Григорий Андреевич Неделько
Страшные рассказы
Механизм Смерти
Машина Счастья, холодя и ожидая, стояла на первом этаже одноэтажного, специально построенного для неё и под неё здания. Старая и нестареющая, всегда одинаковая, всем известная. Помигивая лампочками, огоньками и светящимися прозрачными трубочками, проложенными между её больших, однако легковесных квадратных клавиш с просто читающимися буквами, числами и знаками, клавиш, никогда не стирающихся и выверенно передающих информацию на небьющийся, неломающийся экран, ждала она очередного гостя. Визитёра, клиента, автора желания, владельца жажды, голода. Сама же Машина никогда не голодала, потому что была – машиной.
А впрочем…
Двери разъехались, и внутрь машинного отделения зашёл человек. Он не знал, а может, не помнил – что, в любом случае, неважно, – кто и зачем построил Машину. Да и строил ли её кто-нибудь?.. Так или иначе, на первом месте стояло желание человека; мужчины.
Подойдя ко внушающему уважение и трепет устройству, неуловимо и окончательно плотно вписавшемуся, влившемуся в жизнь общества и государства, его содержащего, и всего окружающего, мужчина сделал то единственное, что только и научили людей делать в отношении Машины. Она не удивилась; не изумления ради (предполагали живущие) Машину и возвели.
Пальцы мужчины легли на клавиши, и лишь полусекундой раньше загорелся экран; по его центру, жирными, высокими, широкими буквами, которые не пропустишь, а не пропустив, не забудешь, было выписано:
ВВЕДИТЕ ЧИСЛО
Машина не просила и не требовала – просто она знала, заранее; возможно, заблаговременно в неё вписали соответствующую, нужную, общественно-необходимую функцию… если бы члены того общества помнили, если бы Машина объясняла…
Но и это не заботило и не волновало мужчину (да и, что скрывать, подобных ему); аккуратно – почти из религиозного страха – положенные на масштабные клавиши узловатые пальцы выбрали две цифры:
1
и
3
,
и получилось число: 13.
Не потребовалось и нажимать "Enter"; данная кнопка, как и большинство кнопок – и команд, и программ, и способностей… – отсутствовала в "машинной" версии, что, тем не менее, не мешало скрытому под толщей металла и пластика процессору моментально просчитать полученные сведения и, приняв решения, задействовать строго определённые части пространства-времени, посредством высокотехнологичного соединения и соприкосновения находящиеся в парной с Машиной работе. Так думали не знакомые с конструктором и мало сведущие в технике Машины граждане государства.
Напомним вторично: никто не знал строителей аппарата Счастья и его внутренней организации; внешняя ж только лишь ненамного, на самую малость опережала знание, воображение и полулогические догадки людей касательно его (ЕЁ) владелицы, молчаливой, ужасающей… столь желанной… не ошибающейся. Во всяком случае, пользователи верили в это – и по собственной воле превращались в пользуемых.
Невидимый сигнал; неощущаемый запуск. Мужчина понимал, что всё проделано и назад хода нет – да и зачем? Машину активируют по личному желанию, по не забываемому – непринуждаемые, после чего остаётся ждать. Не забыли цифры, числа… нажатые клавиши, что секунды или минуты тому вводили? Прекрасно. Теперь вам следует уйти и уже начать ожидать; всё выверено и запрограммировано со стопроцентной гарантией.
Было 8-е число третьего месяца … года.
13-го числа четвёртого месяца … года в квартиру производившего операции с Машиной мужчины ворвались шесть человек; снеся дверь с петель, они, жутко шумя, топая, разбивая и опрокидывая вещи на своём пути, ворвались в спальню. Мужчина и женщина (его жена) занимались любовью. Трое из шестерых схватили мужчину, ещё трое – женщину, – и оттащили официальных любовников друг от друга. Затем, на глазах мужа, все шестеро, по очереди, меняясь, чтобы удерживать пленника за руки и за ноги, долго, больно и с огромной фантазией ужасающе насиловали "принадлежащую ему" женщину; мужчина пытался вырваться, кричал угрозы и оскорбления, однако добился не больше, чем новых садин, синяков и даже пары переломов.
