Ева Ночь
Тот, кто меня купил
Глава 34
Эдгар
– С сегодняшнего дня Вениамин и Андрей – твои телохранители. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит?
– Да, – Тая смотрит на безопасников, как на мохнатых пауков – с ужасом и отвращением.
– Выйдите, – командую. Парни слушаются беспрекословно. Этим можно доверять на двести процентов. Именно поэтому мой выбор пал на них. Они уже получили все нужные инструкции и настроены работать очень серьёзно.
Тая провожает их взглядом.
– Эдгар, зачем? – глаза у неё огромные и ослепляют меня пронзительной синью. – Я сделала что-то не так, раз ты решил следить за мной? Кажется, я не давала ни малейшего повода.
Я пытаюсь взять её руки в свои, но она вырывается. Отскакивает в сторону. Прикрываю глаза и задерживаю дыхание. Не хватало ещё нарычать на неё. И тогда будет совсем хорошо.
– Ты выслушаешь меня, хочешь этого или нет, – сейчас не время для проникновенных бесед, поэтому я снова включаю холодного мерзавца. Да я и есть такой. Лишь моя жена пытается разглядеть под моей толстой шкурой что-то человеческое. Зря. Я не сентиментален и не склонен к душевным порывам. Пора ей это понять, а не взращивать ненужные иллюзии.
– Я слушаю тебя, Эдгар, – голос у неё ровный, но тело напряжено. Как бы мне хотелось немного согреть её. Почувствовать доверчивость. В моих руках она часто бывает такой – почти открытой и трепетной. Я ценю эти мгновения и прячу поглубже. Чёрт.
– Это не слежка. Это безопасность. Просто прими этот факт. И прошу: не мешай мальчикам работать.
Тая фыркнула. Моя сердитая кошка. Я бы даже когти её вынес, если бы это помогло ей успокоиться.
– Как я могу им помешать? Это ж два танка. Они меня двумя пальцами способны придушить!
– Их задача не душить тебя, а оберегать от тех, кто может приблизиться к тебе с плохими намерениями.
Я тщательно подбираю слова, стараясь не напугать Таю. Но она ещё до конца не понимает всей серьёзности ситуации. Стоит с упрямым лицом. Я так и вижу, как она будет пытаться отвязаться от безопасников.
– Это всё из-за этого, да? – она указывает пальцем на щеку, где красуется свежая царапина. – Но это же глупо, Эдгар. Ну, подумаешь, раздосадованная женщина не сдержалась. Если хочешь знать, я не так беззащитна. Просто не ожидала. В следующий раз я не позволю к себе притронуться.
– Позволь эту работу выполнять профессионалам, – я давлю на неё. У меня нет другого выхода. – Послушай, Тая. Я скажу об этом всего лишь раз. Ты меня услышишь и не станешь делать глупостей. Ты моя жена. Ты моё уязвимое место, куда могут ударить неожиданно и достаточно сильно. Я пока не знаю, что происходит, но явно не очень хорошее. Все эти выпады неспроста. Поэтому ты будешь постоянно на виду у мальчиков, не станешь делать глупости: смешиваться с толпой в супермаркете, к примеру, бегать одна по вечерам с Че Геварой. И вообще я бы хотел, чтобы твои передвижения минимизировались. Университет – из университета на машине с Игорем и мальчиками. Всё. Остальное можно перепоручить и другим.
– Эдгар… – кажется, до неё дошло. В глазах – тревога. Она делает шаг ко мне. Касается щеки ладонью. Всматривается в моё лицо. – А ты?.. А тебе?..
Она боится произнести вслух слово «опасность». Но я её и так понимаю. Всё чаще мне кажется, что могу понимать жену без слов.
– Я давно взрослый, Тая. Со мной ничего не случится. Обычно если и бьют, то в уязвимые места.
– Я сделаю всё, что ты скажешь, – вздыхает она. – Лишь бы у тебя не было неприятностей. И будь осторожен, ладно? Дай слово, что будешь осторожен!
После вчерашнего она словно перешагнула через излишнюю робость и уклончивость. Каждый раз разная. Моя жена. Может, именно это тянет меня к ней неуклонно. Я не хочу ничего другого, – вдруг понимаю в эту секунду. Не хочу ничего менять. Меня всё устраивает. И этот полунастоящий брак, чёрт побери, тоже.
– Одна маленькая уступка.
Вымогательница. Она умеет просить об уступках. И каждый раз я не могу ей отказать. Я помню её просьбу про тётку. Я не забыл её мольбу о собаке. И вот сейчас она снова что-то для себя выторгует.
