Илья Александрович Балабанов
Мир Опустел. Начнем Сначала!
Глава 19
Линия реального времени
Надувные баллоны скрипят под нашим весом. По документам лодка рассчитана только на двоих. Кажется, что дно сейчас прорвётся, и мы провалимся в воду, но все к этому готовы, главное, добраться поскорее до яхты.
Помогаем взобраться на палубу женщинам, выбираемся сами и начинаем ждать.
Делать что-либо в полной темноте, как минимум, опасно.
Никто не может уснуть. Мы вглядываемся в берег, стараемся различить движения, слушаем каждый звук.
Звуков доносится много.
Кажется, будто на пляже собралась невероятных размеров стая шакалов. Они без остановки дерутся друг с другом, рычат, тявкают и визжат. Нам всем очень страшно. Невозможность увидеть, чем занимается враг, пугает больше всего. В нашем арсенале два гладкоствольных ружья и не меньше трёх десятков патронов. Наверное, этого должно хватить против безоружных тварей.
Гриша и Олег сидят, свесив ноги с бортика, караулят, не пытается ли кто-то доплыть до нас.
Всплески воды раздаются постоянно, но все они вдалеке. Видимо, обжоры боятся плавать и потому особенно не лезут в море. Ситуация не меняется уже несколько часов, и страх понемногу сменяется тревогой.
Чтобы разрядить обстановку, я спрашиваю Гришу, ответил ли космонавт. Видел он салют или нет? В ответ Гриша грустно рассказывает, что в суматохе оставил рюкзак с техникой на пляже.
На часах четыре утра. Через полтора часа рассвет, тогда и решим, что делать дальше.
Небо начинает сереть, потом становится светлее, из-за горы появляется солнце. Теперь видно берег, и мы наблюдаем, как несколько десятков обжор рыщут по песку в поисках еды. Видимо, темнота мешала видеть не только нам и потому, исследовать оставленные вещи они начинают только сейчас. Все, от чего пахнет едой, потрошится и разрывается на части. За каждую вещь они цепляются между собой. Добыча всегда достаётся самому сильному. Нужно признать, что особого вреда в таких стычках они друг другу не наносят. Стоит только сильнейшему повалить соперника на землю и прижать своим весом, как тот начинает жалобно повизгивать, и поединок прекращается.
"Как стая собак", – подмечает Гриша, и мы с ним соглашаемся.
У нас осталось ровно 34 патрона. Все они заряжены средней дробью, а значит бить ими издалека нет никакого толка. Олег предполагает, что есть смысл подплыть на резиновой лодке поближе к берегу и метров с тридцати открыть огонь. Он уверен, что хватит нескольких выстрелов, чтобы обратить больных в бегство. Большинство соглашается с его планом, и мы аккуратно, стараясь не издавать шума, спускаем лодку на воду. Гриша нашёл в трюме багор и готовится держать оборону, если кто-то все-таки разглядит яхту и попробует до неё доплыть. Парень поднимает ступеньки, которые сейчас опущены в воду, и судно превращается в неприступную крепость. Попасть на него из воды теперь невозможно.
Чем ближе берег, тем страшнее.
В теории, стрельба с тридцати метров казалась безопасным занятием, но на деле каждый гребок вёслами отзывается болью. Чтобы удобнее было перезаряжать, я раскладываю патроны перед собой и готовлюсь залечь в удобную для стрельбы позицию.
Олег бросил грести, но лодка, подгоняемая мелкой волной, тянется к берегу.
– Так дело не пойдёт, – шепчет мой напарник и возвращается на вёсла, – а если они сейчас ломанутся? Ни за что не успеем уплыть целыми!
– Какие предложения? – так же тихо спрашиваю я, выцеливая больного, похожего на вожака.
– Давай так. Ты раз лежишь – лежи. Начинай аккуратно стрелять, а я буду вместо мотора. Не дам лодке выплыть на сушу и увезу нас отсюда если потребуется.
Я выбираю новую цель. Вожак ушёл за камень и не появляется.
Лысый, агрессивный обжора выбегает на середину пляжа. Для ходьбы он использует все четыре конечности, в отличие от тех, кто ещё не утратил волосы – они предпочитают ходить ногами, хоть и пригнувшись.
