Ирина Леонидовна Касаткина
Улыбка Амура
− Еще раз увижу, что псов приваживаешь, прямо этой метлой огрею! − орала дворничиха. − А семейку оштрафую! Не смей больше их кормить! Всю песочницу загадили!
− Но, как же не кормить? − жалобно лепетала Зарочка. − Они так нуждаются! Вон как животики присохли. Ты же кошек не гоняешь, а они тоже − в песочек.
Три разнокалиберных пса за мусорными баками молча ожидали окончания разборки.
− Не твое армянское дело! У себя дома распоряжайся! От кошек польза! Уйдут кошки, − придут крысы! А псы мало что гадят, так еще на людей бросаются! Вон давеча малыша целая стая чуть не порвала. Чтоб я больше этой кормежки не видела, последний раз предупреждаю!
Сокрушенно качая головой, Зарочка направилась к подъезду. Псы, не солоно хлебавши, гуськом побрели со двора.
− Ба, не расстраивайся, − догнала ее Настя. − Ты собирай косточки или что там еще, а я буду в школьном дворе собачек подкармливать. Там их все жалеют, − они добрые и никого не трогают. И сторожиха не ругается, они ведь ночью двор охраняют. Знаешь, какой лай поднимают, если бомжи или хулиганье забредут. Ты складывай в кулек, а я буду забирать. А захочешь сама покормить, пойдем вместе.
Сбегав на улицу, она положила под дерево бабушкино угощение: размоченные в бульоне корочки хлеба с костями. И сейчас же прятавшиеся за углом собаки потянулись к еде.
− У тебя или у меня сегодня обедаем? − позвонила Наталья. Они давно уже перешли на совместную кормежку, дабы зря не терять время на готовку: за едой можно было обсудить самые животрепещущие вопросы, чтобы потом уже ни на что не отвлекаться.
− Давай у тебя. − Настя втайне надеялась что-нибудь узнать о Вадиме: может, объявится или хотя бы позвонит Никите. Ей очень хотелось спросить о нем, но она терпела, не хотела лишний раз лишний раз привлекать Наташкино внимание. Ведь та такая ушлая: моментально все просечет, а потом Никите натреплется о Настином повышенном интересе.
За каникулы Настя так и не увидела Вадима, − если не считать той дискотеки. Сначала ждала, что он зайдет или хотя бы позвонит, − но время шло, а ничего не происходило. И Настя крепко загрустила. Ведь тогда, после памятного объятия и его слов, полных заботы и участия, она почти уверилась, что небезразлична ему. И вдруг все − полное молчание. Но в глубине души она продолжала надеяться, и каждый день втайне чего-то ждала.
Сидя у Натальи в комнате, Настя напряженно прислушивалась к звукам за стеной. Вот хлопнула дверь: это пришел Никита. Зазвонил телефон, потом умолк и послышался голос Наткиного братца:
− Вы не знаете, почему Туманов опять не был в лицее? Я звоню, звоню, у них никто не отвечает.
Туманов! У Насти екнуло в груди. Это, наверно, он. Это, наверняка, его фамилия, ведь она ему так подходит! Туманов − туманный, как его город, как его душа. Вадим Туманов − как прекрасно это сочетание! Вадим, я хочу тебя увидеть! Почему ты пропал?
И будто услышав ее мольбу, в комнату заглянул Никита.
− Представляете, девочки, какая у Вадима беда: с Дениской совсем плохо. Уже неделю жарит под сорок, и никакие антибиотики не помогают. Отец у них снова в командировке, а они с матерью поочередно дежурят в больнице. Такой славный пацан, вот жалко!
− А кто это? – осторожно спросила Настя.
− Дениска? Младший брат Вадима.
− У Вадима есть брат?
− Ну да, а ты что − не знала? Десять лет хлопцу. Такой умный, из шахматной секции, бывало, не вытащишь, и вдруг месяц назад как сглазили. Только сядет за уроки − сразу «не могу, голова болит». Вадим однажды хотел дать ему по шее, чтоб не придурялся, а он голову в плечи втянул и так жалобно попросил «Не бей меня, мне плохо!» − И вырвал. Его − к врачам. Взяли кровь, а там − ужас! Положили в больницу, обследовали: красная системная волчанка. В общем, конец света!
