Ева Ночь
Тот, кто меня купил
Глава 31
Тая
С того самого дня, как Че Гевара появился в доме, всё резко изменилось. Не могу сказать, что понимаю, с чем это связано. Ну, не с собакой же. Смешно. Но градус наших с Эдгаром отношений значительно потеплел.
Он оставался, наверное, всё таким же жёстким и неуживчивым, непримиримым в некоторых вещах и суждениях. Я научилась улавливать его настроение, усталость, раздражение. К слову, плохих эмоций тоже стало поменьше. Он словно оставлял большую часть проблем и негатива за дверьми. И домой являлся почти примерным мужем.
С ним не было скучно. Наоборот. Каждый день прибавлял новых граней. Я узнавала его. Он присматривался ко мне.
Противоречивый, но щедрый. Резкий, но – я чувствовала – где-то там, очень глубоко, ранимый. Он не показывал. Скрывал. Но разве можно спрятаться, когда в доме нас трое вместе с собакой?
У него был пунктик: каждое утро и каждую ночь он любил меня. Нежно и страстно. Доводил до таких сверкающих пиков, что я нередко думала: как я раньше жила без этого? Без его рук и губ, его умения высекать из меня искры, зажигать пламя. Он сгорал вместе со мной. Не разменивался, не поучал, не выступал в роли пресыщенного жизнью мачо, который познал всё, и теперь всего лишь развлекается.
Он настолько ярко и безраздельно отдавал и отдавался, что мне постоянно хотелось пригреть на груди этого неистового мальчишку. Юного, но опытного, умеющего дарить себя без остатка. Кажется, если бы вдруг мне нужна была его кровь, он бы отдал свою не раздумывая.
Хотелось спрятать его от всего мира. Я плавилась от его горячего тела. А ещё больше – от противоречий и нежелания открыться полностью не только в сексе. Мне постоянно казалось: вот он, настоящий. Пусть на несколько часов, когда забывал обо всём и с наслаждением дарил мне оргазмы.
Я бы согласилась на меньшее, чтобы чаще видеть его таким вне постели. Я бы согласилась спать у его ног, охраняя сон, лишь бы он почаще приоткрывался. Но пока приходилось довольствоваться тем, что он предлагал мне.
Это было невыносимо – ходить по краю его жизни и не видеть целиком все его тайны. Мне доставались фрагменты, но я и им радовалась. За очень короткое время он стал моим дыханием.
Неожиданно. Врасплох. Я не думала, что так бывает. Кажется, я влюбилась.
– Тебе помочь? – он спрашивает об этом каждый вечер. У меня сессия. Я сдаю зачёты и экзамены. И его отношение к моей учёбе – бальзам на израненную тёткой душу. Эдгар не запрещает. Он поощряет. А ещё вот как сейчас: хочет помочь.
Он возвращается домой то раньше, то позже. Часто утомлённый, с резкими морщинками у рта и глазами, в которых сквозит усталость. И за какой-то час мой муж преображается. Плещется в душе, я кормлю его ужином. Он уже не ворчит, что я трачу время на приготовление еды. Ему нравится и моя стряпня, и то, что я сижу напротив, болтаю ногой и рассказываю, чем занималась целый день. Он спрашивает. Ему интересно.
И о себе он начал рассказывать немного больше, хоть до этого чаще отделывался односложными ответами. Он помнит, постоянно помнит, что должен меня натаскивать, чтобы, когда придёт час, я не ошиблась, не подвела его. Жаль, что он ничего не делает просто так. Мне бы этого хотелось. Но он готовит меня к роли. И я подчиняюсь.
Сегодня он лежит, положив голову мне на колени. Задаёт экзаменационные вопросы из длинного списка. А я отвечаю.
– Нет, неправильно, – у него отличная память. Кажется, он может уже сам сдать на «отлично», а я всё ещё запинаюсь, путаюсь. Если честно, думаю не о том.
– Отдохни, – забирает из моих рук планшет, куда я пытаюсь заглядывать украдкой, чтобы восстановить в голове логическую цепочку своих рассуждений. Он неожиданно целует меня в ладонь. Прижимается губами. И я замираю от счастья. Хочу любить его и нежить так, чтобы он забыл обо всём на свете.
– У тебя всё получится. Не расстраивайся, – подбадривает, и нет ничего дороже его слов. Я не расстроена. Я чересчур полна этим мужчиной. Он в каждом моём вздохе, и мне всё труднее сдерживаться.
