Вадим. Нет, при этом имени, прежняя радость не шелохнулась в Настиной душе, − но и недавнего отторжения тоже не вызвало. Будто далекий колокольчик напомнил о себе тихим звоном. И Наталья, внимательно следившая за выражением ее лица, вдруг притихла.
Они недолго помолчали. Потом Настя решилась:
− Как его брат?
− Плохо. Их отец приехал. Ему отпуск дали на месяц. Но только… врачи говорят, столько не понадобится, все кончится раньше. Дениска давно уже без сознания. Все бредит: «Колеса! Колеса!» Колеса ему мерещатся, будто наезжают на него. В общем, там полный мрак.
Дениска! И перед Настей всплыл образ худенького мальчика с ввалившимися глазами. Почему-то вспомнилось, как она подавала ему судно, и как он беспомощно заплакал. Она обещала его навестить − и не навестила. Несчастье, постигшее ее, перевесило чужую беду. Даже сейчас она воспринимала мир как-то отстранено. У одних все хорошо, у других плохо. Так бывает, и с этим ничего не поделаешь. Потом она вспомнила, как смотрела на спящего Вадима, как любила его. Она покопалась в себе, но никакого отзвука не нашла. Ужасные слова матери грубо разрушили очарование его образа, надолго оставив в душе дочери пустоту и отвращение
− Как у Иры дела? − спросила она, чтобы о чем-нибудь спросить. Все-таки Соколова дала ей почитать редкую книгу, значит, надо испытывать к ней чувство благодарности, умом Настя это понимала. Хотя, если честно, ничего не испытывала.
− Цветет и пахнет! Уж не знаю, как там ее предки постарались, но только ей светят в аттестате все пятаки. Представляешь: Соколова − круглая отличница! Со смеху помрешь.
− Она что − тоже куда-нибудь переходит?
− Не-ет, что ты! Зачем? Ей и здесь хорошо. Раз родители нашли общий язык с директрисой, теперь будут тянуть ее на медаль, вот посмотришь.
− А как у тебя? Троек в аттестате не будет?
− Не должно. Если, конечно, не схвачу на экзаменах. Знаешь, говорят, в наш лицей уже конкурс − ужас! Весь город туда прется. А берут всего пятьдесят человек. Вдруг не поступим, что тогда делать?
− Я поступлю. У меня нет другого выхода.
− А я?
Настя пожала плечами. Что тут скажешь? Хочешь поступить, выбрось все из головы и не отрывайся от учебников.
Но Наташка обиделась.
− Молчишь? Ну, конечно, у тебя же папа завкафедрой! Небось, и блат у него там имеется.
− Наташа, я сама все сдам! При чем тут папа? Хочешь поссориться?
− Ну, хорошо, ты сдашь. А я? Что мне делать, если не наберу нужных баллов?
− Вернешься в школу. Вот Светлана будет рада!
− Ни за что! Ведь все будут знать, что провалилась. Настя, спроси Олега Владимировича, может, правда, он там кого-нибудь знает, может, поможет чем? Хотя бы репетиторами. Попроси отца, умоляю!
− Наташа, ты представляешь, сколько стоят репетиторы?
− Плевать! Мамахен согласно платить сколько угодно, лишь бы приняли.
− Ладно, я поговорю. Но только в лицее у него никого нет, это точно. В министерстве есть. Я почему знаю: они нам предлагали репетиторов из лицея, но я отказалась.
− Вот видишь! Только попроси побыстрее, а то времени мало остается. Сегодня же поговори, хорошо?
− Хорошо. Но ничего не обещаю. Ты же знаешь моего отца: он никогда за меня не просил, сама барахталась. Может не захотеть связываться.
− А ты хорошенько попроси, скажи, что хочешь, чтоб мы были вместе, все-таки вдвоем не так страшно среди чужих. Постарайся уговорить. А откажет, что ж, тогда ничего не поделаешь, придется самой. Но ведь попытка не пытка?
Когда Настя вечером обратилась к отцу с Наташкиной просьбой, тот вначале нахмурился:
− Тебе самой поступить бы. И вообще, это не в моих правилах.
− Правильно! − вмешалась Галчонок. − Пусть ее мамаша идет в лицей и сама просит за свою доченьку. И репетиторов сама находит.