− А что это?
− Типа рака соединительной ткани. Неизлечимо.
− Как? Он что, умрет?
− Да, говорят, долго не протянет. Нет, врачи пытаются спасти, − кровь ему переливают. Недавно за дикие бабки какое-то суперновое лекарство достали. Сказали, организм молодой, может, справится. Но надежды мало. Их мать прямо с лица спала, плачет и плачет. И Вадим − просто посерел. Уже неделю в лицее не был.
− А давайте сходим к нему в больницу? − встрепенулась Наташка. − Фруктов отнесем или еще чего. Может, поможем чем. А ты, Никита, тоже мог бы иногда подежурить, все-таки он тебе друг. Хоть поспит. Пойдемте сейчас?
− Но я даже не знаю, в какой он больнице.
− Так узнай! Звони подряд во все приемные, − в конце концов, попадешь, куда надо. Не так уж их много.
Больницу, где лежал Дениска, они нашли быстро, − помогла его классная руководительница. Их сразу впустили в палату, только попросили долго не утомлять больного, − мальчик очень слаб. Вадим сидел возле постели дремавшего брата. При взгляде на него у Насти заныло сердце, − таким усталым и осунувшимся было его лицо.
− Вот, Настенька, какая у нас беда, − сказал он, глядя на нее покрасневшими от недосыпа глазами. − Не знаю, как справимся.
− Говори, что надо, − вмешалась Наташка. − Что купить, приготовить? Мы апельсины принесли и шоколад.
− Спасибо, но он почти не ест. Насильно заталкиваем. Мне самому ничего в горло не лезет. Только спать дико хочется. Он всю ночь метался, а сейчас вроде задремал. Может, полегчало.
− Вадим, а вы поспите, − предложила Настя. − Я посижу с ним, а вы идите, прилягте где-нибудь. А потом меня Наташа сменит. Вы только скажите, что надо делать.
− Вот спасибо! − обрадовался Вадим. − Я на свободной койке лягу. Немного посплю, а то совсем отупел, − ничего не соображаю. А Наташе не надо, мама скоро придет. Ты ничего не делай, просто посиди. Если он проснется, дай ему попить из этой баночки. Он только компот пьет или воду. Ох, ребята, какое великое вам спасибо! Вы даже не представляете, как я вам рад! А то такая безнадега, − хоть сам ложись да помирай.
− Мы теперь будем каждый день приходить и по очереди дежурить, − распорядилась Наталья. − А ты, Никита, приноси Вадиму задания и помогай, чтоб он совсем не отстал. − Что же ты молчал до сих пор? − напустилась она на Вадима. − Мы же друзья! Не в пустыне живешь.
− Да как-то в голову не пришло. Растерялись мы с мамой. Она за работу страшно переживает: вдруг уволят, как тогда жить?
− А ваш отец знает?
− Нет, он звонил неделю назад, но мы ему ничего не сказали, думали, обойдется. А Дениске все хуже и хуже. Мама побоялась отцу говорить. Он же на задании − расстроится, еще и с ним что-нибудь приключится. Но теперь придется сказать.
Вадим лег и сразу отключился. Наташка, подмигнула Насте, и они с Никитой на цыпочках вышли. Настя осталась наедине со спящими братьями.
Как они не похожи, думала она. Никогда не скажешь, что братья. Дениска беленький, кожица бледная, прозрачная, лоб высокий, выпуклый. А Вадим смуглый, чернявый и лоб у него совсем другой формы. Но какой красивый! Вот он спит, а я смотрю на него и не могу насмотреться. Я люблю его, да, люблю. И, кажется, он это понимает.
Она почувствовала на себе чей-то взгляд и резко обернулась. Широко раскрыв серые глаза, на нее смотрел Дениска. Настя приложила палец к губам и показала на Вадима.
− Пусть поспит, − прошептала она, − он только что прилег. Тебе дать чего-нибудь? Хочешь компоту?
− Ты Настя? − тихо спросил мальчик. − Мне Вадим про тебя рассказывал.
− Настя, − подтвердила она. − А что он рассказывал?
− Что ты ему нравишься. У него твоя фотокарточка есть, он мне показывал.
Будто горячей волной обдало Настю. Она украдкой быстро взглянула на Вадима, − вдруг он слышит? Но тот, уткнувшись носом в подушку, крепко спал.