Бах!
Выстрел вздымает столб песка возле его ног, и он падает на землю притаившись. Пытается разобраться, откуда исходит опасность.
Бах!
Второй выстрел проходит точнее, и на бледном боку появляется несколько маленьких дырочек, из которых в ту же секунду начинает вытекать кровь. Обжора подпрыгивает метра на полтора в воздух, визжит, как побитая собака и, расталкивая соплеменников, несётся подальше от пляжа. Я выцеливаю очередную жертву и, подобрав, как мне кажется, лучший вариант, луплю пучком свинцовой дроби прямо в брюхо.
Он, невезучий, задумал посмотреть на нашу лодку и подошёл к самой кромке воды. Снова целая россыпь маленьких отверстий, снова визг, крики и бег с заносами по желтому песку.
Сразу несколько обжор замечают лодку и, подбежав к воде, начинают подпрыгивать на манер встревоженных обезьян. Они кричат и оглядываются, словно призывают на помощь всю стаю. И стая отзывается.
Отовсюду в нашу сторону бегут больные. Они появляются буквально ниоткуда, и с каждой секундой их становится все больше. Некоторые из них бросаются в воду, и я слышу, как начали хлюпать вёсла, кажется, нервы у моего напарника сдали. Он решил уплывать.
– Подожди! Кричу я ему, дай влеплю по ним весь магазин!
Хлюпанье замедляется, и целиться становится удобнее.
Бах! Бах!
Сразу два выстрела достигают цели. Дробь, выпущенная в тело с расстояния в двадцать метров, всегда находит, куда попасть. Хоть одной крупинкой, но зацепится за жертву.
Один больной с разбегу напарывается грудью на выстрел. Со стороны может показаться, что он врезался в невидимую стену, упал навзничь и даже не шевелится. Второму несколько дробинок угодили в лицо, лишив глаз, уха и желания продолжать атаку.
– Ты охренел так мазать?! – кричит на меня Олег, – у них бошки на части должны разлетаться! А ты еле задеваешь!
В этот раз, целясь основательнее, я делаю подряд три выстрела, и три обжоры валятся на землю, корчась от лютой боли и зарываясь в песок. Крики раненых приводят стаю в замешательство. Все, кто бежал к воде останавливаются, а те, кто уже успел окунуться, разворачиваются и, преодолевая сопротивление воды, брызгаясь и спотыкаясь, пытаются выбраться на сушу. Одному из них я попадаю в спину и, видимо, перебиваю позвоночник, потому что он молча уходит под воду, напоминая о себе только крупными пузырями на поверхности и расплывающимся красным пятном.
Следующему выстрел залетает в затылок. На момент попадания он в 15 метрах от кончика моего ствола, и этого расстояния достаточно, чтобы дробь вошла в полную силу, не успев по пути ее растерять. Голова больного взрывается, как арбуз. Красные мясные ошмётки летят вперёд, и некоторые из них даже умудряются долететь до суши.
Ну, хоть какая-то его часть успела выбраться из воды.
Я вынимаю из ружья рожок и трясущимися пальцами запихиваю в него патроны. Вставляю обратно, выпускаю весь боезапас по тем врагам, кто ещё не успел сообразить, что пора прятаться и убиваю ещё четверых. Снова заряжаю и снова стреляю. В этот раз стараюсь попасть в тех, кто прячется за камнями.
Наконец, опустив руку, я не нахожу ни одного патрона и понимаю, что пора сбавить обороты.
– Олег, есть, чем стрелять?
– Осталось штук десять. Не помогает! Смотри, они попрятались за камнями и смогут прятаться там ещё неделю. Ты просрал 20 патронов, а убил их не больше десятка. Никуда они не разбежались! Наш план – кусок дерьма.
– Можно подумать, что если бы я убил 20 штук, что-то бы изменилось, – ворчу я, но понимаю, что Олег абсолютно прав. Так как мы задумывали, на берег нам не прорваться.
Молча мы доплываем до яхты. Ребята сбрасывают трап и помогают забраться на палубу. Они ничего не спрашивают. И так все понятно.
Крики сотен обжор на берегу становятся ещё громче.
