Это был Новый Колизей.
Так он и назывался; простое имя запоминалось и беззвучно говорило за себя. Чтобы возвести оный, потребовались десятки дней, сотни рабочих и рабов и тысячи, миллионы монет.
Три высоких вместительных секции одних размеров делили Колизей внутри на три же части. В первой секции, внизу, сидели правители; во второй, срединной, – богатеи, олигархи; последнюю, технически выше предыдущих, занимали очень богатые и влиятельные люди, не способные, однако же, по показателям этим тягаться с истинными владельцами мира и покровителями-руководителями людей.
По-настоящему колоссальная арена превосходила диаметром "сцену хлеба и зрелищ" первоначального, наиболее известного Колизея; впрочем, старому, как вполне понятно, предстояло подвинуться и уступить место Новому. Так было и так будет.
Это знали все.
Вход на дебютное представление организатор, для всеобщего блага решивший остаться неузнанным, сделал бесплатным, что, тем не менее, всячески и сторицей искупалось новостями и вестями, слухами и сплетнями, начавшими рождаться ещё задолго до представления и даже до строительства Новум Колоссеум. Когда лучшие строители – из сильнейших, умнейших и исполнительнейших – клали камни в основание будущей Арены Арен, уже тогда передаваемые полуголосом и загадочным шёпотом известия поползли по Риму и его окрестностям. Novum Colosseum воздвигли в сердце столицы мод и впечатлений, в её непосредственном центре. На представление допускались исключительно высочайшие; средний класс и бедняки оказались вынуждены простаивать ноги за пределами божественно белой, сверкающей девственной чистотой арены.
Облачённые в шелка и кожи, носящие перстни и ожерелья, они, те, кто предпочитал кольца с рубинами и короны с изумрудами, богатые длинные одежды и многочисленные неперечисляемые украшения вроде уникальных, особенно редких перьев – павлиньих, например, отделанных золотой вышивкой, – они все сидели на высоких удобных стульях, местах для избранных зрителей, и готовы, давно были готовы созерцать зрелище, коему (они знали, и им поспешили сообщить) не найдётся подобия вовеки веков.
Из секретного углубления, невидимо открывшегося и так же закрывшегося, выбрался просто одетый человек и не спеша вышагал в центр Арены.
– О великие! – возвестил он, подражая глашатым, но не крича, а говоря зычно и ясно. – О великие! – он повторил и продолжил: – Узрите же картину, что явится олицетворением и средоточием желаннейших из зрелищ! Приглашаю вас на сладкую из сладких и интереснейшую из интересных битву, такую, которая только вам и по душе, ту, кою невозможно не любить! Всё это делается для вас, ради вас и лишь так, и никак иначе! Да поднимутся двери, упадут преграды и решётки темниц, скользнув вверх, впустят на арену бойцов для услады взоров наших любимых, почитаемых, единственных на свете владык!