− Ты его любишь? − Недетский испытующий взгляд мальчика, казалось, проникал прямо в душу. Не имело смысла перед ним притворяться. Вздохнув, она, молча, кивнула.
Он отвернулся и долго глядел в окно. Потом спросил:
− Я умру?
− Ты что! − шепотом воскликнула Настя. − Даже и не думай об этом! Тебя обязательно вылечат!
− Я умру, − утвердительно произнес Дениска. − Я это чувствую, я знаю.
− Тебе больно?
− Нет, мне никак.
− Как это − никак?
− Я будто падаю. Падаю, падаю. Внутри так пусто. Не знаю, как сказать. Пусто и холодно. А когда поем, сразу так тяжело. Хочется все вырвать.
− Все равно надо кушать, иначе точно умрешь. Может, тебе апельсин почистить? Или шоколадку?
− Разбуди Вадима.
− Не надо. Пусть поспит.
− Я писать хочу.
Настя растерялась. Вот так ситуация. И что теперь делать? Может, правда, разбудить Вадима? Но он так сладко посапывал, что ей стало его жаль. Ведь только что заснул.
− Я медсестру позову. − Она и выскочила из палаты. В больничном коридоре было пусто. Девочка заглянула в одну палату, в другую, − везде были только больные. Наконец, в конце коридора Настя обнаружила кабинет, где сидели несколько человек в белых халатах.
− Там мальчик хочет по-маленькому, − смущенно сказала она.
− Так дайте ему утку, − раздраженно ответили ей. − Что вы с пустяками ходите?
Настя вернулась в палату. Денис выжидающе смотрел на нее.
− Давай, я дам тебе утку, − предложила девочка, плохо представляя себе, что это такое. − Где она?
− Под кроватью.
Нагнувшись, Настя достала белый продолговатый сосуд и растеряно посмотрела на него. Что дальше?
− Сунь под простыню, − предложил мальчик. − Я попробую сам.
Он повозился под простынкой, пытаясь пристроить судно, но у него не получилось.
− Не могу больше терпеть. Больно! − Он едва не заплакал. − Разбуди Вадима!
Глядя на это бледное личико с глубокими тенями под глазами, Настя почувствовала, как ее затапливает бесконечная жалость к беспомощному малышу.
− Не надо. − Она решительно отдернула простыню. − Я тебе помогу.
Настя увидела впалый живот, худенькие ножки и то, что отличало его пол, что она видела раньше только на картинке. Взяв маленький пенис двумя пальцами, она пристроила его к горловине судна. Дениска напрягся, и Настя увидела, как по эмалированной поверхности потекла мутная струйка.
− Это все? − растеряно спросила она. − Так мало? Ты же говорил, что уже не можешь терпеть.
− Больше не получается. Хочу еще, но не могу. Там в коридоре справа туалет, вылей. И сполосни.
Когда Настя вернулась, Вадим сидел на кровати, протирая руками глаза. Увидев в ее руках судно, упрекнул брата:
− Что же ты меня не разбудил?
− Я ей говорил, а она не захотела, − жалобно ответил мальчик и вдруг тоненько заплакал.
− Дениска, не надо, не плачь! − Настя наклонилась к мальчику и поцеловала его. А тот, с усилием приподнявшись, обхватил ее за шею и тесно-тесно прижался.
− Ты придешь еще? − горячо зашептал он. − Скажи, придешь?
− Конечно, приду, завтра же приду! Что тебе принести?
− Не знаю. Принеси, что хочешь. Только приходи, − обещаешь?
И бессильно упал на подушку. Вадим, молча, наблюдал за ними.
− Первый раз вижу, чтоб он незнакомого человека обнял, − сказал он, провожая ее до дверей больницы. − Всегда чужих дичился.
− Что врачи говорят?
− Плохо. Нет, какое-то время они его потянут. Завтра снова кровь перельют. Только все это… − Он безнадежно махнул рукой. − Тает, как свечка. Маму жалко. А когда отец узнает, то вообще… Он же на него молится! Как мы будем без Дениски, не представляю.
Тут лицо его дрогнуло, и он, быстро пожав ей руку, скрылся за больничной дверью.
