Леонид Т
Черный рассвет (original mix)
Дальше понятно без слов, что было в этом шприце, – героин. И в этот момент я понял: это реально являлось для меня лекарством, чтобы избавиться от отходосов от скоростей. Тем более сегодня днем я уже звонил барыге-цыгану в надежде приобрести заветное зелье, так как понимал, что мне предстоит еще одна ночь в клубе. Но в таком состоянии она виделась для меня настоящей пыткой. К моему сожалению, цыган ничем мне помочь не смог, и я уже было смирился со своим положением. Но встреча с Фитилем, на которую я поначалу вообще не хотел идти, оказалась спасением, и, естественно, я согласился подогнать ему тот порошок, который у меня якобы остался, хотя было его значительно больше. Просто мне не хотелось возвращаться домой и забирать его из тайника, а потом опять встречаться с Фитилем, так как его с собой брать я не хотел, чтобы он не увидел местоположение тайника. Также я не хотел его видеть сегодня в клубе рядом с собой и поэтому не сказал, что руководство разрешило ему появляться у нас, отложив эту радостную для него весть.
– Ладно, уговорил! Но сначала я поставлюсь, а потом все остальное. И если меня реально поправит, то отдам тебе те веса.
– Можешь даже не сомневаться! Поправит, еще как.
– Инструмент чистый или надо за новым идти? А то я из-за тебя опять какую-нибудь заразу подхвачу!
– Новый, не парься. Только вот не надо мне этих претензий левых предъявлять, мол, я тебя тут заражаю всяким дерьмом! Ты не только со мной из одного баяна вмазывался. Мне покойный Прицеп рассказывал, как ты после него и Волка ширялся маком. Поэтому кто кого и чем заражает, еще вопрос.
– Короче, не грузи меня сейчас этой канителью. Погнали быстрее в подъезд, – с нетерпением сказал я.
Если бы в тот момент чей-то зоркий глаз наблюдал за происходящим из окна, то он с легкостью бы обнаружил, что изначально в подъезд с Фитилем заходил один человек, а вышел уже другой. Съежившийся от холода, прячущий голову в плечи и в натянутой на брови шапке, я зашел в холодный подъезд, а вышел покачиваясь, в расстегнутой наполовину куртке, одергивая внутри нее рукав закатанной по локоть кофты и пытаясь при этом нагнать Фитиля, что-то бормоча себе под нос севшим голосом. И означало это одно: он не обманул. Выровняло меня как надо…
– Блять, ну давай шевели булками! Потом покуришь! Мне вон пацаны уже названивают, которым я обещал взять пороха, – раздраженно подгонял он меня. Я же никак не мог прикурить сигарету и, сжимая в замерзших кулаках зажигалку, просто нависал над ней с закрытыми глазами, что-то бубня в ответ. Спустя где-то минут пятнадцать под воздействием холода меня немного отпустило, и я сказал Фитилю, чтобы он ждал меня на остановке, и я принесу ему «порох».
– Давай сделаем по чуть-чуть себе? – предложил он, когда я отдал ему наркотик.
– Не! Я не буду. Если хочешь, делай себе, но я пас сегодня.
– Ты себя-то в зеркало видел? Как ты сейчас поедешь в клуб в таком состоянии? Да тебя любой первоклассник выкупит в момент, не говоря уже о сотрудниках и тем более администраторе, которая и так с тебя глаз не сводит! Тем более, я же по сути на халяву предлагаю.
Тут, надо сказать, он был прав. Я и сам чувствовал, что мне полный пиздец, и спорить с ним не стал.
– Ладно. Уговорил. Только мне немного делай, чтобы только прийти в себя, – согласился я.
Мы снова зашли в тот же подъезд, и тот же самый зоркий глаз наблюдателя мог опять заметить чудесное преображение. Из подъезда я вышел уже более-менее адекватным человеком, непринужденно общаясь о чем-то с Фитилем. Вот такие метаморфозы.