– Слушаю.
Пусть лучше скажет, чем сделает втихаря то, чего ей не разрешили. Я хоть буду знать, чего она хочет.
– Разреши гулять с собакой. Пожалуйста. Я хочу бегать утром и по вечерам. И Че любит. Нам нравится общаться.
– Если тебе не хватает движения, могу предложить тренажёрный зал. Пользы будет больше. Ты хоть понимаешь, как вы будете выглядеть? Ты и два охранника трусцой?
Она молчит, понурив голову. А мне вдруг нестерпимо хочется, чтобы глаза её засияли от радости.
– Ладно. Иногда. В хорошую погоду и со мной, когда я буду не занят.
И она таки расцветает. Обнимает меня. Тянется губами к щеке, но я ловлю её на подходе и целую в губы. Ненасытно, как всегда.
– У меня есть ещё дела. Не скучай. Вечером буду.
– Они всё время будут в квартире? – сверкает Тая глазами. – У меня завтра экзамен. Я должна сосредоточиться.
– Им нужно, прежде всего, проверить квартиру и сигнализацию. И да. Я бы хотел, чтобы они были рядом. Но на время можешь их выставить за дверь.
Я уезжаю, но тревожные мысли не покидают меня. Я думаю о жене. Я очень часто о ней думаю. И вспоминаю. И это немного мешает. Но я не могу не думать. Не прокручивать раз за разом каждый день, прожитый вместе.
Наверное, нужно поговорить. Сказать ей, что, может, нам попробовать жить, как все семейные пары? Без всяких дурацких ролей и «работы». Наверное, это неплохая идея сама по себе, но я страшусь. Не хочу услышать «нет». И как убедить Таю, если она заартачится, я не знаю. Какие аргументы привести. Неоспоримые. В пользу брака.
Смешно: я купил её. Принудил. А сейчас ломаю голову, как уговорить.
– Эдгар, – у Севы на щеке три свежих царапины. Длинные – от виска и до подбородка. И сам он весь взъерошенный и не в своей тарелке. Интересно, кто в офисе посмел вот так яростно располосовать моего помощника? Видимо, он кого-то крепко достал. – Ты прости, а? Но тебе всё же придётся с ней поговорить.
Я понимаю его с полувзгляда. Виноватый кивок. Разведённые в сторону руки. Всё ясно. Моя мать и его достала, и сюда добралась. Однако, слишком настойчивая. Наверное, хотя бы ради этого стоит её увидеть.
Я вдруг понимаю: хочу посмотреть в её глаза. Не знаю, что я в них прочитаю. Без разницы. Но у меня есть уникальная возможность сказать ей всё, что я о ней думаю и почему не хочу видеть и встречаться. Возможно, после этого она оставит попытки штурмовать и доставать и моих работников, и друзей. Сева всё же и то, и другое. А она располосовала ему лицо. Я уверен: это сделала моя мать.
– Хорошо, – соглашаюсь. – Где она?
Долговязая Севина фигура дёргается в сторону. Он похож на паяца, которого за ниточки утянула подальше небрежная рука.
Длинный, бесконечно длинный коридор с дверьми направо и налево. Где-то там, далеко, белеет окно. А возле него фигурка. Моя мать. Я узнаю её сразу. По крутым завиткам рыже-каштановых волос, что вьются над её головой, словно нимб. Это она, без сомнений. Но я всё же иду ей навстречу, чтобы заглянуть в лицо. И посмотреть в глаза.
Сколько прошло? Да всего лишь двадцать лет. Она, как всегда, вовремя. Ничуть не опоздала.
Глава 35
Эдгар
– Мама? – говорю и кривлюсь, как клоун. А как ещё мне её звать? Она всё же родила меня. И семнадцать лет мы жили одной семьёй. Очень дружной и любящей. Так мне казалось. Пока всё не рухнуло.
Она оборачивается живо. Стремительно. Всегда такой была. Постоянно в движении. «Мой солнечный зайчик» – так звал её отец. Ей пятьдесят три. Но возраст выдают лишь морщинки вокруг глаз, почти незаметные, если не присматриваться, и шея с «годовыми кольцами».
Лицо гладкое. Кожа шикарная. Руки – девушки могут позавидовать. Подтянутая. Небольшого росточка. Она сейчас худее, чем я помню. Скулы выдаются, грудь меньше. Совсем как девочка. В ней появилась хрупкость. Кажется, тронь – и рассыплется со звоном.