Настя с немного постояла, с трудом пытаясь сообразить, куда ей теперь. Мир вдруг гнетуще переменился: стал тусклым и безрадостным, даже небо потемнело. А ведь еще утром все было другим. Она дурачилась с Наташкой, сидела на уроках, мечтала о Вадиме и даже не подозревала, что на свете есть такое страдание! Это чужое страдание, связанное с юношей, которого она любила, внезапно заслонило весь мир, сделав ее собственные проблемы микроскопическими. И вдруг она поняла, что никогда больше не будет прежней беззаботной девочкой, − сострадание резко сделало ее старше.
Наконец она сообразила, куда ей надо, и медленно побрела домой.
− Где ты пропадала? − Возмущенный тон матери диссонансом прозвучал в Настином мире, полном скорби и печали. − Наталья давно дома, а ты все где-то бродишь!
− Погоди на нее кричать, видишь, она не в себе, − остановил отец жену. Он близко подошел к дочке и заглянул ей в глаза. − Что случилось, котенок?
− О, папа! − Настя уткнулась в родную грудь и с облегчением заплакала. − Папочка, как мне его жалко!
− Кого? Ну-ка успокойся и расскажи все по порядку.
И Настя рассказала о маленьком мальчике, которому не суждено стать большим.
− И что теперь? Ты решила сделаться сиделкой? А как же лицей? − Возмущенный тон матери так не соответствовал душевному состоянию Насти, что та даже растерялась. Как мама может? У людей такое горе, а она − о лицее!
− Это мои друзья! − твердо сказала она. − И мы будем помогать Вадиму. Будем дежурить поочередно, чтоб он мог поспать и делать уроки.
− У него что, родителей нет?
− Отец в командировке на Кавказе, а мама работает. Она не может быть в больнице круглосуточно, − ее тогда уволят, и им не на что будет жить.
− Это их проблемы! Кстати, как фамилия этого Вадима?
− Туманов. А что?
− Я так и знала! Определенно, евреи! Только они так умеют устраиваться за чужой счет!
− Галина, что ты мелешь! − рассерженно закричал отец. − Ты сама кто, забыла? Националистка какая выискалась!
− Ничего не хочу знать! − Мать гневно топнула ногой. − Тебе надо, чтоб она тоже заболела? А если это вирусная инфекция? Я сама читала: природа волчанки до сих пор не установлена. Пусть сиделку нанимают!
− У них денег нет на сиделку! − сквозь слезы выкрикнула Настя. − Там одни лекарства знаешь, сколько стоят! Я все равно буду ходить, я Дениске обещала! Он же меня будет ждать!
− Ладно, дочка, не плачь, что-нибудь придумаем. Мы с мамой сейчас пойдем, прогуляемся и все обсудим. А ты обедай и садись за уроки. − Отец поднялся и вышел в прихожую, рассерженная Галчонок последовала за ним.
После их ухода Настя немного успокоилась. Она надеялась, что мать вернется уже с другим настроением. Так бывало не раз. Отец никогда не допускал ссор при дочери. В минуту, когда скандал начинал разгораться, родители уходили из дому и выясняли отношения за его стенами, возвращаясь уже умиротворенными.
Вернулись они нескоро. Едва взглянув на мать, Настя сразу поняла, что на этот раз взаимопонимание достигнуто не было.
− Значит так, Настенька, − устало сказал отец. − В чем-то мама права: это не дело ежедневно бегать в больницу и, тем более, делаться сиделкой. Этим должны заниматься взрослые. Тебе надо готовиться к экзаменам. Друзей, конечно, бросать в беде негоже, но всему надо знать меру.
− Папа, я все равно завтра пойду. Я обещала.
− Никуда ты не пойдешь! − снова взорвалась мать. − Иначе я сама поговорю с этим Вадимом и его матерью! Нечего на чужом горбу выезжать!
− Мама, что ты говоришь! − закричала в отчаянии Настя. − Никто ни на ком не выезжает, мы с Наташей сами так решили! Если ты это сделаешь, я тебе никогда − слышишь? − никогда не прощу!
− Все, прекратили! − скомандовал отец. − Завтра сам пойду с тобой и разберусь на месте: что можно сделать и чем помочь. А сейчас успокойся и садись за уроки.