С теми словами вышедший удалился обратно, туда же, откуда явился, – в неизвестность, а на огромный круг, будто бы следом за ним, принялись выходить воины – снова и снова, всё новые и новые. Они удивляли и поражали своими оружием, одеяниями и прочим внешним видом. Одноглазые и безухие, великаны и лилипуты, люди среднего роста с горбом и обычнейшие и потому более невзрачные, мужчины воители и кроме них женщины-воины, дети-мечники и жаждущие битвы и крови старики со старухами. Взмыли ввысь лезвия клинков, ножей, мечей, стилетов… острия пик и стрел… зубы трезубцев…; когда взмахнули руки, разрезали воздух плети и цепы, кнуты и "утренние звёзды", палицы и дубины…
Нежась в лучах тёплого солнца и поглощаемого удовольствия, богатые и знатные, и правящие, и золотодержащие богачи с ленивой радостью, покровительственно, с привычной, вечной усмешкой разглядывали-рассматривали гладиаторов, которыми, несомненно, и были значительные числом бойцы. Принуждённые стоять насмерть: тонкие и толстые, двуглавые и одноглавые, ущербные и неописуемо красивые, невероятно уродливые и непредставимо странные, гетеро и гомо, ежедневно поедающие "гормоны противоположного пола" мужчины и женщины, гермафродиты, мутанты, метисы, мулаты, гибриды, случайно получившиеся и искусственно выведенные…
Не успели "сильные мира сего" обменяться восторгами и возгласами, как поднялась вторая громоздкая, но легкодвигающаяся решётка, точно совпадающая по величине с первой, и на арену посыпали-посыпались, побежали, попрыгали, пошли – животные, звери, чудовища, монстры! Тоже ошибки генетики и биологии – и породистые; обыкновенно рождённые и увидевшие свет в неволе; контуженные и ослеплённые; здоровые и увечные; пятиногие и трёхпалые; четверолапые и слюномордые; горящие глазами и потрясающие гривами!.. Львы, волки, собаки, волкопсы, вараны, гигантские ядовитые змеи, змееноги, ехидны, напоминающие чудища ежи, тигры, хищные птицы, бешеные травоядные, нелепости и непонятности с разноцветием передних и задних лап и неожидаемым сочетанием очей, носов, пастей, клыков!
…Две толпы – не меньш! – не обращая словно бы внимания друг на друга, выстроились слева (гладиаторы) и справа (звери), причём животные двигались сами по себе!; а выстроившись, обе армии единым порывом устремили взгляды вначале перед собой, адресуя взоры противнику, после чего разом повернули головы или то, что заменяло их, к знатным гостям, к богачам, к полному собранию предержателей власти и денег, оставивших, во имя Знаменательного События, собственные посты в Риме и иных градах Империи и обязанности пред обычным, числом миллион людом.
– Я, – внезапно ошарашив надменные, самоуверенные фигуры, блистающие и ослепляющие одеяниями, рассевшиеся тремя бесконечными рядами, взлетел до отсутствующего потолка и до сущего неба тот же голос, что и сперва, – глас ведущего, однако теперь точно бы бестелесный, во всяком случае, вне видимого обладателя. – Я, – ничтоже сумняшеся повторил объявлявший, не боясь оскорбить ревнивных и гневных властителей упоминанием собственных незримости и бесполезности, – есмь автор и строитель места сего. Да начнётся представление!
И лишь только теперь собравшимся на бесплатное неведомое зрелище, по-зарубежному "шоу" – хотя и не всем без исключения, – пришла в одинаковые главы одинаковая мысль: отчего же люди и звери на Арене стоят рядом и не нападают дружка на дружку, не рычат и даже не глядят свирепо?!
Ответ пришёл самолично, едва замершие в первых рядах воины и животные, воздев оружие и ощерив клыкастые пасти, бросились на впереди находящиеся, замыкающиеся кольцом зрительные места, прямиком на неприкасаемые фигуры в бриллиантах и золоте, платине и каменьях… А затем, разумеется, задвигались и другие ряды. Крики ужаса и смерти смешались с криками радости и яростным хохотом.
Да, этот Колизей был действительно Новый.
Он включил телевизор.
Шла сводка криминальных новостей.
Посидев с минуту-другую в старом кресле, поглядев на успехи и неудачи (больше – успехи) антикриминальных сил города, он щёлкнул пультом – погасил экран. После чего поднялся и вышел в ночь.
Всё начиналось волшебно, почти как в сказке.
Они познакомились в Интернете, долго общались. Потом встретились вживую. Потом ухаживания; конфетно-букетный период. И вот она, решившись, допустила его в святая святых – на вечеринке в честь "экватора", середины-центра студенческой жизни…
Он крепко обнял её, поцеловал взасос и аккуратно повалил на кровать. Она не почувствовала его веса, не возникло и какого-либо другого неприятного ощущения. Непрестанно целуя желанное девичье, он снимал с неё одежду. Когда стало неудобно совмещать два преприятных действия, он с трудом прекратил ласки и раздел подругу донага. Затем разоблачился сам.