– Эдгар, – делает она шаг вперёд и протягивает руку, желая коснуться моего лица. Она ко мне – я от неё. Как обиженный подросток. К чёрту. Я он и есть. Мне было семнадцать, когда ушёл из дома. И ей не было до меня никакого дела – устраивала личную жизнь.
– Раз уж ты так настойчива – пойдём. Я так понимаю, ты хочешь поговорить. Я не хочу тебя слушать. И встречаться не хотел. Но ты умеешь ломать преграды, не так ли?
Она сдувается. Бледнеет. Становится ещё меньше. Это плечи её поникают. Она молчит, кусая нижнюю губу, а затем встряхивает кудряшками и выпрямляется. В глазах у неё вызов.
– В тебе та же кровь, сын. И эту черту ты унаследовал от меня. И не только. Я вложила в тебя свою целеустремлённость, ум, умение не пасовать перед трудностями, находить решения даже из провальных ситуаций.
– Я должен быть тебе благодарен? Или я вообще тебе что-то должен за гены? Деньги, например?
Она смотрит на меня насмешливо. Губы её пляшут. То ли от смеха, то ли от сдерживаемых рыданий. Глаза блестят, но сухие. Она не будет плакать. Не привыкла. Прожила весёлым зайчиком, которому всё давалось легко и преподносилось по первому зову. Или даже взгляду.
– Веди уже в свой кабинет. Посмотрю, как ты живёшь. Да и не дело обсуждать семейные дела в коридоре.
Вот как. Слова с её губ слетают легко. Думает ли она о чём-нибудь глубоко? Или с цветка на цветок порхает беззаботно?
Она раздражает меня, но я не злюсь. Сил нет, что ли. Или действительность оказалась не такой болезненной, как я думал. Перегорело всё. Дотла. Я копался в себе и не находил отторжения. Резкого негатива.
В кабинете мать с любопытством осматривает интерьер. Подходит к панорамному окну. Смотрит, покачиваясь с пятки на носок, вниз и улыбается. Я снова отмечаю, как она похудела. Бёдра в потёртых вельветовых штанах почти мальчишеские.
– Я должна рассказать кое-что тебе, сын, – поворачивается мать и смотрит на меня. Спокойная. Уравновешенная. Интересно, она продумывала речь? Репетировала перед зеркалом? Чтобы выглядеть сейчас очень убедительной? Потому что она такая. И невольно хочется ей верить.
– Прежде чем ты начнёшь что-то рассказывать, я бы хотел знать, что ты хочешь взамен. Предмет торга, так сказать. Ты ведь не просто так искала и настойчиво добивалась встречи? Не для того же, чтобы меня увидеть спустя двадцать лет?
– Я хотела, – жмурится она и закладывает руки в карманы лёгкой жилетки, – Всегда хотела. Но ты же мне не поверишь. Поэтому зачем утверждать очевидное. Ты забываешь: это не я бросила тебя. Это ты ушёл и встал в позу. Ты не захотел ни видеться, ни общаться. А я… всё время незримо присутствовала в твоей жизни. Следила за твоими успехами. Радовалась каждой весточке.
Не хочу её слушать. Она лжёт. Но в ней такая простота и безыскусственность, что невольно хочется верить. Но я давлю на корню шальную мысль: «А вдруг?!..». Никакого «вдруг» нет.
– Тебе на двадцать лет больше. Ты вырос. И мне бы не хотелось, чтобы семнадцатилетний обиженный мальчик сейчас победил.
– Ты предала отца. Разрушила семью, – я всегда так считал. И не хотел сейчас этого скрывать.
– Да-да-да. Сколько пафоса, – хлопает она в ладоши. – Дети часто видят не то, что есть, а то, что хотят. Ты даже не знаешь, как мы жили все эти годы. Ты видел только хорошее. Обожал отца. Который и не отец тебе вовсе.
Она таки выстрелила. Да так, что я пошатнулся. На миг. Провокация. Она это специально, чтобы лишить меня равновесия, зная, как я его любил и как до сих пор храню о нём память.
– Что ещё ты придумаешь, чтобы получить свои тридцать сребреников?
– Почему ты настойчиво думаешь, что я попрошу деньги?
Она смотрит на меня как на таракашку. Носик морщит.
– Потому что только слепой не увидит, как мы с отцом похожи. Одно лицо. Может, ты фамилию предложишь мне сменить? Раз уж отца другого нашла?
