Ирина Леонидовна Касаткина
Улыбка Амура
− Пропишут, пропишут! Ты пойми: Маша инвалид, ей положена сиделка. Муж погиб, сын уж несколько лет как пропал. А у меня своя квартира есть, там дочь с семьей живет. Поэтому прописать тебя здесь вполне можно − по уходу за больной. И площадь позволяет. Когда Машеньке станет полегче, мы все оформим. Как тебе мое предложение?
− А если Вадим вернется? Вдруг он будет возражать?
− Кто, Вадим? Возражать? Да что ты! Ладно, вернется, придумаем что-нибудь. Лишь бы вернулся. Не уезжай, Настенька, пожалей нас, старух! Так хоть какая-то надежда: если что − поможешь. Дочка моя детьми занята, их у нее трое. А больше у нас никого нет. Эх, как все у Маши сложилось, кто бы мог подумать! Такая семья была: муж, двое сыновей, все красавцы. А как она в молодости блистала! − я все ей завидовала. Вот и дозавидовалась. Была семья, и не стало.
Как и у меня, печально подумала Настя. Тоже казалось, такая крепкая семья, − и все в момент рухнуло. Правда, причина другая.
− А где ваш муж? − осторожно спросила она.
− Помер он. Давно уж. От рака. За полгода сгорел. Светка моя еще маленькая была, я одна ее поднимала. Что скажешь, Настенька? Как тебе мое предложение?
Теперь задумалась Настя. А ведь это выход, размышляла она, чувствуя, как снова поднимает голову надежда. Жить в квартире Вадима, где он бегал маленьким, рос, взрослел, − и ждать, что он вернется, позвонит в дверь. Это счастье. Пусть горькое, но счастье. Надо хвататься за эту соломинку. Надо соглашаться.
А если он вернется не один? Ведь столько лет прошло. Он мог встретить другую. Ведь такое может быть?
Что ж, тогда и уеду, решила она. Но только это неправда, он меня не мог разлюбить, я это чувствую. Анна Ивановна права, лишь бы вернулся.
− Хорошо, − решительно сказала она. − Анна Ивановна, давайте сделаем так. Сегодня я все-таки уеду в Муром. Поживу в лесу, заработаю денег на грибах. И буду вам позванивать. А вы тем временем решите все вопросы. Если с пропиской получится, дайте знать, я сразу прилечу. Договорились?
− Договорились, Настенька, договорились. Вот радость-то! А то мы все одни да одни. Побегу, Машеньку обрадую. Ты куда сейчас?
− Пойду, поброжу напоследок по Невскому. Может, в Эрмитаж зайду. А потом на вокзал.
− А то приходи через пару часов, пообедаешь. Или посиди здесь, чего тебе одной по улицам бродить?
− Нет, пойду, погуляю, все-таки я надолго уезжаю. И в Эрмитаже давно не была, очень туда хочется.
− Все к Амуру вашему, небось?
− И к нему. Конечно, Вадима там не будет, я не надеюсь. Да и до середины августа далеко. Просто, хочу постоять возле мальчика. Знаете, закрою глаза и представляю, будто Вадим заходит в зал и направляется ко мне. И так становится хорошо! Радостно.
− Ну, пойди, пойди, постой. Из-за чего ж вы разбежались тогда? Если у вас такая любовь была. Ты мне так и не рассказала.
− Потому что я дура! Ох, Анна Ивановна, какая я была дура! Меня убить мало! − Настя закрыла лицо ладошками, и слезы заструились у нее между пальцами.
− Ну-ну, не надо, не плачь. Что теперь поделаешь. Пойдем, детка, а то потом обход начнется. Твой сотовый номер не изменился?
− Нет, прежний. Передавайте привет Марии Ивановне. Пусть она быстрее поправляется.
Настя поцеловала добрую женщину, попрощалась и ушла. Дошла до Невы, постояла возле реки, поглядела на бегущую воду, и направилась на Дворцовую площадь. Народу в Эрмитаже было немного. Она неспешно поднялась по широкой лестнице, полюбовалась знакомыми картинами и прошла в зал, где в центре на высоком постаменте сидел ее мраморный любимец.
Зал был почти пуст, лишь возле большого гобелена стояла пожилая пара. Настя подошла к Амуру, вгляделась в его личико. Оно показалось ей непривычно серьезным, − без обычной лукавой улыбки. Даже этот малыш понимает, как плохо, подумала она, наверно, он мне сочувствует. Вот − даже улыбаться перестал.
− Амурчик! − мысленно обратилась она к скульптуре, − ты все знаешь, ты хоть и маленький, но Бог. Тебе сверху далеко видно, когда летаешь. Скажи, видел ли где-нибудь Вадима?