***
Добравшись наконец-то до «Муссона» вечером, я старался избегать общения с персоналом, так как у меня просто не было никакого желания и сил поддерживать какие-либо разговоры. Надо сказать, что мне с трудом удалось отделаться от Фитиля этим вечером, и он уже хотел поехать со мной, чтобы подождать снаружи, пока я выясню, можно ли ему присутствовать с нами или нет. В конце концов я все-таки сказал ему, что позвоню и расскажу обо всем, как узнаю.
Поднявшись к нам на балкончик, я настроил свет и включил программу по умолчанию. Перекинувшись парой слов с Андрюхой, когда он пришел, сел в угол на один из двух барных стульев и, облокотившись на стену, залип приблизительно на час, периодически посасывая из банки коктейль, который предусмотрительно купил в магазине перед приходом.
– Братан, пора потихоньку начинать движуху. Давай там приходи в себя, а то что-то ты совсем раскис, – сказал Андрей, плавно увеличивая громкость на пульте.
Честно признаться, мне совершенно не хотелось устраивать «движуху» в ту ночь. Больше всего мне хотелось тишины и покоя тогда. А при одной мысли о том, что еще придется общаться с бухими клиентами и объявлять поздравления в микрофон, появлялось чувство отвращения и пренебрежения ко всему окружающему.
«Неужели даже работа в клубе перестала приносить мне удовольствие?» – со страхом подумал я и встал за световой пульт. Ведь я на протяжении всего времени, пока работал здесь, убеждал всех вокруг и прежде всего самого себя, что это было единственным, по-настоящему меня радовавшим и вдохновлявшим. Но теперь самые мрачные мысли лезли в голову, когда я стоял на балкончике и наблюдал за происходящим вокруг.
Мне казалось, что время замерло с того самого дня, как я попал сюда. Из раза в раз происходило одно и то же. Одни и те же люди совершали одни и те же действия. Бармены, официанты, повара, администратор, ди-джей, охрана, уборщицы и другие превратились в роботов на моих глазах. Меня окружали одни и те же запахи, звуки, световые эффекты, даже лица посетителей были в большинстве своем знакомыми.
«Что же получается, даже все это может превратиться в рутину?» – спросил я сам у себя.
Та самая Страна чудес, в которую я попал вначале, теперь превратилась в примитивный ржавый конвейер по производству сомнительного удовольствия и наслаждения, имитирующий счастливую и успешную жизнь тем, кто потребляет продукт, который тут производится.
Казалось, что и сам я давно превратился в робота, который, покрываясь пылью и коррозией снаружи, стоял за световым пультом, а внутри был абсолютно пуст, озаряя пляшущих на танцполе людей яркими, разноцветными лучами и вспышками света. Внутри же меня давно уже было темно. Тьма окутала все мое нутро, и не было никаких предпосылок для просвета, отчего становилось жутко и холодно. С каждой инъекцией внутри как будто взрывался ядерный снаряд в виде прихода ударной волны из гормонов удовольствия, которая после себя оставляла ужасающие разрушения. А потом наступала ядерная зима. Бесконечная пустота, холод, голод, отчаяние, безысходность и обреченность – вот, пожалуй, как можно описать мое внутреннее состояние на тот момент. Тотальное безразличие к самому себе и происходящему вокруг. Но самое страшное заключалось в том, что возникала постоянная иллюзия, что новый взрыв все исправит, и на месте выжженной пустоши появятся прекрасные поля, леса, луга, и жизнь вновь наполнится светом и теплом, но в действительности вокруг так же будут только пепел и мгла …
Все, что когда-то казалось таким живым и естественным, вдруг стало мрачным и безликим. Искусственный свет, искусственная музыка, искусственные люди, которые жили искусственной жизнью, заполняли все пространство вокруг меня. И в центре всего этого находился я, словно манекен с пустыми черными глазницами, до которого всем нет никакого дела, пока вокруг мигают разноцветные фонари, моргают лазеры и стреляют стробоскопы.