– Пошли. Надо развеяться, – тянет он меня за руку. – Я знаю отличное местечко. Там варят отличный кофе и заваривают замечательный чай.
Он помнит, что я люблю чай. А мне не хочется никуда идти. Но Эдгар настаивает. Выбирает мне одежду.
– Вот это подойдёт отлично, – и этому тоже он учит меня – красиво одеваться. Ценить хорошие вещи. Складывать яркие впечатления. Что буду делать я, когда моя семейная жизнь закончится? Смогу ли я жить без его голоса? И отдаст ли он мне Че Гевару?
В какой-то момент он срывается. Может, моё оголённое плечо его заводит, а может, ему кажется, что я ещё недостаточно обласкана им.
– Иди сюда, – как всегда, приказ. И глаза его темнеют, как небо в пасмурный день. Я знаю, что за этим последует. Но каждый раз не могу ему отказать. Да и зачем? Я сама желаю того же.
– Хочу тебя почувствовать очень глубоко, – иногда он немногословен, а иногда, как сейчас, объясняет, чего хочет. И это подстёгивает, будоражит. Я готова пить голос мужа и слушать отрывистые слова, подчиняясь желаниям моего мужчины.
Он целует меня. И поцелуи его глубокие. Жалящие. Настойчивые. Властные. Всё чаще я не остаюсь в долгу: ласкаю его руками – бесстыдно и смело. Вхожу во вкус. Не зажимаюсь. Он и этому меня научил понемногу. Никогда не указывал явно, но всегда поощрял вольности. Подстёгивал словами и нетерпеливой дрожью. Ему нравилось. А я для него готова была на всё. На любые безумства, лишь бы задержать, подарить удовольствие, чтобы однажды получить в ответ хотя бы частичку того чувства, что жило во мне и росло изо дня в день.
– Подними ноги. Положи их мне на плечи. Вот так.
Эдгар гладит мои икры, покусывает пальцы, и я возбуждаюсь так, что готова и стонать, и кричать, извиваться и просить его войти в меня. Но я сдерживаюсь изо всех сил.
Он овладевает мною не сразу. Постепенно. Когда я уже разгорячена до предела и нетерпеливо шевелю бёдрами, пытаясь получить его полностью и целиком.
– Не спеши, – улыбается он хищно и продолжает мучить: входит совсем немного и выходит. Проводит головкой по складочкам и снова погружается в меня на чуть-чуть. Он входит в меня полностью, когда я начинаю постанывать и метаться. И это медленное плавное скольжение и короткий удар бёдер, когда его член полностью во мне, почти лишают меня выбора: я на краю. Хватает нескольких толчков, чтобы я разлетелась на атомы оргазма. Сжимаю пальцами простынь и сотрясаюсь. Останавливаюсь, чтобы насладиться самым ярким мигом экстаза.
– Молодец, моя девочка. Какая же ты молодец, – шепчет Эдгар и целует меня. Язык его проходится по голени. Он снова движется. Всё сильнее и быстрее. И я уже вскрикиваю – так это остро. Глубокое соединение. Всё, как он и хотел. Но для меня это впервые. Он идеален. Он мой.
– Эдгар, – шепчу я, когда он наконец получает разрядку, и, проведя ступнями по его груди, обнимаю ногами. Хочу быть ближе. Чувствовать его пульсацию. Биение сердца, сцеловывать дыхание.
– Моя Тая, – вторит он и прижимает к себе.
Я, наверное, хотела бы от него ребёнка. Но он не оставил мне шанса: мы побывали у гинеколога, где мне прописали курс противозачаточных таблеток. Это было его желание и приказ. Он не хочет. И снова мне пришлось подчиниться. Слишком всё зыбко. И я не уверена, что смогу плыть одна в лодке с собакой и ребёнком.
Я не обманывала его ни в чём. Но вчера видела, как он крутил в руках упаковку противозачаточных. Наверное, пересчитывает. Проверяет. Не доверяет до конца. И от этого горько. Я не заслужила. Но спорить и высказывать – нет смысла. Поэтому на устах моих печать. Пусть будет так.
– И всё таки – собирайся.
У Эдгара блестят глаза. И улыбка у него замечательная. В такие моменты он выглядит гораздо моложе. – Тебе понравится «Кофейка».
