Григорий Андреевич Неделько
Страшные рассказы
Вершина
…До пирамиды оставалось два километра.
Навстречу Гаррету Видеру, бесстрашному и отчаянному воину, непобедимому в боях, капитану звёздного корабля неслись, оглушительно крича, звери-киборги. Тяжеленные твари из металла и металлозаменителей, и пластика и других искусственных составляющих, сотрясали воздух громогласными воплями. Гаррет знал, какую тактическую хитрость применить против них: его лазер-пистолет уже бы не помог, поэтому Гаррет залепил дуло материалом, которым заделывал дыры в обшивке своего корабля, зажал кнопку увеличения заряда и, хорошенько размахнувшись, бросил супер-оружие в наступающую толпу. И снова упал на колени, уворачиваясь от выстрелов, взрывающихся снарядов и детонирующих стрел. Всё было рассчитано точно, как обычно: бластер угодил в сердцевину надвигающегося войска и, разорвавшись, вызвал там цепную реакцию. Один за другим киборги-звери, теряя конечности, превращаясь в металлические щепы и маленькие ядерные грибы, распадались, разлетались, усеивали окружающее составными частями, из коих когда-то были сделаны. Биополе, благо, надёжно защищало обладателя, отважного мистера Видера, от подобных опасностей.
До пирамиды оставалось полтора километра.
Защитники пирамиды, новые и, кажется уже, бесчисленные по счёту из общего количества, двигались на него, кто ползком, кто бегом, а кто на крыльях. Гаррет даже не пытался подсчитать, сколько их и какого они вида, поскольку там были все: и роботы, и зомби, и твари, и демоны, и люди, и совершенно непонятные гибриды мутанты, родившиеся, следует полагать, после очередной мировой, ядерной войны. К несчастью, Гаррет упустил момент, когда их выстрелы и бомбы врезались в его биополе, и оно отключилось.
"Сломано", – с ужасом, но без отчаяния подумал Гаррет.
Тогда он принял решение сколь смелое, столь и оригинальное. Запустив джет-пак, он взлетел над толпой, в кровавые красные небеса, и, чудом, наверное, увернувшись от летевших в него снарядов, оказался над центром гомонящего войска. Затем Гаррет сбросил всё собственное многочисленное снаряжение, все мины, бомбы, заряды – весь арсенал, сбросил его прямиком в сердце защищавших пирамиду-крепость. Масса взрывов различных цветов, когда орудия смерти уничтожали жителей Планеты Смерти; когда-то это было вызвано столкновением боеприпасов и оружия с телами врагов, когда-то – с их лучами, пущенными из пушек в надежде отсрочить скорую погибель или совсем избежать её. Не получилось, и трупы – обломки – очередных неудачливых защитников-нападающих, так называемых врагов Гаррета Уинли Видера, усеивают выжженную землю.
До пирамиды оставался километр.
Не успел Гаррет прийти в себя, как чья-то не великанская даже – богоподобная рука едва не смахнула его с листа реальности. Гаррет увернулся, ловко, как только он умел, руководя джет-паком, и нашёл с помощью голо-видения явившегося противника. То был робот колоссальных размеров и пропорций, настоящий робобог, если пользоваться устаревшими терминами. Для Гаррета же единственными важными терминами, спустя полёт через полгалактики, высадку на Планету Смерти и пройденные, прорванные десять километров убийств и гибели, остались лишь понятия "враг" и "друг". Друзей у Видера не было, поэтому несложно определить, к какому классу относился робот-бог. На миг захолонуло сердце, стоило представить, что с ним может сделать гигантское создание, наверняка, из прочнейших сплавов; впрочем, на подобное времени не было. Гаррет стал усиленно думать, что предпринять в данной ситуации, выглядевшей опаснее прочих, и тут ответ сам пришёл в голову. Через секунду после его удачной попытки увернуться от размахивающих миллионтонных рук робот вознамерился сжечь Гаррета Уинли выстрелом из плазмоглаз – плазмоглаз величиной с облако, почти с планету. Но Гаррет уже отстёгивал джет-пак и активировал автопарашют. Вот устройство для полёта, разогнавшись, влетает в глаз "богоробота" и, очутившись внутри, взрывается от удара. Взрыв получается несильный, но он добирается до мозговых центров робота и коротит их. Последовательность деактиваций и разрушений, и робот, чьи безжизненные глаза становятся ещё более мёртвыми, падает наземь, вызывая на другой стороне планеты землетрясения и извержения вулканов. Словно бы целая Планета Смерти приподнимается, чтобы тотчас опуститься, в страшнейшем финале агонии – или в желаемом завершении страстнейшего танца любви.