– Не предложу. Но хочу, чтобы ты знал.
Она умолкает. Снова отворачивается к окну. Смотрит долго. И я теряю терпение. Хочется поскорее закончить этот дурацкий разговор, который, как мне кажется, – сплошное враньё. Осталось лишь узнать, зачем ей понадобилось огород городить.
– Ты очень похож на своего отца. Да. И можешь убедиться в этом.
Она снова смотрит на меня. А мне не по себе. Я высматриваю в её глазах сумасшествие. Говорят, так бывает. Подвижка по фазе – и человек несёт полный бред. Но нет в ней ничего ненормального. Даже наоборот. Очень спокойная и рассудительная.
– Твой отец жив, Эдгар.
После её слов я таки падаю на стул. Точнее, медленно сажусь, но ноги меня не держат. Чувствую противную испарину. Идиотизм. Отец умер. Я хоронил его. Каждый год езжу на могилу.
– Ты сериалов пересмотрела? Или книжонок дешёвых перечитала? – интересуюсь холодно, но руки сжимаю в кулаки. Я не уверен, что пальцы мои не дрожат. Бьёт в самое больное. Знает же, как я люблю отца. До сих пор.
– Нет. Жаль, у меня не было возможности рассказать об этом раньше.
– Кого же тогда я похоронил много лет назад? – лучше подыграть ей, чтобы выговорилась. А потом я с чистой совестью выставлю её за дверь.
– Моего мужа. Олега Стефановича Гинца.
Я потёр лоб ладонью. Не хотел же с ней встречаться.
– Твой отец – его родной брат, Петер. Женатый. Респектабельный. Богатый. Красивый, как холодный дьявол. Мне было пятнадцать. Ему тридцать. Кто мог устоять против него? Только не я. Нет, он не насиловал. Соблазнил. А я влюбилась впервые. А когда стало понятно, что эта связь имеет последствия, я резко стала ему неинтересна. Семья. Жена. Там уже рос ребёнок. Он настаивал на аборте. И, может, победил бы, если б не Олег. Он любил меня, ты же знаешь. И взял меня беременную замуж. Скрыл грех брата. Так иногда бывает, сынок.
Я снова потёр лоб и прикрыл глаза. Чушь. Бред. Она не в себе, явно. Но речь её растекалась медленным ядом по венам.
– Да. Он любил меня. Твой небиологический отец. А я… позволяла любить себя. В благодарность. За то, что растил тебя как родного. У Олега не могло быть детей.
Она таки разволновалась. Щёки вспыхнули рваным румянцем. Речь стала не такой гладкой и спокойной.
– У твоего настоящего отца – три дочери. И нет сына. Наследника.
– Зачем ты это говоришь? – голос мой звучит глухо.
Мать пожимает плечами.
– Мало ли? Вдруг ты захочешь с ним познакомиться. Или тебе понадобится помощь. Отцовство сегодня доказать не проблема.
– И ты думаешь, я полезу в чужую семью? Заявлюсь и скажу: любите меня?
– Ты сделаешь, что захочешь. Я лишь хотела рассказать. Чтобы ты знал.
– Теперь я знаю. Дальше. Это же ещё не всё?
Она снова смотрит на меня пристально. Не мигая. Губы её кривит насмешка. А в глазах вьёт петли змея-боль.
– Не всё. Мне надо устроить свою жизнь, Эдгар. Всё же пятьдесят три. Не девочка. Именно поэтому ты позаботишься о своих братьях и сестре.
Если слова умеют вгонять в шок, то это тот самый случай. Гигантская пауза. Тишина. Наше дыхание. Моё и матери. Я пытаюсь, но не могу выдавить из себя ни слова от её неслыханной, сумасшедшей наглости.
Она заявилась через двадцать лет, чтобы навязать мне своих детей?!..
Глава 36
Тая
Он ходит по квартире как маятник. Туда-сюда, туда-сюда. О чём-то думает, но не рассказывает. Я пытаюсь с ним разговаривать, но через время оставляю эту провальную затею. Он не хочет. Или не может. Но вид у него мрачный. Тучи перед дождём не так страшны, как Эдгар Гинц в таком состоянии.
Что-то случилось. Произошло, пока он ездил в офис. Оставалось только ждать, пока он отойдёт и либо расскажет, либо промолчит, храня свои тайны.