Настя ушла в свою комнату и попыталась взять себя в руки. Угроза матери ошеломила ее. Но, понимая, что слезами горю не поможешь, она начала лихорадочно искать выход. И вскоре поняла, что предложение отца вполне разумно. Папа не способен никого обидеть и обязательно попытается помочь, думала она, он ведь такой добрый! И он знает, что Вадим мне нравится, он на моей стороне. Но мама! Никогда не думала, что она может быть такой… такой жестокой! Как же мне теперь жить с этим, как к ней относиться?
Будто услышав ее мысли, в комнату вошел отец.
− Котенок, ты не должна обижаться на маму, − сказал он, садясь рядом. − Это она от страха за тебя наговорила такое. Действительно, никто не знает, откуда эта болезнь берется. Вдруг ее и впрямь приносит вирус? А она смертельна.
− Но ведь тогда и Вадим заболел бы, и его мама. И врачи, − горячо возразила дочь. − Нас бы туда не пустили.
− Медицина далеко не все знает. А вдруг одни люди подвержены этой болезни, а другие нет. Ведь такое может быть?
− Папа, я должна пойти! Пойми, он будет меня ждать! И Вадим − ему же тоже надо заниматься, в институт готовиться. Если мы не поможем, то кто? Ну, как вам объяснить?
− Ладно, ладно, не горячись. Пойдем вместе и посмотрим, что можно сделать. А на маму зла не держи, все-таки она твоя мама. Она, конечно, не права, но ты должна попытаться ее понять и простить.
− Но как она могла? При чем здесь еврей, не еврей? Это мерзко!
− Согласен. Но я попробую тебе объяснить. Это у нее с детства. Так получилось, что в классе, где училась мама, все ребята были русскими, она одна − армянка. И нашлись глупые мальчишки, которые ее стали обзывать «армяшкой» и дразнить. Еще в младших классах. А там дети бывают такими жестокими! Она немала слез пролила из-за этого, и с тех пор у нее на всю жизнь остался комплекс неполноценности.
Настя попыталась возразить, что не замечала за своей мамой никаких комплексов, но вдруг вспомнила вопрос бабушки, русский ли Вадим. И ее озабоченный вид при этом. Значит, бабушка помнила о маминых злоключениях, значит, это правда. Конечно, если б ее, Настю, стали дразнить или обзывать, она бы тоже переживала, да еще как! Но сколько она себя помнила, с ней в школе всегда носились. А мальчишки так просто стелились, не знали, как угодить. Бедная мамочка!
− Ты все же расскажи: что у тебя с этим юношей? − сочувственно продолжил отец. − Может, я тебе помогу, посоветую.
− Ты ей насоветуешь! − влетела в комнату мать, вероятно, она подслушивала под дверью. − Ты понимаешь, что он намного старше ее? Ты это понимаешь?
− Понимаю. Очень хорошо понимаю. Но зачем кричать?
− А если понимаешь, так чего ты тут рассусоливаешь? Отправляйся на свою кафедру, я сама ей кое-что объясню!
Когда за отцом звучно захлопнулась дверь, мать, глядя дочери прямо в глаза, резко спросила:
− Ты уже с ним целовалась?
− Это что: допрос? − возмутилась Настя.
− Потому что ты моя дочь! И я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь стряслось раньше времени!
− Мама, как ты можешь? Ничего такого и близко нет! Мы просто друзья − и все!
− Только не рассказывай мне сказки! Тебе скоро шестнадцать − самый опасный возраст! А этот парень намного старше, − что это за дружба? Что у вас может быть общего?
− Просто, он друг Никиты, учится с ним в одном классе. А Наташа моя подруга.
− Только не пудри мне мозги! Как будто у Никиты мало друзей! Но ты за них что-то не больно печешься, только за этого Вадима.
− Ну, хорошо, он мне нравится.
− Так я и знала! Нравится! Ты с ним целовалась? Говори правду!
− Нет.
− Не ври мне! Ты знаешь, что когда парень целует девушку, у него все хозяйство поднимается? И о чем он думает при этом, и какие у него возникают желания. Тебе это надо?
− Какое хозяйство? − растерялась Настя.
− То самое! Которое в брюках!