− Но ведь мы подруги, − робко запротестовала Настя. − Разве мы не должны друг другу помогать?
− Это не та помощь! Эта помощь на грани криминала. А мне в моем положении такими делами заниматься не гоже. Хотя, конечно, попросить, чтобы Наташу проконсультировал кто-нибудь оттуда, я могу, правда, не напрямую. Через третье лицо.
− Зачем ты связываешься? − закричала мать. − Делать тебе нечего! А если потом за свою дочь придется просить?
− За меня не придется, – твердо сказала Настя, – можешь не беспокоиться!
– Ладно, Галина, я сам разберусь, что мне следует делать, а чего не следует! Скажи Наташе, что попытаюсь ей помочь, но ничего не гарантирую. Поэтому пусть, в первую очередь, надеется только на себя.
─ Спасибо, папа, – поблагодарила Настя. Она чувствовала недовольство родителей друг другом, но даже не попыталась их помирить, − ей было достаточно отцовского обещания. Черствая корка, покрывавшая ее душу, позволяла не реагировать на такие мелочи, как их ссора.
Экзамен девятиклассники сдавали в Центре тестирования при университете. Там их посадили так, чтобы соседи были из разных школ, да еще и предупредили, что за разговоры будут отбирать работу. Поэтому у Насти не было никакой возможности помочь подруге, − та сидела на три ряда выше.
Задание Насте досталось очень легкое, даже задачи повышенной трудности показались простыми. Быстро справившись с ними, она попыталась заглянуть в работу соседа и тут же получила замечание. Решив больше не искушать судьбу, девочка сдала работу и вышла из аудитории. В коридоре она подошла к окну, чтобы дождаться кого-нибудь из своих: может, кому попался ее вариант.
Минут через десять из аудитории выскользнула Наталья и, многозначительно взглянув на подругу, направилась в туалет. Настя последовала за ней. Там дежурила студентка-церберша, всем видом показавшая, что никаких переговоров она не допустит. Тем не менее, Настя заняла соседнюю кабинку, справедливо полагая, что подруге срочно нужна помощь. И точно − из-под перегородки высунулись пальцы, сжимавшие смятую бумажку. Развернув ее, Настя увидела прямоугольный треугольник с обозначенными углами и большой вопросительный знак. Стало ясно, что эта балда опять забыла, когда нужно применять синус, а когда косинус. Быстро написав требуемое, Настя сунула клочок в подставленные пальцы и покинула кабинку. Церберша подозрительно посмотрела на нее, но ничего не сказала. В коридоре Настя дождалась выхода благодарно улыбнувшейся ей Наташки, показала ее спине кулак и отправилась домой.
Следующим экзаменом было изложение. Настя и здесь не подкачала. Она удачно обошла все подводные камни, и потому, сдавая работу, была уверена в ней на сто процентов. Наталья, писавшая с другой группой, тоже поклялась, что у нее все верно, но Настя ей, конечно, не поверила и оказалась права: подруга опять понаставила уйму ненужных запятых − на всякий случай. По математике Наташка получила четверку, чем страшно возгордилась, ведь большинство учеников их английской школы заработали по этому предмету трояки, а несколько лодырей, включая и Костю Парфенова, математику позорно провалили. Но поскольку добрые учителя поставили им за год тройки, то и аттестаты лентяи получили без неудов, чему были несказанно рады. Ирочка Соколова завалила «красный» аттестат, схватив на математике четверку. Несколько дней она ходила зареванная − в наказание ее перестали выпускать по вечерам из дому. Родители Ирочки требовали от нее только отличной учебы, чтобы одиннадцатый она окончила с золотой медалью: в дальнейшем планировалось «поступить» ее в медицинский институт, куда медалистам сдавали одну химию. В знак протеста Ирочка объявила голодовку и целых полтора дня сидела на одной воде. Но ее мамашу это ничуть не обеспокоило – она сама практиковала подобный способ похудения.
Третьим экзаменом подруги выбрали физику, поскольку знали ее лучше остальных предметов. Сидя на диване, они гоняли друг друга по формулам, когда вдруг в дверь отчаянно зазвонили. Настя пошла открывать. За дверью стояла осунувшаяся, похожая на приведение Ирочка. Не говоря ни слова, она влетела в комнату, упала на диван и отчаянно зарыдала. На попытки подружек узнать, что стряслось, Ирочка только мотала головой, продолжая заливаться слезами.