В глубине души я боялась, что всё неспроста: и два охранника, которые перешерстили всё в доме. Деловитые, собранные, тихие. Они и разговаривали вполголоса. И только между собой. Я могла не беспокоиться: их присутствие почти не ощущалось. Это лишь на личных эмоциях можно было бы капризничать, что в доме посторонние и действуют на нервы. Но я не настолько изнежена, чтобы слишком бурно реагировать. Если нужно, можно и потерпеть.
– Ужинать будешь? – спрашиваю, чтобы совсем уж не молчать.
Эдгар яростно трясёт головой. Губы у него сжаты в тонкую линию, желваки так и ходят.
– Может, ты всё же расскажешь, что случилось? – пробую я осторожно ещё один заход достучаться до него.
– Нет! – рычит он и падает на стул. Прикрывает лицо рукой. У него красивые пальцы и кисти. Я могу сейчас думать об этом. Мне ничего другого не остаётся. Только вглядываться в него пристально. В беспорядочно растрёпанные волосы. Он всегда их ерошит, если чем-то озабочен или взволнован. В тёмную щетину на щеках. В напряжённые пальцы. На безымянном мигает золотом обручальное кольцо. Мой Эдгар. Мой муж, залезший зачем-то в чемодан и закрывшийся там изнутри.
Я касаюсь его руки. Глажу пальцы. Он напряжённо замирает, но попыток вырваться не делает. Уже хорошо.
– Давай, вылезай ко мне скорее. Здесь теплее и светлее. А там темно и сыро.
– Где там? – голос его звучит устало, но уже не напоминает рык разъярённого Гинца.
– В том месте, куда ты себя загнал и не хочешь выходить.
– Тая… – он почти стонет и забирает мою ладонь в свою. Касается запястья губами. Молчит, словно собираясь с духом, а затем начинает рассказывать. И по мере того, как он выговаривается, я чувствую, как падает камень с моей души. Это совсем не те мрачные фантазии, которые я насочиняла, пока он метался огнедышащим драконом.
– Она таки достала меня. Мать. Пришла, чтобы рассказать об отце и попытаться всучить мне своих детей.
Я терпеливо жду, когда он объяснит. Как бы не совсем понятно, что там произошло и почему он так злится.
– Она сказала, что мой отец мне совсем не отец, а родила она от его брата, Петера Гинца. Никогда не слышал. Понятия не имел, что он существует. Мне было семнадцать. Взрослый почти. Ни разу в доме не звучало его имя. Если речь заходила о Гинцах, отец говорил, что у него нет родственников. Дедушка и бабушка умерли. Возможно, есть дальняя родня, но где-то там, в Казахстане, куда ссылали этнических немцев во время войны. Теперь оказывается, что у него был… есть родной брат. Старший.
– Может, мать солгала? – осторожно задаю вопрос и готова прикусить язык: никогда не угадать, будет ли мой муж говорить дальше или замкнётся на тысячу замков, отстраняясь.
– Не солгала, – судорожный вздох. – Я проверил. Всё, как она рассказала: возраст, семейное положение, три дочери.
– Значит, у тебя есть сёстры?
Эдгар крутит головой и проводит пальцами по шее, словно ищет ворот, который ему мешает или душит. Но там ничего нет. Только футболка.
– Я бы так их не называл. Гипотетическое родство. Все взрослые. Замужем. Имеют детей. Я этого человека не считаю и никогда не буду считать своим отцом. Он отказался от меня ещё на стадии зародыша. Насколько я понял, настаивал, чтобы мать избавилась от нежелательной ему беременности. Думаю, если всё так, как она поведала, этот человек знает о моём существовании. Не может не знать. Но я ни разу не был ему интересен. С какой стати я должен им интересоваться? Господин Никто.
Он умолкает. В глазах его и в изгибе губ – горечь. Взрослый мой мальчик, которому вдруг пришлось узнать правду.
– Что ты молчишь, моя мудрая Тая? Ничего не хочешь сказать?
Он язвит, в голосе – та же горькая нота. Но он пытается адаптироваться, привыкнуть к жизни, в которой кое-что изменилось.
– Хочу.
Я присаживаюсь ближе. Прижимаюсь к тёплому боку. Обнимаю мужа за талию. Кладу голову на плечо. Переплетаюсь пальцами с его рукой.
– Я скажу. Ничего не изменилось, понимаешь? Просто информация. Наверное, у мамы твоей были причины рассказать правду. Не думаю, что она совершила жестокость. Ты взрослый. Умный. Сильный. И её рассказ – всего лишь факты. Ответь мне: ты стал меньше любить своего отца? Не этого, кто поучаствовал в половом акте и устранился. А того, кто вырастил тебя и тоже любил. Кто обожал твою маму. Оградил её и от молвы, и от беды. Дал фамилию и подарил своё тепло. Думаю, она благодарна ему. Ведь она не сказала ничего плохого на своего мужа?