Какой ужас! Настя вытаращила на мать глаза. Что она говорит? И тут же подумала: а вдруг это правда? А вдруг, действительно, когда он ее обнимал… а сам в это время… о чем думал? Что чувствовал? Кошмар! Да чтоб она теперь! Да никогда! Да ни за что! Обнимать и думать … о таком! Да ни в жизнь! Интересно, Наташка об этом знает?
Прочитав мысли, написанные у дочери на лбу, Галчонок слегка успокоилась. Она, конечно, понимала, что перегнула палку, но ничуть не жалела. Ничего, пусть знает! − может, глупостей не наделает раньше времени. Оставив дочь в полном смятении, мать поднялась и ушла на кухню.
Настя долго сидела, уставившись в темное окно. Информация, прозвучавшая из уст матери, поразила до самых глубин ее чистую девичью душу. Вот ужас! Значит, и Никита такой? А папа? Он же тоже мужчина! А она-то… постоянно к нему лизаться лезет. Хотя нет, что она, − совсем с ума сошла? Папа нет, папа исключение. И потом − она же его дочь.
Как же теперь жить с этим? Как вести себя с ребятами? И зачем только мама сказала… такое? Теперь при встрече с Вадимом или Никитой она постоянно будет думать: а вдруг у них… это на уме? Фу, как противно!
И светлая радость, рождавшаяся в ее душе при мысли о милом юноше, бесследно исчезла, − осталось только темное и нечистое.
Надо за уроки садиться. Но как не хочется! Ничего не хочется. Жить не хочется! Лягу-ка я спать, подумала она, может, завтра соберусь с мыслями − как жить дальше.
Не буду больше с ним встречаться, решила она. Буду держаться от них всех подальше. Буду только учиться, окончу лицей и уеду в Питер. Буду там жить, и мне никто не будет нужен. Раз у них на уме такие гадости.
Она разобрала постель и легла. Заглянувшая к ней через час Галчонок с удивлением обнаружила дочь спящей, хотя часы показывали только восемь вечера.
Глава 11. Нападение
Утром отец предложил дочери зайти после уроков к нему в институт, чтобы вместе отправиться в больницу. Закрыв за родителями дверь, Настя побрела на кухню. Есть не хотелось совершенно и вообще не хотелось ничего, но надо было собираться в школу. Она поставила на огонь молоко, насыпала туда геркулеса и только тогда вспомнила, что еще не умывалась. Во время чистки зубов почуяла из кухни горьковатый запах: ее каша сгорела. Сунув почерневшую кастрюлю под раковину, она сжевала холодную сосиску, запила водой и направилась одеваться, но в коридоре наступила на лапу Федору, крутившемуся рядом в ожидании кормежки, − тот взвыл и больно вцепился в ногу. Она метнулась на кухню за йодом и едва не растянулась, − там плескалось целое озеро: кастрюля с кашей загородила отверстие для слива, вода из раковины хлынула на пол, залила кухню и потекла в коридор.
Настя взяла тряпку, но воды было так много, что стало ясно: вытереть все она не успеет, опоздает на урок. Тогда она бросила тряпку на пол, села на табуретку и заплакала.
Поплакав, она продолжила уборку, иначе вода могла протечь к низовым соседям, тогда неприятностей не оберешься. Пойду на второй урок, решила Настя, потом все объясню математичке, она меня пожалеет. От этой мысли она слегка успокоилась, решив взять себя в руки, − ведь все равно надо как-то жить дальше.
Когда она вышла со двора, до начала второго урока оставалась уйма времени. Пойду пешком, решила Настя, может, по пути придумаю, как вести себя с Вадимом и другими ребятами.
Завернув за угол, она услышала оклик: Эй, девушка, можно вас на минутку? Настя оглянулась. Из открытой двери «Москвича» выглядывал парень, энергично махая ей рукой. Она подошла поближе.
Девушка, не подскажете, как проехать в медицинский институт, попросил парень. А то мы блуждаем-блуждаем и все никак до места не доберемся.
Настя начала было объяснять дорогу, но он прервал ее. Может, покажете по атласу? Мы так быстрее сориентируемся.
Настя наклонилась к протянутой карте, − как вдруг какая-то сила подхватила ее и буквально внесла на заднее сидение машины. Следом ввалился здоровенный тип, притиснув ее к парню с картой. «Москвич» рванул с места и стал быстро набирать скорость.
Выпустите меня! отчаянно закричала Настя. Чего вам надо?