Мне уже нравится. Звучит тепло и напоминает ласковое слово «котейка». Интересно, если я приволоку в дом кота, как это переживёт команданте Че?
На кухне уже пять гераней. И все цветут. И Эдгар это пережил. И даже поливал диффенбахию – я видела. А вчера подарил мне букет разноцветных альстромерий.
– Давай, давай! – поторапливает он меня. И я снова подчиняюсь, хотя идти мне никуда не хочется. Может, это интуиция подсказывала: лучше бы мы сидели дома, потому что в «Кофейке» нас ждал не только приветливый уют, но и неожиданный и не совсем приятный сюрприз.
Глава 32
Эдгар
Я люблю смотреть, когда она ест. Это эстетическое наслаждение. Жаль, не могу наблюдать за этим действом постоянно: появляюсь поздно, когда Тая уже поужинала, поэтому приходится довольствоваться лишь тем, как она пьёт чай. Обхватывает чашку двумя руками, словно греет руки. Делает маленькие глоточки и жмурится.
Она любительница экспериментов и разных вкусов. Пробует, что-то придумывает, у неё неплохо получается готовить. Иногда у неё не выходит.
– Редкостная гадость, – доверительно сообщает она и добавляет: – Но рука не поднялась выкинуть. Ты должен попробовать.
И я пробую. И не всегда это гадость – только необычный вкус или состав, к чему она не привыкла. Я покупаю для неё очень много продуктов, чтобы она комбинировала, искала новые рецепты. Ей доставляет это удовольствие. Разве я могу лишить её такой малости?
Именно поэтому тяну Таю в «Кофейку» – там тихо и уютно. А ещё у меня есть возможность посмотреть, как она ест пирожные. Без разницы, что на дворе ночь. Моя девочка позволяет себе иногда и в позднее время перекусить, если очень хочется. От этого она не становится даже ланью. Тем более, что вечерние пробежки с Че кого хочешь вымотают и не позволят нарасти лишним килограммам.
Мы уже расположились за дальним столиком, и я успел заказать и кофе, и чай, и пять разных десертов.
– Я лопну, Эдгар, – сияет она, как полная луна на чистом небе, – но попробую всё.
В этом тоже есть свой смысл: девочка со сложной судьбой вряд ли в жизни видела много хорошего. Для неё еда – некий фетиш, и я готов её баловать тем, чем могу: вкусностями, сексом, мелкими радостями. Пусть покупает цветы. Пусть с удовольствием носит новые платья и выбирает красивое бельё. Ничего не жаль. Лишь бы видеть её улыбку.
Я прошу зажечь свечу на столе. Ей нравится. Это романтично. А мне доставляет удовольствие смотреть на румяные щёчки своей жены. И прикасаться к ней нравится. Я эгоист. Забираю у неё одну руку. Сплетаюсь с ней пальцами. И задыхаюсь от разрядов, что пронзают меня насквозь.
Ещё никогда я не хотел женщину так, как собственную жену. Постоянно. Нестерпимо. Как подросток с буйством гормонов. Будь моя воля, я брал бы её везде, где только можно. Никогда не подозревал, что во мне столько страсти. Я прожил тридцать семь лет и считал, что сумасшедшие страсти – это не про меня. Любил и люблю секс, но никогда эта сторона жизни не туманила разум и не переполняла меня до краёв, как сейчас. Я ощущаю себя вечно молодым и вечно пьяным. Как в песне.
– Эдгар, – улыбается мне Тая.
– Что? – спрашиваю и разыгрываю холодную невозмутимость.
– Просто так. Мне нравится произносить вслух твоё имя.
Сердце заходится в бешеном ритме. И мне нравится, когда моя жена называет меня по имени. Просто так. Чтобы слышать, как я откликаюсь. А я отзываюсь. Тянусь к ней и бью себя по рукам. Если она залезет мне под кожу, то станет моим вирусом. Как потом жить с ним?
Я могу понять, почему она хорошо ко мне относится. Богатый. Щедрый. Не маньяк. Хоть она и боялась. Страшилась, что я хренов извращенец. И я не обижу её, когда всё закончится. Не оставлю без поддержки.
Вчера я малодушно смотрел на противозачаточные таблетки, которые же сам ей и навязал, и думал: а не выкинуть ли их к чёрту? Не заменить ли на какие-нибудь витамины?