– Нет, – Эдгар сжимает мои пальцы. Вздыхает. – Наверное, ты права. Может даже, любила его по-своему. Потому что нельзя так светиться. Они какое-то время были счастливы. Но тем страшнее и непонятнее для меня её предательство.
– Может, как раз об этом стоило вам поговорить? Чтобы она объяснила, а ты понял. Хотя бы просто услышал её мысли и версию.
– Я… не успел. Или не догадался. Всё хотел понять, чего она хочет. Почему-то всё время казалось, что она попросит деньги. И я бы дал, наверное. Чтобы отвязалась. Или не дал. Не знаю.
– Но она не попросила, – я уже знаю ответ. Он бы откупился и забыл о ней думать. Или выгнал, потому что тот, кто просит раз, обязательно приходит ещё.
– Нет. Ей не это было нужно. Она… приказала – не попросила – позаботиться о своих детях.
Вот оно что. Вот почему он не в себе.
– Как-то странно. Просто пришла и…
– Бросила, считай, как кукушка. Сказала, что ей нужно устроить личную жизнь. У неё есть мужчина, которому не нужны дети.
– И сколько их?
– Трое, – цедит Эдгар сквозь зубы. – Я прогнал её, как смог дар речи обрести. Просто взял и вывел за руку вон. И приказал больше не появляться. Со своими тайнами, детьми, заботами. Пусть разбирается, как хочет.
– А она?
– Сказала, чтобы я подумал.
– Там же, наверное, взрослые дети? – я никак не могу понять, почему люди совершают дикие поступки. Не укладывалось в голове. – Я бы никогда не оставила своего ребёнка. Ни за что!
Это вспышка, эмоции. Он смотрит на меня пристально, не мигая. В глазах его холодный интерес.
– А если бы так сложились обстоятельства? Например, богатый муж, который может дать ребёнку и воспитание получше, и образование покруче?
Я вскакиваю. Не могу совладать с собой.
– Не всё измеряется в деньгах, поверь! И если вдруг… я ни за что от него не откажусь, понял? Я буду любить его так, как никто другой!
– Успокойся, – морозит он арктической холодностью. – К счастью, у нас нет детей. Да и быть не может. Так что эмоции придержи при себе.
Почему он так уверен, что не может? Любые контрацептивы не стопроцентная гарантия. Но спорить и доказывать ему сейчас ничего не хочу. Беспредметный спор. Лучше довести до конца начатый разговор.
– Хорошо, – делаю вид, что успокоилась. Мне почти удаётся произносить слова спокойно. – Так что там с детьми твоей матери? Ты же навёл справки? Как и о биологическом отце?
Эдгар отводит взгляд. Смотрит куда-то в стену.
– Да, конечно. Вся сила – в информации. Там не совсем взрослые дети, Тая. Старшему её сыну девятнадцать, как и тебе. А мальчику и девочке – по десять. Поздние дети. У них – один отец. Недавно он умер. Мать осталась одна. Видимо, ей тяжело тянуть на себе такую обузу. Поэтому она решила пойти по пути наименьшего сопротивления – сбросить свою ответственность на меня. Старший учится в институте. Не здесь. Мать сожгла все мосты. Они жили в другом городе. Недавно переехали сюда. Работы нет. Средства, оставленные покойным мужем, почти на нуле. Вот она и…
Эдгар неопределённо водит в воздухе рукой.
– И ты её выставил.
– Естественно.
– Но на душе у тебя неспокойно.
Он косится на меня. Но не злится.
– Да, моя великая прорицательница. Неспокойно. Уходя, мать сказала, что у неё нет выхода. Старший пусть пробивается как хочет. А меньших она сдаст в интернат.
Он успевает подхватить меня. Потому что ноги вдруг отказываются держать. Я опадаю в его руки, как мешок. В ушах – шум. И стыдно за свою слабость. Но я ничего не могу с собой сделать: темнота прошлого падает плотной завесой.
Мой кошмар наяву. День, когда я осталась одна, никому не нужная. Потому что больше некому было меня любить. Потому что в тот страшный период не нашлось человека, который бы смог меня уберечь и оградить от чужих людей и лиц. Казённого дома, где я вынуждена была жить несколько долгих лет.