Теперь уже она начала осыпать поцелуями и ласканиями его тело.
– Любимый… – с придыханием говорила она. – Любимый… любимый…
Его руки потянулись к ней, когда она сидела и делала ему хорошо…
…И тут: Вспышка света!
Мгновенное потемнение!..
Он не заметил и не почувствовал, что произошло.
В следующую секунду свет зажёгся ещё раз, и, похоже, теперь-то точно по-настоящему…
– Что здесь… А-а-а! Боже!.. Боже мой! О-о-о!..
Её подруга, его бывшая девушка, став невольной свидетельницей произошедшего, стоило примчаться на громкий и подозрительный шум, выскочила прочь из комнаты. На бегу она придерживала рукой рот: безудержно тошнило; из глаз рвались слёзы.
Он, обнажённый, опустил удивлённые глаза – и едва не задохнулся от ужаса. Она лежала здесь, прямо здесь, перед ним, и её тело покрывали многочисленные разрезы и дыры. "Колотые и резаные раны", как написали бы сторонники и вершители правосудия – бесстрастные, может, и безразличные полицейские.
Впрочем, именно это они и написали, после того как явились на вызов экс-подруги парня, находившейся в полуобморочном состоянии и, тем не менее, сумевшей, сквозь рыдания и приступы истерического удушья, набрать номер "02", и более-менее внятно описать случившееся, назвать адрес.
…Студенческая вечеринка закончилась чернотой; она закончилась смертью. Когда весть облетела всех собравшихся, стала зарождаться паника. К счастью, массовое безумие успел предотвратить наряд полиции.
Его, парня, одели – сам он не мог совершить и таких, самых простых действий, – заковали в наручники и увели под всхлипы, крики, мат и безмолвствование друзей и знакомых из студенческой среды. Никто из юных физиков не понимал кошмара, затягивавшего их в омут… в неотрицаемый и неотменяемый водоворот случайности наполовину с роком. Но все они, будто один, через какой-нибудь час, разбитые, в слезах, с раскрасневшимися от гнева и ужаса лицами, пришли к выводу, что он виноват. Непременно и несомненно виноват.
К тому же выводу пришёл и суд. Смертную казнь на территории страны отменили некоторое время назад, поэтому его отправили на двадцать лет в колонию сторогого режима. Там он умер смертью, которую не принято описывать… о которой не следует даже говорить. Орудие убийства – вероятнее всего, в качестве него выступал нож, возможно, боевой – не найдено до сих пор.
Он вернулся домой и автоматически, не задумываясь помыл под водой из крана руки; багровое смешалось с прозрачным, посветлело до красного и утекло в канализацию. Света, однако, он не включал. Не вытирая мокрых ладоней, он прошёл в единственную в квартире, тесную комнатку. Упал в старое кресло, дотянулся до пульта, включил телевизор.
– …Жертвой стала студентка физфака по имени Елена Моисеенко.
К другим новостям.
Всё чаще инспектора градостроительных служб встречаются с вопиющими фактами халатности при возведении зданий. Так, зафиксировано уже двенадцатое нарушение при строительстве малоэтажных домов.
"Подобная преступная небрежность, – заявил инспектор Всеволод Озёрский, – гипотетически может явиться причиной случайного происшествия со смертельным исходом".
Со своей стороны…
Он щёлкнул пультом, гася экран. Его руки достали из глубокого кармана куртки нож, боевой; на лезвии запеклась кровь. Недвижимые зрачки, захваченные в круги холодных радужек, мельком глянули на оружие. Раз! – бесплотная бесцветная вспышка – и ножа нет. Хотя и куртки на нём полминуты назад не было.
Что, впрочем, неважно. Он знал, сейчас он знал, что делать. Какой там адрес упоминался в телепередаче?..