Под натиском всех этих мыслей мне захотелось резко погасить свет во всем клубе, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание. И в то мгновение на моем лице возникла ехидная ухмылка, так как пришло осознание, что даже если я это сделаю, меня все равно не заметят в этой темноте. Но идея мне понравилась, и чтобы хоть как-то развлечь себя, я дождался подходящего момента перехода в очередном треке, а когда музыка затухла, резко выключил все оборудование. По клубу пронесся удивленный гул толпы, словно на стадионе, потом кто-то начал свистеть и кричать: «Давай! Давай!» Где-то послышался звук разбитой посуды. Я потихоньку начал зажигать фонари под звук нарастающей музыки, которые стали бить ей в такт. Народ тут же начал хлопать в ладоши под музыку. Андрюха тоже поймал это волну и добавлял различные эффекты, искажая звук. Под нарастающий крик посетителей и бит в переходе трека я добавлял все больше и больше света, а потом, когда музыка оборвалась, перед новым тактом я снова резко вырубил свет.
– Добро пожаловать во тьму! – зловещим голосом произнес я в микрофон, и после этого толпа взорвалась свистом, аплодисментами и криками.
А когда пошел основной бит, я мгновенно включил стробоскопы, которые буквально разорвали эту тьму многочисленными вспышками, словно очереди из пулеметов! От этого трюка по моей спине побежали мурашки. Андрюха же вскинул руки вверх и начал качать ими и головой под музыку, а потом повернулся ко мне и поднял большой палец вверх! Это было реально круто!!! Меня будто переключило на другую волну, и я снова ожил в тот момент. Дальше все происходило в штатном режиме, но впоследствии я неоднократно прибегал к подобным маневрам, чтобы зажечь толпу и, соответственно, себя.
***
– Тем, привет, это Колян. Мы можем увидеться и поговорить?
– А что случилось? Что-то серьезное?
– Нет. По поводу Никитоса. Он просил меня пообщаться с тобой, чтобы снова быть в обойме, как раньше.
– А ты че, сказал ему, что я его наебал? – с недовольством спросил он.
– Нет, но он через пацанов пробил, что у меня есть возможность помочь им, и, следовательно, понял, откуда она возникает, – завуалировано сказал я.
– Ладно. Это не телефонный разговор. Давай сегодня ближе к вечеру подгребай ко мне и обсудим все. Заодно захвати лавэ с собой.
Вечером я пришел к нему домой и отдал деньги, вырученные с продажи наркоты. Несмотря на то, что часть товара у меня еще оставалась, та сумма, которую я должен был за него отдать по нашему договору с Артемом, у меня уже имелась, а следовательно, тот остаток становился моим – как прибыль. Он дал мне тридцать граммов фена и пятнадцать спайса на реализацию и сказал, что это последняя партия в нынешнем году, и ее нужно успеть сбыть до Нового года, а точнее, до вечера тридцатого декабря за пятьдесят штук.
– Тут осталось меньше недели. Как ты себе это представляешь? – с недоумением поинтересовался я.
– Ну вот подтяни Фитиля к себе на помощь. Заодно и посмотрим, что у него нет никаких гнилых мотивов, и он действительно хочет продолжать работать, чтобы быть при бабках.
– Ты думаешь, что он может работать на мусоров? – напрямую спросил я.
– А ты догадливый паренек. В общем, скажу тебе прямо, как есть. От моих покровителей пришла информация, что в городе поменялось руководство РУВД, и поэтому теперь надо работать максимально осторожно, так как контакт с ними еще не налажен и неизвестно, наладится ли вообще. Тем более перед новогодними праздниками всегда устраиваются рейды, чтобы увеличить статистику борьбы с наркотой за прошедший год. Плюс к тому же менты не дураки и прекрасно знают, что перед Новым годом спрос на отраву увеличивается из-за предстоящих праздников, вот почему и активизируются. Так что, естественно, я не доверяю твоему Фитилю, который пропадал неизвестно где и именно сейчас вылез, словно черт из табакерки. Да еще и так навязчиво предлагает свои услуги.
