– А ты классно танцуешь, кстати. Я не ожидала от тебя, если честно, – прошептала мне на ухо Алиса после окончания песни.
– Спасибо большое, ты тоже, – смущенно вымолвил я, так как у меня сильно пересохло в горле.
Когда пришло время выбирать победителя, то случилось нечто невообразимое: нашу пару признали самой выразительной путем наиболее шумных аплодисментов и в качестве приза подарили бутылку шампанского.
– Ну что, надо отметить это дело, – предложил я Алисе, когда мы получили приз.
– Подожди. Я предлагаю тебе открыть ее в новогоднюю ночь.
– Не понял. Как это? Предлагаешь мне забрать ее себе?
– Ага. Щас. Наивный какой, – пошутила она. – Я приглашаю тебя на Новый год к себе в гости, где мы собираемся отмечать с друзьями. Там и распить торжественно это шампанское, если, конечно, у тебя нет других планов.
– Других планов у меня нет, – не веря своим ушам, дрожащим от волнения голосом произнес я.
***
После этого вечера я с нетерпением ждал новогодней ночи, чтобы провести ее с Алисой. Бутылку шампанского я поставил в холодильник, и каждый раз, когда открывал его, взгляд падал на нее, и мои мысли сразу же переносились на несколько дней вперед, когда мы откроем эту бутылку и, чокаясь, отметим праздник. Но чем ближе была эта дата, тем сильнее у меня становилось волнение. Во-первых, меня беспокоил тот факт, что там будут ее друзья, которых я не знаю, и мне придется контактировать с ними. В последние несколько лет я практически не заводил новых знакомств, так как чаще всего пребывал в изоляции из-за употребления наркотиков, и на общение с новыми людьми у меня не было абсолютно никаких ни сил, ни желания. Мой мир сузился до отверстия стальной иголки, через которое в мой организм попадал мутный раствор, изо дня в день питавший меня очередной порцией иллюзий, что когда-нибудь это прекратится. Во-вторых, меня пугало то, что кто-то из ее друзей мог знать о темной стороне жизни, связанной с моим прошлым, и, узнав меня, поведать об этом Алисе. Мне становилось страшно уже только от одной мысли, что она может подумать об этом и поинтересоваться у меня о прошлом. Все эти дни я жил с нарастающей тревогой, и чтобы как-то ее унять и хотя бы поспать, перед сном я выпивал пару таблеток транквилизаторов, которые нашел в маминой аптечке. Ведь от наркотиков и алкоголя я принял решение отказаться до самого Нового года.
Вопреки моим опасениям, праздник выдался как нельзя лучше. Ближе к десяти вечера тридцать первого декабря я пришел в гости к Алисе с той самой бутылкой шампанского, коробкой конфет и букетом цветов – в общем, с самым банальным набором для встречи с девушкой. Она хлопотала с подругой, которая пришла до меня, и я помог им накрыть на стол, предварительно выпив с ними на посошок. Помогая под звуки новогоднего телешоу, мигание гирлянд на наряженной елке и весело общаясь с девчонками, я вдруг взглянул в окно, за которым медленно порошил снег большими хлопьями, после чего остановился с тарелкой салата в руках. Мой взгляд был направлен в сторону подъезда соседнего дома напротив, и в нем я увидел… себя. Да, того самого себя, который сидел в таком же холодном подъезде три года назад напротив Артемкиного дома и в ожидании Фитиля, проклиная весь свет, мечтал оказаться на месте простых людей, которые были озабочены в тот момент новогодними хлопотами. И вот я стою по ту сторону действительности, о которой мечтал тогда, и теперь те события напоминают мне всего лишь страшный сон. Но, взглянув на свое отражение в окне, я где-то в глубине души поймал себя на мысли, что все равно присутствует какое-то еле уловимое чувство неудовлетворенности. Оно было настолько тонкое, что даже невозможно было точно определить его причину. Может быть, наконечник на елке сидит криво? Или кубики колбасы в салате кажутся слишком крупными? Или ботинки в прихожей стоят неровно, или еще что-нибудь? А может, все вместе? Но это чувство было и вибрировало внутри, как портативный генератор, смазывая праздничное настроение.