Амур задумчиво молчал. Улыбки на его лице по-прежнему не было.
− Амурчик! − взмолилась девушка, прижав ладошки к груди, − ты все можешь! Сделай так, чтобы мы встретились хоть когда-нибудь. Пожалуйста! Нет мне без него счастья, а так хочется! Подай мне знак: жив ли Вадим, свидимся ли?
И вдруг ей почудилось, что Амур улыбнулся. Она впилась взглядом в его личико, − да, улыбка вновь появилась. А может, ей показалось? Нет, вот она, улыбка, у него на губках. Но ведь только что ее как будто не было.
Наверно, у меня едет крыша? − мелькнула мысль. Ну и пусть. Настя закрыла глаза и как и в прежние посещения, стала представлять себе, что вот сейчас Вадим подойдет к ней, она откроет глаза и увидит его. Она открыла глаза, − рядом никого не было. Оглянулась – тоже никого. Пора уходить, подумала девушка, еще немного постою и пойду. Эх, Амурчик, обманщик ты маленький!
Народу в зале прибавилось. Попробую вообразить напоследок, будто один из этих мужчин Вадим, решила Настя. Кого бы выбрать? Толстяк с дамой в шляпе не годится, тощий бомжеватый дядька в мешковатом костюме тоже. Вон тот высокий парень с черной шевелюрой − пусть будет как будто это Вадим. Жаль только, что он сильно кудрявый, а у Вадима волосы прямые. Но больше подходящего нет.
Тем временем бомжеватый дядька направился прямиком к статуе. Тоже заинтересовался Амуром, уныло подумала девушка, еще один любитель нашелся. А худой какой, щеки ввалились, будто месяц не ел. Костюм, наверно, с чужого плеча.
Чего он на меня уставился? А глаза… какие пронзительные! И как похожи на глаза Вадима. Если бы не седина. Глаза Вадима! Нет, не может быть! Это не он! Или он? Он… это, это Вадим! Вади-и-им!
Мир покрылся мраком, потом прояснился. Настя, открыла глаза. Она увидела высоко над собой узорчатый потолок и на его фоне близкое лицо Вадима. Она все смотрела и смотрела, боясь отвести взгляд: вдруг оно исчезнет. Шум голосов мешал ей сосредоточиться. Вдруг она взлетела, его лицо приблизилось, потом Настя осознала, что стоит на ногах в объятиях его рук, крепко прижимающих ее к нему.
− Вадим! − только и смогла промолвить она. − Вадим, Вадим!
И мучительно разрыдалась. Вадим гладил ее по голове, целовал мокрые щеки и пальцы, а она все никак не могла остановиться. Вокруг собралась целая толпа сочувствующих. Пожилая смотрительница зала подала ей стакан, наполовину заполненный пахучей жидкостью. Стуча зубами о его край, она проглотила жидкость, судорожно вздохнула и наконец затихла.
− Ничего, ничего, − говорил Вадим окружившим их людям, − это она от радости. Сейчас пройдет. Как, Снегирек, не надо доктора? Сама сможешь идти?
− Нет, нет, не надо, − затрясла головой Настя. − Могу, конечно, могу. Амурчик, спасибо, спасибо! Вадим, это он, − он мне дал знак, что я увижу тебя. И сбылось. Теперь век буду на него молиться!
Народ стал расходиться. Смотрительница тоже отошла и села на скамеечку у входа в зал.
− Конечно, он, − улыбнулся Вадим, и повел ее из зала, обнимая за плечи. − Он же Бог любви, значит, обязан помогать всем любящим. Вот и помог нам найти друг друга. Давай зайдем в нашу кафешку и перекусим? Заодно и поговорим.
Они сели в полупустом кафе и заказали по шашлыку с соком. Цены были немыслимые, но это их не остановило: ведь счастье и должно стоить дорого.
− Как ты нашел меня? − Настя все не сводила с него сияющих глаз. − Ведь только конец июня. Где ты пропадал все эти годы?
− Узнал про тебя у тети. Я пришел домой, там никого нет. Соседка сказала, что мама в больнице, все в той же, что и раньше. Я и понесся туда. Шуму было! Весь персонал сбежался. Маме пришлось внеочередной укол делать. Она, вроде тебя, вместо того, чтобы радоваться, рыдать принялась. И все причитала, что мне надо спрятаться, а то меня снова поймают и убьют. Я же из плена сбежал. Два дня назад. Меня отцовские ребята самолетом в Питер переправили.
− А мне сегодня Белоконев сказал, что ты погиб. Что тебя застрелили при попытке к бегству. Но я ему не поверила.