Настя принесла из кухни стакан воды, но Ирочка оттолкнула ее руку. Тогда Настя грозно объявила, что немедленно выльет воду Ирочке на голову, если та не прекратит истерику. Это возымело действие, и Ирочка на миг остановилась.
− Ну? – строго спросила Настя. – Выкладывай, что стряслось.
− Он опять! – страдальчески простонала Ирочка и попыталась снова зарыдать, но, бросив взгляд на стакан, удержалась. – Опять бегает за этой грузинской сучкой! Как я ее ненавижу! Ну, почему ей все, почему?
− Какой сучкой? Ира, о чем ты?
− Девка одна. Из ее прежней школы, – пояснила Наталья, сблизившаяся с Ирочкой за время Настиной болезни. – Вроде бы, стоит ей пальцем поманить любого парня, тот сразу бежит за ней, как собачка. Только по-моему, Ира, ты все преувеличиваешь. С чего ты взяла, что он тебя бросил?
− Уже две недели… не приходил! А вчера! – Ирочка закрыла лицо ладонями, и между ее пальцами опять заструились слезы. – Ой, Настя, прости, я не могу! Видела, как он с ней стоял! А на меня… как на пустое место! Даже отвернулся!
− Ира, да плюнь ты на него! – возмутилась Настя. – Чтоб из-за парня так убиваться, – я вообще этого не понимаю!
− Не понимаешь, так и молчи! – вдруг огрызнулась Наташка. – Может, тебе этого вообще не дано понять. Ира, но если он с ней только стоял, так, может, там ничего нет? Может, он просто занят или предки не пускают? Ведь экзамены!
− Нет! – замотала головой Ирочка. – Я видела, как он на нее смотрел. Как на богиню! Еще ладно, если б он ей был нужен. Так ведь нет, ей никто не нужен!
− Что, такая красавица? – полюбопытствовала Настя.
− Не знаю. По мне – так хуже крокодила! Девочки, что мне делать? Как его вернуть? У меня из рук все валится, и ничего в голову не лезет!
− Ну, давай я с ним поговорю, – храбро предложила Наташка. − Скажу, что ты заболела. Если любит, сразу прибежит.
− А если не прибежит?
− Значит, не любит. Тогда Настя права, – плюнь на него и размажь! На что он такой сдался?
− Девочки, да поймите, я не могу без него, просто, погибаю! Сижу – и вдруг он! Вот он, рядом… вижу его! Руки протяну, − а там пусто. Господи, как мне больно!
Настя неприязненно смотрела на плачущую Ирочку. Нет, этого она совсем не понимала. Чтобы так страдать, – из-за чего? Может, из-за того, что у них все было… и Ирочке снова хочется? Неужели это ей так нужно? Но она не решилась произнести это вслух – не хотела обижать несчастную Ирочку. И еще ей вдруг захотелось, чтобы та поскорее ушла. Потому что – Настя остро почувствовала – Ирочка ей стала неприятна. Неприятно ее страдание, и она сама со своими слезами и стенаниями. Никогда, никого! − думала Настя, из-за них я не пролью ни слезинки! Ведь все они так отвратительны! – с их гадкими желаниями и поступками.
Почувствовав Настино отчуждение, Ирочка встала. – Пойду, – сказала она, вытирая слезы, – извините меня. Вы занимаетесь, а тут я приперлась со своими проблемами.
− Пойдем, я тебя провожу, – поднялась следом Наташка. – Держись, Иришка, мы его сделаем! Прибежит, как миленький. Раз он этой девке не нужен, то никуда не денется. Как приспичит, так и прибежит.
Они ушли. Настя подошла к окну и стала смотреть во двор. Он видела, как вышли из подъезда Наталья с Ирочкой. Наташка что-то говорила, размахивая руками, а Ирочка понуро кивала. Настя долго стояла, бездумно наблюдая за уходящей в небо блестящей точкой с длинным белым хвостом, – это с близкого аэродрома очередной самолет взял курс на Москву. Наконец, она коротко вздохнула и снова взялась за физику.