Вскоре подтянулись остальные друзья, и мы сели за стол. Всего нас было семь человек, включая меня. Алиса, ее подруга и двое ребят со своими девчонками. Никого из присутствующих, к своему облегчению, я лично не знал, а соответственно, и они меня тоже. Правда, один из двух парней в ходе праздника поинтересовался у меня, не встречались ли мы с ним раньше, на что я ответил отрицательно. Он сказал, что у меня знакомое лицо, и я признался, что работал в клубе, и он мог видеть меня там на балкончике рядом с ди-джеем. Остальные присутствующие сильно удивились этому факту, сказав, что не раз отдыхали в «Муссоне», но меня не припоминали. Меня это не смутило, так как я особо не выделялся и никогда не пытался обратить на себя внимание, работая там. Потом меня долго еще расспрашивали о деталях той работы, и я с большим удовольствием делился, ностальгируя по ней.
Ближе к утру мы пошли гулять и наслаждаться атмосферой праздника. Все поздравляли друг друга, пили алкоголь, взрывали фейерверки в атмосфере единого веселья. Наконец-то я почувствовал себя частью чего-то общего. Пелена изоляции и одиночества спала на время, и у меня как будто бы получилось вдохнуть полной грудью всеобщее настроение. Мы веселились и радовались, словно дети: играли в снежки, катались с горки, взрывали петарды. Все то, что мне долгое время казалось глупым и чуждым, теперь дарило чувство благодарности и тепла по отношению к окружающим людям.
Вскоре подруга Алисы и одна из пар покинули нас, и домой мы вернулись уже не в полном составе. Там продолжили отмечать праздник за столом, на котором оставалась еще целая куча еды. Спустя пару часов парень с девушкой решили тоже уйти домой и вызвали такси.
– Мне, пожалуй, тоже пора собираться, – смущенно сказал я Алисе.
– Ты можешь остаться, – уверенно произнесла она.
– Серьезно?
– Ну должны же мы вскрыть эту пресловутую бутылку шампанского.
Не веря своему счастью, я остался и нисколько не пожалел. Большую часть следующего дня мы с ней провели в постели, изредка прерываясь на приемы пищи с алкоголем, сопровождаемые причудливыми тостами. Больше всего я переживал, что могу заразить ее гепатитом, но, слава Богу, она настояла на том, чтобы мы предохранялись. Практически все праздничные дни мы провели вместе, и, вероятно, это были самые счастливые новогодние праздники в моей жизни. Мы много гуляли по городу, украшенному гирляндами, ходили на каток, в кино, катались на горках вместе с маленькими детьми, занимались любовью в самых разных местах, и мне это казалось каким-то волшебством. Как будто в меня снова вдохнули жизнь, и я за долгие годы вновь ощутил ее вкус. Но то самое ощущение неудовлетворения продолжало зудеть внутри, оно постоянно присутствовало где-то фоном и намекало на то, что все вроде бы и хорошо на первый взгляд, но ведь может быть гораздо лучше. В конце концов я сказал Алисе, что мне нужно побыть какое-то время с мамой, чтобы она не чувствовала себя одинокой, и поехал домой. И в тот момент я действительно верил, что поеду домой и проведу вечер с мамой, а на следующий день снова увижусь с Алисой. Возможно, даже приглашу ее к нам домой, познакомлю с мамой, предварительно сделав уборку в квартире, о которой мама просила последние несколько дней. Но как только я сел в автобус, то машинально достал телефон и набрал своего приятеля, с кем тусовался в последнее время и который жил в соседнем доме:
– Здорово! Есть че!?
– Если бабки есть, то найдем, – коротко ответил он.
***
Следующие полгода я судорожно метался между отношениями с Алисой и отношениями с наркотиками. Как и в первом случае, мне приходилось тщательно скрывать свою зависимость и придумывать кучу оправданий, когда я не мог встретиться. Признаться Алисе мне не хватало мужества, так как от одной такой мысли возникал панический страх, что она может меня бросить, особенно учитывая, что у меня был гепатит С. Но, на мою радость, Алиса всегда настаивала на том, чтобы мы предохранялись, и я даже не задавал вопросов по этому поводу. Хотя, конечно, это было странно.