До пирамиды оставалось полкилометра.
Падая, бог-робот, как его называл про себя Гаррет – что, однако, уж и не важно, – задел краешком мизинца автопарашют, разорвав его прочнейший материал. В итоге, последние метры до земли Гаррету пришлось одолевать в свободном падении. Удар о твёрдую, точно булыжник, почву! И Видер мычит сквозь зубы, понимая, что сломал ноги. Автодоктор немедля сориентировался и принялся за работу (для того его и создавали). Он залечил раны и срастил раздробленные кости, но оказал недостаточную помощь; достаточной в нынешних обстоятельствах, тем временем, и не предвиделось: слишком силён был удар искусственного пальца о конечности бравого воина-искателя. И тогда последний, сжав зубы почти до боли, принял единственное возможное решение: он пополз.
До пирамиды оставалось двести метров.
Он полз и полз, отрицая боль, не обращая внимания на появление возможных врагов, новых и таких знакомых и долгожданных, учитывая радость, с которой его встретила Планета Смерти, и томительное ожидание приключений, когда он, Гаррет, ещё только работал звёздным перевозчиком и мечтал о многочисленных опасностях. А потом он узнал, что на одной далёкой-предалёкой планете со звучным и говорящим именем Планета Смерти находится, стоит, возвышается Пирамида. С её вершины можно взглянуть на мир и увидеть его в других цвете и качестве, не обычных, а настоящих. И Гаррет, не потрудившись уволиться с работы, просто "дезертировал" из очередного рейса на быстролётном судне, взяв курс на мечту, случайно почерпанную у бесчисленного грузчика на бесчисленном складе несчитаемого порта. Военные обучение и практика, и прекрасно выученные уроки нападения и защиты, и одни, сплошные отличные оценки по армейским предметам, надо сказать, весьма пригодились в недалёком будущем.
До пирамиды оставалось пятьдесят метров.
Силы оставляли его; боль, напротив, заполняла не просто всё тело, а ещё и окружающее пространство. Но он полз, полз дальше.
До пирамиды оставалось двадцать метров.
До пирамиды оставалось десять метров…
До пирамиды оставалось…
…До пирамиды…
…оставалось...................................................................................................
…Он уронил голову не на землю, нет, но на самый краешек её, вожделенной цели. На нижайшую часть четырёхгранного, подпирающего небеса и отдающего приказы тучам стародавнего, древнее жизни, строения.
И Пирамида, похоже, приняла его подношение – его смелость и щедрость.
Случайно отметив движение где-то там, вверху, очень высоко, выше того места, откуда он сверзился, Гаррет попытался приглядеться. Да, то была птица. Такая птица, которую не встретишь не то что в жизни – на страницах учебников, коллекционных путеводителей, в сетевых архивах или где-либо в ином общедоступном хранителе информации. А то парила действительно необыкновенная птица, и Гаррет понял это сразу; подтвердилась же догадка немедленно, едва Птице стоило низринуться и схватить его когтями. Когтями на крыльях; чёрными когтями на чёрных, как смоль, как вся она, Птица, крыльях. Ножи с острыми шпилеподобными лезвиями вонзились в него, вызвав страх, боль и слёзы, и радость, и его неудержимо повлекло, понесло наверх.
Они зависли над Пирамидой. До неё оставалось около десяти вертикальных метров.
А после Птица отпустила его, и он полетел вниз… вниз, вниз… внизвнизвниз… и врезался в безразличный и странных цветов камень. Двигаться больше было некуда, да и у него не сохранилось сил и резервов. Он всего лишь лежал неподвижно.
Лежал и смотрел.
И видел её, настоящую реальность – отсюда и дальше, и везде, и повсюду, на всех планетах, включая Планету Смерти и Ерту (Землю), в каждой галактике и любых вселенной, мире, вероятности.
Он улыбался; он добился своего!
Слеза скатилась по щеке, удивительная, нежданная слеза скатилась по небритой щеке и упала на камень центра Пирамиды, Её вершины, алтаря. Гаррету Уинли Видеру уже ничего не стоило нажать на последнюю кнопку. Вернее, он ничего и не делал – это тело само, очутившись там, куда и должно было попасть по программе настоящих богов, не роботов, не зверей-киборгов и не чудо-птиц, это оно, тело, отреагировало на зашитую внутрь сердца волю.