Скоро узнаешь, зловеще процедил парень за рулем и оглянулся. Настя, холодея, узнала в нем типа из автобуса, которого они с Наташкой так ядовито высмеяли перед пассажирами. Ну что, наложила в штаны? Будешь знать, какое у меня достоинство!
Настя на миг оцепенела. Нет, это мне снится, подумала она. Этого не может быть! Ведь я только что шла по тротуару. Всего минуту назад. И вдруг в этой страшной машине. Что же делать?
Лихорадочно ища спасения, она с надеждой взглянула в окно. Мимо шли люди, старушка на тротуаре торговала семечками, женщина с девочкой вышли из магазина и, приготовились переходить дорогу.
Выпустите меня! снова закричала она. Я на уроки опаздываю!
Заткнись! прошипел парень справа. Сиди и не рыпайся, а то печень проткну. И Настя почувствовала, как что-то острое больно уперлось ей в бок.
Папа! с отчаянием подумала она. Папочка, спаси меня!
Но папа был далеко и ничем не мог ей помочь. Никто на свете мне не поможет, вдруг поняла Настя. Надо самой. Иначе!
Она представила, что хотят с ней сделать эти ублюдки, − и чувство дикой ненависти захлестнуло ее. Страх куда-то исчез, а взамен появилось жгучее желание вцепиться насильникам в морды, расцарапать до крови. Но где ей было с ними справиться. Их трое, и они, безусловно, сильнее. Но все равно она не дастся. Умрет, но не дастся!
Тем временем машина вынеслась на площадь, в ее центре возвышалась фигура гаишника. Он повернул голову в сторону легковушки, пошедшей на обгон грузовика, и шагнул ей навстречу.
Сейчас! вдруг решила Настя. И взвившись, коршуном бросилась на парня за рулем, ладонями закрыла ему глаза, с силой надавив на них пальцами. Потерявшая управление машина, вильнув, понеслась прямо на милиционера. Настя увидела его нарастающую фигуру, лицо с открытым ртом, потом ее пронзила нестерпимая боль в боку, бок загорелся огнем, она отчаянно закричала − и с облегчением провалилась в спасительное небытие.
Сначала ее долго-долго не было, совсем не было. Нигде. Потом она вдруг обнаружила себя в каком-то запредельном мире. Его бесконечное пространство было пронизано острыми решетками, между которыми она ползком продиралась, обдирая бока, и не было этой муке ни конца, ни края. Высокий протяжный звук не давал ей сосредоточиться, сообразить, кто она и где обретается. Внезапно появилось осознание, что кто-то решает ее судьбу, потом ей было велено вернуться, и она со страшной скоростью понеслась назад. И пока летела, вспомнила все. Сначала вспомнила, что она человек, девочка, потом свой дом, папу и маму, потом страшную машину, пудовую боль в боку и темноту. Но едва она с облегчением поняла, что спасена, как боль сделалась невыносимой. Бо-о-о! чуть слышно простонала она, но ее услышали. Вдруг стало легко-легко, и все исчезло.
Когда сознание вернулось вновь, боли уже не было. Настя открыла глаза. Сквозь молодую листву за окном пробивались солнечные лучи и оглушительно чирикали воробьи. Она перевела взгляд на чье-то близкое лицо и долго пыталась понять, кто это. Она видела брови, глаза, губы, но они все время расплывались, становясь то резче, то мутнее, и никак не могли собраться воедино. Устав, она снова закрыла глаза и почувствовала неодолимое желание спать.
Проснувшись, Настя опять увидела знакомые черты, но теперь они соединились на озабоченном лице женщины в белом халате. Лицо облегченно вздохнуло и улыбнулось.
Проснулась, детка? Как себя чувствуешь? Можешь говорить?
Настя попыталась ответить. Губы разжались, но пересохший язык занимал во рту слишком много места. Пи-и… с трудом выдавила она и обессилела.
Тебе утку?
Во-ды.
Женщина поднесла к губам чайную ложечку. Настя жадно выпила прохладную влагу. Язык принял нормальные размеры, и стало легче дышать.
Еще.
Может, соку?
Воды.
Женщина дала ей еще ложечку и встала: Пойду, позову твоих родителей. Ты пока в реанимации, но самое страшное уже позади. Тебя прооперировали. Сюда посторонним нельзя, но им разрешили в порядке исключения, уж очень просили.