– В общем, план такой, – сурово произносит Олег после того, как допивает не отрываясь, полную бутылку воды, – сейчас снимаемся с якоря. Заводим посудину и уходим поглубже. Метров на 200-300. Чтоб животным глаза не мозолить. Затем… Мужчина вдруг замолкает, не закончив и перегнувшись за борт, начинает полоскать в воде ладошки. – Затем идём вдоль берега. До яхт-клуба. – И это… – добавляет он, вздохнув, – все это время не перестаём молиться. Богу… Природе… Инопланетянам-создателям…
Потому что у нас 10 патронов и несколько литров дизеля. Так что, если эти твари, – он махнул рукой в сторону берега, – за нами начнут охотиться – нам конец.
Перед отплытием мы забрасываем в резинку всякого хлама из каюты. Формируем что-то похожее на человеческие фигуры и толкаем лодку в сторону берега. Пусть животные, всем понравилось новое название, отвлекаются на приманку. Лишнее время нам пригодится.
Всей команде легко и радостно. У нас снова маленький праздник. Мы отплыли уже на 5 километров от места ночной стоянки, и за нами никто не гонится. Мы проплываем яхт-клуб, но решаем не заходить в него. Машин там нет, оружия тоже.
Олег вспоминает, что где-то неподалёку должен располагаться небольшой курортный городок и предлагает доплыть до него, если хватит топлива. Если же не хватит – будем высаживаться на берег и топать вдоль моря пешком.
– А все-таки яхта стоящая вещь, – говорит Таня с сожалением, – как легко и приятно плыть вот так по морю! Ни забот, ни хлопот.
– Это пока ветер не поднялся, – возражает Олег, – первый шторм, и вся твоя романтика исчезнет, словно не бывало. Я для себя вывел, что если уж ты богатый и хочешь иногда гулять по морю на собственной посудине, лучше брать мощный катер. Такой, чтоб с каютой, с палубой. На нем раз! И ты в море. А потом – раз! И ты снова на суше. А все эти яхты – сплошная морока. Поднять паруса…Спустить паруса… Свистать всех наверх. Тьфу!
Таня ничего не ответила, но вдруг замычала Варя, указывая куда-то в сторону берега. У меня внутри екнуло. Подумал, что появились обжоры, но оказалось, что она заметила аккуратный маленький домик. Мы доплываем до него и видим ещё один в отдалении. А потом ещё и ещё.
– Приплыли, – констатирует Олег, – не помню названия этого города, но помню, что он очень маленький. И очень скучный.
– Эй, капитан, – обратился он к Грише, который встал полчаса назад за штурвал, – давай-ка, двигай на мель. Постарайся, чтобы мы вышли прямо к той лестнице, – он указал на длинное железное строение вскарабкивающееся по горе, – по ней можно подняться прямо в центр. Надеюсь, нам хватит патронов, чтобы живыми найти машину в этой глуши.
Мы изучаем улицы города, который оказался на редкость милым и уютным. Дома, по большей части, походят на поздравительные открытки. Цветные стены и причудливые крыши, заборчики на любой вкус. Только лужайки напоминают о том, что мир перевернулся с ног на голову. Некошеная трава местами доходит до пояса. Получившие право на жизнь сорные растения стараются наверстать упущенное. Мы ходим от дома к дому своим небольшим караваном, и в каждом дворе нас ждёт разочарование. Ничего полезного. Ни одной машины.
Такое впечатление, что жители вообще ими не пользовались.
Попасть внутрь дома тоже оказывается непростой задачей – все двери закрыты металлическими роллетами, а на окнах решётки. Олег объясняет, что здешние дома, в основной своей массе, являются сезонными. Что с наступлением осени улицы пустеют, а зимой вообще сложно встретить даже собаку. Он указывает на торчащую между крыш красно-белую вышку и предлагает пройти к ней, там маяк и метеостанция. Может, и найдём что-то полезное.
