Ева Ночь
Тот, кто меня купил
Глава 52
Тая
Я твёрдо решилась на побег после разговора с Леоном. Я должна увидеть их легендарную маму, посмотреть на неё, поговорить. А потом уж буду думать, что делать со всем этим дальше.
Конечно, я испытывала муки совести. Наверное, я должна была обо всём рассказать Эдгару. Но о чём «обо всём»? Об откровениях Леона?.. Я не могла. Это слишком личный разговор. Если бы хотел, он бы сам всё поведал Эдгару. Однако не спешил. Не считал нужным. Может, я его понимала в какой-то мере: Эдгар ни разу не поговорил с братом. Возился с детьми. Вставал ночью. Мы нередко забирали детей в свою постель. Но Леон как был одинокой сломанной веткой, так и остался. Никто из нас не сделал ни шага, чтобы сблизиться с мальчиком.
Он мой ровесник. Но хочется называть его именно так. Наверное, потому, что он очень внешне похож на моего мужа. И, взвесив сейчас все «за» и «против», я не могла перебороть в себе мысль, что он ещё, по сути, ребёнок. Почти подросток. Я не чувствовала в нём взрослости. Может, потому, что рядом находилась зрелая и мужественная копия.
Я дала себе слово, что когда вернусь из поездки, то буду по-другому к нему относиться. Не стану отстраняться. Он как Марк и Настя, только старше. И почему бы ему не стать ближе к каждому из нас. Поговорю с Эдгаром. Может, он возьмёт Леона в свой офис. Хоть кем-нибудь. Или пристроит к знакомым, друзьям, коллегам. Да хоть санитаром к тому же татуированному киборгу. Пока лето, пусть заработает.
Эдгар приехал поздно. Усталый и злой. Не в духе. Почти не ел, хотя мы с Идой расстарались.
– Сядь! – рявкнул он, когда я металась, чтобы подсунуть ему самые вкусности. – Мне не нужна прислуга! Мне нужна жена!
В таких случаях лучше молчать. Я села рядом и, подперев голову кулаком, преданно следила за каждым его жестом, чем разозлила Эдгара ещё больше. Он в сердцах бросил вилку. Та, звякнув, упала на пол и, как живая, шмыгнула под стол. Недовольно гавкнул Че Гевара.
– В этом доме даже пёс за тебя, – буркнул мой огнедышащий муж, сжал кулаки, а затем медленно начал расслабляться. – Тая Гинц, ты ничего не хочешь прикупить себе? Пару манто или рубины для вечернего платья?
Я, чтобы не выходить из образа, томно похлопала ресницами и медленно облизала губы.
– Я подумаю над твоим предложением, Эдгар Гинц. А теперь, будь добр, подними вилку.
– Встать на колени? – хмыкнул он, окончательно приходя в себя.
– Не обязательно. Для этого достаточно нагнуться.
– Подойди ко мне, – вот же любитель командовать!
– Ни за что! – пытаюсь удержать улыбку, прислушиваясь, как радостно частит моё сердце. Так-то лучше. После вчерашнего – осадок саднит, как ободранная коленка. И я не знаю, что у него на уме и почему он отстранялся. Спал отдельно. Мне бы спросить, но как говорят о подобных вещах, я не знаю. Никогда не видела, не наблюдала. Безумно тяжело быть такой неумёхой и бестолочью в самых простых вопросах. Может, с кем-то другим это было бы проще. С Эдгаром – всегда как под проводами, где таится высокое напряжение.
Пока я колеблюсь и перекидываю мысли в голове, он одним движением ловит меня и притягивает к себе. Сидит, зажав коленями. Обнимает за талию. Утыкается лицом в мою грудь. И я, не сдержавшись, запускаю пальцы в его волосы. Слышу довольный вздох. Судорожный и резкий.
– У меня всё то же, – напоминаю осторожно.
– Что – то же? – спрашивает он, делая вид, что не понимает. А может, и правда не доходит до него?
– Критические дни, – бормочу, чувствуя, как краснею удушливо.
– Ну и что? – он всё ещё играет в эту игру.
– Мне показалось, тебе неприятно прикасаться, пока… это…
Он сжимает меня в объятиях так, что трещат кости.
– Глупая, глупая, Тая Гинц. Иди сюда. Иди ко мне. Девочка моя, – шепчет он, усаживая меня на колени. Целует так, что хочется развалиться на части, на счастливые фрагменты, что подобны пылинкам в солнечном луче, – я хочу прикасаться к тебе всегда, – горячечно, лихорадочно, словно ему не хватает воздуха. – Я скучаю по тебе. Очень-очень.
И у меня словно прорывает плотину – слёзы катятся по щекам, а на душе становится светло. Я не противна ему. Может, я и впрямь глупая дурочка. Но так хочется быть ЕГО глупышкой. Может, это почти признание? Он нуждается во мне?
– И я по тебе скучаю, злюка мой, – целую его в лоб, глажу виски, отбрасываю отросшие волосы назад, касаюсь пальцами морщинок возле глаз. – С тобой как на вулкане.
В эту ночь мы спали, тесно прижавшись друг к другу, переплетаясь руками и ногами. Эдгар сжимал меня так крепко, словно боялся, что я убегу. И утром меня кольнула совесть: я ведь всё же собираюсь это сделать – удрать. Пусть ненадолго и не навсегда. Но всё же я промолчала. Не открылась.
– Подстрахуешь меня, – попросила я Ольку. Синицу бесполезно – сдаст с потрохами. А с Олькой есть шанс, что не сразу хватятся.
С утра мы уехали в университет. Через два дня последний экзамен – и каникулы. Почти свободны как ветер. Линке, правда, ещё придётся попыхтеть, но она неплохо справлялась: природный оптимизм и настойчивость брали верх. Пришла она в себя или затаилась – не понять, но держалась вполне прилично, особенно если учесть её интересное положение.
Я не хотела втягивать в свои дела Синицу. Эдгар, когда не в духе, мог сгоряча её припугнуть или надавить. Поэтому пусть лучше остаётся в неведении. Ольке я наплела с три короба, что хочу сделать Эдгару сюрприз, прошвырнуться по магазинам, чтобы никто не знал.
Собственно, с сюрпризом я не солгала. Со всем остальным и с совестью в том числе решила разобраться позже.
Я хорошо подготовилась. Сменила одежду в туалете и выскользнула через чёрный ход. Никто от меня подобной подлости не ждал. А я тряхнула стариной: в бытность моего сиротского существования удрать и скрыться было раз плюнуть. Я улизнула. Доехала до вокзала, села в маршрутку и потерялась. Отключила телефон.
Я совершила глупость, но собственная смелость ударила в голову. Я дышала свободой, и почему-то казалось, что вырвалась из клетки на волю. Наверное, постоянный контроль и два телохранителя рядом всё же действовали на нервы и угнетали. А тут – я вольная птица. Чувствовала я себя преотлично. Какое-то время.
Постепенно эйфория спала, монотонная езда наскучила. Наваливалась усталость. А ещё я не знала, что делать дальше, но решила не думать об этом, пока не доберусь до пункта своего назначения.
Маршрутки пришлось менять дважды. Время уходило, я опаздывала и нервничала всё сильнее. Когда наконец я доехала и вышла в богом забытом месте, растерялась до слёз. Я не знала, в какую сторону идти и что делать.
Меня страшила не дорога, а неизвестность. Спросить было некого. Я осталась одна «в чистом поле».
– Что называется, приплыли, – произнесла вслух, чтобы подбодрить себя.
– Таисия? – никогда я ещё не радовалась своему имени в чужих устах. К тому же, я узнала этот голос: чуть задыхающийся, высокий, мягкий.
Женщина шла ко мне с левой стороны. Спешила. Стремительная походка. Облако рыжеватых волос над головой. Только по нему я могла бы узнать её: совсем как у Насти. Но было и кое-что другое, что позволяло безошибочно сказать: да, она мать Эдгара.
Глаза. У неё его глаза. Голубые, с холодными льдинками. Те же веки и ресницы. Он мне лгал: не всё ему досталось от отца.
– Эльза, – делаю шаг навстречу, вглядываясь, впитывая её образ.
Мы сближаемся и рассматриваем друг друга. Беззастенчиво и придирчиво. С некоторой долей ревности. Я – потому что она его мать. Часть его жизни – как бы он ни утверждал обратное. Она – потому что я его жена. Чужая девушка, что прокралась в его жизнь и завладела её взрослым сыном.
– Удивительно, – начинает разговор она первой. – Совсем девочка. Наверное, ровесница моего Леона?
Я киваю и не спешу раскрываться.
– У Эдгара могла бы быть такая дочь, если бы он торопился жить. Впрочем, он торопился. Виктория никуда не спешила.
И снова это имя режет меня пополам. Не хочется признаваться, что больно, поэтому я продолжаю молчать. Пусть выскажется, а я подумаю: разговаривать мне или нет.
– Пойдём. Грустно стоять вот так на пустынной дороге. Это напоминает старинные баллады, когда девушек превращали в деревья. Здесь много деревьев. Разных. И лиственных, и хвойных.
Она говорит и всё так же частит, ей не хватает воздуха. Она не выглядит больной, хоть в разговоре с ней я придумывала разные страхи и ужасы.
– Пойдём, – повторяет она настойчивее и берёт меня за руку. – Как хорошо, что сейчас лето. Можно сидеть под любым кустом, и он окажется куда гостеприимнее некоторых людей.
Я вспыхиваю. Почему-то кажется, что это камень в огород моего мужа, но она качает головой, давая понять, что я неправа.
Она ведёт меня за руку, как ребёнка. И я не сопротивляюсь. Бреду за ней. Смотрю на окрестности. Рядом шумит лес.
– Разве из монастыря выпускают, когда захочется? – задаю мучающий меня вопрос.
– Монастырь? – спотыкается она и останавливается резко. Так, что я невольно налетаю на неё.
– Женский монастырь, – уточняю.
Эльза смотрит на меня, и брови её похоже поднимаются вверх в мягкой насмешке.
– А кто тебе сказал, что я в монастыре? – спрашивает, и я чувствую себя – глупее не придумаешь. И правда: с чего я взяла?.. С того, что по карте он – очень главный ориентир?..
Глава 53
Тая
– Здесь вековые дубы. А ещё, вон там, ручей течёт. Хрустальный. Тихо в этом месте. Как раз для разговоров.
Эльза усаживает меня на поваленное дерево, предварительно расстелив белый в мелкую синюю точечку платок. И жест этот, заботливый и домашний, почему-то сразу располагает к ней.
У неё удивительное лицо. Не красивое, нет, но притягательное. Хочется смотреть, узнавать, наблюдать, как она складывает пухлые губы – очень живые, улыбчивые, Все эмоции у неё в губах. Я ещё такого никогда не видела. И поговорить она любит – тарахтушка. Но не пустозвонка. Всё, что она произносит, имеет какой-то смысл. И слушать её приятно.
– Тебе же любопытно, правда? – вытягивает она губки вперёд и усмехается мягко. Высокие скулы. Россыпь веснушек на носу. Гладкая кожа. Эта маленькая женщина когда-то родила почти двухметрового Гинца?
– Да, – не отрицаю. Вглядываюсь в её черты. Мама. От этого слова сердце обрывается в груди. Я свою почти не помню. Образ с фотографии. А здесь… живая, пусть и не моя.
– Я совсем девочкой была, когда родила Эдгара. Если бы не Олег, неизвестно, появился бы он на свет. Мне бы любить его, мужа своего, но сердце не резиновая груша – сжимается не по приказу и не потому, что кто-то согнул пальцы. Но я лгу сама себе, потому что любовь – это не только гормоны, фейерверки, химия между людьми. Это ещё и доверие, и тепло, и надёжность. Преданность, наконец. У Олега всё это было. Это и ещё кое-что. Он был патологически ревнив. Эдгар не может помнить безобразные сцены, замазанные синяки, неистовую лютость, что бушевала в его отце. Я терпела, сколько могла. Ждала, пока мой мальчик вырастет. Потому что, кто бы что обо мне ни думал, я хорошая мать. Ради них всё. Жизнь, судьба, себя подальше в угол.
У Эльзы сухие глаза, но кажется, что она плачет – так изогнут её рот, открыт в немом крике. Она дышит часто. Она худая очень, и видно, как сердце, что бьётся часто-часто, приподнимает тонкую ткань белой футболки.
– Олег поругался с Петером. Тогда ещё. Когда всё случилось. Вычеркнул из своей жизни брата. Это неправильно. Но он не мог. Чудо, что любил сына, считал его своим. Я бы родила ему малыша. Может, и успокоилось всё. Хотя кого я обманываю? Это в крови. От ревности не избавиться. Да он и не пытался. Я не оправдываюсь сейчас. И не наговариваю на мужа. Почему рассказываю? Может, через тебя как-то достучусь до сына. Мне не хватало его все эти годы. А сейчас он вырос. И очень похож на Олега и Петера. Может, на Олега даже больше. Своей замкнутостью, отчуждённостью. Угрюмостью. Но он же не… трогает тебя, правда?
Я отрицательно качаю головой. Нет. Эдгар? Не поверю.
– Вы не знаете его, – голос мой сел от долгого молчания. Скребёт по земле сиплым совком. – Он… не такой.
– Не знаю, – соглашается она. – Но я долгое время следила за ним, как шпион. Пока мы жили в одном городе. С женой его встречалась первой. Тайком. Вот, как с тобой сейчас. Думаю, она ни разу ему обо мне не рассказывала. Но я просила молчать. Да. Не хотела, чтобы он думал, будто я вмешиваюсь. Я давала ему жить так, как он хотел, но не могла отказать себе в малости – знать, чем он дышит, чем занимается.
Я и потом следила. Но уже отдалённо. Искажённая реальность. Но для голодного – крохи лучше, чем ничего.
– Вы вернулись к настоящему отцу Эдгара? – спрашиваю неожиданно для самой себя.
Эльза не удивляется. Опирается руками о бугристый ствол. Ковыряет носком кроссовка траву под ногами.
– Ты увидела, да? Это очевидно. Только слепой не заметит. Это прощальный подарок Олега. Мужа моего. Я… тогда уже встречалась со Славой. Кто бы мог подумать. Столько лет – и ничего. А тут вдруг… Я была уверена, что это ребёнок Славы. Потому и ушла. А если бы знала, что Леон – сын Олега – не знаю. Может, осталась бы и до конца своих дней терпела бы тычки да побои.
Я как рыба, выброшенная на берег. Открываю и закрываю рот. Неожиданно.
– Не вдруг, конечно, – Эльза сейчас больше сама с собой говорит. Лицо у неё такое – глубоко в себе. – Олег хотел ребёнка. Лечился. Даже пытался на стороне осчастливить другую женщину. Я знаю. У него получилось, когда уже никто не ждал и не верил. Когда всё разрушилось. А может, именно потому. Непредсказуемо. Судьба, наверное. Он умер, так и не узнав, что смог наконец-то стать отцом.
Она бьёт ладонями по стволу, на котором мы сидим, словно ставит точку.
– Хватит! Пошли, я покажу тебе лес. Воздух в этом месте особенный. Чистый и целебный. Да-да. Не зря на этих землях монастырь построили. Особые земли для этих целей подходят. Не просто освободил клочок земли и возвёл здание. Нет.
Не знаю, зачем бреду вслед. Слушаю её чуть задыхающийся голос. Пока она рассказывала, я дыхание затаивала, а сейчас думаю: она ничего не спросила ни о старшем сыне, ни о Леоне. Марк с Настей её, похоже, не интересуют.
– Я не хочу дышать воздухом, – говорю этой женщине в спину.
– А чего же ты хочешь, Тая? – Эльза не поворачивается. Лица её видеть не могу. Перед глазами лишь два острых напряжённых плечика да застывшие ноги в обтягивающих брючках.
– Почему вы бросили их? Доверили пусть и сыну, но чужому мужчине, о котором вы ровным счётом ничего не знаете. Вы даже не поинтересовались, как они, что с ними. Хорошо ли им. Я грешным делом думала, что вы больны. Или в печали. В монастырь ушли. Но вроде нет. Зачем вы сделали это?
Эльза оборачивается, трёт переносицу. Губы её дрожат беззащитно, как у ребёнка. Она очень похожа на маленького птенца, что выпал из гнезда и не может взлететь.
– Чтобы обрести себя, – произносит она наконец. – Пойдём.
Я не слушаюсь. Устала, издёргалась. Ничего не понимаю. Мне давно пора домой. Эдгар волнуется. Надо бы позвонить ему. Сказать, что со мной хорошо. А я околачиваюсь в лесу, слушаю полуисторию жизни его матери. Это её версия. Как было на самом деле – неизвестно.
Я злюсь. Гнев кажется мне праведным. Я уже готова развернуться и уйти, когда вспоминаю слова Леона. Может, поэтому он хотел предупредить? Чтобы я не наговорила лишнего. Не сделала больно дорогому человеку? Как он тогда сказал? «У нас самая лучшая мама»? Ведь за что-то они любили и любят её.
Эльза останавливается. Вздыхает. Проводит рукой по лицу, словно снимает паутину. Прислоняется плечом к толстому стволу дуба. Смотрит на меня и поправляет волосы-облако.
– Я люблю их больше жизни, Тая. Руку-ногу попросят отдать за детей – не задумаюсь. И сердце из груди выну, как мать Данко. Но… я слабая. Думала, всё вынесу, смогу – и сломалась. Славика любила очень. Обезумела. Не думала ни о чём тогда. Хотела спасти любой ценой. Обделила, ввергла в нищету, обрекла на голод. И сама… к тому же…
Она сглатывает, но слёз нет. Глаза у неё – снега Килиманджаро, посыпанные пеплом.
– Я наркоманка, Тая. Подсела, когда муж был ещё жив. От отчаяния, чтобы забыться, ничего не чувствовать. Слабая дрянь, не сумевшая ничего. Ни детей на ноги поставить, ни мужа спасти.
Да, я сбросила их на Эдгара. Развязала круг, где вместе мы бы погибли. Это не пафос. Теперь я знаю: они выживут. И я пытаюсь. Ради них. Чтобы снова стать той же, что и раньше. Чтобы однажды вернуться к ним.
Мне хочется обхватить себя руками и защититься от правды, что вылилась на меня со всей мощью. «Не осуждай её» – Леон знал. Именно поэтому он завёл тот разговор. Он всё знал.
– Пойдём. Хоть на несколько минут. Я познакомлю тебя с Ульяной, – слабо машет Эльза мне рукой. Не верит, что я соглашусь.
У меня есть выбор. Уйти или принять. И я делаю то, что чувствует моё сердце: шагаю ей навстречу – матери Эдгара, Леона, Марка и Насти. Навстречу женщине, которая умеет признавать ошибки и любить. Знает свои слабости и борется. Ради них, ради детей. Это ли не сила?
Не знаю, что я чувствую. «Не осуждай её», – просил Леон. И я не осуждаю. Не могу. Потому что верю ей безоговорочно, как своему уверенно бьющемуся в груди сердцу.
Глава 54
Тая
– Я должна позвонить. Уехала, ничего не сказав. Эдгар… думаю, он волнуется. Нет, с ума сходит.
Она не останавливает меня, следит лишь, как я достаю телефон и включаю. Пытаюсь сделать звонок, но сигнал здесь не берёт. Немая пустота.
– Я же как-то вам дозвонилась? – спрашиваю тупо и трясу телефон, словно могу вытрясти минутку всего на один звонок.
– Не здесь, – говорит она с сожалением. – Тебе просто повезло тогда. Пойдём, ненадолго. Это стоит того, раз ты здесь.
И я соглашаюсь. Эльза идёт уверенно, перепрыгивает через коряги. Можно подумать, она родилась здесь и знает каждый кустик, каждую кочку.
– Пока идём, хочу признаться: я не спрашиваю о детях, потому что всё знаю. Мы созваниваемся с Леоном. Он рассказывает мне о себе и о них. А о тебе почему-то промолчал. Не сказал, что Эдгар женился. Что у него есть молодая жена. Странно, правда? Но я ни о чём и не спрашивала. Только о детях. И об Эдгаре немного. Как-то не думала, что он решится жениться во второй раз.
А он и не решился, – думаю я. Всего лишь контракт на время, пока я ему нужна. Но зачем матери знать об этом? Пусть думает лучше, что у нас семья.
– Леон мне даже о собаке рассказывал. И ни слова о тебе, – Эльза повторяется. Видимо, её это грызёт. – Ты не переживай. Мы ненадолго. Несколько минут, которые ничего не решают. А потом я отведу тебя туда, где ловит связь. Всё равно нам в ту сторону и по пути.
Она, можно сказать, подслушивает мои мысли. Я беспокоюсь. Мне не по себе. Когда я убегала, подобные мысли заботили мало. А сейчас я осознаю, что натворила.
– Эдгар… ответственный очень. Я даже записки не оставила. Он хотел встретиться с вами. Поговорить. Жалел, что не сделал этого сразу.
Эльза оборачивается стремительно. Глаза у неё блестят. Не знаю, каким чудом она держится и не плачет. Для слабой женщины она слишком хорошо сдерживает свои эмоции.
– Я рано потеряла его, чтобы говорить, что воспитала, вложила в него всё самое лучшее. Эдгар всего добился сам. Я горжусь им неимоверно. Никто не запретит любить его и гордиться.
Она умолкает. Дышит шумно. Продолжает путь.
– У нас здесь коммуна. Для таких, как я. Кто осознал и хочет выкарабкаться. Никто не приходит сюда насильно. Сестра Ульяна создала это поселение неподалёку от монастыря на деньги своего мужа и пожертвования. Она бывшая послушница. Готовилась стать монахиней. Жила в монастыре года три. Не смогла находиться среди людей, когда погиб её любимый человек. А потом выяснилось, что он жив. Нашёл её. В общем, монашество не состоялось. Но у неё дар. Церковь не совсем принимает подобные вещи. Поэтому считается, что она молится за нас. А что руки накладывает да лечит – не доказано. Сама матушка игуменья нас посещает. Сёстры любят Ульяну. Мы помогаем монастырю. Монастырь помогает нам.
– Вы в это верите? – спрашиваю, потому что голова кругом идёт от подобной истории. Чушь какая-то.
Эльза снова оборачивается. В глазах её плещется мягкая улыбка.
– Не важно, во что я верю. Важно, что я исцеляюсь. Каким путём – не имеет значения. Воздух свежий. Уединение ли. Молитвы или прикосновения Ульяны – есть ли разница? Денег на дорогую клинику у меня нет. А желание жить и вылезти из зависимости – есть. Этот вариант для меня лучший. Леон нашёл. По Интернету. Не объявление и не реклама. Пообщался с людьми, что прошли через это. Здесь всё без обмана, Тая. Мы не платим деньги. Мы хотим стать лучше. Работаем. И уходим, как только понимаем, что зависимость преодолена.
Пока мы беседовали, дошли до поселения. Ряд домиков. Самых простых. На клочках земли – огороды. В пыли роются куры. Где-то визжит свинья. А ещё здесь есть лошадь. Никогда живьём не видела. И коты есть, и собаки, конечно. И люди. Детей лишь нет.
Здесь всё обычно. Нет ничего, чтобы бросалось в глаза. Словно деревушка небольшая. Но я-то знаю, что это не так.
Она идёт нам навстречу. Женщина лет сорока. Может, чуть больше, но на вид не дашь. Высокая, статная. Тонкая, как у девушки, талия. Пышная грудь и, как говорят в народе, крутые бёдра. Немного широковатые, но ей идёт.