Именно в тот период я и попал на первое свое собрание, о котором повествовал выше. После посещения нескольких таких собраний мне так и не удалось зацепиться за группу этих ребят, хотя впоследствии они неоднократно мне звонили и предлагали прийти снова. Я обычно ссылался на работу или на здоровье, убеждая себя при этом, что у меня не все так плохо, как было у них, и что в любой момент у меня получится вернуться к ним, если все вдруг станет гораздо хуже, чем есть. Хотя куда еще хуже, понять было трудно. Постоянная ложь всем подряд, включая самых близких и дорогих людей, прогулы на работе, натянутые отношения с мамой, Алисой, начальством. Одиночество, апатия, тревога, беспокойство, раздражение, жалость к себе и еще многое, многое другое, отчего моя жизнь казалась невыносимой, несмотря на внешне вполне приемлемые социальные вещи – работа, девушка и так далее. Наверное, индикатором полного провала для меня считался бы турбоВИЧ, как у Димы, который делился этим на группе выздоравливающих. Хотя, вполне вероятно, я бы нашел еще более худшие варианты развития событий для себя и продолжил употреблять, если бы его у меня диагностировали. Но, как всегда, вмешался случай, и если бы после этого у меня появилась возможность выбрать между ним и соответствующим диагнозом, то я бы выбрал второе…
– Я должна кое-что сказать тебе, Коль. Точнее даже, признаться. В общем, я была с тобой не совсем честной. Мои прошлые отношения закончились на весьма печальной ноте. И причиной тому послужил затяжной конфликт, в основе которого лежали проблемы, связанные с моим здоровьем. В общем, не так давно у меня была диагностирована гипертония, а именно при беременности, – сказала Алиса и заплакала, но, переборов себя, продолжила сквозь слезы: – Мой парень и его родители настаивали тогда, чтобы я вынашивала плод и рожала, но врачи крайне настойчиво рекомендовали делать аборт. Мы ездили по многим специалистам, включая столичных в частных клиниках, и практически все они говорили одно и то же. А именно, что рожать мне крайне небезопасно. В конце концов я приняла решение сделать аборт. Мой парень меня не понял, и мы расстались. Именно по этой причине я настаивала на том, чтобы мы с тобой предохранялись, и спасибо тебе за то, что ты не задавал лишних вопросов по этому поводу, хотя меня, конечно, удивляло это.
– Ну хорошо. Мы можем продолжать делать это, если ты переживаешь, – попытался успокоить я ее.
– Поздно, Коль. Я беременна, – коротко вымолвила она.
– В смысле беременна? Как это могло случиться?
– Я не знаю! Не знаю! Как это случается обычно в таких случаях? Брак, неаккуратное использование или еще что-то. Понятия не имею! Я, конечно, могла сохранить это в тайне и снова сделать аборт, но считаю, что ты должен знать. Надеюсь, ты не подумаешь, что я тебе изменяла!?
– Нет, конечно. Но что теперь делать?
– Этого я тоже не знаю. Но я очень, очень не хочу тебя терять, – дрожащим голосом произнесла она и снова заплакала.
Я, обняв, прижал ее к себе и сказал:
– Не переживай. Я никуда не денусь.
Безусловно, эта новость повергла меня в шок, но я старался не показывать этого в присутствии Алисы, дабы не нагнетать панику. В мою голову лезли самые разные мысли на этот счет. Прежде всего, не заразил ли я ее своей инфекцией, потом – если ей снова придется делать аборт, как быть дальше и сможем ли мы вообще иметь детей в таком случае? Как вообще это произошло, если мы всегда предохранялись? Ну и, конечно же, где-то на заднем плане затаилась мысль об измене, которую я всеми силами старался гнать от себя, пытаясь подменить ее воспоминаниями, когда и как Алиса могла забеременеть от меня.
К моему глубокому сожалению, я не мог ответить взаимностью на ее откровения, так как страх, сидящий внутри меня, буквально вязал мне рот при любой попытке. Я так боялся, что она меня отвергнет, узнав правду, что продолжал таскать в себе этот непомерный груз, состоящий из обмана и лжи, но в то же время постоянно обвинял себя в трусости, и мне становилось еще хуже.