– Ну, может, ему просто нужны бабки перед праздниками, как и всем.
– Я это допускаю, но пойми правильно: мы тут не петардами с хлопушками торгуем. Поэтому еще раз скажу, что нужно проявить максимум осторожности. Вопросы будут?
– Да. В общем, я хотел поинтересоваться у тебя о паре случаев. Было ли такое, что где-то в конце лета и начале осени ты давал Фитилю кайф, а потом спустя буквально несколько дней требовал вернуть его обратно вместе с деньгами, которые он успел с него поднять?
– Да. Такое было, так как у меня появлялся покупатель на всю партию, и мне приходилось возвращать товар обратно. Форс-мажор, так сказать. Но сдается мне, что Фитиль нехило так наебывал меня тогда, так как почему-то именно в те разы он успевал скинуть чуть ли не половину отравы, чего в другое время никогда не происходило, – с сарказмом сказал Артем. – Потому что когда я интересовался у него после этого спустя такое же короткое время, то у него всегда получалось слить не больше трети. Специально хотел проверить его после того раза. Но тут я сам виноват и поэтому расцениваю это как неустойку, хотя, конечно же, определенные выводы сделал. Да и рассчитывать на добропорядочность в этом бизнесе не приходится, особенно в отношении такого типа, как Фитиль.
– Да-а… узнаю старого доброго Никитку, – с иронией произнес я.
Из нашей беседы я сделал вывод, что Фитиль все-таки наебал меня в тот раз, когда просил вернуть остатки кайфа и деньги. Так как тогда я отдавал ему все и, по сути, ничего не получал взамен. А он, оказывается, отдавал гораздо меньше, чем оставалось в реале. Хотя чему тут удивляться – это же Фитиль.
***
Наступил понедельник. Очередной ранний подъем вновь не обошелся без конфликта с мамой. Но в этот раз он уже не был таким острым, так как я понимал, что сопротивляться бесполезно, и деваться было некуда, ведь еще накануне вечером мама попросила меня вернуть ключи от квартиры, которые дала мне на выходные. К тому же требовалось как можно быстрее толкнуть наркоту, а для этого мне была необходима помощь Фитиля. Вообще я для себя решил, что это будет последняя партия, и после Нового года я завяжу со всеми этими мутными делами. Да и после разговора с Артемом стало действительно страшновато заниматься такими движениями.
Как только я вышел из дома, то сразу отправился к Никитосу, чтобы разбудить его и ввести в курс дела. Перед этим я несколько раз набрал его, но, естественно, он не брал трубку, так как обычно просыпался ближе к двенадцати. Но тогда мне было плевать, и если он так хотел вернуть себе расположение Темы, то нужно было начинать работать. Хотя больше всего все-таки, наверное, мне хотелось вернуть ему должок за то, что раньше он позволял себе относиться ко мне надменно, а теперь мы поменялись местами, и я непременно решил воспользоваться этим моментом, чтобы он ощутил на своей шкуре то, что испытывал я. Тогда я чувствовал свое превосходство над ним, и он прекрасно понимал, что от меня напрямую зависят его дальнейшие отношения с Темой, а также присутствие в клубе.
Я подошел к его подъезду и начал трезвонить на телефон и параллельно в домофон, зная, что его предки на работе и что мне не угрожает их недовольство.
– Бля, хули ты так рано приперся!? Видишь же, что трубу не беру, значит, еще сплю! – предъявил он, как только я переступил порог.
– Давай штукатурь, свое гнездо на голове, и надо начинать работать! Времени у нас до Нового года! – сказал я и выложил на комод в гардеробе расфасованные свертки со спайсом и амфетамином.
– Ого! И как ты себе представляешь скинуть это все до Нового года?