Сильнейший взрыв прозвучал и распахнулся на вершине Всевидящего Ока, дав начало чему-то качественно, совершенно новому. И поглотил таинственную и волшебную, мистическую, смертельно опасную пирамиду.
Ну а к тому моменту Гаррет Видер уже находился в ином мироздании.
Послышался резкий крик, разрывающий, разрушающий небеса – Птица Планеты Смерти возвещала о следующей победе. Об окончательно победе, что пришлось так долго ждать.
О победном конце, дающем начало пока не рассказанной истории из нескончаемого их количества…
Далеко в небе ждали звезды, пока дойдет до них крик Птицы Смерти, чтобы увидеть последние, предсмертные мгновения расы Людей.
Харлан Джей Эллисон "Птица Смерти"
Из эпицентра
Когда прогремел взрыв, я находился в его эпицентре.
Это не было простой детонацией взрывчатых вещей. Это не было квантовым или атомарным коллапсом. И это не было кем-то устроенной диверсией, возможно, чтобы помешать моим исследованиям. Впрочем, в перечисленном я не был уверен, поскольку, едва прозвучал взрыв, я исчез.
Сейчас я пытаюсь понять, что произошло, и потому постепенно откатываюсь назад. Как подобное возможно? Элементарно: обруч обратного нуль-прыжка. Он позволяет откатываться в прошлое или в будущее, или в настоящее – в зависимости от настроек. Однако, похоже, на сей раз произошло нечто иного рода – и совсем мне неизвестного. В результате взрыва обруч, кажется, закоротило, и потому я начал отодвигаться в непонятном направлении.
Вначале я видел тьму. Я парил внутри неё и не мог найти ни входа, ни выхода… ни малейшего света… ни единой точки, достойной звания "пункта назначения". Я пытался двигаться, и не получалось. Потому вдруг я взлетел и понёсся вперёд, в неизведанную даль. Я силился управлять непроизвольным движением, но куда там.
Тем не менее, вскоре, с трудом, я смог перехватить управление – в чём всё-таки не было полной уверенности – и задал себе вектор. Сбиваясь, трясясь, переключаясь в разные состояния и стараясь ухватить хотя бы кусочек, край, конечную грань смысла, я влетел в светловатый шар, ударился о него с яростью падающего астероида.
Выяснилось, что шар – тот же свет, свет, коий я безнадёжно и бессмысленно искал. Впрочем, бессмысленно ли? Ладно, неважно.
Итак, я пробил шар света и утонул в лучах, вспышках и искрах. Мне почудилось, что я ослеп.
На самом же деле, я прозрел, просто странным, необъяснимым способом. Свет простирался отовсюду в везде, и мне не удавалось постигнуть ни его назначения, ни заданного природой образа.
Зато теперь я шагал и скользил, свободно, легко, и я двинулся в направлении, наиболее близко похожем на "дальше", пускай любые земные объяснения и утратили свои значение и важность здесь, в светлом мире, в мире света.
Боковым зрением, внезапно, я начал замечать, что творится странное. Следует уточнить: более странное, чем прежде. Я так был захвачен происходящим – будто бы вселенная вокруг, внутри меня и за мной, сжималась и разжималась и куда-то желала добраться, и всё равно стояла на месте – я так увлёкся созерцанием и осмыслением новых событий, что не заметил момента перехода.
Да – момент!, и я уже вне мира под номером два. Второй мир… я все их пронумеровал.
Второй мир сменился третьим, и я заметил повсюду реки и моря, леса и поля, солнце, небо и облака, людей и животных, мир… настоящий мир – во всяком случае, мне и таким, как я, именно он представляется единственно возможным и самым важным.
Я снова был на Земле – но я был не я, и моё – не-моё тлетворное тело полетело куда-то снова, но теперь я не имел ни малейшего понятия о конечной точке. Ничего не ёкнуло, не предупредило, не объяснило ситуации… а я всё набирал скорость, становился стремительнее и стремительнее…
И тут…
Да. Да! Я начал узнавать, где нахожусь, где я в третьем мире, откуда по непонятной причине вылетел и куда с неясной же целью возвращался.
Я летел, нёсся, безостановочно наращивая быстроту движения, стремился домой.
Вот я вижу дома и крыши. Вот – траву на лужайке. А вот соседи со своей собакой – если правильно помню, её зовут Петти…
И тогда я попал в четвёртый мир.