Он встал с кресла и вышел наружу, не произведя ни звука.
Покрытый пылью телевизор, который он включал и выключал только что, продолжал бесшумно стоять, зияя провалом выбитой, выколотой искусственной квадратной глазницы – вечно неработающим экраном. Да неудивительно: его соседи, если хотите знать, не решились бы однозначно утверждать, что в расположенной прямо тут, за стенкой, квартире кто-либо обитает или когда-либо жил. Хотя и сама квартира: разве она там есть? Может находиться?..
Что вы говорите? Да? точно?
Вы абсолютно уверены?
Проходя мимо вольера с макаками, уборщик Мих с ненавистью глянул на привезённых сегодня в зоопарк обезьян.
– Тупые безмозглые твари…
– Ты что-то имеешь против?
Замдиректора зоопарка, случайно услышав Михаила, которого все здесь привыкли называть просто и сокращённо – Мих, не преминул указать младшему сотруднику его место.
– Да нет…
– Ну так ухаживай за ними, как за каждым нашим питомцем, и получишь за это свои деньги. Не менее хрустящие и настоящие, чем за любого из зверей "Зорро-парка".
""Зорро-парк", – чуть ли не с ненавистью подумал Мих. – Что за идиотское название?!"
– Да… босс.
Замдиректора Алексей Николаевич не ответил, а молча удалился куда-то по собственным делам, начисто проигнорировав "согласие по уставу" несимпатичного – да и не ему одному, – обладающего мелкими глазками, большим носом и плоскими щеками, вечно недовольно и часто ругающегося по делу и нет работника. Если б речь шла о ком-нибудь ином, Алексей Николаевич непременно отозвался, хотя бы и междометием; на Миха тратить время и даже порой терпение замдиректора не видел смысла, и похоже, причина крылась в генетике. Генетике уборщика.
Мих кинул последний, полный глубокой и безотчётной ярости взор на по-странному тихо сидящих макак.
– Не нравитесь вы мне.
Отклика он, разумеется, не дождался. Впрочем, отбросив предрассудки, нельзя было не согласиться с тем, что поведение обезьян данной породы действительно могло показаться отчасти загадочным, отчасти – просто любопытным. Минимум, второе. Злые глаза Миха "перетекли" с первой задорого купленной особи, сидевшей на бревне слева, к пятой, финальной по счёту, задумчиво примостившейся по правую руку уборщика, непосредственно у толстых прутьев вольера. Гибкие тела, небольшой размер, конечности длиннее и покрыты шерстью более тёмного цвета, чем у обычных представителей этого рода приматов…
Что это?! Мих готов был поклясться, что "предки человека" или, по крайней мере, весьма похожие на оного представители дикой (прежде – до попадания в "Зорро-парк") природы проводили его страшными, многообещающими взглядами.
"Чёртовы шимпанзе", – противореча истине и биологии, но не субъективным ощущениям, проворчал про себя Мих и направился подметать пространство у соседнего вольера, с тиграми.
А до того, пока "Великий Хозяин и Его Высокопоставленные Подчинённые" не видели, уборщик вынул из глубокого внутреннего кармана, самолично пришитого для таких вот операций, бутылку разбавленного спирта и, виртуозно отвинтив крышку, присосался к ней, словно жадный осьминог.
Ночные охранники сбежались к вольеру по тревоге одного из коллег, самого молодого и, как следствие, наиболее (увы…) инициативного. Никто не предполагал, что предстанет их глазам, когда они окажутся на месте. А оказавшись, все сочли бы за огромное благо вовек не видать открывшейся картины.
Посреди клетки с индийскими тиграми валялось… нечто. Оно состояло из ошмётков мяса и мозгов… крошева костей… луж и разбрызганных капель крови.