Вот исковерканное, бывшее когда-то [давно?] женственным, тело застыло, готовясь нескоро остыть, и бандиты (или кто они были?..) сотворили из совсем недавно живого существа женского пола, с надёжно свёрнутой шеей, кучу неподвижной, истекающей кровью, истерзанной и изрезанной плоти. Настал черёд мужчины: профессия – полицейский, выбранное число – 13.
Машина Счастья ждала там же, где и раньше. Открылись двери, пропуская женщину. Она подошла к кнопкам и напечатала:
4
4
7
447.
Затем, когда новая-очередная гостья-визитёрша-клиентка… удалилась, минуло немало времени, ровно столько, чтобы совершённый выбор забылся и захотелось проверить его исполнение либо вернуться и проделать всё ещё раз, повторить, либо – попытаться (ни много ни мало – аж) отменить операцию.
Но Машина всегда помнила и всегда выполняла.
Автобус N447, везущий женщину обратно в логово Счастья, слетел с моста, перевернулся в воздухе и рухнул в десяти метрах ниже на парковые деревья, сломав их и раскидав сломанные ветки и щепки поменьше дальше по округе. Набрались десятки свидетелей смерти всех полуста пассажиров, погибших от сильнейшего удара, когда вмялась крыша транспортного средства и раздавила головы людей или негаданные жертвы целиком, или тела оных наполовину, на четверть, на треть… Выбравшая скончалась среди прочих; прежде чем изойти до потери сознания и последующей гибели кровью, сочившейся будто бы из каждой поры, из бесконечных и бесчисленных разрезов и надрезов, она долго и мучительно страдала от вывернутых под абсурдными углами и вырванных с корнем/обломанных в том или ином месте рук и ног.
Машина ждала.
Ещё один пришедшей написал
0 0 1 , 5
Именно эти пять знаков не указал он в налоговой ведомости банка, где работал, в результате чего оказался уволен, напился до потери сознания в баре, поссорился и подрался с шумящими и галдящими там же беспредельщиками, кто устроил ему "пышные" проводы ножами, кастетами и обрезом и сбросил, захлёбывающегося в собственной рвоте, в мусорный контейнер с очень тяжёлой, со скрипом открывающейся, но постоянно заедающей дверцей.
Число 45/60 привело к победе волейбольной команды некоего тренера с указанным идентичным счётом – и печально закончившемуся розыгрышу с пиротехникой на буйном, безрассудном праздновании этого спортивного достижения (к слову, команда человека, коему многочисленнами взрывами и выстрелами оторвало руки и испалило, искорёжило ноги, живот, спину и шею, принудив скончаться от невыразимого болевого шока, вышла в полуфинал).
–– -XIIX..,IVV!?!!"] было написано краской на грузовике – кем-то из не думающих, не любящих обучение и образование хулиганов? – раздавившем двух решивших пошутить с Машиной и на Машине мальчиков.
Девочку забили до полусмерти и заставили задохнуться под собой метровые кубики тяжеленного стального конструктора в парке развлечений, из которых безответственные работники сложили "лего"-тираннозавра; вот к чему приводят вписанные через "машинные" клавиши буквы DFGHЬЯЫЦ.
Машина не знает буков; Машина не знает цифр. Машина не умеет шутить.
А впрочем…
Никто не вошёл, да и двери не открылись. Огоньки кнопок замигали истерически, по экрану поползли сплошные нули, иногда, всё чаще – и чаще и чаще и чаще! – перемежаемые единицами. Потом корпус Машины накалился, стал испускать сначала тепло, затем – большее тепло, и, наконец, жар. Машина задрожала… Как говорится, случайному наблюдателю показалось бы, что Счастьеустройство переживает последние свои мгновения.