Но все, в конце концов, проходит, и хорошее, и плохое. Прошли и выпускные экзамены. Отгремел выпускной бал, и бывшие одноклассники разбежались по гимназиям и лицеям – кто куда. Кто побогаче, в престижные медицинский и экономический колледжи, кто победнее, в гимназии при технических вузах. А умники рванули в самые трудные лицеи при университете и Политехе за настоящими знаниями. По словам Ирочки в их классе осталось меньше половины ребят.
В аттестатах Насти и Ирочки сияли одни пятерки. Как Соколовой удалось добиться такого результата, оставалось только гадать, – если учесть, что на протяжении второго полугодия она нахватала массу трояков. Но догадливая Наташка резонно предположила, что, наверно, не зря Ирочкины родители весь последний месяц наведывались в школу практически еженедельно. Ей самой историк все же влепил трояк, как Наталья его ни умоляла, но зато по физике она добилась отличной оценки, чем страшно гордилась. И очень надеялась, что в лицее ее допустят к экзаменам, невзирая на одну тройку в аттестате. Так, в конце концов, и случилось: приемная комиссия смилостивилась и стала принимать аттестаты с трояками – лишь по физике и математике требовались хорошие оценки.
Забежав после выпускного была в лицей за расписанием консультаций, подружки с восторгом прочли объявление, что обладатели отличных аттестатов будут приниматься в лицей без экзаменов. Правда, им придется пройти собеседование по математике, − но это, конечно, много проще.
− И чего я, балда, не была отличницей с самого начала, – горевала Наташка, – сейчас бы одно собеседование прошла − и привет! А то париться еще неделю на этих вступительных. Эх, вернуться бы в первый класс или хотя бы в третий, я бы так жала на учебу, аж за ушами трещало бы! Ведь смогла бы, как считаешь?
− Конечно, – поддержала ее Настя, – вон как ты рванула в этом полугодии. Ну, ничего, поступишь, будешь учить, как следует, и тоже выбьешься в отличницы. Если меньше будешь о глупостях думать да на свиданки шляться ко всяким олухам.
– Но ведь без этого скучно! Разве нельзя и влюбиться, и учиться? – не согласилась Наташка. – А может, он тоже будет умным и будет мне помогать. Во всяком случае, в дурака я уже ни за что не влюблюсь. Но там, в лицее дураков, наверно, и не будет, одни умные поступят. Ох, Настя, а вдруг я провалюсь? Что тогда делать? Обратно в нашу школу я не вернусь ни за какие коврижки!
– Ладно, не будем гадать. Иди, учи, а вечером папа тебя погоняет по алгебре.
На собеседование по математике Настя шла без страха − была уверена в своих знаниях. Но когда в коридоре института она очутилась в толпе незнакомых отличников и прислушалась к их разговорам, ей сделалось не по себе.
– Ты уже с тензорами разобрался? – спрашивал веснушчатый парень лохматого очкарика. – Не, я сейчас функциями Лагранжа увлекся, – солидно отвечал тот.
Мамочки, я об этом и понятия не имею! − с ужасом подумала Настя. Вот сейчас опозорюсь! Но ведь в школьной программе этого нет. А вдруг я что-нибудь пропустила?
– Ты из какой школы? – обратился к ней очкарик. – Из математической? Что-то мне твое лицо знакомо. Может, на олимпиаде встречались?
– Нет, я из сорок седьмой, – ответила Настя, окончательно стушевавшись.
– Из англи-и-йской? – разочарованно протянул он. – Да, нелегко тебе придется! Если, конечно, поступишь. У вас ведь там пятерки только так ставят – ни за что.
Оскорбившись за родное учебное заведение, Настя приготовилась дать нахалу отпор, но в этот момент дверь отворилась и прозвучала ее фамилия. Сердце екнуло и упало куда-то в пятки. Сразу забыв об очкарике, она бочком протиснулась в класс и остановилась в нерешительности.
– Ну что же вы? Смелее! Проходите, садитесь. – Миловидная сероглазая женщина указала ей на стул рядом с собой. – Не надо бояться, все будет в порядке. Как у вас с математикой?
– Думаю, неплохо. – Настя вдруг почувствовала к ней доверие и даже симпатию. – Я люблю этот предмет.