Молодого парня стошнило на месте. Охранник постарше и поопытнее отбежал в сторону и там выблевал свой нехитрый ужин (блинчики с кофе плюс запрещённая на территории зоопарка водка). Третий, старший по годам и посту, обездвиженно, убито молча, будто в мгновенно налетевшем ступоре, рассматривал кровавое месиво. И тигров, пожиравших останки, вылизывавших пол, очищавших морды громадными языками.
Метла, валяющаяся в центре этого омерзительного ужаса, недвусмысленно указывала на жертву невыясненных, мистических, пугающих, однако неотменяемо реальных обстоятельств.
– Бедняга Мих… – проронил старший из ночных охранников.
Памятуя исключительно неприглядную личность уборщика, слова должны были прозвучать дежурно – а вместо того с грохотом ухнули в безмолвно-безразличную бездну из камня и металла.
Макаки по соседству странно притихли. Охранник перевёл глаза на них – чтобы не наблюдать больше почти физически болезненной картины, кадра, коего не узришь и в жутчайшем хорроре. И мужчине показалось, да, всего лишь на миг, но почудилось – конечно же, из-за шока, темноты, страха и много чего ещё!.. – ему почудилось, что пятёрка обезьян отозвалась на его беззвучный крик таинственным, полным чёрного волшебства мерцанием пустых зрачков.
Затем охранник потерял сознание…
…Когда его разбудили полицейские, вызванные на место смерти (несчастного случая? совпадения? убийства? чего же, чёрт возьми?!), выяснилось немедленно сразу два невероятных факта.
Первый факт: Миха разорвали на куски руками. Ну, во всяком случае, пальцами.
Второй: Из соседнего с тигриным вольера исчезли все макаки.
Невозможно? Если и да, всё равно – столь же реально, сколь и гибель человека, плывшего по извилистой, прихотливой, неожиданной и опасной реке жизни буквально считанные часы назад.
Всех тигров из Индии пристрелили.
Ни одну из дорогостоящих макак так и не нашли.
…Заслышав шум в загоне, Борислав рискнул зажечь яркий электрический фонарик и проверить глубокой, невидимо-чёрной ночью своих овец – источник труда, денег и, чего уж скрывать, смысла его скромной жизни. Молочно-белый луч скользил по пушистым фигурам, однако не выхватывал из плотного, точно сжимающего собой, закупоривающего знания и чувства, мрака ничего и никого подозрительного. Ни несущих погибель его питомцам волков, ни случайно залетевшей раненой птицы… ничего и никого.
– Чупа… – недовольно обронил фермер.
И вдруг ему почудился – просто-напросто почудился, никак не больше – странно многообещающий блеск в зрачках без дна и смысла четвероногих питомцев. Борислав понимал, что подозревать в чём-либо собственных же овец – бред, глупость, сумасшествие! Он и не делал подобного. Лишь с полминуты, скорее, для проформы, порисовал по тени ночи мощным фонариком и, наконец, перестав пугать и без того не храбрых обитателей загона, собрался уходить. Тогда-то ум фермера и посетила внезапная, до неясности чуждая мысль:
"А ведь они не боялись. Совершенно не боялись!.."
Постояв, он решился хмыкнуть – в насмешку над обуревавшими сознание страхами. Развернулся и, светя фонариком, удалился обратно в дом, где погасил свет, закрыл дверь, разделся, лёг в кровать и быстро уснул.
Его растерзанное тело – вернее, то, что сохранится от увесистого мужчины ростом почти 180 сантиметров и будет раскидано в пределах всей комнаты деревенского дома, – найдут соседи через два дня. Обеспокоенные долгим отсутствием Борислава, они решатся вызвать полицию, которая взломает дверь и вскоре наткнётся на отвратительную, кошмарную мешанину из перемолотых внешних и внутренних органов… и лежащую кучками, и размётанную, размазанную по полу, стенам, даже потолку!..