***
Когда я озвучил эту новость маме, то она была скорее напугана, чем обрадована. Надо сказать, что за это время отношения с ней стали еще более натянутыми, ведь ее расчет не сбылся, и работа, на которую я устроился, не избавила меня от зависимости. Я продолжал избегать общения с мамой, и, по сути, за этот период времени мы превратились из самых близких друг другу людей в обыкновенных сожителей. Но в этой ситуации я не мог держать в секрете такую информацию и выдал ей все как есть на духу.
– Неужели даже в такой ситуации ты не сможешь отказаться от употребления этой гадости? – в конце разговора спросила она.
– Смогу… наверное.
– Если не сможешь, то я вынуждена буду рассказать твоей девушке обо всем. Я не хочу, чтобы ты разрушил еще и ее жизнь. Либо сделай это сам и поступи хоть раз как настоящий мужчина, в конце концов!
– Ты опять начинаешь меня шантажировать!? Неужели история с клубом тебя так ничему и не научила!? – на повышенных тонах начал возмущаться я.
– Нет. Просто я считаю, что в такой ситуации она должна знать правду! И если ей придется столкнуться с тем же, что и мне, то пускай лучше делает аборт и расстается с тобой. Потому что в жизни нет ничего хуже, чем наблюдать за тем, как самый дорогой и любимый человек уничтожает себя, и при этом понимать, что ты ничего не можешь с этим сделать! – сказала она и расплакалась.
«Опять эти слезы», – подумал я. Если бы слезы можно было продавать, то я, вероятней всего, мог бы озолотиться на их добыче. Ведь все, к чему бы я ни притрагивался в этой жизни, превращалось в слезы и боль.
В какой-то момент я представил себя героем компьютерной игры, главным навыком которого было нести боль и страдания в ту жизнь, в которой он объявлялся. Все живое вокруг меня будто бы начинало увядать. Казалось, что единственное, на что я способен в этой жизни, – наносить ущерб окружающим…
После таких мрачных мыслей ко мне пришло единственно верное решение во всей этой ситуации. Конечно, мне очень не хотелось признавать это, но мама в очередной раз была права. Я не смогу потянуть ребенка с таким образом жизни и должен честно во всем признаться Алисе. Она не заслужила такого отношения. К тому же опыт моих предыдущих отношений показывал, что рано или поздно все это вскроется. Так что я посчитал, что у Алисы должен быть выбор в сложившейся ситуации. Но одно я знал точно: если она уйдет от меня, то, вероятней всего, я потеряю всякую надежду на избавление.
Разумеется, такое признание я не мог сделать трезвым. Это было исключено. И следующие несколько дней я мысленно готовился к разговору. Тревога и беспокойство не покидали меня, я постоянно представляя наш диалог. В конце концов Алиса, видя мое состояние, сама спросила, в чем дело. Взяв бутылку водки, я попросил ее позволить мне выпить половину содержимого и потихоньку начал ей рассказывать обо всем. Мой голос дрожал, а в горле стоял ком, и создавалось впечатление, что алкоголь вообще не действует. Мы сидели на кухне, объятой табачным дымом, дождливым летним вечером, и я рассказывал ей абсолютно все, начиная со знакомства с Фитилем, потом поступления в универ и знакомства с Колючим и Илюхой Лобановым, про первое употребление тогда дома с Никитосом, болезнь мамы, про продажу наркоты и оформление левых контор, отношения с Алисой, смерть Илюхи, отчисление – и заканчивая знакомством с ней. Все это время она внимательно слушала, потом я остановился и сделал огромный глоток из горла бутылки. После этого она тоже сделала большой глоток и попросила у меня закурить. Я понял, что она пребывает в шоке от моего повествования, но, тем не менее, решил продолжить, несмотря на влажные глаза от слез, которые я с трудом сдерживал, чтобы не разрыдаться. После того как я сказал Алисе про гепатит, она закрыла лицо ладонями и заплакала. Тогда я попытался взять ее за руку, чтобы поддержать, но она одернула ладонь и заплакала еще сильнее. Я перевел взгляд в окно, за которым моросил дождь, и мне резко захотелось туда. Просто одним движением выскочить и раствориться в этой атмосфере, чтобы дождь смыл с меня всю эту грязь, о которой я уже на протяжении полутора часов рассказываю Алисе. Мне было больно видеть ее слезы. После нескольких минут молчания Алиса вновь пригубила из бутылки и коротко вымолвила:
