Ирина Леонидовна Касаткина
Улыбка Амура
− Как зачем? Поговорить! Пристыдить его! Может, одумается?
− Не одумается. Она ребенка ждет.
− Ребенка? А ты что, котенок? У него семья, дочь! Он такой пост занимает! Должен чувствовать ответственность!
− Ба, это бесполезно. Даже если он захочет вернуться, мама его никогда не простит. Но он не захочет.
Настя подключила городской телефон и набрала номер больницы. Ей ответили, что состояние больной стабильно тяжелое, но ухудшения не наблюдается. Все лекарства имеются, ничего приносить пока не надо.
− Поехали с нами, внученька? − Бабушка умоляюще прижала руки к груди. − У меня душа не на месте, что ты здесь одна! Наташа позвонит, если что. Поехали!
− Нет, ба, не поеду. Пойду в больницу, может, удастся пройти к маме. Что я у вас буду делать? Я там места себе не найду.
− У тебя хоть деньги есть?
− Есть, в буфете. Мне хватит. Может, отец за вещами придет, я их собрала. Там в прихожей чемодан и узел.
И она тяжело зарыдала.
− Господи, горе какое! − заплакала следом Зарочка. − Бедные вы мои! Как у него, ирода, совести хватило такое сотворить? Бесстыдник! Ну, ничего Бог его накажет, он все видит! Ты больше не отключай телефон, а то мы с ума сходим, а дозвониться не можем.
− Ладно, не буду.
Глава 51. Отец
Наконец, они уехали. Настя прибрала постель, направилась в ванну. И тут зазвонил городской телефон.
− Котенок, надо поговорить. − Голос отца звучал сдавленно, как будто он охрип. − Я сейчас приду.
− Нет! − крикнула Настя и бросила трубку. Затем стремительно оделась и, схватив сотовый, вылетела из квартиры. Не то, что видеть отца, − ей было невыносимо даже думать о нем! Ей казалось, что тогда с ней случится что-то ужасное, − что она закричит, набросится на него с кулаками, или просто умрет от разрыва сердца. Пусть он забирает свои вещи и уходит, чтобы больше никогда-никогда его не видеть! Ну, может быть, потом, когда-нибудь, когда мама поправится и все как-то успокоится. Когда под ногами появится хоть какая-то опора. Но не сейчас, когда так больно, что хочется кричать.
Надо срочно поменять номер сотового, подумала она, и сообщить его только бабушке и Наташе, − и маме, если ей станет лучше.
Когда она покинула офис телефонной станции, был уже полдень. От Натальи узнала, что мать в прежнем состоянии: лежит под капельницей и ни на что не реагирует. Врачи говорят, что навещать ее сейчас бесполезно, нужно время. Понемногу должна прийти в себя
− Настя, сегодня же выпускной, − напомнила подруга. − Ты пойдешь?
Выпускной? Боже мой, она совсем забыла! Хотя − какой выпускной? Забрать аттестат и уйти? Нет, даже на это у нее не хватит духу, − еще разревется там при всех. Заберу завтра, решила она, скажу, что заболела. Нет, зачем врать. Скажу, что мама в больнице и мне не до этого.
− Не пойду. − Настя изо всех сил старалась не заплакать. − Аттестат заберу потом.
− Настя, выпускной бывает раз в жизни.
− Наташа, ты соображаешь, что говоришь? Какой мне выпускной?
− Да, конечно, − согласилась Наташка. − А что Вадим? Он знает?
Вадим? − подумала Настя. Ох, как мне плохо! Вадим уже улетел. Его нет, и больше никогда не будет. И это правильно. Можно потихоньку его забывать, чтобы больше не испытывать этот жгучий, нестерпимый стыд. Хорошо, что об этом знают только он и она. Он, конечно, ничего не забудет, но будет молчать, − и она будет молчать тоже. Больше он не позвонит, потому что − как можно любить после такого позора? После такого даже уважать невозможно, − какая там любовь.
− Он улетел. Насовсем. Между нами все кончено, − сухо ответила она. − Больше никогда не спрашивай о нем.
− А что случилось? − не унималась подруга.
− Я повторяю: не спрашивай! Никогда! Если не хочешь сделать мне больно.
− Хорошо-хорошо, не волнуйся. Что будешь сегодня делать?
− Не знаю.
− Приезжай ко мне.
− Ты же уйдешь на выпускной.
− Ну и что? Побудешь у меня. Мама дома. Поговоришь с ней. Все не одна.
Настя представила, как они с Беллой Викторовной сидят и обсуждают свои несчастья. Нет, этого ей совсем не хочется. Поблагодарив подругу, она отказалась. Пожелала ей хорошо повеселиться и поехала домой. Настя очень боялась столкнуться там с отцом, но к счастью он уже ушел. Его вещей в прихожей тоже не было. Испытывая сразу боль и облегчение, Настя прошла к себе, села на диван. Вдруг у нее закружилась голова, и стены поплыли по кругу. И тут она вспомнила, что за весь день во рту не было ни крошки, даже глотка воды. Вот почему меня тошнит, подумала Настя, надо что-нибудь пожевать. Только ничего не хочется.
Она пошла на кухню, выпила чашку кофе. Стало легче.
Надо решить, как жить дальше, принялась размышлять Настя, вглядываясь в темноту за окном. О Питере теперь можно забыть. Жить там негде − не у отцовских же родственников. Они нам теперь никто. И на какие деньги? Даже если мама выйдет на работу, все равно денег будет не хватать, у нее же нет кандидатской степени, поэтому и зарплата мизерная. Нет, надо идти работать и поступать здесь на вечернее отделение, − после него тоже можно стать педагогом. Лишь бы мама поправилась, − а она, Настя, постарается любить ее изо всех сил, тем более, что любить ей больше некого. Они будут жить друг для друга, и им никто не будет нужен.
Так думала Настя, пытаясь найти хоть какую-то опору, чтобы существовать дальше. Опора была шаткая, но другой у нее не было. К сожалению, она недостаточно знала свою маму.
Галина Артуровна была человеком упертым и бескомпромиссным. Она происходила из крепкой армянской семьи, а у этой нации семья − нерушимая святыня. Для матери черное всегда было черным, а белое белым, оттенков она не признавала. Все годы семейной жизни она жила только своим мужем, любила его каждой клеточкой, дышала им. Где бы она ни находилась, куда бы ни шла и что бы ни делала, она всегда ощущала связывающую с ним нить. Оборвать ее имела право только смерть. И пережить его уход к другой женщине она, конечно, не могла.
Едва придя в себя, мать остро пожалела об этом. Ее прежняя жизнь кончилась навсегда, а другой у нее не было. Отчаяние поглотило ее целиком. О дочери она не думала. Она вообще ни о чем не думала, − она ждала, когда хоть немного утихнет мучительная боль в груди, разрывавшая ей душу. Но боль не отпускала. Лечащая врач, заглядывая в глаза больной, понимала, что у той начались крупные проблемы с психикой, и из сострадания назначала сильные транквилизаторы, после которых мать впадала в спасительное забытье.
Когда Снегирева не пришла на вручение аттестата, в лицее всполошились. Екатерина Андреевна несколько раз звонила к ней домой, но там никто не брал трубку. Наконец, ближе к вечеру, когда уже началось праздничное застолье, Настя отозвалась. Сказала, что маму забрали в больницу, поэтому за аттестатом она придет завтра. Попросила никого к ней не присылать и отключилась.
Первой, кого встретила Настя, придя на следующее утро в лицей, была профессор Туржанская. Едва взглянув девушке в лицо, она поняла, что стряслось что-то чрезвычайное, и потому не стала разговаривать в коридоре, а повела к себе в кабинет. Усадила в кресло и принялась расспрашивать. Глядя в ее добрые и такие сочувствующие глаза, Настя почувствовала, как сжатая пружина внутри нее вдруг лопнула и выпустила на волю с трудом сдерживаемые эмоции. И тут с ней приключилась истерика − да такая, какой у нее отродясь не было. Она рыдала, рыдала и все никак не могла остановиться. Никогда не терявшая присутствия духа Ольга Дмитриевна позвонила в медпункт. Медсестра промокнула марлевой салфеткой залитое слезами лицо девушки и заставила выпить таблетку, после чего рыдания прекратились, и Настя понемногу пришла в себя. И хотя она не собиралась ни с кем откровенничать, но Туржанской выложила все, − только о Вадиме умолчала.
− Да, Настенька, у тебя огромное несчастье! − признала Ольга Дмитриевна. − Огромное. И ты, конечно, очень сильно его переживаешь, это понятно. Но послушай меня. Несчастье − спутник жизни, ее неизбежная составляющая. У каждого человека, а не у тебя одной, оно обязательно когда-нибудь случается. Его нельзя избежать, но нужно уметь пережить. Принять, как данность, − и пережить. У меня в молодости тоже случилась страшное, непоправимое горе: погиб человек, которого я любила больше жизни! Это был отец Леночки − лучший человек из всех, кого мне довелось встретить на своем пути. Моя дочь и любимое дело стали той опорой, которая помогла мне выстоять.
И ты должна справиться. Жизнь твоих родителей, как бы ни были они тебе дороги, − это все же их жизнь, а не твоя. У тебя великолепные способности − развивай их, найди им достойное применение. Ты уже вполне взрослый самостоятельный человечек. Поезжай в Петербург, родители без тебя разберутся в своих отношениях. Учись, погрузись в науку, она может доставить много радости. Не позволь беде погасить огонек, который горит в твоей душе. Я верю: ты сильная, ты выстоишь.
− Нет, Ольга Дмитриевна, Петербург мне теперь не светит, − покачала головой Настя. − Во-первых, я никогда не оставлю маму одну, а во-вторых, у нас мало денег. Да и жить там теперь негде. Но главное − это мама. Пойду работать и поступлю на вечерний факультет в университет.
− Что ж, в твоих словах есть резон, − согласилась профессор. − Помни: если потребуется моя помощь, обращайся смело. Твоя судьба мне небезразлична. А насчет Петербурга: не ставь крест на своей мечте. Исполни мой совет: сделай копию сертификатов ЕГЭ и отправь их туда в приемную комиссию − так, на всякий случай. Ведь теперь можно подавать документы хоть в десять вузов. С твоими баллами тебя везде примут. Считай это моей просьбой, хорошо?
− Хорошо, раз вы просите. Только это вряд ли пригодится. Но я пошлю.
Туржанская проводила ее в приемную директора лицея, где секретарь под расписку выдала девушке аттестат и медаль.
После разговора с Ольгой Дмитриевной Насте стало немного легче. Даже забрезжила слабая надежда на что-то хорошее в будущем, − хотя оснований для этого было маловато. Насте внезапно пришло в голову, что учиться заочно можно и в Питере, и она послала заявления сразу на очное и заочное отделения. Очное она указала просто так, на всякий случай, хотя понимала, что он вряд ли представится.
Вечером того же дня снова позвонил отец. На это раз Настя не бросила трубку: она уже научилась держать себя в руках.
− Позови маму, − коротко велел отец, понявший, что с дочерью разговаривать бесполезно.
− Мама в больнице, − так же коротко ответила Настя, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.
− В больнице? Что с ней?
− Отравилась. Не вздумай к ней приходить, пока у нее не случился разрыв сердца или еще что-нибудь. Что тебе нужно?
− Настенька, мне нужно, чтобы хотя бы ты попыталась меня понять. Ведь я люблю тебя, очень люблю! И маму люблю, и всегда буду любить! Я знаю, что бесконечно перед вами виноват, и постараюсь все для вас сделать.
− А как же Соловьева? Ее ты тоже любишь?
− Это совсем другое! Это обрушилось на меня, как лавина! Я просто не смог противиться.
− Так ты ее любишь?
− Безумно! Но по-другому.
При этих словах Настино терпение кончилось. Она аккуратно положила трубку, выдернула телефонный шнур из розетки, повалилась на диван и в голос зарыдала. Всласть наревевшись, так и заснула одетая. Ее разбудил сотовый. Звонила Наташа:
− Настя, сегодня твою маму выписывают. Тебе надо к десяти часам в больницу забрать ее.
− Как выписывают? Она же в реанимации!
− Сказали, что с отравлением проблема решена. А ее психическое состояние не в их компетенции. Это же отделение токсикологии. Знаешь, я подумала: может, тебе обратиться к той моей психологше? Она мировая тетка, и врач классный! Может, она поможет Галине Артуровне?
− Да я сама к ней собиралась – как раз сегодня. Заберу маму и попытаюсь ее пригласить. Заплачу, сколько скажет.
− Может, мне с тобой? Или давай я вам обед приготовлю, пока ты будешь в больнице, у тебя, наверняка, в холодильнике пусто.
− Нет, Наташа, не надо. Если что, я тебе позвоню. Пока!
Наташка отключилась. А Настя, наскоро выпив кофе, помчалась в больницу.
Вид матери испугал Настю: ее глаза ввалились, в лице не было ни кровинки. Пока оформляли выписку, мать молча сидела, уставившись в стену. Только по выходе из больницы, она, наконец, заговорила:
− Куда ты меня ведешь?
− Как куда? Домой. − Настя испуганно посмотрела на мать, внезапно остановившуюся на полпути к автобусу.
− Не-е-ет! − исступленно закричала она. − Никогда! Ноги моей там больше не будет!
Прохожие, замедляя шаги, оглядывались на них.
− Мамочка, а куда? − растерялась Настя. Земля под ногами вдруг качнулась, − и, чтобы не упасть, она схватила мать за руку. Но та, резко выдернула ее.
− Хочу к маме! – вдруг заявила она голосом маленькой девочки. − И к папе!
− Поехали, − сразу согласилась Настя. Действительно, может, Зарочке удастся привести мать в чувство. И мать побудет какое-то время под присмотром, пока она, Настя, будет искать работу. Хорошо, что впереди лето. Может, удастся попросить, чтоб в институте дали к ее отпуску еще месяц за свой счет? Может, хоть к октябрю она придет в себя?
Позвонив по сотовому, Настя предупредила бабушку об их приезде. Но, отворив калитку, она с ужасом обнаружила во дворе отцовский автомобиль. Явился налаживать отношения! − с ненавистью подумала Настя. Вот, бабушка ему выдала! Да и дедушка, небось, добавил.
Увидев машину, мать покачнулась, как от удара, потом, молча, устремилась к сараю. Не хочет с ним встречаться, сообразила дочь, пойду, уговорю его, чтобы быстрее уматывал, пока с ней очередная истерика не случилась. И она побежала к дому. Отец, понурившись, сидел за столом – напротив него с суровым видом восседал дедушка Артур. Бабушка громыхала кастрюлями на кухне.
− Немедленно уезжай! – срывающимся от волнения голосом закричала Настя, − немедленно! Мама здесь! Уезжай скорее, пока ей снова не стало плохо!
Поднял голову, отец печально посмотрел на дочь. Вид у него был совершенно измученный. − Сядь, котенок, − устало проговорил он. − Давайте все спокойно обсудим. Неужели мы, родные люди, не можем договориться по-хорошему?
− По-хорошему! − Бабушка выскочила из кухни, размахивая скалкой. − По-хорошему тебя убить мало! Галочка отравиться из-за тебя, ирода, хотела! Убирайся вон, пока я по-хорошему не отделала тебя этой палкой!
В это время со двора послышались громовые удары по железу и звон разбитого стекла. Отец, опрокинув стул, кинулся к двери, остальные за ним. Увиденное заставила всех обомлеть от ужаса.
Размахивая топором, мать яростно рубила машину. Она уже разбила лобовое стекло и теперь с неожиданной силой всаживала топор в кузов «Жигуленка», пробивая его насквозь.
− Галина, прекрати! – в отчаянии закричал отец. − Машина при чем?
− А-а-а! − Мать на мгновение остановилась. − Пожалел машину? Жизнь мою искалечить можно, а ее нельзя? Моя машина: что хочу, то и делаю! Пока ты блядовал со своей сукой, я вкалывала на эту машину! – И она, размахивая топором, пошла на него.
У Насти в ушах возник знакомый нарастающий звон, переходящий в нестерпимый грохот. Последнее, что она услышала, был истошный вопль бабушки, после чего весь мир померк, и она отключилась.
Глава 52. Разговор с батюшкой
Очнулась она нескоро. Открыв глаза, Настя обнаружила себя в незнакомой комнате с белыми стенами и потолком. Она лежала на кровати, рядом сидела Наталья и с тревогой смотрела на нее. Поймав Настин взгляд, Наташка радостно закричала:
− Мама, она очнулась! Глаза открыла! Как ты себя чувствуешь? Говорить можешь?
− Пить хочу. − Настя с трудом разжала слипшиеся губы. Язык во рту еле ворочался, и в горле пересохло, будто она не пила три дня. − Где я?
− В больнице, где же еще. Лежи, ты под капельницей.
Дверь отворилась. В палату вошла Наташкина мама с тонометром в руках. Присев на кровать, она померила Насте давление.
− Уже лучше, − удовлетворенно кивнула Белла Викторовна, − и пульс почти в норме. Ох, и напугала же ты нас! Лежала, как мертвая, ни кровиночки в лице. Пойду, бабушке твоей позвоню, что ты пришла в себя. А то она разрывается между дедом и тобой: у того тоже подозрение на инсульт. Левую часть туловища почти парализовало.
И Настя разом вспомнила все. − Что было потом? − севшим от страха голосом спросила она. − Где мама? А отец? Она его не убила?
− Нет, успел отскочить. Уехал на автобусе. А мама твоя уехала к сестре в Назрань.
− К тете Лизе? Как же она туда доберется? Одна.
− Села да поехала. Никого не стала слушать. Твоя тетя должна бабушке позвонить, как она доехала.
− Я хочу встать.
− Сейчас, только иголку выну. − Белла Викторовна отсоединила капельницу и помогла ей подняться. Сначала Настя не могла даже стоять. Но потом стены понемногу перестали кружиться и наконец остановились. Она посидела на кровати, затем снова встала. На нетвердых ногах дошла до двери, потом вернулась.
− Я домой хочу. − Настя просительно посмотрела на Наташкину маму. − Можно мне домой?
− Может, полежишь до завтра? Ты еще слишком слаба.
− Нет, мне уже лучше. Дома полежу.
− Ладно, пойду, попрошу, что тебя отвезли. Наташа с тобой поедет, побудет у тебя, пока в себя не придешь. Хоть поесть тебе приготовит.
− Да мне неудобно столько хлопот вам доставлять. Наташе ведь к экзаменам надо готовиться. Может, я сама?
− Нет, нет, и не думай! Одну не пущу. Езжайте вместе.
Только переступив порог родной квартиры, Настя почувствовала, как Наташкина мама была права. В пыльной квартире держался стойкий дух несчастья. Она с трудом заставила себя войти в комнату родителей. Пузырек из-под но-шпы так и валялся на полу, рядом стоял стакан с недопитой водой. Цветы на подоконнике увяли, и любимый материнский кактус серо-зеленой тряпочкой лежал в своем красивом горшочке. От вида всего этого Насте снова сделалось худо.
− Ты чего побледнела? − встрепенулась чуткая Наташка. – Опять нехорошо? Может, назад?
− Нет, ничего. Давай в магазин сходим, купим чего-нибудь. Хоть к чаю.
− Проголодалась? Какое счастье! Раз есть хочешь, жить будешь. Не надо в магазин: мама дала котлеты и салат, − все в сумке. Даже хлеб есть, и вафли к чаю. Сейчас подогрею.
Они направились на кухню. Но только Наталья поставила сковороду на огонь, как зазвонил телефон. Настя схватила трубку.
− Объявилась, наконец! − услышала она Лялькин голос, полный негодования. − Ты знаешь, что отец при смерти? У него инфаркт! Скажи своей идиотке-матери, если он умрет, я вам обеим головы поотрываю! Это ж надо додуматься − машину порубить! Ей надо его в гроб загнать?! Чтоб мой ребенок без отца рос?! Неужели нельзя вести себя по-человечески?
Отшвырнув трубку, словно гремучую змею, Настя упала на диван и уткнулась лицом в подушку. − Все, больше не могу, − глухо проговорила она. − Не могу больше!
И тяжело зарыдала.
Брошенная трубка продолжала вопить Лялькиным голосом. Наташа убавила огонь под сковородой и неспешно подняла ее.
− Слушай ты, тварь! − Глаза подруги сузились от гнева. − Ты разбила чужую семью и еще смеешь вякать? Да ты знаешь, что Галина Артуровна с горя умом тронулась! Что она руки на себя наложила! Что Настя почти сутки пролежала в больнице без сознания! Если ты, сука, еще посмеешь угрожать моей подруге, я из тебя мартышку сделаю! Уматывай лучше в свою вонючую деревню, и там рожай своего ублюдка. Погоди, тебе еще аукнется твоя подлость!
И не ожидая ответа, швырнула трубку на аппарат. Потом села на диван и прижалась к подруге:
− Настюха, ну не реви! Не реви, а? А то я тоже сейчас разревусь. Нет, ты скажи, за что нам такое? Мы так старались быть хорошими! Учились, как проклятые, вкалывали с утра до вечера. А жизнь нас мордой об стенку, об стенку! За что, а? Да я помню, помню! − закричала она в заверещавший сотовый − скажи, пусть на завтра перенесет. Придумай что-нибудь.
− Это биологичка, − пояснила она, − у меня урок через час. Сказала матери, чтоб перенесла.
− Иди, Наташа. − Настя вытерла глаза. − Иди, тебе надо готовиться к экзамену. Я сама как-нибудь.
− Не, сегодня одну тебя не оставлю, и не проси. Ночевать здесь буду. Давай, мой руки и ешь, уже котлеты подогрелись.
− Слушай, Настя, − обратилась к подруге Наталья, когда они допивали кофе. − Врачиха обеспокоена твоими частыми обмороками. Говорит, тебе надо сделать томограмму головного мозга, вдруг там сужение сосудов или еще что.
− Ну, сужение, ну и что? − Настя равнодушно пожала плечами. − Его что, можно расширить? Ты представляешь, сколько это стоит? Обследование на томографе − это же дикие деньги! Пусть уж. Да и не так часто я теряю сознание, только когда очень расстраиваюсь. Может, это такая защитная реакция. Наташа, у меня не выходит из головы, что отец при смерти. Может, уже умер? Боже, как мне больно! Я же его всю жизнь обожала! Как мне теперь жить, скажи?
− Сам виноват! Получил, что заслужил. И нечего страдать из-за него! Ты бы лучше позвонила бабушке, может, она уже знает, доехала ли Галина Артуровна. И что с дедушкой, − может, его в больницу положить?
− Доехала, доехала, − успокоила Зарочка внучку, − Лизонька ее встретила. Говорит: лежит и молчит. Ничего, может, смена обстановки на нее подействует. Ох, горе какое! Что теперь на ее кафедре говорить? Она ведь, наверно, работать не сможет. Отец не звонил?
− Он в больнице с подозрением на инфаркт. Ба, а как дедушка? Может, его тоже в больницу?
− Нет, он уже подниматься пытается. Он не согласится. Никогда в больницах не лежал. Настенька, как ты, внученька? Может, с нами пока поживешь?
− Не могу, надо работу искать. Деньги кончатся, и что тогда? Надо же на что-то жить.
− Ну, смотри, тебе видней. Звони, если что нужно. Дед оклемается, привезем тебе кое-что из запасов, что с зимы остались. Черешня уж совсем поспела. И малина пошла. Будет время, приезжайте с Наташенькой. Только предупредите, чтоб я вкусненького приготовила.
− Ладно, приедем.
Утром Наташа убежала в больницу, а Настя долго еще лежала, пытаясь собраться с мыслями. Голова раскалывалась. Почему-то пришла мысль, что с отцовской кафедры никто так и не позвонил, – наверно, уже все знают. И у мамы, конечно, тоже. Неужели она не вернется домой? Как она закричала «нет, ни за что!» Бедная мамочка, как же ей было больно! Почему она так тяжело все это восприняла? Ведь расходятся же другие люди, − и ничего, никто не сходит с ума. Вон Алевтина: выставила своего пьющего мужа и завела нового. А прежний иногда заходит в гости, хотя у него тоже новая жена. Как хочется повернуть назад! − вдруг пришла в голову мысль. Чтоб мы снова были вместе: мама, папа и я. И Вадим. Может, не нужно было идти к нему домой, настоять, что ей надо в магазин. Хотя, что бы это изменило? Он бы все равно улетел, а дальше все было бы, как сейчас.
Зазвонил телефон, пришлось подняться. Звонил из Мурома дядя Юра. При звуке его голоса Настя растерялась. Как теперь с ним разговаривать? Она так его любила! И тетю Нину. Они всегда были к ней добры. Но он брат отца, и Лялькин ребенок будет ему племянником. Она, Настя, не должна иметь с ними ничего общего. Но как же это трудно!
− Племяшечка, мы все знаем! − сочувственно прокричал дядя, − Знаем, что мой братец натворил. Мы вам не могли дозвониться, позвонили твоей бабушке, она все и рассказала. Ты не подскажешь, как с ним связаться? Уж я ему, старому пню, все выскажу!
Настя сухо продиктовала номер отцовского сотового и положила трубку. Но через десять минут телефон зазвонил снова. Теперь это была тетя Нина.
− Настенька, деточка, ты не держи на нас зла! Мы же тебя любим, ты нам навсегда родная! Юрий не может с ним созвониться, его сотовый не отвечает. Как его найти, не подскажешь?
− Не знаю. − У Насти где-то был записан Лялькин телефон, но сама мысль, что муромские родственники станут звонить туда, была невыносима. Нет, через нее, Настю, они с Лялькой не познакомятся, пусть уж как-нибудь сами. − Он в больнице с подозрением на инфаркт.
И не дожидаясь ответа, снова положила трубку. Походила по комнате, оделась, вышла на улицу. Постояла, пытаясь сообразить, куда пойти. Ничего путного в голову не приходило. Схожу в Центр трудоустройства, решила, он где-то возле рынка. Может, там какую работу предложат, хоть временную. И направилась к автобусной остановке.
Но в Центре трудоустройства ей не повезло. Там нужно было предъявлять паспорт, а она об этом не знала и потому не захватила. Настя вышла на базарную площадь и остановилось в нерешительности. Прямо перед ней ослепительно сиял золотыми куполами огромный, недавно отреставрированный собор. И ее с неожиданной силой потянуло туда.
Она поднялась по ступенькам, опустила десять рублей в копилку для пожертвований и прошла в молитвенный зал. Там было тихо и немноголюдно. Настя купила свечку, зажгла и воткнула в подсвечник перед иконой Божьей матери. Но едва она подняла глаза к иконе, как свеча погасла. Настя попыталась зажечь ее от соседней свечки, но загоревшийся фитилек снова потух. Тогда она воткнула незажженную свечу обратно в подсвечник, закрыла лицо ладошками и тихо заплакала.
Неслышными шагами подошел священник, зажег ее свечу и ласково обратился к Насте со словами утешения. Но от звука его голоса девушка зарыдала в голос. В ее сторону стали оборачиваться прихожане. Взяв Настю за руку, священник повел ее из зала. Они прошли в крошечную комнатку, он усадил ее на лавку, сам сел рядом.
− Поведай, дочь моя, о своем горе. − В голосе священника было столько участия, что Настя сразу прониклась к нему доверием. − Я помолюсь о тебе, и, может, Господь смилостивится. Не бойся, я сохраню твою тайну, нас услышит только Всевышний. Облегчи душу.
И Настя рассказала об ужасном горе, постигшем ее семью. Священник молча выслушал ее и, потемнев лицом, долго смотрел на распятого Христа.
− Ты совершила тяжкий грех! − наконец, сурово промолвил он. − Ты предала отца своего!
− Как предала? − изумилась Настя. − Это я предала? Это он нас с мамой предал, изменил ей со своей студенткой, которая ему в дочери годится!
− Ты предала его, − сухо повторил священник. − Ты уподобилась Хаму, посмевшему лицезреть отца своего в непотребном виде. Это тяжкий грех! Кто ты такая, чтобы судить того, кто дал тебе великое благо − жизнь? Он вырастил тебя, качал на руках, кормил и поил, оберегал от превратностей. За это ты должна вечно благодарить отца своего, что бы он ни совершил! А ты отвернулась от него, отказалась даже выслушать. Грех это, тяжкий грех!
− Но тогда я предала бы маму! − горячо возразила Настя, − ведь она едва не покончила с собой. Разве можно простить такое?
− Не тебе судить отца твоего! Отношения твоих родителей касаются только их. А твой долг: любить и почитать обоих и в горе, и в радости. Моли Бога и отца своего, несчастная, чтобы он простил твой тяжкий грех, и чтобы вернулась к тебе любовь родителя твоего!
− А мама? Как же быть с ней?