Я сидел в кресле, перед включённым телевизором, и на каком-то не очень популярном канале шёл очередной не очень популярный сериал. Криминальные разборки, полиция, убийства, расследования… насколько жалкими современные развлечения выглядели после того, что мне довелось, пришлось увидеть.
"Пришлось"? Действительно? Был ли причиной моего полёта единственно рок, или могло отыскаться приземлённое объяснение? Я ведь попал в совершенно незнакомое положение, и разве стоит даже помышлять, не то что говорить о теории подобий и её применении на практике.
Четвёртвый мир, к радости, удивлению и настороженности, встретил приветливо. Я сидел в знакомом кресле, со знакомой сигаретой в руке, в другой руке я держал знакомую газету, раскрытую на хорошо мне известной полосе с второстепенной важности, по мнению журналистов, новостями. Слухи, скандалы, версии, скрытая реклама… – изливались с бумажных страниц мне в глаза. Значит, я уже некоторое время пребываю здесь. Отлично, выяснили. Что дальше?
Дальше, беззвучно открыв дверь, вошла знакомая женщина. Жена. Лиза.
– Ден, ты идёшь обедать или нет?
– Иду.
Я отложил нынешние, любимые – и недавно приобретённые – "занятия" и поднялся с места.
Пятый мир нахлынул совсем неожиданно.
Я внутри некоего помещения. Судя по кряжистого вида сложным устройствам со схемами и микросхемами, я пребывал либо на заводе, либо в лаборатории. Я склонялся ко второму варианту. Но что за лаборатория? Какого типа? В чём её назначение?..
– Ты высчитал атомарный вес? – спросил меня некий знакомый тип в очках.
Друг. И коллега.
– Да, всё в порядке, – ответил на автомате, а может, лишь проживая заново ранее случившееся: так сложно порой отделить реальность от кажущегося, особенно в моём случае.
Включилась массивная установка с роботизированными клешнями. Установка нагревала некий кристалл направленным лучём, вероятно, лазерным, который извергался из большой пушки с тонковатым дулом.
"Атомный вес элемента… – прозвучал в голове чей-то знакомый же голос. Потом понял: мой собственный! – Последние исследования… Находка… Эксперимент… Нехарактерная информация…"
Шестой мир не только отбросил назад и в сторону – сбил с осознания и заставил потеряться в себе.
Этот мир представлял собой космос. По космосу, гася движение магнитными "рессорами", перемещалось с неуловимой скоростью сплюснутое сверху и снизу блюдце, притом достаточно толстое, словно бы мяч для тенниса скрестили с тарелкой. Так и есть, летающая тарелка; она работала – позже мы с коллегой получили соответствующие сведения – на возвратных малого размера синхрофазоторонах, раскиданных по "телу" космического корабля. Ускоротели умели сколько угодно раз переключаться из минусовой фазы в плюсовую. Наши технологии для авторов "тарелки" показались бы смехотворными и примитивными… Ракеты? Не смешите меня. Всё равно что обезьяне конкурировать с богом.
Неопознанное летательно средство взялось словно бы из ничего, случайно и негаданно. Ударившись об атмосферный слой, оно продолжало изменять настройки и подстраиваться под сложную ситуацию. Но потом… потом не приземление – кошмарный, сильнейший, неизбывный удар. Режущий уши треск, грохот богов, скрипы и визги демонов!..
И всё прекратилось.
…Только чтобы появился седьмой мир.
В том мире я сидел за столом и записывал недавно полученные от исследовательской группы сведения. Я до взрыва вещества или после? И до или после аварии и шумного, трагического для нескольких сотен людей разрушения и детонации (самоуничтожения?) "тарелки"? Не уверен…
Посмотрел в блокнот, полистал его. Ни единого слова об эксперименте. Может, в конце…
Во время моих поисков дверь распахнулась и внутрь комнаты, куда всем, кроме нас с коллегой и директора лаборатории, вход был строжайше запрещён, ворвалась команда в чёрных одеждах, с масками на лицах и автоматами наперевес.
Друг-коллега попытался внести ясность и спокойствие в создавшееся положение, в увеличивающийся хаос, однакое его попросту смели в сторону и заставили тихо и мирно стоять у стены, рядом с дверью, в углу. Он боялся звук издать, что уж говорить о возражениях, и я его хорошо понимал.
Затем посыпались вопросы, жёсткие, будто приказы, за невыполнение которых – смерть:
– Вы получили разрешение?!..
– Где образец?!..
– Результаты?!..
– Вы виновны, вы это осознаёте?!…
О да, осознание вернулось. Вернулось – чтобы похоронить под собой меня, жалкого и беззащитного человечка.