– Тема сказал, что у тебя несколько раз получалось скинуть половину практически такой же партии за пару-тройку дней, а значит, и сейчас получится, – с тонким намеком произнес я. – Тем более спрос перед праздниками по-любому вырос. К тому же он сказал, что если получится, то возьмет тебя снова в дело.
– Ну так-то ты прав, конечно, но все равно времени остается в обрез. Надо придумать какую-нибудь предновогоднюю акцию, чтобы разбирали быстрее.
– Это типа как в магазинах, что ли? Со скидкой? Или три по цене двух?
– Именно! Только хорошо бы все это дело разбодяжить как следует, чтобы не остаться в убытке.
– Но тогда надо будет продавать еще больше! У нас и так времени нет.
– Ну нам же не обязательно продать все до праздников, а надо лишь отбить сумму, которую мы должны отдать барыге. Остальное оставим себе и продолжим продажу после Нового года.
– После Нового года уже не будет такого ажиотажа, – засомневался я.
– А вот тут ты ошибаешься, мой несмышленый друг! Как раз таки после праздников сложнее всего достать стафа, так как многие барыги сами хотят покутить и расслабиться. А так как вариантов практически не будет, то все начнут обращаться к нам. А это значит что???
– Что???
– Что мы можем двигать низкокачественный, разбодяженный порох и нехуево так наваримся за это время! – словно топ-менеджер заключил он.
– Вот ты еврейская душонка!
Признаться честно, его идея показалась мне достаточно здравой. Все-таки что касалось навара, то в этой сфере равных Фитилю, на мой взгляд, не было. Хоть и в большинстве случаев он казался мне затупком, но когда дело касалось какого-то наебалова, то в его голове возникали порой весьма недурные схемы.
Я специально не стал припоминать ему прошлые грешки, а решил воспользоваться ими, чтобы извлечь из этого максимальную выгоду в данной ситуации. И не случайно я упомянул про то, что Тема сказал о его предыдущих «подвигах», в расчете на то, что он сможет их повторить или по крайней мере приложит максимум усилий в направлении наркосбыта.
После этого я сказал, что ему позволили появляться в клубе и играть там свои сеты, но предупредил, мол, если он будет исполнять что-то неадекватное в объебошенном виде, то мы оба вылетим оттуда. От этой новости настроение у него явно приподнялось, и Фитиль тут же начал выдавать идеи о том, как быстрее сплавить отраву и чем бы ее качественнее и безопаснее разбодяжить.
***
Куда девались деньги? Казалось бы, что исходя из нашей деятельности у нас должно было быть вполне безбедное существование, и отчасти так оно и было. Не могу сказать, что мы купались в роскоши, но могли себе позволить многие вещи, которые не могли в то время наши сверстники. Например, курить дорогие сигареты, покупать брендовые шмотки, передвигаться по городу в основном на такси, дорогие телефоны, питаться в кафе и так далее. И я, и Волк, и Фитиль распоряжались деньгами довольно безрассудно, потому что у нас не было тогда понимания об их ценности, точнее каким трудом они нам доставались. Это были легкие деньги, которые так же легко тратились. Зачастую мы игнорировали опасность, которая нас преследовала, а ее ощущение с каждым днем притуплялось все сильнее. В то время мы воспринимали жизнь как авантюру, в которой по правилам жили только «лохи» и «неудачники».
Чувство собственной исключительности и вседозволенности придавало особый стимул, и жизнь чем-то напоминала экстремальный вид спорта, в котором каждая секунда может стать последней. Словно в огромном бушующем океане нас кидало от бури к бури, из шторма в шторм, и когда становилось тихо, то наступала смертельная тоска и скука.
Мы настолько привыкли к хаосу, что какой-либо порядок начинал казаться противоестественным и даже пугающим. Идея тотального протеста к любому естественному явлению в обществе казалась чем-то абсолютно нормальным и приемлемым. Наверное, в таком возрасте это присуще многим людям, так как еще не сформированы ценности и отсутствуют четкие жизненные ориентиры. Но ловушка заключается в том, что в итоге такие убеждения стойко закрепляются в сознании, и в конце концов все восприятие действительности начинает основываться на патологической неудовлетворенности всем тем, что тебя окружает и что с тобой происходит. Ты начинаешь смотреть на мир сквозь призму недовольства и осуждения, оправдывая это «критическим мышлением». Изо дня в день пытаешься найти виноватых во всех своих бедах и, что самое главное, находишь их. Правительство, религия, СМИ, олигархи, масоны, жиды, нацисты, преподаватели, соседи и еще бог знает кто, оказывается, мешают тебе жить, как те, другие, где-то там. Иллюзия тотальной несправедливости мира по отношению к тебе становится фундаментом мировоззрения, и маска жертвы все сильнее и сильнее прирастает к мрачному, уставшему лицу, которое с каждым днем рождает все меньше и меньше улыбок. Все чаще и чаще на нем отображается гримаса едкого сарказма и скрытой, едва уловимой в блеске глаз агрессии.
– Тебе еще не надоело все это? Сколько можно? Когда ты уже осознаешь, что пора взрослеть? – с очередным допросом накинулась на меня мама. – Я уже не знаю, как на тебя повлиять.
– Я и так делаю все, что только возможно! Неужели ты сама не понимаешь, что перед праздниками никто не будет заморачиваться, чтобы взять меня на работу! Из всех моих друзей только ты относишься ко мне как к какому-то животному и выгоняешь на улицу!
– А что мне еще делать? Попробуй поставить себя на мое место! Если я никак больше не могу повлиять на тебя! Какие друзья? О чем ты вообще говоришь? Все эти Волковы, Фитили, Колючие пользуются тобой, а при необходимости бросят, как только их задницы начнут гореть, и они почувствуют опасность! Неужели нельзя найти хороших ребят, которые будут тащить тебя наверх, а не тянуть ко дну?
После этих ее слов я почему-то на мгновение вспомнил тот сон, который мне снился с выпадением зубов, но тут же ответил:
– Никто меня никуда не тянет! Это все твои фантазии. У нас с ними много общих интересов: книги, музыка, кино, творчество, девчонки. Все, как у большинства людей. Вспомни себя в моем возрасте, в конце концов. Только не говори мне, что ты целыми днями сидела за учебниками и постоянно зубрила уроки.
– Нет. Я тоже позволяла себе гулять и развлекаться, но меня не находили с передозировкой от героина за гаражами! Неужели ты считаешь это нормальным!?
– Я не считаю это нормальным, и мы это уже обсуждали. Да и при чем тут мои друзья!? Их тогда вообще не было, а если бы и были, то отговорили бы меня, как это делал Волк, когда навещал меня в больнице.
– Ага, так сильно отговорил, что даже медсестра его выгнала. Небось пришел к тебе обдолбанный, – никак не унималась она.
– Все, хватит! Мне надоело опять слушать эту ахинею, – сказал я и ушел с кружкой чая к себе в комнату.
Ложь. Когда ведешь подобный образ жизни, то она становится абсолютно повсеместной, и любые взаимоотношения с людьми начинают основываться на ней. Впрочем, на ней же они и заканчиваются, как это было в случае с Алисой.