Через полчаса хода, конфетно-пряничные домики начинают раздражать. Совершенно одинаковые, несмотря на разнообразие, они похожи на жизни своих хозяев. Люди работают и копят, хитрят и бесчинствуют ради бутафорской мечты. Получают ее и не знают, что делать дальше. Живут в ожидании чуда, вместо того, чтобы поискать счастье внутри себя. Не снаружи. Разве важно, сколько спален на твоей даче? Восемь или одна? Главное, чтобы сны были добрыми и приводили за руку в доброе утро…
Мы по очереди перелазим через невысокий кирпичный забор и оказываемся внутри двора полностью застеленного асфальтом. Двухэтажное здание метеостанции выглядит пустым и покинутым. Одно из окон разбито, возле него рассохшийся от дождя стол. Похоже, что кто-то использовал его, чтобы забраться внутрь.
Олег начинает ворчать, потому что машины на парковке мы не находим.
– Что ж, – говорит он, – значит пойдём до дома пешком. Думаю, что к концу лета… – он задумался, – будем на середине пути!
– У меня идея! – говорит Гриша и показывает на вышку, – помогите разобраться, как неё залезть, и я посмотрю с высоты. Поищу транспорт.
Лестница на вышку заперта металлической дверью, и нам приходится выломать замок. Гриша оказывается внутри и ловко карабкается вверх, приговаривая по дороге, что всю жизнь боялся высоты и что это его реальный шанс со своим страхом справиться.
Преодолев две трети, он останавливается, смотрит на нас и кричит, что голова кружится, мы предлагаем ему спускаться, а он вместо ответа решительно продолжает подъем. Забравшись на самую макушку, парень смотрит в разные стороны, но порадовать нас хорошей новостью не торопится.
– Гриша! – кричу ему я, – не томи! Рассказывай, что видишь!
– А ничего не вижу! В одном дворе стоит катер!
– Угу, – язвительно замечает Таня, – но на катере по асфальту медленнее, чем на ногах. Гриша! – кричит она, – смотри внимательнее. Мы, если ты забыл, в безвыходном положении!
Я удивляюсь, откуда у женщины настроение для шуток и показываю ей большой палец. Она улыбается.
– Посмотри внимательно, – снова орет Таня, – нет ли поблизости чего-нибудь, напоминающего магазин!
– Посмотрю, – отвечает парень, – пока не видно! Тут в паре кварталов на асфальте нарисован крест. Будто кто-то краской намалевал… Магазинов нет!
– Ладно! – кричит Олег, – слезай уже! Будем думать, что делать дальше.
На срочном консилиуме мы приходим к мнению, что ситуация сложилась нехорошим образом. Город пустой, делать в нем нечего, а соседний черт знает, где отсюда. Решаем, что лучше всего будет выйти на трассу и осторожно, стараясь не отсвечивать, двигаться по ней, пока не раздобудем автомобиль.
Мы просим Гришу обозначить примерный маршрут по направлению из города и начинаем движение.
– Давайте, пожалуйста, сделаем небольшой крюк. Глянем одним глазком, что за крест, – прошу я, и Гриша, возглавивший нашу процессию, просто молча поворачивает, куда я его попросил.
К моему большому сожалению, крест на асфальте оказался пустышкой. В душе я надеялся, что этот рисунок может быть чем-то вроде моих надписей, которые я рисовал по городу, что кто-то приманивает, как я приманил в своё время Олега. Но нет.
Только крест и никакой больше информации.
Робкая надежда кольнула грудь, когда я увидел неподалёку лист бумаги, приклеенный к стене под защитой конька крыши. Тоже пусто. Верх размыло косым дождём, а внизу только еле различимый адрес. Стандартное объявление из прошлой жизни. Я срываю бумажку, комкаю и в сердцах швыряю на землю: "Предложение больше не актуально!"
Через секунду нагибаюсь и поднимаю мусор с асфальта. Доношу до ближайшей урны.
Настроение отвратительное. Мы грустно бредём по дороге, размышляя каждый о своём. Была мысль вернуться обратно на берег, дойти до яхт-клуба и на каком-нибудь катере доплыть до города побольше, но взвесив все за и против, мы пришли к выводу, что это не будет безопаснее. В большом городе будут такие же обжоры, и мы ничего не выиграем.
На стене одного из домов я снова вижу объявление. Оно вызывает во мне злость.
Кто-то приклеил его, где попало. Прямо посреди стены чужого дома. Этот жест, словно девиз, с которым закончило свой век человечество: "Мне нужно – значит можно!"