Гораздо большую опасность – и для них, и для меня, и для каждого – представлял не новый, свалившийся вроде бы ниоткуда элемент. Нет… То, что они отняли у меня, прежде чем запихнуть в наручники, оказалось намного, НАМНОГО ценнее. Судьбоносным, не меньше.
Тетрадка. Записи, мысли, итоги, предположения, надежды. Сейчас информация попадёт в другие руки, чужие, невидимые, и о владельце тех рук мне ровно нечего сказать. Те ли они? А вдруг…
Я застыл в ожидании восьмого мира.
И он – пришёл. Пришёл!
И вот как он выглядел.
…
"Когда прогремел взрыв, я находился в его эпицентре".
…
Робот-щелкунчик
"Ну ладно, – подумал Аркадий Смирнитский, работая над новой главой нового романа ужасов, – Грэг пришёл к Аннете… для чего?"
Он вытянул руку и не глядя сунул орешек в рот роботу-щелкунчику, что стоял здесь же, на столе, где и ноутбук (для писательства) и планшет (для разговоров, по работе и нет). Щелкунчик автоматически распознал поднесённый объект и разгрыз его острыми металлическими зубами.
"А, конечно же! – продолжались размышления писателя. – Он узнал о её измене и пришёл её покарать. Но пока читателям не стоит об этом знать. …Или стоит?"
Он догрыз орех – так, под хруст и вкус лесных орешков ему всегда лучше думалось – и сунул следующий покрытый жёсткой коркой кругляш в рот робощелкунчику.
Щёлк! Скорлупу разгрызли.
Хрусть-хрусть! Смирнитский съел орех.
"И придя к Аннете, Грэг заводит долгий, но неутомительный разговор. Нет, лучше утомительный. Для неё. А потом обрывает беседу…"
Щёлк!
Хрусть-хрусть!
"…обрывает беседу, значит… да! Обрывает её топором… Топором? Не-э-эт…"
Щёлк! Хрусть-хрусть!
"Топором – слишком банально. Пусть он оборвёт её… ну, скажем… швейной машинкой. Значит, он поднимает машинку над головой обеими руками… но Аннета успела бы увернуться или съездить ему по шарам".
Щёлк! Хрусть-хрусть!
"Допустим. Так, так… Нет, пройдём мимо. И продолжим: он принёс швейную машинку… и под дулом пистолета-а… так-та-ак… Да! Под дулом пистолета, старого, шестизарядного, ага! Под этим дулом заставляет её, то есть Аннету, самой зашить себе…"
Щёлк! Хрусть-хрусть!
"…зашить себе, ну, скажем, как в классике, влагалище. А вдобавок и рот – почему нет? Хорошая идея! После чего принуждает её, не могущую терпеть боль, кричащую, умоляющую, истекающую кровью, прошить саму себя до смерти".
Щёлк! Хрусть-хрусть!
"М-да… Угу… угу… А хорошо! Только название придётся сменить с "Убиватель" на "Прошиватель". По-моему, неплохо!"
Хрусть-хрусть!
"Ну вот, изменщица и обманщица, манипуляторша и психически неуравновешенная молодая женщина с непомерными амбициями наказана… дальше?"
Хрусть-хрусть!
"Дальше Грэгу сносит крышу… к примеру, он пробует её кровь, и это пробуждает в нём инстинкт убийцы…"
Хрусть-хрусть!
"Что, опять название менять? На "Пробудившийся" там или ещё на какое?.."
Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть!
"Нет, пока оставлю "Прошивателя": Грэг же работает в компьютерной компании… Работал. Сисадмином. Пока его не уволили за хакерство: взломал счета компании, где трудился, и перевёл себе немного денежек… хи-хи".
Хрусть-хрусть!
"Так, хорошо, дальше… Дальше…"
Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть!
"Дальше – предательство! – осенило Смирнитского. – Лучший друг предаёт его ради девушки – и находит смерть, естественно, от рук обиженного Прошивателя. Новая девушка предаёт его ради другого парня – и тоже погибает. Затем он убивает гипотетическую тёщу, мать, отца… за что-то, а может, ни за что… однако на этом не останавливается…"
Хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть!
Количество и качество придуманных Аркадием смертоубийств росло в невозможной, неописуемой прогрессии, разве что чуть медленнее, чем гора скорлупы рядом с ним, справа от клавиатуры. Он машинально потянулся за новым орешком, но того не оказалось на месте.