− И правильно сделала. Вот подонок! Я ж ему первому позвонил, когда освободился. А мне он наврал, что не знает, где ты. Хотя погибнуть я вполне мог. Меня зеленка спасла. Когда наши окружили банду, боевики снялись с базы и пошли в горы. И меня с собой потащили. Тогда я и решил сбежать. Я же три года у них сидел. Сначала меня в яме держали с другими пленными, а потом, когда узнали, что я дока в компьютерах, стали доверять оргтехнику. Среди них мало кто в ней разбирался. Я у них вроде раба был. И полы мыл, и посуду, и стирал. Заставили принять ислам, иначе обещали голову отрезать.
− И ты принял?
− Пришлось. Только для меня это не имеет значения. А для тебя что − имеет?
− Для меня имеет значение только одно: что ты живой!
− Знаешь, что меня там держало? Ты. Там весной много фиалок, у них цвет твоих глаз. Я смотрел на них и видел тебя. Столько раз просил у тебя прощения! Скажи, ты простила меня?
− За что? Это ты должен меня простить, что я такая дура была! Сбежала, как ненормальная. Знаешь, у меня потом все полетело под откос. Отец нас бросил, а мама чуть не сошла с ума. Она теперь в монастыре живет. А бабушка с дедушкой умерли.
− Олег Владимирович вас бросил? Невероятно! Почему?
− Он ушел к Соловьевой. У них теперь сын, очень на него похожий. А я осталась совсем одна. Мне было так плохо!
− Больше ты никогда не будешь одна! Я тебя ни на шаг не отпущу.
Он накрыл свой широкой ладонью ее ладошку. Она засопела от удовольствия и закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на ощущении тепла его ладони. Неужели это правда, думала Настя, замирая от счастья. Да, правда, все сбылось. Все, о чем я мечтала. Я теперь навсегда счастлива, на всю жизнь! Засыпать и просыпаться с мыслью, что он рядом, − что может быть прекраснее? Все, что будет между нами, каждое его прикосновение − все счастье!
− Поцелуй меня, − попросила она, не открывая глаз. − Я так мечтала о твоих поцелуях!
− Зачем же здесь? − засмеялся он. − Люди смотрят. Поехали домой, − там можно будет все.
− Но там же Анна Ивановна.
− Она к дочке пошла с детьми посидеть. Мы будем одни.
Настя представила, как они входят в его подъезд, поднимаются по лестнице, запирают за собой дверь и она кидается в его объятья. Его ответный взгляд сказал ей, что он думает о том же.
− Да, Вадим, − спохватилась Настя. − У меня же билет в Муром на одиннадцать вечера. А твоя тетя предложила мне у вас жить. Но я хотела поработать в лесу. И Наташа с мужем туда приедут. Слушай, а поехали туда вместе? Там так здорово! Лес, грибы, ягоды. Сметана − ложка стоит! А каймак − нет ничего вкуснее! Ты отдохнешь, отъешься, поправишься. Поживем там месяца полтора, а потом вернемся. Давай? Твоя мама не будет возражать?
− Поехали! − легко согласился он. − Да она рада будет, она все умоляет меня спрятаться. Все боится, что найдут. Однако искать некому: ту бандгруппу, что меня держала, уничтожили полностью, лишь двоих взяли в плен. Только давай сдадим твой билет, а поедем через пару дней? Хочу немного дома побыть. А завтра подадим заявления в загс. Приедем, и как раз подойдет срок регистрации. Девушка, вы согласны стать моей женой? − с шутливой серьезностью обратился он к Насте, ни капельки не сомневаясь в ее ответе.
− Всегда! − счастливо отозвалась она. − Всегда только об этом мечтала!
− Вот и отлично! Тогда вперед?
Они расплатились и вышли из кафе. Небо над ними было синим-синим, ослепительно сиял Адмиралтейский шпиль и его золотой кораблик плыл по небесным волнам, распустив паруса. Великий город принял их в свои объятия и проводил до дома, теперь уже общего. Впереди было лето, встречи с друзьями, любимая работа. А где-то за горизонтом на солнечной поляне играли их будущие дети, − и наука готовилась растворить перед ними двери своих сокровищниц, полных невиданных открытий. Впереди была целая жизнь.
Пожелай им счастья, добрый читатель, − ведь только оно и имеет смысл в этой жизни. А я, твой автор, пожелаю счастья тебе.
Конец
Читатель мой! Если тебя заинтересовала судьба Леночки Джанелии-Туржанской и ее мамы Ольги Дмитриевны, прочти роман «Одинокая звезда» того же автора. Там они главные герои.