Однако, похоже, конструктор (если он действительно был) предусмотрел и этот вариант.
Машина Счастья, на короткие и то ли обнадёживающие, то ли пугающие пуще прежнего мгновения обратившаяся Машиной Совести, внезапно, резко, без предупреждения и последствий прекратила нагреваться и… "умирать". Нули исчезли; единицы испарились; Машина, охладившись до нормальной – для неё, уточним – температуры, вновь стала самой собой. Она ведала, она – помнила; она – ждала.
Открылись двери…
Затихшая внутри корпуса Счастья, под оболочкой из Совести, Смерть притаилась, ехидно, нагло и мерзко хихикая в несуществующей кулак.
Машина Смерти-Совести-Счастья… не всё ли равно?
Двери открылись…
Кажется, два посетителя-клиента-покупателя, явившиеся друг за другом, практически одновременно, нарушали установленные правила; план. "Один человек за раз". Или они хотя бы старались вклиниться в Её работу, в нечто выверенное, просчитанное… запрограммированное.
"Что ж… это интересно", – подумалось Ей.
И внезапно Машина Сознания поняла, что умеет думать.
Страшные рассказы 3
Смайлик
Смайлик был самый обычный – если, конечно, говорить про внешний вид. Жёлтая улыбающаяся рожица непонятного существа неизвестного пола. Крутобокая головешка с точками-глазками и изогнутой линией – ртом. Правда, с фосфорной начинкой, а потому смайлик светился в темноте.
Купив за 10 рублей – неожиданная удача! – наклейку в магазине, точнее, в лавке по соседству с домом, Серёжа прибежал обратно в квартиру и первым делом включил свет. Лампа на столе, где мальчик обычно делал уроки, светила несильно, но достаточно ярко, чтобы с её помощью разгадать тайны русских слов и математических уравнений и успешно справиться с ними. Серёжа положил смайлик под лампу и оставил в таком положении надолго. Конечно, ни к чему светить на фосфоросодержащий предмет столь долгое время, однако 12-летний мальчуган об этом не задумывался; он вообще предпочитал "лишний раз не запариваться над жизнью", как сам это называл.
Странная взрослость и самокритичность, впрочем, не уберегли Серёжу от ошибки.
Наступал вечер. Серёжа вынул смайлик из-под лампы и, сняв плёнку с обратной стороны рожицы, наклеил лицо-блин на холодильник. Вскоре в наступающих сумерках жёлтое пятно вдруг превратилось в зелёное – радиоактивно-зелёное. Того, разумеется, владелец и добивался. Когда же совсем стемнело, Серёже показалось, будто бы смайлик светит чересчур ярко, что, тем не менее, лишь усилило азарт и удовольствие паренька. Он сидел один на кухне – родители были в гостях у коллег по работе и друзей инженеров Броневицких. И словно бы в целом свете не осталось никого и ничего; существовали лишь он, сын богатых родителей Сергей Матинсон, и его недавно купленный смайлик.
Он не знал, сколько просидел так, точно в оцепенении, под гипнозом; затем же, решив, что уделил покупке-новинке достаточно времени, отправился в комнату. Честно признаться, его больше влекло не чувство усталости (о нет! Такой смайлик отрицал всякую возможность подобного). На самом деле, Серёже недавно на День защитника отечества подарили X-Box и несколько игр в придачу. Теперь было просто необходимо… он просто обязан был сыграть в них.
Первой Серёжа запустил "Четырёхмерные странствия". Бродилка-аркада, привезённая из Америки – а равно и "Икс-бокс", – произвели на Серёжу не больно-то сильное впечатление. Во-первых, сказывались образ жизни и достаток, а во-вторых, наверное, игра попалась на суперсупер, пускай ведущие журналы (Серёжа сверился со "всесильным Гуглом") и отдавали ей предпочтение в данном жанре, на разные лады расхваливали и ставил очень высокие оценки. Более того, никто не оценил "4D Wanderings" ниже, чем на 9 баллов из 10. Это была редкость, это была удача. Но и удача может наскучить.