Эксперт установит, что "смерть наступила в результате сильнейшего физического воздействия – ударов и рывков, произведённых копытами". "…в то время как большая часть овец Б. Беленкова умерщвлена аналогичным образом; остальные же несколько голов пропали невыясненным способом и в неустановленном направлении".
Следуя указаниям рег(исторатор)а, Энэйч продвигался сквозь эр-лес (эрзац-лес), держа в руках, перед собой, импульсное ружьё. От имп-винтовки оно отличалось многофункциональностью, увеличенным зарядом и большей убойностью, а к тому же поздние модели, одну из которых, KL-15/3, Энэйч и сжимал сильными пальцами, можно уменьшать в размерах, перестраивая. И не только уменьшать, но даже почти полностью менять её внешний и внутренний вид, что влияет и на конфигурацию, точность и дальность стрельбы, форму зарядов (на самом деле, разрядов) и т. д.
Если рег не врал – а врать он не умел, поскольку являлся надёжной хай-эндовой игрушкой, – диверсант засел в секторе D85-A; что он там делал и почему не убегал либо хотя бы осторожно не передислоцировался, вопрос иной, и, насколько подозревал Энэйч, более важный. 1 год усиленного и ускоренного обучения на военной базе универсалов – Унивёрсум-71 – и 5,5 лет практического опыта (не считая постоянно обновляемой, пополняемой и улучшаемой теории, рассказываемой и показываемой генералами, "лучшими из лучших") сделали своё дело: Энэйч не боялся, не сомневался, делал, что должен, и всегда добивался своего. И вот сейчас он один отправлен на задержание – "лучше" [цитата из брифинга] – или убийство – "возможно и несущественно" [цитата из брифинга] – вражеского солдата, прекрасного обученного диверсанта, проникшего на территорию Секретной Базы номер 13, где в данный момент находился недавно переведённый со станд-базы-108 Энэйч. Собственно, он едва успел распаковать вещи, нечего и говорить о времени, требующемся, чтобы привыкнуть к новой обстановке и, тем более, сжиться с ней, – и тут его, внезапно и безотлагательно, вызвали в киберкаб(инет) главнокомандующего.
Стронгсил, обладатель столь же стандартного фьючер-нэйма, что и простой, однако эффективный солдат Энэйч, быстро ввёл подчинённого в курс дела путём голографической шифрации. Когда полученные за три секунды образы, знания, звуки и прочее улеглись в мозгу и образовали цельную картину, Энэйч отдал честь и удалился для выполнения задания. Всё произошло в тишине, поскольку и войны далёкого XXX столетия, не то что нынешние баталии века LIII-го, подразумевали минимум средств, любых, при максимуме результата.
И вот, вооружённый "оружием мечты любого солдата", Энэйч, не менее способный, чем каждый с СБ-13, и столь же – по праву – уверенный в себе, выдвинулся в путь. Магнитолёт доставил его к сектору C-72-B, так близко к цели, как только возможно: лишь бы отправленный остался незамеченным и выполнил порученное задание. Высчитыватель, с показаниями которого Стронгсил ознакомил Энэйча перед началом операции, демонстрировал число, кое любой бы ещё жалких 5-6 веков назад счёл предосудительно завышенным, следствием серьёзнейшего компьютерного бага или же преступной халатности админов-настройщиков. На экране высчитывателя горело 99,7889%, а всякий показатель выше ровно 99%-ов автоматически, согласно математике устава, причислялся к вероятности 100% – не больше, не меньше.