– Даже так? Замечательно! – обрадовалась экзаменатор. – Вы из какой школы?
– Из сорок седьмой. – Настя сразу упала духом. Вот и она сейчас скажет: – А-а, из английской! Ну, тогда с вами все ясно.
– Это где углубленно изучают английский? Что ж, хорошая школа. И на информатике вам будет полегче, там ведь много английских слов. У нас учились некоторые ваши выпускники и неплохо учились. Правда, им поначалу пришлось нелегко: все-таки у нас математики побольше, чем в вашей школе. Но, если будете стараться, обязательно справитесь. Какой раздел вам более интересен: алгебра, геометрия, тригонометрия?
– Да я как-то ничего не выделяла, готовилась по всем разделам. Люблю решать алгебраические уравнения. И задачки по стереометрии.
– Тогда попробуйте справиться вот с этой системой уравнений.
Настя хотела попросить разрешения отсесть, чтобы успокоиться и подумать, но, вглядевшись в задание, вдруг сообразила, что размышлять особенно над чем: достаточно сложить левые и правые части равенств и, выполнив приведение подобных членов, решить квадратное уравнение. Она сказала об этом женщине, и та согласно закивала.
– Верно, верно. Ладно, можете не продолжать – я вижу, вы, действительно, неплохо подготовлены. Сами занимались или с репетиторами?
– Сама. А где было трудно, папа помогал. Правда, все больше по физике, он ведь физик.
– Ваш отец педагог?
– Да, он заведует кафедрой общей физики в пединституте.
– А, помню, помню, встречалась с ним на совещаниях. Очень приятно, что его дочь будет у нас учиться. А что вы знаете вне школьной программы?
– Честно говоря, ничего, – упавшим голосом призналась Настя. Ну вот, попалась. – Я не знала, что надо. Если бы знала, обязательно что-нибудь подготовила бы.
– Ничего, не страшно. Советую вам посещать наши кружки, там вы узнаете много интересного. Ну, что ж, поздравляю, вы приняты. Можете обрадовать родителей. Да, вот еще что. На первом же занятии в сентябре мы проводим проверку остаточных знаний. Поэтому недели за две до сентября непременно все повторите. Вы свободны.
Настя поблагодарила ее и уже у двери, набравшись храбрости, спросила:
– Скажите, а вы у нас будете преподавать?
– Да, я буду вести математику, так что непременно встретимся. Меня зовут Ольга Дмитриевна Туржанская, я профессор кафедры высшей математики нашего института. Передавайте привет вашему папе, он меня, наверняка, помнит.
Выйдя из института, Настя увидела Наташку и Ирочку в толпе взволнованных абитуриентов. Наталья тоже заметила ее и, высоко подпрыгивая, заорала: – Ну как? Сдала? Сдала? − Но Настя не успела ответить, ее поглотила толпа ребят, кинувшихся с вопросами: что спрашивали, кому сдавала, что получила. Они долго не отпускали ее, пока на пороге не появился очередной отмучившийся и не отвлек на себя внимание. Только тогда Настя смогла соединиться с подругами, и они, с трудом продравшись сквозь толпу, покинули институтский двор.
– Страшно было? – спросила Наталья.
– Ничуть! Экзаменатор такая славная! Почти не спрашивала, одну систему уравнений только попросила решить и ту даже не дослушала. Ты знаешь, она профессор этого института и будет у нас вести математику.
– Как ее фамилия? – насторожилась Ирочка.
– Туржанская. А зовут Ольга Дмитриевна. Ты ее знаешь?
– Еще бы мне ее не знать! – Ирочка потемнела лицом. – Это же мамаша той рыжей твари, за которой Саша ухлестывал. Сколько я из-за нее слез пролила! Ох, Настя, моли Бога, чтоб и на твоем пути она не встала!
– Это о чем я должна молить Бога? Что она может мне сделать? – удивилась Настя.
– Вот влюбишься, тогда узнаешь. Увидит твой парень ее – и все, конец! Побежит за ней хвостиком, как все.
– Я никогда не влюблюсь. Мне они до лампочки.
– Не зарекайся! И почему это они тебе до лампочки? Неужели никак не успокоишься из-за тех бандитов? Не все же такие.