Она словно вирус проникает в самые укромные места сознания и начинает управлять тобой, и если вдруг возникает мысль сказать или даже подумать о чем-нибудь честно, то появляется парализующий страх. В первую очередь страх того, как на эту правду отреагируют люди, что они подумают и как после этого потом будут относиться к тебе. Поэтому проще всего говорить то, что они хотят услышать. Мама хочет услышать, что я завязал и взялся за ум, – пожалуйста; Фитиль думает, что я так сильно рад помочь ему вернуться в клуб и к работе с Темой, – не вопрос. Ложь настолько входит в привычку, что начинаешь врать даже там, где это абсолютно не нужно. В каких-то бытовых мелочах – где, когда и с кем был, что делал, куда идешь, когда придешь и так далее. Но самое безумное заключается в том, что все эти лживые схемы и конструкции надо постоянно держать у себя в голове, чтобы тебя не обличили и не предъявили за эту самую ложь. В результате напряжение, тревога и беспокойство становятся постоянными спутниками жизни. А люди, которые все это видят, в какой-то момент начинают молчать, не пытаясь больше обратить твое внимание на эту тотальную нечестность…
***
– Леонид Иваныч, а помните, вы выдвинули идею о «последней, фатальной мысли», когда говорили про Илью? И я вот что подумал после этого: а может ли фатальной мыслью стать самая первая? Та, которая формируется в мозгу при самом рождении или даже до него, и в результате она определяет все наше мышление на последующую жизнь. Ну типа как исходный код, знаете? Как некий фундамент, на который потом накладываются все остальные мысли, которые приходят в жизни. И эта мысль сидит где-то глубоко в подсознании и в итоге влияет на весь последующий выбор, все действия, которые мы в дальнейшем совершаем. Будем ли мы страдать или радоваться, станем счастливыми или, наоборот, несчастными в течение всей последующей жизни. Все зависит в основном от нее.
– Интересное, конечно, предположение, Николай, но, на мой взгляд, мышление имеет не иерархичную структуру. Очень сложно представить себе архитектуру такого процесса, так как он ведь не ограничивается только языком. Языки нужны больше для того, чтобы выражать мысли и чувства, а следовательно, взаимодействовать с окружающим миром, включая других людей. А в сознании мышление в основном существует в виде символов, знаков, образов, которые в конце концов преобразуются в слова и предложения. Да и к тому же как эту мысль сформулировать или выразить, чтобы она легла в основу всего последующего мышления, если младенец при рождении не владеет языком? – задумался он.
– Ну, например, при помощи плача или крика. Да и не факт, что первая мысль появляется в голове именно при рождении, а вдруг это все происходит еще в утробе матери, – предположил я. – Как, например, в случае с сердцебиением. Ведь сердце начинает биться еще до рождения, и, возможно, ребенок начинает мыслить так же. Он же наверняка чувствует тепло, заботу и ласку матери, когда она, например, гладит живот или говорит что-то приятное, а следовательно, каким-то образом обрабатывает эту информацию.
– Я так и не пойму, к чему вы клоните, молодой человек? – иронично произнес старик. – Что, если малыш заплакал при рождении или закричал, то он обречен на страдания? Так практически все новорожденные плачут и кричат, это обычная реакция на страх или еще какое-то внешнее раздражение. Или к тому, что если первая мысль в утробе была о чем-то плохом, то жизнь будет мучительна, а если о хорошем, то радостна? Либо она как-то программирует сознание?
– Именно. Может, это и принято называть судьбой, – не унимался я.
– Ну хорошо, допустим, это так. И как бы тогда ты выразил сейчас эту самую «первую фатальную» мысль, отталкиваясь от того, что происходит в твоей жизни?
Тут я на какое-то время задумался и спустя пару-тройку минут тихо произнес:
– ЗА ЧТО!?. Да, именно так – за что мне все это!?
– Хм… В любом случае мы этого никогда не узнаем. Хотя мне больше кажется, что вы программируете себя именно сейчас, нежели тогда при рождении или даже до него.
Я зашел к Леониду Ивановичу в его последний рабочий день в уходящем году, чтобы поздравить с наступающим. В углу гардероба стояла настоящая елка, которая была украшена потрясающими яркими, блестящими игрушками, сохранившимися еще, по-видимому, с советских времен. От елки расходился приятный хвойный запах, напоминающий о беззаботном детстве. В последние годы дома мы наряжали уже искусственную елку всякими дешевыми китайскими игрушками с гирляндами, но это, конечно, не шло ни в какое сравнение с живой, ароматной хвойной красавицей и игрушками ручной работы родом из детства. Пока Леонид Иванович заваривал чай, я, возвращаясь с перекура, задержался напротив елки и стал рассматривать игрушки. Все были очень красивыми, с проработанными до мельчайших деталей рисунками, но одну из них я выделил больше всех. Это была яркая позолоченная еловая шишка, выполненная из тонкого стекла.