Я считал эти кругляшки и надеялся, что она забывает их пить. Там всё сходилось, как в аптеке. Но я упорно мечтал, чёрт побери, что она хитрит по-женски: спускает, например, их в унитаз. Какое-то иррациональное чувство – противоречивое и нелогичное. Я заставляю, приказываю, диктую. Она соглашается и не перечит. Делает так, как я хочу. Но почему тогда во мне растёт раздражение? Желание, чтобы она взбрыкнула, ослушалась, поступила вопреки?
Не знаю, как бы отреагировал, если бы вдруг она решилась на бунт. Злился бы, наверное. Но, кажется, был бы счастлив. Возможно. Пока не знаю. И, может, хорошо, что она податлива и не конфликтует.
Я пропустил, когда они появились в «Кофейке». Слишком погрузился в свои мысли. Чересчур был занят, созерцая, как Тая ложечкой аккуратно препарирует пирожные.
Мирослава и хрен на блюде – старый похотливый козёл Антакольский. Одышливый, пузатый, лысый. Мерзкий по своей сути. И дело даже не в его внешности. Мой давний враг. Человек, которого я однажды положил на обе лопатки. И он не простил мне этого. Новый жених Славы? Богатый и щедрый? Ну-ну. Видимо, в этой похотливой сучке не умерла Шехерезада – великая сказочница.
По тому, как она на меня смотрит, я понимаю: Антакольский в её жизни появился не случайно. Она выбрала его, чтобы посмачнее плюнуть в меня. Ибо вряд ли есть человек, который меня ненавидит больше, чем Михаил Исаакович. Ну, разве что Варшавин ещё. И то сомнительно. С Варшавиным ещё не всё так тухло. Есть шанс наладить отношения. Там скорее холодная отстранённость и нежелание иметь со мной дела. Здесь же всё ясно и понятно. Антакольский мечтает меня уничтожить.
Тая видит парочку, что пристроилась за соседним столиком. И то, что они появились здесь, – это не случайно. И говорит лишь об одном: кто-то следит за мной и днём, и ночью. Я в этом уже не сомневаюсь.
Слава выловила меня перед важными переговорами. Она поймала меня поздним вечером в кафетерии, где мы с ней никогда не были. Уж кого-кого, а Славу я не водил в места, где комфортно моей душе.
– Какая встреча! – фальшиво скалится Антакольский, показывая слишком белые протезы – чудо фарфоровой индустрии, которое хочется вколотить ему в глотку поглубже. – Эдгар Гинц и без охраны!
Это намёк или угроза?
– Познакомишь со своей новой пассией? – мурлычет, как разъярённая пантера Слава. – Какая милая простушка. Ты теперь себе любовниц выбираешь в детском саду? Будешь завязывать ей банты и покупать гольфики?
Я бы тебе намордник купил, тварь ядовитая.
Пока они бурно изображают радость и нездоровый интерес, Тая перестаёт есть и задумчиво смотрит на эту мерзкую парочку. Я лучше умру, чем признаюсь, что с этой женщиной трахался два года.
Одно мгновение – и Слава перебирается за наш стол. Садится – нога за ногу, демонстрируя и короткое платье, и длинные ноги. А ещё декольте до сосков. Вульгарщина. Со мной она придерживалась стиля. Вот что значит подстраиваться. Мимикрировать. Судя по всему, сейчас она пытается угодить извращённому вкусу Антакольского, который всегда предпочитал ярких дешёвых шлюх.
– Я не приглашал тебя присоединиться к нам, – цежу сквозь зубы. Мирослава и ухом не ведёт. Рассматривает мою жену.
– Ты хоть говорить научилась, младенец? – постукивает моя бывшая любовница кроваво-красными ногтями по столу.
Романтический вечер напрочь испорчен. Хочется уйти и отмыться.
– Нет, конечно, – спокойно отвечает Тая. – Я и не разговариваю, и не понимаю чужую речь. Особенно ту, где вместо слов помои льются.
– Ах ты дрянь! – вспыхивает, как сухой хворост, Мира и наотмашь бьёт Таю по лицу. Я вскакиваю и заламливаю бешеной лисице руки. Это больно. Намеренно больно.
Тут же появляется охрана.
– Проводите женщину и её спутника. Они явно неадекватны, – сдаю Миру на руки секьюрити.
– Без рук! – задыхается Антакольский. – Мы сами. Пойдём, Мирочка. А ты, Гинц, берегись. Ещё пожалеешь, что посмел обидеть мою будущую жену!