– Бандиты здесь не при чем. Просто, я про них знаю такое! – про всех парней. Отвратительное!
– Господи, что? Что можно такого про них знать, чтобы всех на свете ненавидеть? Не представляю. Может, поделишься?
– Может, и поделюсь. Когда-нибудь потом. А сейчас кончаем этот разговор. Наталья, ты намерена сегодня заниматься? Пользуйся мной, пока я здесь.
– Что значит: здесь? – всполошилась Наташка. – А куда ты можешь деться?
– Папа, наконец, купил «Жигуленка». Сейчас осваивает. Права недавно получил. Обещает в августе нас с мамой повезти в «кругосветное путешествие»: сначала на море, а потом через Москву до Питера и обратно. А на июль он меня отвезет к бабушке. Как я хочу скорее вырваться из этого города и чтоб все ехать, ехать, и ни о чем не думать!
– Ну, конечно, тебе бы только вырваться! А я? Что будет со мной?
– Вот я и говорю: давай заниматься. Пока я здесь.
– А когда вы отчаливаете?
– Через неделю. Когда он машину отладит и все подготовит к дороге. Математику и физику ты уже сдашь к тому времени, а диктант сама напишешь.
– А вдруг мне баллов не хватит? Я так надеялась, что твой папаша поможет в случае чего.
– Наташа, имей совесть! Ты что, моего отца не знаешь? Не будет он никакими блатными делами заниматься. Сама все сдашь. Сиди и учи! А ты, Ира, не отвлекай ее. Поступит, тогда нагуляетесь.
Ирочка надулась и, не попрощавшись, ушла. А Наталья, нехотя, направилась домой. Но не прошло и получаса, как она позвонила Насте, убиравшей квартиру.
– Насть, у меня ответ не сходится. Вроде, все делаю верно, а он не сходится и не сходится. Уже шарики за ролики заезжают. Ты не посмотришь, где ошибка?
– А Никита? Его попросить не можешь? Я что, должна бросить тряпку и тащиться к тебе? Только полкухни помыла.
– Я его просила-просила. А он только посмотрел в тетрадку и покрутил пальцем у виска. Говорит, сама думай.
– Ладно, сейчас приду.
Взглянув на Наташкино решение, Настя разозлилась.
– Я сто раз тебе твердила: выучи тригонометрические функции! Ты же их мне прошлый раз отвечала. Что, уже все из головы повылетало?
– Почему повылетало? Я их знаю. Синус это отношение противолежащего катета к гипотенузе, косинус – прилежащего.
– Ну! Тебе здесь нужна гипотенуза. Почему же ты умножаешь катет на синус?
– А что: надо делить?
– Наташа, ты что − дура?
– Почему «что»? – послышалось из кухни. – Это слово здесь лишнее! Ей не в десятый класс нужно, а в третий!
– Вы только издеваться можете! – взвилась Наташка, запустив в стенку тетрадкой. – Уроды несчастные! Нельзя объяснить по-человечески?
– Когда, окончив девять классов, человек не может найти знаменатель дроби, объяснять бесполезно! – язвительно отозвался Никита. – Сидела бы в своей английской, не позорилась.
– Все, хватит! – Настя подняла тетрадь. – Извини, Наташа, ты, наверно, просто устала. Напиши: два равно шесть разделить на икс. Ну, пиши, не дуйся. Написала? Теперь найди отсюда икс.
– Будет три. Шесть разделить на два. Ты что, действительно принимаешь меня за идиотку?
– Почему же ты, когда находишь стоящую в знаменателе гипотенузу, умножаешь катет, – делимое! – на синус? Синус же пойдет в знаменатель – как двойка в этом примере.
– Ой, правда! А я мучаюсь-мучаюсь, − а оказывается, вот где ошибка! Господи, как просто! Понимаешь, когда я подставляю числа, то не путаюсь, а когда функции – все! Тут у меня заскок! Наверно, я, действительно, балда.
– Просто, тебе надо не торопиться, когда решаешь. Раз ты в этом плаваешь, делай постепенно. А не можешь сообразить, переходи к числовым примерам, как сейчас.
– Настя, я боюсь! Шесть человек на место – разве тут поступишь? Счастливая, ты уже зачислена. А я, наверно, провалюсь.