Я не ленюсь сделать несколько шагов в сторону, чтобы сорвать его и сделать наш новый мир чище.
Глаза выхватывают на листе слова "люди", "ждём", "помогите".
Сердце начинает разгоняться, и я пытаюсь сообразить, что это может значить… Листок кажется мне знакомым, и наконец приходит озарение.
– Чертово объявление! – кричу я, – все за мной! Бежим обратно к кресту!
Я делаю это так резко и громко, что бедная Варя, запутавшись в ногах, валится на землю.
– Пожалуйста, – добавляю я, – все в порядке! Идемте! Только скорее!
На все вопросы, сыплющиеся мне в спину, я отвечаю только "сейчас" и "подождите". Добежав до нужного перекрёстка, с разгона ныряю в урну и среди полуистлевших отходов сразу нахожу выброшенный ранее клочок. Разворачиваю его, читаю адрес: "Янтарная 13, пересечение с ул. Персиковой".
Сравниваю объявления и радостно кричу, что почерк одинаковый. Разворачиваюсь к друзьям, объявляю, что планы меняются. Нужно заскочить на один адресочек.
Мы рыщем по городу в поисках Янтарной либо Персиковой, что попадётся раньше, но пока успех не пришёл. Олег ворчит, что там уже никого не будет, что объявление старое и что мы просто теряем световой день. Я, остановившись на секунду, спрашиваю его, действительно ли он готов уйти, даже не проверив, и мужчина соглашается со мной, просит прощения за сварливое поведение. Наконец, в расположении улиц удаётся разглядеть логику. Недавно была Садовая, потом Яблочная, потом Грушевая. Похоже, что если просто двигаться прямо, мы наверняка дойдём и до Персиковой.
Так и случается. Теперь найти нужный дом дело техники.
Основательный, сложенный много лет назад из красного кирпича дом стоит за глухим каменным забором. Вековая сосна накрывает зелёными лапами, половину двора.
Попасть внутрь можно либо через железную калитку, либо через ворота, на которых красной краской, очень похожей на ту, которой рисовали на асфальте крест, намалёвано число 13.
– Ну, что? Стучим? – зачем-то решил посоветоваться Гриша и несколько раз ударил прикладом ружья.
Ответа нет.
Олег подтягивается на заборе, заглядывает во двор и рассказывает, что видит:
– Никого нет. Вход в дом запущенный. Дверь давно не открывали. Похоже, что мы опоздали. Месяцев на несколько. В любом случае, нужно лезть, раз пришли. Подсадите!
Мужчина спрыгивает на заросшую темным мхом плитку и долго щёлкает чем-то, после чего калитка распахивается, и он галантным жестом приглашает нас внутрь.
Двор выглядит мрачно, но уютно. Пахнет хвоей и сыростью. Если закрыть глаза, покажется, что оказался в лесу.
Пройдя вдоль дома, мы приходим в сад. Ровными рядами, ветка к ветке стоят друг за другом старые яблони. Между рядами, чтобы не пачкать обувь во время дождя, выложены дорожки из той же плитки что и на входе.
Я решаю дойти до конца сада и прохожу ещё метров сорок, после чего деревья заканчиваются, и начинаются грядки. Аккуратные рядки с посаженным укропом, зелёным луком и чесноком. Среди зелени нет ни одного сорняка.
– Стучите в дверь снова! – кричу я друзьям. Хозяева или не слышат, или скоро вернутся.
Возвращаясь к дому, я гляжу на окна второго этажа и, заметив за стеклом движение, останавливаюсь, чтобы рассмотреть не показалось ли.
Штора отъезжает до упора, и я четко вижу два силуэта.
Один большой и статный, другой – едва выше пояса.
Я неуверенно машу, но мой жест остаётся без ответа.
Закинув ружьё за спину, машу двумя руками.
Кажется, наконец заметили.
Рука высокого человека поднимается вверх, и штора задергивается обратно. Сейчас будут встречать.
Я подхожу к дому, и дверь, ведущая в сад, распахивается. На крыльцо, широко улыбаясь, выходит пожилой мужчина. Он молча осматривает нас по очереди, спускается на одну ступеньку и, развернувшись вполоборота, кричит куда-то в дом: "Енот! Вылазь. Помогай говорить!"
Сразу после этого слышатся торопливые шаги, и на пороге появляется парнишка, лет девяти, похожий на обычного мальчика, а не на енота.
– Здравствуйте вам! – говорит он и зачем-то кланяется. – Как вас называть? Что вы хотели бы?
Мальчик выговаривает стараясь каждую фразу, а мужчина, словно проверяя его на словесном экзамене, после каждого слова одобрительно кивает головой.
– Здравствуйте, – говорю я, на всякий случай закрепив приветствие ответным поклоном. – Мы друзья!
Я оборачиваюсь на своих товарищей и вижу, что лица у них сосредоточенные, а Олег зачем-то поднял правую ладонь. – Мы друзья, – повторяю я. – Между собой и для вас!
Мальчик на этой фразе смотрит на деда, и тот, будто хочет успокоить, кладёт руку ему на макушку.
– Мы попали в беду! – продолжаю я. Слова, на всякий случай, произношу медленно и четко. – На нас напали больные. Остались без машин. Помогите, пожалуйста.
В конце фразы я, войдя в роль мореплавателя, приветствующего туземцев, бью себя в грудь кулаком, но мальчик, повторяет мое движение. Видимо, хочет показать, что понимает меня.
– Заходите в дом, – говорит мужчина и, развернувшись, скрывается в прихожей, утаскивая за руку парня.
Мы переглядываемся с друзьями, и я вижу, что некоторые, глядя на меня, хихикают.
– Ты всегда быть в моем сердце, – тихо дразнит Татьяна и, заливаясь беззвучным смехом, бьет себя в грудь, – заходи давай!
Внутри дома чисто и уютно. Полную тишину нарушает только громкое тиканье старых, видимо ещё советских, часах, прибитых к стене.
Мы проходим через гостиную и оказываемся на кухне, где, сидя за широким дубовым столом, нас уже ждут хозяева.
Они молчат и улыбаются. Мы улыбаемся в ответ.
Наконец все расселись за стол, и дед, произнося слова абсолютно обычно, спрашивает: "Голодные? Есть хочется?"
Некоторые кивают, и тогда он коротко бросает мальчику: "Енот, тарелки".
А сам тянется под стол и вытаскивает оттуда блестящую кастрюлю. Мальчишка чинно поднимается из-за стола и вынимает из шкафа нарядные тарелки, расставленные за стеклом. Ставит перед каждым по одной и садится обратно.
Дед смотрит на него с улыбкой и, отвесив лёгкий щелбан, добавляет: "Енот, приборы!"
Парнишка непонимающе смотрит на него большими чёрными глазами, и тот беззлобно разъясняет: "Ложки, вилки… Приборы".
Положив каждому в тарелку по две вареные картошины, приправленные свежим укропом, дед рассказывает, что "только утром варили" и просит обьяснить подробнее, откуда мы и как здесь оказались.
Услышав каким образом нам удалось их отыскать, он вдруг мрачнеет и строго кричит: "Роберт! А-ну, быстро сюда".
Кажется, теперь понятно, почему мальчик выскользнул из-за стола, когда наш рассказ дошёл до места, где мы увидели на дороге крест.
Очевидно, что это его рук дело. Причём, дело не согласованное со старшими.
– А почему, – тихо спрашивает Таня, – вы его сейчас Робертом назвали, а до этого все время звали Енотом?
– А потому, – мужчина говорит совершенно серьезно, – что вам только кажется, что это мальчик! А на самом деле, это помесь обезьяны с котом! И собакой, – он складывает пальцы перед глазами, изобразив очки и добавляет, – этим енотам сама природа выдала масочки вокруг глаз. Как у бандитов… Хулиган мой Роберт! Вот, почему.
За столом раздаётся дружный смех.
В это время Роберт-Енот заходит на кухню. Очень грустно, шаркая ногами и не поднимая головы, подходит к лавке и усаживается рядом с дедушкой.
– Знаешь, что хочу тебе сказать? – спрашивает хозяин строго.
– Пока не знаю, – покорно отвечает мальчик, по-прежнему чеканя каждое слово.
– Я хочу тебе сказать, что ты у меня большой молодец! И уже совсем взрослый!
Парень недоверчиво поднимает голову, вытирает кулаком проступившие слёзы и, словно маленькая молния, вскакивает, чтобы повиснуть у дедушки на шее.
– Не послушался деда и оказался прав! А дед оказался не прав! Молодец!
Мальчик все-таки расплакался, а дедушка продолжил, обращаясь уже к нам:
– Это он сам придумал. Крест – чтобы вертолёт увидел. Объявления – чтобы те, кто прилетят, поняли, где искать. А я запретил. Я сказал, что ничего не получится. Что нет больше никого, кроме нас.
Варя, глаза у которой тоже на мокром месте, спрашивает через брата, почему мальчик так странно разговаривает. Дед внимательно смотрит на неё и отвечает, что в следующий раз она может обращаться к нему напрямую.
– Не нужно через брата, – добавляет он, – я знаю язык жестов. У меня на нем внук разговаривал. Его лицо на миг мрачнеет, но быстро возвращается обратно, – он не странно разговаривает, он просто учится говорить. Он нерусский. У него другой язык родной. А нашему, я его как могу, обучаю. Стараюсь говорить проще, без сложностей, и тогда он все понимает. Но ведь одно дело понимать, а самому говорить всегда сложнее. Иногда забывается и начинает тараторить по-своему. Ни слова тогда разобрать невозможно.
– А какой язык у него родной, дедушка? – задавая этот вопрос, Гриша утягивает из тарелки сестры недоеденную картошку и быстро отправляет в рот.
– Так английский. Роберт у нас потомственный американец.
Заметив интерес к своей персоне, Енот отлепляется от деда и кокетливо посматривает в нашу сторону.
– Я раньше каждый день выезжал из дома. Ездил по соседним городам и посёлкам. Стоял где-нибудь бибикал, ждал, чтобы кто-нибудь отозвался. Два месяца этим занимался. Потом нашёл его, – он гладит мальчика по чёрным волосам, – так спокойнее мне стало, – голос мужчины дрогнул, – в общем, с тех пор вдвоём и живём. Он сначала вообще меня не понимал. Ну, вот и пришлось учиться, чтобы выходить из ситуации. Йес, олл корректли? – неожиданно перешёл он на английский, – мне тоже пришлось пару слов выучить. Так сказать, чтобы сократить пропасть непонимания.
– Извините, пожалуйста, – Олег, поднял руку, – но я до сих пор не знаю, как вас зовут!
– Меня зовут Андрей. Если неудобно Андреем, седина смущает и все такое, зовите дедом Андреем, или дедушкой или вообще, дедом. Мне все нравится. А вы, дайте-ка повторю, – он поочередно указывает на нас пальцем, – Олег, Варя, Таня, Гриша и Илья! У меня память хорошая. Если запомнил, то навсегда.
Дед Андрей рассказывает, что недалеко от того места, где мы встали на морскую ночевку, практически перед самым концом затеяли большую стройку. Несколько тысяч строителей согнали. Построили для них свою маленькую деревню из бытовок и лёгких домиков. Он наблюдает за ними иногда, у них там теперь свой мир. Отдельная цивилизация. Лучше обходить их стороной.
Дедушка предполагает, что мы своим визитом привлекли их внимание и что он давно хотел с ними разобраться, но все руки не доходили. К тому же, сюда они не ходят. Им тут есть нечего.
– Как вы думаете, – спрашиваю я, – можно ли как-то вернуть наши машины?
– А тут и думать нечего, – отвечает дед, – сегодня все и вернём.
Закончив обед, мы благодарим за угощение. Рассказываем, что никто уже и не помнит вкуса овощей.
Хозяин довольно улыбается и объясняет, что сам все вырастил и что мы ещё местных яблок не пробовали. Приглашает осенью сюда наведаться и оценить, что такое настоящий яблочный сад.
Мы спускаемся в мастерскую. Оборудованная в подвале, она прекрасно освещена, причём, свет исходит откуда-то с потолка, но не имеет электрической природы. Заметив наше изумление, дедушка объясняет, что подвал освещается солнцем, с помощью системы линз и зеркал. Солнце светит на крышу, попадает на специальный уловитель, и уже некуда ему деваться, отправляется работать на благо изобретателя.