Энэйч был в курсе этого, ведь глубокие познания в теории настолько же неотделимы от успешного ведения войны, насколько и богатый опыт, отличная память, яркая фантазия, умения логически мыслить и импровизировать и тому подобное. И тем не менее, тем не менее… огромная цифра [число] смущала его; никогда прежде не приходилось ему лицезреть вероятности более девяноста с гаком процентов. Показатели 91, 92 и те, что крупнее, и вовсе представлялись ему фантастическими, невероятными – не вследствие природной склонности к сомнениям, вовсе нет: солдат, напомним, обязан логично и стройно мыслить; просто-напросто он раньше с похожим не встречался. Так что вполне объяснимо лёгкое напряжение, касающееся его мощных пальцев и чуть заметно пробирающееся по ним, сводящее-сжимающее их еле ощущаемыми, но не контролируемыми токами, когда мужчина (специально отобранный ген-модификант с пропатченной и биологически развёрнутой базой) пробирался сквозь острые ветви эрзац-деревьев и мясистые стебли иск[искусственных]-растений по пути к прячущемуся мятежнику из вражеского лагеря.
Дюжина квадратов (иначе – секторов/секов, или, применяя воинский жаргон, квадров) осталась позади, и вот он оказался в непосредственной близи от диверсанта; спину приятно закололо в предвкушении приятного же для верного, умного и исполнительного солдата действия. Регистратор тем временем не фиксировал местонахождения цели, невзирая на то, что располагающиеся поблизости, да ещё так близко, силы врага, пускай и в единственном числе, ОБЯЗАНЫ были засекаться за пять – за шесть квадров (секов) до регистрируемой точки. Некое странное, явно ненужное и до конца не осознаваемое чувство зашевелилось в груди, не приходя на смену подозрениям либо ж, если угодно, сомнениям, однако являясь их прямым следствием; раннее, укоренившееся подозрение обрастало плотью – вот что происходило.
Энэйч напрягся; он выдвинул при помощи движения правым веком чип-бинокль и, отрегулировав чёткость, рассмотрел всё вокруг, то и дело "играя" с дальностью и детальностью. Ничего – ни следа присутствия человеческого существа, если пользоваться опять-таки военным жаргоном; он убрал микробинокль тем же движением и прислушался к собственным ощущениям. Они молчали; тут-то он окончательно и заподозрил нечто неладное… ловушку…
Случилось это, увы, слишком поздно! Взметнувшись между сине-фиолетовыми стеблями и жёлто-красно-оранжевыми листьями, фигура в защитных одеждах спецотряда – его отряда – выстрелила плотным потоком лазера. Энэйч увернулся, дав выстрелу, срезая ветки и растения, беспрепятственно уйти в сторону, в "молоко"; а затем он совершил то, чего делать совсем не следовало, – но откуда он мог знать!.. Он выстрелил.
Пущенная из здесь же, на месте, быстрым опытным движением перепрограммированного гана звезда-пуля миновала заросли и, в том числе, мягкий ствол "резинового дерева", когда пробилась через него, оставив по себе довольно внушительную, рваную по краям дыру, после чего засела в голове цели. В голове вражеского, одетого в определённо фальшивую (и никак иначе) форму воина; ощутив контакт с теплом зафиксированного объекта для убийства, звёздочка затормозила полёт, самортизировала столкновение и, выпустив иглы и крючки, впилась в лоб диверсанта. Тот, в почётных традициях современных воителей, не произнёс, не проронил, не выкрикнул ни звука; пуля сдетонировала, чем снесла ему голову. Взметнулся вверх фонтан крови, и обезглавленный рухнул на опавшую эрзац-листву.
Задействовав передатчик, Энэйч послал мысленный сигнал Стронгсилу, где зашифровал краткий нейро-визуальный отчёт о выполнении задания; приняв отчёт, Стронгсил ответил предельно кратким ментальным подтверждением. Сложив ган и активировав боковую магнитную полосу на броне, Энэйч прикрепил оружие и двинулся вперёд, дабы зрительно, сенсорно, при содействии аппаратуры или как-то иначе идентифицировать напавшего; в этом и заключалась его ошибка, та, пресловутая, о которой солдату с базы 13 стало известно чересчур поздно. Ему не пришлось и нагибаться, чтобы прочесть надпись на именной несгораемой, невзрываемой табличке, замеченной лишь сейчас; не в силах поверить, он приказал высчитывателю, встроенному в защкостюм и соединённому с его, Энэйча, психологией, физиологией, анатомией…, собрать, проверить и перепроверить все возможные данные о ликвидированном. Ошибки быть не должно; по-хорошему, её попросту НЕ МОГЛО быть.
И всё-таки она наличествовала, абсолютно явственная и совершенно неоспоримая. Вычислитель, прогнавший круг подсчёта целых 3 раза, плюс к первоначальному, снова и снова выдавал Энэйчу один и тот же шокирующий результат: это он. Это он лежит там, в форме, что всегда носил, с перестрой-ружьём на намагничиваемом боку и с вдребезги размозжённой его же звёздочкой головой. Но требуется полная, полнейшая уверенность! И он присел, собрал щупом-манипулятором осколки черепа, куски мозгов, капли крови для анализа; анализатор трудился крайне недолго – и выдал уже известный итог.
Дрожащей рукой Энэйч поднёс рукав боевого костюма ближе ко рту, намереваясь задействовать запрящённый в нынешних – и практически всех стандартных – военных обстоятельствах способ связи: голосовой; положение (к счастью? действительно?) сложилось отнюдь не стандартное. Сигнал, повинуясь его надломленному голосу, моментально ушёл на аналогичное устройство Стронгсила, правда, тот успел всего-то услыхать отчёт-оповещение о пришедшем вызове; ни на что большее не хватило времени – но это так и сохранилось для Энэйча под личиной вечной загадки.
Потом же все или почти все личины были сброшены, и голова биовоина, повинуясь прозвучавшему автоматическому взрыву средней мощности (если рассматривать ручное вооружение), разлетелась на множество разной величины осколков, разбрызгав кровь и мозги по искусственному лесу на искусственной планете. И он рухнул в траву, и на землю.
…
…
…
Оторвавшись от экрана, учёный бросил на архигенерала короткий, но довольный взгляд. Архигенерал поджал губы – и тем ограничился.
План выполнен.
Теперь квантово-молекулярная аннигиляцая тел, возможная, ещё как возможная при возникших, идеально высчитанных обстоятельствах и наличии спец. устройств. Да к тому ж высчитанная кем!.. Ну а после – подготовка к завершающей стадии и, собственно, она сама, эта долгожданная стадия…
– Если бы он увидел лицо, то удивился бы гораздо сильнее.
– Думаешь?
– Такой вариант не исключён.
– Мне кажется, его смерть и без того достаточно полна изумления.
– Но полнейшие подобие, стопроцентное…
– Нет ничего стопроцентного.
– А высчитанная вероятность успешного выполнения задачи?
– Ха. Никакая задача и никакое задание, пусть даже наше, не выдержит 100%-ов авариативности.
– Безысходности.
– Или так. Однако в нашем случае – это только на руку.
Что, впрочем, было прекрасно известно им обоим.
Энэйч-1 не разнюхает плана, а Энэйч-2, им убитый, в том не поможет. Две главные помехи устранены.
Довольный и спокойный, Энэйч-3 в чине архигенерала вот уже десятилетие ведших тайную и очевидную войну революционных сил повернулся к огромному плоскому монитору, где отображались сетка, кресты, очаги и области покрытия взрывов. Энэйч-4, сверхталантливый, можно сказать, гениальный учёный, возвратился к оставленным было на переносном суперкомпьютере голочертежам – длинным и подробным рисункам и описаниям зарождения, строительства составных частей, сбора, активации и последствий детонации (случайной, ну конечно, случайной…) наиболее разрушительной из когда-либо существовавших бомб – субатомной.
На системе планет и галактик Мультимир слишком тесно для двух мультирас с различными политическими и национальными взглядами. Вместе с тем, заметим, они двое не первые пришли к такому выводу.
Вероятность успеха по-прежнему составляла банальные 100%.