– Не провалишься. Думаешь, все так занимаются, как ты? Вряд ли. Сосредоточишься, не будешь спешить, − и все обойдется, вот увидишь.
Так и случилось. Правда, Наташка уверяла, что ей просто попался легкий вариант, потому и решила почти все задания, только самую трудную задачу не довела до конца. Но Настя заверила ее, что сыграли свою роль их ежедневные сидения над задачами по три часа, а то и больше. В общем, Наталья по количеству полученных баллов вошла в призовую десятку. Когда она увидела в этой десятке свою фамилию, то завопила от счастья и кинулась обнимать подругу, едва не свалив ее с ног. Потом потащила Настю в кафе-мороженое, где они на радостях до отвала наелись крем-брюле.
Глава 14. Дениска
Но радость не любит длиться долго. И часто ей на смену приходит большая печаль, – иногда очень большая. Когда подружки вернулись домой, увидели Наташкиного брата, понуро стоявшего посреди двора.
– Что? – закричала Наташка, едва взглянув на его лицо.
– Дениска! – И Никита потеряно развел руками.
– Когда?
– Час назад. Позвонили из больницы. Завтра хоронят. Пойдете?
– Конечно, – кивнула Наташка и посмотрела на Настю. – Ты пойдешь?
Настя ответила не сразу: до нее с трудом дошел смысл услышанного. Она, конечно, знала, что Дениска болен, что может умереть. Но ведь все умрут – когда-нибудь, в отдаленном будущем. А он – только что, всего час назад. Когда они с Наташкой объедались мороженым, он умирал. Эта смерть, с которой она столкнулась второй раз в жизни, смерть юного существа много моложе ее самой, так больно резанула по сердцу, что она долго не могла понять, о чем спрашивает подруга. Просто стояла и смотрела на нее расширенными глазами. Наташке пришлось дважды повторить свой вопрос.
– Пойду, – наконец тихо ответила она против своей воли. Она никогда не видела мертвого человека и очень боялась. Но какое-то шестое чувство потребовало от нее решения, которому противилось все ее существо. Она остро почувствовала свою непоправимую вину перед умершим мальчиком. Он ждал от нее участия, но так и не дождался. А теперь он ушел навсегда, и всякие мольбы о прощении потеряли смысл.
Куда он ушел? Где он теперь? И как это может быть: был человек − и нет его? Ведь она сидела с ним рядом, разговаривала, прикасалась к его телу. Он двигался, смотрел на нее, о чем-то просил. Был! Весь опыт ее недолгой жизни подсказывал, что ничто не исчезает бесследно. И вот человек исчез, совсем исчез. Осталось только его тело, которое завтра зароют в землю, потому что оно теперь никому не нужно.
А вдруг он что-нибудь чувствует? Ведь никто этого не может знать точно. А вдруг он придет в себя – там, в гробу? Будет звать маму или Вадима, но его никто не услышит. Она представила себя в глубокой черной яме – как она, задыхаясь, будет царапать крышку гроба, придавленную двухметровым слоем земли. Небо стремительно опрокинулось, и она молча грохнулась на землю, как подкошенная.
Сознание нехотя возвращалось к ней. Сначала она почувствовала острую боль в затылке, потом, приоткрыв глаза, увидела склонившиеся над ней лица Никиты и плачущей Наташки. Себя Настя обнаружила лежащей на асфальте, ее голова покоилась на скатанном Никитином пиджаке.
– Очнулась? – Наташка, вытерла слезы. – Ну, ты нас и напугала! Встать можешь?
С помощью Никиты Настя попыталась подняться, − с трудом, но ей это удалось. Правда, асфальт продолжал покачиваться, и двор медленно плыл по кругу, − пришлось некоторое время подержаться за Никиту.
– Все нормально, – ответила она, отряхиваясь. – Вы только маме не говорите, а то она меня опять к врачу потащит.
– Я считаю, Настенька, тебе не следует туда ходить, – сочувственно сказал Никита. – Видно, ты еще очень слаба. Вдруг тебе снова станет плохо?
– Действительно, не ходи, – поддержала его Наташка. – Думаю, Вадим не обидится, ведь все знают, что с тобой приключилось. И потом ты им… – она вдруг замолчала. Но Настя поняла: Наталья хотела сказать, что она Тумановым никто, чужой человек, но побоялась ее обидеть.