Я провожаю их холодным взглядом. Это ты берегись, беременный кузнечик на тонких кривых ножках. И Мире я больше не собираюсь спускать ни единой пакости. Кажется, она забыла о некоторых вещах. Завтра я освежу её память.
У Таи горит щека и из ранки течёт кровь: Слава зацепила ногтём нежную кожу. Царапина небольшая, но относительно глубокая.
– Вот чёрт! – злюсь так, что готов перевернуть «Кофейку» вверх дном.
– Тише, Тише, Эдгар, – успокаивает она меня и хватает за намертво стиснутые кулаки. Смелая моя девочка. Не боится меня. Знает, что я никогда не трону её и пальцем. В каком бы бешенстве ни пребывал. – Сядь, пожалуйста. Прошу. У меня есть антисептик. Сейчас я обработаю ранку, и мы поедем домой. Эдгар, пожалуйста.
Её голос действует, как обезболивающее. Я готов плыть на его волнах. Я ненавижу себя сейчас за то, что случилось. Вся эта грязь и мерзость. Рядом с моей чистой девочкой.
Я не умею просить прощения, но сейчас я забываю об этом.
– Прости меня, – говорю, присаживаясь назад, за столик. – Ты же простишь меня, Тая?
Глава 33
Тая
На миг мука искажает черты его лица. Так быстро, что я думаю: это привиделось мне, показалось. Но слова, что слетели с его губ, бьют в самое сердце. Он просит у меня прощения? Тот, кто говорил, что не умеет?
– Эдгар, ты не виноват, – хочу успокоить его. – Ерунда всё это.
Он прикасается пальцами к ранке на моей щеке. Щека горит нестерпимо после удара и царапины, но я стараюсь не морщиться.
– Это не ерунда. И я больше никому не позволю к тебе прикоснуться. Поверь.
– Я верю, – вкладываю в два слова как можно больше твёрдости. – Поехали домой. Я устала. А завтра консультация перед экзаменом.
Эдгар почти всю дорогу до дома молчит. Я пытаюсь разговорить его, но в ответ слышу только «да» и «нет». И губы – жёсткая линия. И черты его резкие, обострившиеся. Снова углы, о которые мне приходится биться.
И я решаю отступить. Дать ему время подумать. Мы поговорим. Дома. Там всегда проще. В гнезде, где нас трое, откровения получаются намного лучше, чем в салоне авто.
Я делаю это, как только за нами захлопывается входная дверь – прижимаю его к стене. Резко. В действиях моих нет ни нежности, ни девичьей скромности. Может, это даже несколько по-мужски. В другое время он бы увернулся с лёгкостью. Но в коридоре мало места, а неожиданность срабатывает на меня.
Наваливаюсь на него всем телом. У Эдгара бугрятся мышцы, и он готов к отпору.
– Тш-ш-ш, – успокаиваю я его, как змея ушёптывает жертву. – Посмотри мне в глаза, Эдгар.
В коридоре темно. Мы не включили свет. Но я вижу, чувствую его взгляд из-под ресниц. Провожу пальцами по щекам. По впалым линиям.
– Не закрывайся. Не отстраняйся. Поцелуй меня, – шепчу, вдавливаясь в его горячую грудь и бёдра.
Он замирает на миг. Становится каменным, а затем со стоном сдаётся, впивается в мои губы. Жадный, требовательный, неистовый, как стихийное бедствие.
Я рву его рубашку, не заботясь о последствиях. Слышу, как отлетают пуговицы.
– Возьми меня сейчас. Ты же хочешь, – командую и ощущаю нетерпеливые руки, что задирают лёгкое платье и оглаживают мои бёдра, сжимают ягодицы.
Одно движение – и порванные трусики летят в неизвестном направлении. Я расстегиваю ремень и вжикаю «молнией», выпуская на волю уже почти готовую к совокуплению плоть.
В том, что мы делаем, нет места чувственной неге. Это что-то такое яростное, сумасшедшее. Но я знаю: это позволит ему выплеснуть внутреннее напряжение и ярость. Ненависть к самому себе.
Не знаю почему, но я чувствую всё это и уверена, что не ошибаюсь. Там, в салоне машины, я понимала: он обдумывает, как быть дальше. И то, что я читала на его лице, меня не радовало.
Стоило мне промолчать, перетерпеть, подождать, пока рассосётся, он бы отдалился от меня на миллионы световых парсеков. И неизвестно, удалось бы мне отвоевать назад хотя бы немного оттаявшего Гинца.