Серёжа потянулся за стаканом с апельсиновым соком, свежевыжатым, безусловно; отхлебнул, поставил ёмкость обратно и отправился на кухню, "проверить смайлик".
Вновь очутившись в помещении, размерами не уступавшем некоторым комнатам у менее обеспеченных семей, парнишка едва только взглянул на светящийся ядовито-зелёным кружок, и прежнее ощущение вернулось. Словно мир исчез, а его место заняли Серёжа, последний, уникальный человек на Земле, – и смайлик, всесильный вездесущий смайлик.
Серёжа сглотнул: ощущение показалось ему не только классным и волнительным, но и почему-то страшным, опасным. Смайлик? "Вездесущий"? Звучит странновато, даже принимая во внимание засилье повсюду Интернета и его плодов-детей: смайликов, жаргонизмов, мемов…
Потянувшись к ручке холодильника, чтобы достать оттуда ещё сока, мальчик на секунды замер. Что это? Смайлик подмигивает ему?.. Серёжа зажмурился, потом снова открыл глаза и долго созерцал уставившиеся на него глаза-пуговки, нет, даже меньше – почти песчинки. Да к тому же весело, задорно вздёрнутую линию рта. Что может быть на свете безобиднее смайлика? Ничего. Кроме ещё одного смайлка. Тем временем, не отпускало подозрение, что второй, похожей наклейки ни ему, молодому господину Матинсону, ни кому-либо другому его же возраста либо нет не отыскать вовеки веков на всей Земле.
Помотав головой, чтобы отогнать слишком уж навязчивые мысли и образы, Серёжа пожал плечами и забрался в принявшийся попикивать холодильник за большим чистым графином со свежим апельсиновым соком. Ни по дороге из кухни за стаканом, ни на обратном пути, ни после, когда наливал сок и пил оный жадными глотками – сушила жажда и подгоняли радость и недавние необычные чувства, – ни через некоторое время вслед за этим Серёжа ничего не заметил. А вещь, в общем-то, была заметная, явная и не специфичная.
Усевшись за столом и положив руку раскрытой ладонью под подбородок, Серёжа, не отрывая глаз от горящего зелёным смайлика, приклеенного к холодильнику, пытался представить себе мир, что подарил загадочную… как её назвать? Игрушка? Не то. Аксессуар? Ближе, но…
И тогда всплыло в голове название, почерпнутое в бесчисленных сверхсовременных играх, в те долгие часы, когда Серёжа проводил дни и ночи за своим быстрым и мощным компьютером, коий родители подарили на день рождения. Артефакт. Вероятно, он пересидел за клавиатурой (мышкой и джойстиком), и всё-таки слово померещилось ему внезапно подходящим, любопытным и точным. Бывало, Серёжа отдавал время собственного дня портативному пэка без ненужной задумчивости, часто и с охотой. Пропускал школу, на что, однако, родители, беззаветно любившие чадо, легко закрывали глаза.
С едва слышным щелчком передвинулась стрелка на часах. Взгляд на стену, на не подсвечиваемый выключенной лампой циферблат. Вглядеться… Шесть часов вечера. Скоро придут родители.
"Хотя нет, – тут же поправил себя парень. – Они же на встрече с друзьями. Значит, квартира в моём полном распоряжении на весь вечер, а то и дольше".
Он улыбнулся и, поставив пустой стакан в раковину, вернулся в комнату, к пока не просмотренным играм: "Медведеубийца" ("Bearkiller"), "Грааль" ("Grail"), "Гонки по бесконечности" ("Eternity Race") и другим. Итого на сумму… да что там, озвучивать жутко! Оно, к слову, так не считало. Оно не ведало страха, потому что само являло собой страх, концентрированный, первородный, просто – в определённом обличии.
И оно уже ждало Серёжу…
…Родители вернулись под ночь, развесёлые и пьяненькие. Радость стремительно прошла, стоило им заглянуть на кухню. Позитивное настроение сменилось беспроглядным мраком.
Серёжа, с крававой пеной вокруг рта и рядом на полу, валялся в неестественно вывернутой позе на дорогом паркете. Лежали, раскиданные, осколки стакана; засыхали остатки сока. При включённом свете картина не стала выглядеть менее ужасающей, просто перешла будто бы в иное измерение. Никто в кошмаре, испуге и метании не обратил внимания на цвет сока – ядовито-зелёный, отдающий чем-то радиоактивным. Мать причитала, кричала, срывающимся голосом громко просила отца "скорее, скорее звонить в "скорую" и полицию!". Отец дрожал от волнения и страха, с трудом переставлял ноги на пути к радиотелефону…
Из Серёжиной огромной комнаты доносилась качественная рок-музыка, саундтрек к игре "Пушка-мстительница" ("Gun-revenger"). Родители, спроси их теперь, не вспомнили бы, что покупали эту игру. И они действительно не покупали, ну, во всяком случае, не платили за развлекалку деньги и не приносили диск домой.
Под снятой, практически сорванной с бездыханного Серёжи одеждой родители, столь спешившие и не секунды не верившие в случившееся, обнаружили крупные зелёного оттенка язвы. Необычного оттенка.
Мать истерично рыдала; отец, бледный, словно самая смерть, полез в холодильник за соком. Графин стоял в точности в том положении, в котором его оставил Серёжа, и наполнение представителя посуды нисколько не изменилось. Никакого смайлика на холодильнике не висело, но он и не сорвался с гладкой белой поверхности двухметровго устройства.
А спустя какое-то непродолжительное время…
…Зажиточный и обласканный вниманием Мозамбек Качнёв ни с того ни с сего купил в магазинчике по соседству с домом, шестикомнатной квартирой, очень приглянувшийся ему непонятно чем жёлтый, покрытый фосфором смайлик. Милая улыбчивая рожица яркого приятного цвета, с маленькими, крохотными чёрными глазками; истые дружелюбие и радость. И рот. Естественно, рот – изогнутый в вечной благожелательной улыбке.
Вслух
Когда читал новую книжку – ту самую, что на все лады рекламировали в журналах, на сайтах и даже по телику, – Мишка всё яснее ощущал присутствие чего-то чужеродного. Недоброго. Вот страх сформировался в плотный комок и начал будто бы перетекать в голову мальчику. Мишка понял, что, во-первых, это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО очень страшная книга. А во-вторых, если он не купит романа, то будет долго об этом жалеть. Опять-таки почему не выпендриться перед Антохой, лучшим другом? Ну а школьный завтрак… бог с ним.
Мишка выложил продавцу положенную сумму – весьма скромную, при учёте популярности романа, – схватил книжку и, игнорируя предложенный пакет, чуть ли не пулей вылетел из лавки. Большая перемена заканчивалась, и он уже опаздывал на урок.
На математику мальчишка примчался буквально секунды за три до звонка. Заполошный, сел за парту и принялся поспешно вытаскивать из портфеля на парту учебник, тетрадку, ручку с карандашом. Учительница, Марья Петровна, как-то недобро глянула, но ничего не сказала. Антоха же наградил его любопытным взглядом, а когда Мишка коротко, тайно кивнул, взгляд превратился ещё и в завидующий.
Наконец, после вороха примеров и внушительного количества объяснялок, урок закончился, и дети, собрав вещи, выбежали на перемену. По-другому они, видимо, передвигаться не умели. Десять минут, конечно, маловато для знакомства с новейшим шедевром хоррора, да и двадцати, большой перемены, для того недостаточно, но хоть сколько-то.
– Купил, – хитро и с нетерпением произнёс Антоха.
Он был, разумеется, в курсе планов Мишки, тот сам ему всё сказал.
– Как будто тебе неинтересно почитать, – легко парировал Мишка.
– Да нет, интересно.
– Ты же сам и предложил сгонять за ней.
– Ага. Были бы деньги – сам бы приобрёл. Но мать даёт только на еду.
– Так мне тоже!
– Сравнил. Тебе дают больше моего.
– Ну и что?
– А то! Ты сэкономить можешь.
– Долго же я копил бы по рублю на свежее полиграфическое издание.
– И где ты научился этак философствовать и строить предложения? – Антоха подозрительно скосил глаз.
– Там же, где и ты! – И Мишка отвесил ему приятельскую, лёгкую оплеуху.
Они немного побузили, потом Мишка сказал:
– А чё со мной не пошёл?
– Простуда у меня.
– И в школу ходишь? Наверное, всё же не простуда, а воспаление хитрости.
– Да насморк, насморк у меня… Ой, да ну твои подколы.
– Ага-ага. Ох, ну да ладно. Хватит этих задушевных разговоров, не то потратим зря все десять минут, а это крайне мало.
– Насчёт экономии денег, – точно не услышал Антоха, – не понимаю. Ты и без того толстый, зачем тебе ещё в школе завтракать? Вообще не завтракал бы, пока учишься, – скупил бы всего Стайна.
– Толстым тем более нужно есть. То есть им как раз и нужно.
– А по-моему, наоборот: они всё равно что верблюды.
– Чего?
– Жир запасают, чего.
Мишка подумал выдать Антохе легковесную оплеуху, исключительно для порядка, однако передумал: короткое время переменки безостановочно и своевольно уплывало в никуда. И делало это гораздо быстрее, чем друзьям хотелось бы.
Они устроились у стенки, присели и раскрыли книгу. Кто-то – одноклассники и нет – проходил мимо, бросая косые взгляды на двух пареньков и недавно приобретённое "свежее полиграфическое издание".
– Гляди! – вдруг взволнованно произнёс Антоха. – Тут всё от руки написано. Хоть и читается.
– Ага, – со знанием дела подтвердил Мишка, пускай в магазине, когда рассматривал роман перед покупкой, и не обратил внимания на столь интересную деталь. – Любопытно, – заметил он, – кто переписывал текст?
– Негр, работающий в издательстве.
– И что он там делает?
– Сидит на привязи. А ты что думал? Работает, канеш!
– Да иди ты.
– Да сам ты иди.
Примерно с этого и начинались бесконечные "перепалки" и игровые ссоры друзей, но сейчас их внимание было сосредоточено на другом.
– "Мрак полночи, – взялся читать первую страницу Антоха, – вырывался из дыры в небе и, падая плотной массой, будто мощнейший водопад, захлёстывал улицы, немногочисленных прохожих, проникал в дома, топил в себе, безостановочно неся звук и запах смерти"… Ничего так написано.
– Ты дальше посмотри, там такой крутяк пойдёт.
– Расчленёнка? – с надеждной поинтересовался Антоха, поправляя очки.
Его толстый лучший друг рассмеялся.
– И не она одна, мой дражайший любитель отрубленных человеческих органов.
Они похихикали и перелистнули несколько страниц.
Выходных данных нигде не нашлось: ни внутри собственно повествования, ни перед ним, ни до него, но это мальчиков не смутило. Мало ли как оформили в издательстве книгу. В сегодняшнем мире выходило столько оригинального и нестандартного, причём эта "зараза" проникла в мир материального слова в той же степени, что и в электронную литературу. Книги с кожаными обложками, мерцающие, светящиеся, с металлическими вставками, рисунками повсюду, прыгающими и скачущими буквами, резным контуром страниц, загадочным, а иногда мистическим и вовсе даже непонятным оформлением…
Однако эта книжка-страшилка переплюнула их все: что говорить, написана-то от руки (хоть Мишка почти готов был побиться об заклад: вначале, когда он просматривал её перед покупкой, текст был печатный). По его личному уверенностеметру, вероятность не насчитывала ста процентов, но оказалась весьма и весьма велика. А помимо рукописных букв, цифр и знаков имелись и прочие странности-несуразности: например, нигде не указали тираж и переводчика. Или это не переводной роман? Да невозможно! В России настолько крутых вещей не делают… По крайней мере, не делали раньше. А название?
– Слушай, как книженция называется-то? – спросил вечно любопытный Антоха.
– А я знаю, – привычно бросил Мишка в ответ.
– Вроде "Помутнение".
– Не, это Филип Дик.
– Точно?
– А то!
– Тогда, может, "Помрачение"?
– Что? А, да. Наверное.
Они посмотрели обложку, названия на ней издательство не поместило. Ни названия, ни автора. Парнишки открыли первые страницы: и тут не указаны ни титул, ни автор романа. Сразу же, с листа, что шёл следом за обложкой, начинался собственно текст.
– А куда подевалось имя писателя? – в пустоту вопросил Мишка.
В пустоту, потому что звонок уж отзвенел и все ребята скрылись в классе, готовые с неохотой приступить ко второму по счёту уроку математики.
– Откуда я знаю, куда оно подевалось.
– А вдруг это подделка?
– В официальной-то продаже?
– Ну и что?! Так-то, знамо дело, заработать проще! В магазине, которому все доверяют.
– Хм-м… А в этом есть смысл.
– Но имя автора, название и прочее… их абсолютно точно не было?
Мишка молча пожал плечами. К нему снова вернулось то чувство: не осознаваемого до конца, а поэтому неконтролируемого, но всепоглощающего, предельно жуткого страха. Он попытался оторвать взгляд от страницы – и не смог. Глаза читали будто бы сами собой, губы же шевелились им в такт.
– А текст, – продолжал Антоха, как и его друг, потерявший счёт времени. – Что если сначала он был печатным, а потом…
Антоха замолчал, ожидая реакции Мишки. Только Мишка молчал, не откликаясь привычным "Что "потом"?". Антоха подозрительно скосился на Мишку – и вскрикнул. Лицо друга превратилось в гнойную, полуразложившуюся маску. Поблёскивала верхняя часть черепа без кожи, в кровавых потёках. Одежду паренька будто бы опалило пламя, заставив почернеть и осыпаться пеплом. Плотные бока Мишки, его отличительная, узнаваемая особенность, исчезли без следа, и сейчас на Антоху взирало не просто полумёртвое либо вовсе дохлое чудище, лишь очень и очень отдалённо напоминающее друга и соратника по играм, увлечениям и жизни. Нет, на него глядело мутными слизистыми глазами нечто совершенно чуждое.
Из класса вышла Марья Петровна, чтобы позвать Антоху с Мишкой на урок. На лице учительницы было написано недовольное выражение. Её рот уже раскрылся, готовый выбросить в мир необходимые слова, но в горле внезапно пересохло. Подавившись собственной, так и оставшейся непроизнесённой фразой, учительница стала задыхаться.
Антоха поднёс к лицу руки, загораживаясь от нарождающегося кошмара.
Но ЕГО уже было не остановить.
Руки Антохи превратились во что-то склизкое, зелёное, бесформенное, истекающее пермешанными расплавленными кожей, мясом, костями.
Чей-то крик вырвался на вволю и, взлетев до высочайших нот, подбросился до потолка. И распространился словно бы повсюду.
Книжка упала на пол.
В пустом школьном коридоре стояла полная, неизбывная ночь. И в ней злобно посвёркивали мрачными и злобными глазюками все чудовища из свежеопубликованного романа.
На полу лежала книжка.
Антоха обернулся… в последней надежде он обернулся, ища взглядом роман, прежде чем руки и лапы, и ветки, и щупальца с ложноножками, волосатые, лысые, вонючие, омерзительные, схватили его и потащили к себе. То ли на обряд инициации, то ли в качестве поживы, то ли… то ли… Другие варианты были слишком ужасающими.
Антоха истошно кричал и вырывался. И искал, искал взглядом книжку!
Книжки нигде не было.