Она как собирательный образ матери. Глаза у неё лишь мятежные. Не святые и не спокойные. А пронзительные, живые, яркие. Тёмно-карие, почти чёрные. И волосы – на прямой пробор в косу заплетены. Одета как рок-звезда – в штанах кожаных в обтяжку и яркой футболке, что подчёркивает все её достоинства.
Лицо смутно знакомое, и я напрягаюсь, пытаясь вспомнить.
– Она же какая-то знаменитость? – спрашиваю тихо у Эльзы, что замерла рядом.
– Бывшая журналистка. У неё программа была на телевидении. Известная личность. Да и сейчас не канувшая в неизвестности.
Эльза улыбается тонко, словно и этой незнакомой женщиной гордится. А может, так и есть – расспросить я не успеваю – Ульяна подходит к нам.
– Таисия, жена моего старшего сына. Приехала навестить меня.
От её взгляда – тепло и хочется поёжиться. Она будто в душу заглядывает и видит многое.
– Ульяна, – протягивает она руку, и я прикасаюсь к её ладони – тёплой и сухой. – Это хорошо, что вы приехали.
Она ведёт меня в сад, где стоит столик и лавка. Поит чаем и потчует пирожками. А я чувствую, что голодна, и могу смести всё. Эльза исчезает куда-то на время. За столом только я и Ульяна. Взгляд её царапает меня, притягивает.
– Жена Гинца, кто бы мог подумать, – улыбается она.
– Вы знаете Эдгара? – пытаюсь овладеть собой. Почему-то вдруг вспыхивает внутри жаркий огонь. Я ревную эту женщину к мужу. Кто знает, что связывало их в прошлом?
– Я многих знаю, – пожимает Ульяна плечами. – Издержки профессии. Вы не бойтесь: нас ничего не связывало, кроме интервью, которое я брала у него однажды.
Она умеет читать мысли? Хотя, наверное, по моему лицу несложно догадаться о чувствах. Я иногда не умею скрывать эмоции.
– Я не боюсь, – и это правда. То, что вихрем проносится внутри, страхом назвать нельзя. Меня сейчас другое интересует. – Как долго Эльза пробудет здесь?
Ульяна отвечать не спешит. Пьёт чай. Прислушивается к гулу пчёл. Здесь, наверное, и пасека есть.
– У каждого свой срок реабилитации, – произносит она медленно, словно взвешивая каждое слово. Речь у неё неторопливая, но уверенная, чёткая. – Кому-то нужно больше, кому-то – меньше. Думаю, она наговорила на себя лишнего. У неё это есть – преувеличивать. По сути, Эльза уже избавилась от недуга. Теоретически. А практически – ей нужно время, чтобы прийти в себя и переболеть тем горем, что на неё свалилось. У неё зависимость от седативных препаратов, в частности – от транквилизаторов. Это… не совсем наркомания, хоть она и утверждает обратное. Препараты ей прописывал врач. А дальше… Когда человек живёт в постоянном напряжении, на грани срыва, подобные лекарства с одной стороны помогают, а с другой – становятся привычкой. Хочется ещё и ещё. Чтобы не чувствовать боль и уйти от реальности. Пусть побудет здесь. Не торопите её. Отсюда уходят, когда обретают уверенность. Пока ещё ей этого не хватает.
Мне хочется спросить, правда ли, что о ней говорят, но как о таком спрашивать? Я даже не пытаюсь. Может, Эльза и права: какая разница, что им помогает? Лишь бы толк был. И, судя по всему, прогресс есть.
– Ты хотела позвонить, – напоминает Ульяна. Я спохватываюсь, потому что успела забыть о своих намерениях.
– Да-да, конечно, – бормочу я и, вскочив, иду за женщиной.
Мне страшно. Банально страшно. Я как нашкодившая кошка. И, зная, Гинца, я представляю, что сейчас будет.
ize:14.0pt'>Не знаю, что я чувствую. «Не осуждай её», – просил Леон. И я не осуждаю. Не могу. Потому что верю ей безоговорочно, как своему уверенно бьющемуся в груди сердцу.