− За мать свою отдельно молись! Лишать себя жизни − смертный грех, она не должна была такое совершать. В горе должно обращаться к Богу! Но не тебе судить и ее. Молись за них обоих, помогай во всем отцу и матери − и всемилостивейший Бог наш, может быть, простит тебя. Поддержи отца своего в хвори, не отвергай его любви к тебе! Не становись между ним и его избранницей, носящей в чреве брата твоего. Бог им судья, − но не ты! Ступай и делай, как велю!
Он тяжело поднялся и, не оборачиваясь, ушел за ширму. Настя в полной растерянности вышла из собора и остановилась, ослепленная светом дня. В ее душе что-то перевернулось, боль стала иной, не такой режущей − и снова сильно захотелось плакать. Но она не могла себе этого позволить, ведь кругом были люди. В глубокой задумчивости девушка пересекла широкую площадь и поехала домой.
Глава 53. Лялька
На верхней ступеньке лестницы сидела Наталья. Прислонившись головой к стене, она дремала. Но едва Настя стала подниматься на свой этаж, как подруга открыла глаза.
− Слава богу, объявилась! Я уже думала, что с тобой опять что-то стряслось. Ты почему на сотовый не отвечаешь?
− Звонков не было. − Настя достала из кармана мобильник и растерянно уставилась на экран. Тот был черным. Она опять забыла поставить его на зарядку.
− Ладно, − поднялась Наташка. − Побегу, надо маму подменить, а то вечером у меня занятия с репетитором. Какое счастье, что в этом году на педиатрическом факультете свои экзамены. А то на сангиг теперь принимают только сертификаты ЕГЭ.
− Наташа, можно я с тобой? − Насте захотелось посоветоваться с Беллой Викторовной по поводу отца: может, она узнает, где он лежит и в каком состоянии.
− Давай. Действительно, чего тебе одной сидеть. И я кое-что поспрашиваю, а то этот мужик дал кучу вопросов – я и на половину не знаю, как отвечать.
По дороге в больницу Настя рассказала о разговоре со священником. Выслушав ее, Наташка глубоко задумалась.
− Даже не знаю, что сказать, − наконец, изрекла она. − Вроде, все правильно. Но побывал бы он в твоей шкуре. Посмотрел бы, как Галина Артуровна травилась из-за этого козла, твоего папочки, и как ты лежала без сознания, − неизвестно, что запел бы. Не знаю, Настя. Поступай, как тебе сердце подсказывает. Конечно, разузнать что с ним, надо. И с муромскими родственниками не стоит рвать отношения – они же ни в чем не виноваты. А насчет Соловьевой − я бы ее убила! Но ты поступай, как знаешь. Поговори с моей мамой, посоветуйся − она в этих делах большая дока. И позвони бабушке, может, она скажет, как там твоя мама.
− Уехала она от Лизоньки, − заплакала Зарочка, едва услышав Настин голос. − Уехала, и не сказала куда. Сказала, чтоб ее не искали, сама сообщит. А где ее искать, − свет велик. Кто знает, куда ее понесла нелегкая.
От ужаса Настя остановилась. Опять мама пропала. Она не в себе, − может что угодно сотворить с собой, и никто теперь не узнает. Что же делать?
− Ну, не убивайся, − Наташка сочувственно погладила ее по руке. − Мы попросим крестного, у него большие связи в органах. Они обязательно ее найдут, вот увидишь. Возьми себя в руки, а то ты сейчас опять грохнешься среди дороги. Вон как побледнела.
В больнице, оставив Настю с матерью в ординаторской, Наташка убежала к репетитору. В отличие от дочери Белла Викторовна полностью приняла сторону священника.
− У тебя только два выбора, − сказала она Насте, − поступить по-доброму или по-злому. Изменить ты ничего не можешь. Веди себя с отцом и этой девкой по-человечески, старайся держать себя в руках, не груби, терпи. Можно, конечно, наорать на нее, оскорбить, наговорить кучу гадостей, − но ведь никому лучше от этого не станет. А так − может, хоть кому-то будет легче. Страшно, конечно, за Галину Артуровну, но мы постараемся ее найти. Может, все еще обойдется.
Что может обойтись? – горько подумала Настя. Все беспросветно! Но она ничего не сказала Наташкиной маме, – молча посидела на кушетке и отправилась домой.