Вот небо. Облако. Вот мама, − думала Настя, вглядываясь в измученное лицо Галчонка. Мысли рождались коротенькими, быстро уплывая. Я живая. Я в больнице. Мне не больно.
Доченька, как ты? Мать опустилась на колени у кровати и заплакала.
Ну-ну, хватит. Главное, жива! Отец поднял мать с колен. – Не расстраивай ее.
Подошла медсестра.
Повидались? Теперь уходите, а то у меня будут неприятности. Через пару дней переведем ее в палату, тогда можете даже ночевать.
Глава 12. В больнице
Соседкой по палате, куда поместили Настю после реанимации, оказалась пожилая женщина, перенесшая операцию на желудке. Она любила поговорить и надолго занимала внимание Настиной мамы, остававшейся теперь на ночь. Для Насти это было большим облегчением. Ей не хотелось отвечать на нескончаемые вопросы матери и о чем-либо спрашивать ее саму. Она часами лежала молча, делая вид, что дремлет, и открывала глаза, только перед процедурами. Она чувствовала, что ей предстоит узнать что-то страшное и потому пыталась оттянуть неизбежное, пока у нее не появятся силы справиться с новостями. А больше всего ей хотелось, чтобы ничего этого не было вообще: пусть бы вернулось утро, когда она беспечно вышла со двора и направилась к школе, − и чтобы никто ее не окликал, и не заталкивал в страшный автомобиль.
Первые дни к ней никого не пускали. Настя была этому только рада. На вопросы матери, хочет ли она повидать своих друзей, рвущихся ее проведать, она отрицательно качала головой. Такое безразличие пугало Галчонка, но врачи посоветовали ей не настаивать, подождать, пока дочь не придет в себя, ведь она пережила такое потрясение.
Через пару дней Насте сообщили, что с ней хочет побеседовать следователь. Настя приготовилась увидеть строгого мужчину с пронзительным взглядом, но в палату вошла женщина средних лет в форме, на которую был наброшен белый халат. Приветливо поздоровавшись, она попросила Настину соседку ненадолго покинуть их. Галчонка в это время тоже не было, ей зачем-то приспичило на кафедру. Настя осталась со следователем одна.
Расскажи мне, девочка, все, ласково обратилась к ней женщина. Не бойся, эти люди никогда больше не причинят тебе зла.
Я не боюсь. Настя внезапно почувствовала доверие к собеседнице. Я все расскажу, с самого начала.
И она рассказала. Про сломанную рогатку и происшествие в автобусе, из-за которого ее хотели похитить три жутких типа, − в одном из них она узнала брата пацана, подстрелившего птичку. Следователь внимательно слушала и время от времени что-то записывала.
К вам никто не обращался? спросила она, когда Настя закончила. Кто-нибудь из родных этих ребят или знакомых? Ни о чем не просили?
Нет, покачала головой Настя.
А к твоим родителям? Они тебе ничего не говорили?
Нет.
Если обратятся, не вступайте с ними ни в какие переговоры и сразу дайте мне знать. Я оставлю на тумбочке свой телефон.
Они что на свободе? Я думала, их поймали. Они убежали?
Нет, конечно, я имею в виду только их родственников. Те парни, что сидели с тобой на заднем сидении, задержаны.
А тот, что за рулем?
Ты не знаешь? Следователь как-то странно посмотрела на Настю. Он убит. Он сбил сотрудника ГАИ и пытался уехать, а когда патрульная машина преградила дорогу, выскочил с пистолетом в руке. Позже выяснилось, что это игрушка, но с виду полная копия боевого оружия. Патруль, конечно, открыл огонь на поражение. Признано, что применение оружия было оправдано, кто ж знал, что у него игрушка.
Убит? услышанное потрясло Настю до глубины души. Она почему-то вспомнила русый чуб парня и его руки на руле. Мертв! из-за чего? Из-за какой-то обиды, желания отомстить. Да, он хотел похитить ее, может быть, изнасиловать, насладиться ее унижением, но все это в пределах жизни. Он, конечно, негодяй, но живой, был живой! А теперь он в могиле. За его глупое желание что-то доказать другим только доказать! его убили.