Он подводит нашу делегацию к большому деревянному ящику. В нем, как спички в коробке, охотничьи ружья. Пахнет машинным маслом и заводским пергаментом. Этот запах возвращает веру в себя. Заряжает энергией для предстоящего приключения.
– А это специальный лот нашего аукциона! – дед Андрей разворачивает зелёный армейский брезент и вынимает автомат Калашникова, – игрушка для самых маленьких!
Мы немного ошарашены, и хозяин подвала объясняет, что ружья для ребёнка пока великоваты, но укорочённый автомат в самый раз. Просит, чтобы мы не переживали, что мальчик стрелять из него обучен и в подтверждение своих слов даёт Роберту два автоматных магазина, скреплённых между собой изолентой.
Енот ловко всаживает рожок на место, передёргивает затвор и, сопровождая свои действия голосовой озвучкой, пускает по стене импровизированную очередь.
Тра-та-та-та!!
Затем также отработанно вынимает рожок, выдергивает затвором пущенный в ствол патрон, ловит его на лету и добавляет обратно в магазин. Поворачивается к деду, говорит: "нельзя ходить, пока заряжен" и под сопровождение наших отвисших до пола челюстей, гордо уходит наверх по лестнице.
– Если готовы, – дедушка Андрей стучит ногтем по ружью, – пойдёмте в гараж, будем заводить машину. Хотя, – тут же добавляет он, – вы, наверное, выходите лучше на улицу. А то места маловато. Гараж старый, машина большая, на много людей не рассчитан.
Оказавшись на улице, мы толпимся возле ворот. Рассматриваем ружья, поудобнее рассовываем по карманам патроны. Раздаётся глухой щелчок, плохо смазанные петли скрипят так громко, что Таня зажимает уши. Мы отходим, чтобы дать место открывающимся створкам и слышим, наконец, звук проснувшегося мотора.
Внутри темного, как пещера, гаража зажигаются два синеватых глаза фар. Словно зверь, выпрыгивающий из логова на охоту, издав мощный рык, на свет божий вырывается Мерседес Гелендваген последнего поколения.
– Дедушка Андрей! – кричит Гриша, – ну, нифига ж себе, на самом деле! Откуда?!
– Нормально, – отвечает из кабины водитель, – позаимствовал у нашего мэра. Хоть какая-то польза для народа.
Усадив Енота на переднее место, Андрей предлагает занимать оставшиеся, и когда последняя дверь захлопывается за последним пассажиром, мы срываемся с места.
– Простите, – застеснялся водитель, – я не подросток, чтобы так гонять, просто педаль мягкая, а движок мощный. Скоро привыкну!
– Мы вам так за все благодарны, – Олег подвигается вперед, чтобы его было лучше слышно, – вы нас просто спасли! Спасибо большое.
Двигатель снова рычит, и отброшенный на сидение мужчина нервно ищет рукой, за что схватиться.
– Карма в действии! – заявляет Таня, – помнишь, как пугал нас на катере?
Вселенная приготовила обратку.
Мы смеёмся.
Через десять минут езды по отличному асфальту мы съезжаем на грунт и несёмся, рассекая кустарники, в сторону моря.
– Если я все правильно понял, – дед машет рукой куда-то вперёд, – те машины должны быть вашими!
Мы дружно поворачиваем головы в указанную сторону, и действительно стоят родные бочком друг к другу, никуда не делись.
– Я сейчас медленно подъеду, и мы пойдём тихо-тихо выглянем на пляж с горы. Там поймём, что делать дальше. Приготовьте оружие!
– Очень жаль нас немного, – вступает в беседу Енот, – страшно! У меня дома не страшно. Людей много, – посмотрев на деда, он добавляет, – думаю так.
– Почему ты так думаешь, малыш? – уточняет Таня, и мальчик, развернувшись к ней рассказывает, что у них в Америке у многих семей бункеры. Что многие наверняка спаслись, а здесь бункеров нет и потому, больных много, а здоровых немного.
– Не поровну, – продолжает Енот и
Дед жестом просит его замолчать. Пора сосредоточиться на деле.
Машина на самых низкий оборотах подбирается к стоянке, и мы, не закрывая двери, выбираемся из неё. Формируемся в цепочку и, пригнувшись к земле, приближаемся к краю склона.