– Что, понравилась? – поинтересовался Леонид Иванович, внезапно появившийся у меня за спиной и наблюдавший, как я любуюсь этой шишкой.
– Да. Просто у меня в детстве был один случай с точно такой же игрушкой. Мы наряжали елку, и бабушка постоянно твердила мне, чтобы я был аккуратнее, потому что могу пораниться этими игрушками. В какой-то момент мне надоело слушать, и я назло сжал в руках такую же игрушку – доказать, что ничего страшного не случится, – но не рассчитал силы, и она лопнула у меня в руке, сильно поранив ладонь. Бабушка закатила истерику, а я разревелся и к тому же еще после этого поступка был наказан родителями за то, что не слушаюсь старших.
– Да уж, несправедливость – больное явление, – иронично подметил он. – Хотя, конечно, бабушка могла бы повлиять на то, чтобы тебя амнистировали. Ведь по сути ответственность за разбитую игрушку в определенной степени лежит и на ней, поскольку это она не смогла донести до ребенка, почему надо быть аккуратнее со стеклом, а просто капала на мозги.
– Да! Тут вы определенно правы. Таких персонажей я называю люди-комары, которые как бы пьют кровь своими проповедями и нравоучениями, – брезгливо сказал я.
– Ну, это не всегда плохо, я считаю, и можно многое почерпнуть для себя.
– Согласен. Но только в тех случаях, когда такие люди сами являются примером того, чему пытаются научить, и соответствуют своим же нравоучениям. А то мне в детстве родители постоянно твердили: курить плохо, выпивать плохо, плохо материться и многое другое, а сами всем этим занимались в моем присутствии. И почему после этого я должен был им верить? А ведь это были на тот момент самые близкие мне люди! Что уж говорить о других и доверии к ним?
– Тут сложно с вами поспорить, молодой человек. А давайте сделаем так: вы возьмете эту игрушку себе, и пусть она символизирует ваше детство, но только самые яркие и счастливые его моменты. Без всяких людей-комаров, и так будто в той ситуации с бабушкой вы не раздавили эту игрушку в руке, а спокойно повесили ее на самое видное место.
– Хотите избавить меня от груза детских обид? – саркастично поинтересовался я.
– Хочу сделать вам подарок на Новый год, – парировал дедушка.
– Хорошо. Я с радостью приму этот подарок. Но от своей комариной теории не откажусь. Уж больно близка она мне по духу!
– Как скажете. Но есть один нюанс – зимой у нас комары не летают. Так что нужно либо сменить название теории, либо опровергнуть ее.
– Я подумаю над вашими словами, Леонид Иванович. Спасибо вам! С наступающим!
***
– Братан, у меня есть замечательная новость! – радостным голосом сказал Фитиль при встрече. – В общем, я вышел на покупателя, который готов взять всю партию, что у нас с тобой есть. Сторговались на шестидесяти пяти кусках.
– Звучит очень подозрительно. Похоже на ментовские заходы, тем более я говорил тебе про чес, который они сейчас устраивают в преддверии праздников!
– Да не, там другая тема. Неужели ты думаешь, что я бы стал кому попало скидывать кайф? В общем, это будет новогодний подгон на зону, и человек, который на меня вышел, достаточно известен в этих кругах.
– А как же наш план, чтобы хорошенько навариться после праздников на этом?
– Если бы нужно было действовать мелким сбытом, то он подходил бы нам как нельзя лучше, но сейчас появилась возможность намного привлекательнее. Неужели ты сам не врубаешься, насколько это выгоднее для нас? К тому же сам говоришь, что рискованно скидывать мелочью, так как мусора не дремлют. Тем более у меня нет других вариантов, чтобы за такой короткий срок отбить бабки и вернуть их Теме.