Я не даю ему опомниться. Оплетаю руками шею и обвиваю ногами талию. Целую его в губы. Так сильно, что, наверное, делаю больно. Но, кажется, он сейчас не против боли. Я не готова, но не хочу медлить ни секунды. Иначе он опомнится и отшвырнёт меня, как паршивого котёнка.
– Помоги мне, – шепчу ему в губы и слепо пытаюсь найти его член.
Он помогает рукой. Направляет. И я насаживаюсь на него. Осторожно. Слишком велико трение от моей сухости. Это почти больно, но сейчас не до этого. Я двигаюсь вверх-вниз, ощущая его напряжённость. Он не хочет шевелиться. Сопротивляется, как может, но это ненадолго. Я начинаю разогреваться и влажнеть, а он, наконец-то сдавшись, меняется со мной местами. И вот уже я прижата к стене, а он толкается в меня бёдрами, пронзая, кажется, до самого естества.
Удовольствие, смешанное с болью. В этот раз я отдаюсь без остатка, чтобы удержать своего мужчину на краю и не дать ему упасть в яму, из которой можно, но сложно его будет вытащить.
Эдгар содрогается и прижимает меня к себе. Я целую его веки и в упрямый подбородок.
– Я сделал тебе больно.
Мотаю отрицательно головой. С балкона слышится взволнованный собачий лай.
– Надо выпустить Че.
– Подождёт ещё минуту, – Выдыхает Эдгар и проходится губами по моей шее. – Ты научилась командовать.
Я нехотя отпускаю его и встаю на ноги. Оправляю платье.
– Я всё же выпущу Че. Он очень впечатлительный. А мы непростительно долго держим его взаперти.
Эдгар стоит, прислонившись плечом к стене. Даже со спущенными штанами он выглядит так, что у меня заходится сердце.
– И да, – останавливаюсь, чтобы внести ясность. – Я всегда умела командовать. Просто не показываю всё, что умею.
Я подхватываю разорванные трусики с пола и улыбаюсь:
– Оденься. Вряд ли Че понравится, что ты стоишь без штанов. А может, наоборот. Но что-то мне не хочется проверять.
Не знаю почему, но это спонтанное безумство стало неким переломным моментом. Я почувствовала себя настоящей. Мне стало легче. Увереннее, наверное. Я ощущала себя Женщиной – именно так – с большой буквы. Женщиной, которая может успокоить своего мужчину, удержать и не дать наделать каких-то непоправимых ошибок.
Я выпускаю Че Гевару. Он носится по комнате белым шерстяным мешком, радуется, ластится, кидается то ко мне, то к Эдгару. Наверное, он любит нас одинаково сильно. И это ещё больше связывает меня с моим замкнутым неуживчивым мужем.
Он не хочет говорить о Мирославе. Я догадалась, кто она. Поэтому не расспрашиваю. Если Эдгар перевернул страницу, зачем мне пытаться заглянуть в то, что осталось в прошлом? Остался только нехороший осадок: она может чем-то навредить ему? Слишком уж уверенной и торжествующей выглядела.
Я отправляюсь в душ. А когда выхожу, Эдгар стоит рядом с ванной комнатой. Всё так же подпирая плечом стену. От неожиданности вздрагиваю.
– Ты бы мог поторопить меня, – хлопаю ресницами растерянно. – Я слишком долго, да?
– Нет, – отрицает он и делает шаг ко мне. Мгновение – и я в его объятиях. – Я соскучился по тебе. Очень.
Он зарывается в мои влажные волосы, а я чуть не теряю сознание от счастья. Это правда? Это он такое говорит? Я бы перетерпела ещё несколько царапин, если бы знала, что это настолько нас сблизит.
– Ну, что ты. Я рядом, – глажу его виски и умираю от любви. – Я всегда буду рядом, Эдгар. До тех пор, пока буду нужна тебе.
Он медленно выдыхает воздух и сжимает меня так, что темнеет в глазах.
– Всё хорошо, – шепчу я, – А будет ещё лучше. Ты просто верь мне.
Эдгар молчит. Но в его молчании чудится мне согласие. Я потерплю. Ему сложно произносить вслух какие-то важные слова. Я хочу так думать. И, может, однажды смогу-таки растормошить его настолько, что и он захочет, чтобы я была рядом. Не на время, а навсегда.