"Закончились. Вот блин! Как всегда, на самом нужном месте".
Автор открыл магнитный ящик стола, нашарил вслепую пакетик и не смотря же достал прозрачную упаковку с круглыми предметами. Глядя лишь на монитор, он разорвал упаковку, вынул один кругляш, сунул его спокойному и холодному, как море тёмной зимней ночью, щелкунчику-роботу и, дождавшись знакомого "Щёлк!", положил в рот, и разгрыз.
Вернее, попытался разгрызть, поскольку вдруг ощутил треск ломаемых зубов и сопровождающую его резкую, особенно неприятную боль. Словно зуд и обморожение перемешались и, усилившись, пытались разрушить все зубы сразу, а заодно и челюсть. Во рту стало солоно, во рту появился привкус металла.
И, как вдруг понял А. Смирнитский, не только из-за крови, разумеется, тут же брызнувшей из ран.
Матерящийся и сплёвывающий слюну вперемешку с красным, особенно мерзко и жутко смотрящуюся сейчас, ночью, под свет настенной саморегулирующейся лампочки не самой последней модели, Смирнитский перевёл взгляд на то, что держал в руке. Глазам понадобилось некоторое время, чтобы сконцентрироваться на испачканной выделениями организма вещи, распознать её, послать сигнал в мозг и изумить его обладателя.
Смирнитский держал в руках пулю. Обычную, настоящую пулю от пистолета, наверное, "возрастом" два-три века, когда пистолетов-то как таковых и не существовало; это в век двадцатый и особенно двадцать первый началось повальное и активное производство, усовершенствование личного оружия и продвижение его в массы.
Но вот она, пуля, и Аркадий видит её. Это было невозможно.
Смирнитский быстро поднёс пакет с непонятным круглым содержимым ближе к глазам и принялся разглядывать, что лежало внутри…
Ну конечно! Круглые металлические шарики.
Откуда… откуда у него…
"Откуда у меня всё это?! Я не поклонник старого вооружения, и никто не дарил мне подобного. В мой рабочий кабинет без меня не заходит ни одна живая душа и не выходит также. Откуда же, чёрт возьми, в моём ящике взялись пули! Да ещё двух-трёх… или сколько им там… вековой давности!?"
И где орехи?
Бесконтрольно, ведомый, скорее, предчувствием или интуицией либо чем-то в этом роде, Смирнитский повернулся к роботу-щелкунчику в надежде увидеть рядом с тем потерянные, оброненные неизвестно, невероятно каким образом – да и не суть – орешки. Однако увиденное заставило автора ужасов похолодеть сильнее, чем его страшные фантазии леденили умы и души преданных читателей.
Щелкунчик, по форме и функциям абсолютно точно напоминающий робота, стоял и улыбался сардонической улыбкой. Улыбался ему, Смирнитскому! Лунный свет вычерчивал фигурку и её глаза, и руки с ногами особенно чётко.
Внезапно погасла на стене лампа, но Аркадий того не заметил.
Щелкунчик улыбался, и это было настолько неправдоподобно, что совершенно невозможно!
Потом он сделал шаг к краю тумбочки, где стоял, и одним лёгким прыжком перепрыгнул разделяющую её и компьютерный стол "пропасть".
Это было невозможно! Смирнитский закричал от ужаса и, вскочив с вертящегося кресла на колёсиках, безумно, будто в припадке – а может, он как раз и начинался, – завертел головой из бока в бок, из стороны в сторону.
"Это невозможно, НЕВОЗМОЖНО, НЕВОЗМОЖНО!"
Но по-настоящему невозможное случилось немногим позже…
…Проглотив остатки крови, щелкунчик улыбнулся обеими углами губ, чуть-чуть, еле заметно в ночи. И… нет, не разбило окно и не открыл его, и, конечно же, не выпрыгнул наружу. Никуда не убежал.
Нет.
Он спрыгнул с остатков тела и подошёл к компьютерному столу. Опровергая законы гравитации, он взмахнул на стол единственным высоким прыжком. Приземлившись на металлические кругловатые ножки, щелкунчик устроился перед клавиатурой и, бросив быстротечный взор на усеивавшие экран буквы пятого или шестого романа так не вовремя скончавшегося хоррор-мастера, забегал по клавишам и забил по ним тоненькими прочными ручками, и ударами ног начал ставить буквы, знаки, пробелы.
О да, он кое-что понимал в смерти и ужасе. Не столь уж много, но этого достаточно. Робот понимал.
Как, в общем-то, и его продавец.