А ведь действительно, никто. Неужели никто? И Вадиму никто, и его родителям. И умершему Дениске. Нет, это не так. Настя вдруг почувствовала себя причастной к горю этой семьи, − и все сомнения разом покинули ее. Она пойдет на кладбище и будет рядом с ними в их самые страшные минуты. Она примет их горе в свою душу, простится с Дениской, − и тогда, может быть, его душа там, где она теперь обретается, простит ее.
Настя опасалась, что родители не пустят ее на похороны, но мать, немного подумав, согласилась. Может, дочка отвлечется от своих переживаний и переключится на чужие. О, если бы она знала, какая тяжесть ляжет на душу дочери, ни за что не пустила бы ее на кладбище.
Первое потрясение постигла Настю, когда она увидела Дениску в гробу: так сильно смерть изменила облик мальчика. Его личико усохло, скорбно сжатые губки посинели, а на лице читалась печать глубокого страдания. Перед ней лежал маленький измученный старичок.
Какие муки он испытал! − думала Настя, глядя с ужасом на существо в гробу. Неужели все так страдают перед смертью? Неужели это ждет и меня? Может, лучше было умереть тогда, в больнице, когда я ничего не чувствовала, − чем жить в ожидании такого?
Вдруг она услышала жуткий звук: смесь стона и воя. Похолодев, Настя взглянула в ту сторону. Грузный мужчина, с криком обхватив маленький гроб руками, мешал ребятам в камуфляже опускать его. Они попытались поднять мужчину, но он еще крепче вцепился в гроб. – Не-е-ет! Не хочу-у-у! Не да-а-ам! – Его голос был полон такой муки, что у Насти потемнело в глазах. В ушах появился знакомый нарастающий звон, предшествующий обмороку. Чтобы не упасть, она прислонилась к дереву и глубоко задышала.
– Тебе опять плохо? – встревожилась Наташка. – Давай, я провожу тебя в машину.
– Не надо, – отказалась Настя, – мне уже лучше. Это его отец?
– Да. А мать вон, в черном, рядом с Вадимом. Представляешь, ни слезинки не проронила.
– Наверно, уже все выплакала?
– Нет. Вадим сказал, что после смерти Дениски она ни разу не заплакала. Их отец на нее кричал: мол, она виновата, что не уберегла сына. Что должна была вызвать его, как только узнала диагноз. Он бы в столицу обратился, всех поднял бы на ноги. А она, знаешь, что ответила? Ужас!
– Что?
– Что Дениске там лучше.
– Как?! Так и сказала?
– Да. Мне Никита рассказал. Вроде бы, когда Дениска уже умирал, уже клиническая смерть наступила, она у врачей в ногах валялась, все просила, чтобы вернули его, чтоб еще хоть раз открыл глазки. Они и вернули, оживили, – сейчас, знаешь какая медицина! Мертвого, если надо, поднимет. Раз вернули, два вернули. А на третий раз он открыл глаза и сказал: «Мамочка, отпусти меня. Там так хорошо!» И она разрешила врачам отключить аппаратуру. И рассказала об этом отцу. Но он ей не верит, − говорит, что она, наверно, просто, устала с Дениской возиться. У них в семье сейчас такая напряженка! Вадим не может дома находиться, – он почти все время у нас.
Настя потрясенно слушала ее. Что значит: там хорошо? А что – там что-то есть? Неужели Дениска что-то видел? Или ощущал? А может, он просто устал мучиться? Наверно, ему уже не хотелось приходить в себя и снова страдать, вот и показалось, что там хорошо. А вдруг, действительно, там, по ту сторону жизни, есть другое существование? Вот бы узнать это поточнее. Но как?
И при мысли о возможной жизни после смерти она вдруг почувствовала странное облегчение. Как было бы хорошо, если б это было правдой! Наверно, если бы люди знали это точно, думала она, они не хватались бы так жадно за блага теперешней жизни. Ведь многие стремятся побольше ухватить сейчас, потому что смертны. Им хочется насладиться всем, пока это возможно. Но когда бы они знали точно, что, если не повезло в этой жизни, то может повезти в следующей, они бы не рвались так за богатством, властью, успехом.