Арсений
– Марс, и как это тебе только в голову пришло?
Мой друг и товарищ Славик Ветров, язвит. Вся наша дружба завязана на этом: я оптимист, а он пессимист. Я толкаю идеи, а он их разбивает в пух и прах, находит слабые места и обещает все беды на мою голову, если и в этот раз поступлю по-своему.
– Ну, сколько можно? Мне тридцать два.
Это железный аргумент, против которого не попрёшь.
– А вообще давно пора, – неожиданно соглашается Славик и делает большой глоток пива.
От неожиданности я моргаю. По спине бежит нехороший холодок: как только Слава становится подозрительно покладистым, обязательно что-то случается, и всё идёт наперекосяк.
– Не, ну правда: новая жизнь, другие рельсы, второе дыхание, преодоление очередной планки. А там, глядишь, женишься, остепенишься, родишь ребёнка или два, у тебя вырастет пивное брюшко, и ты будешь бряцать медалями и рассказывать всем, бия себя в грудь, каким ты был, и как им до тебя расти и расти, потому что сопляки – раз, пороху не нюхали – два.
Я с сомнением поглядываю на свой каменный пресс. Славка ловит мой взгляд и закатывает глаза, вздыхая.
– Это только мышцы качать трудно, а брюхо растёт быстро.
– Что ты предлагаешь? – хочу выслушать его аргументы.
– Да ничего, – салютует он мне бокалом. – Не представляю тебя в другой ипостаси. Попробовал – и не вижу. Ни бизнесменом не вижу, ни отцом семейства.
– Ну да, – мрачнею я, – Гуляй-ветер моё имя.
Из-за моей показушной ярко-сказочной жизни всем кажется, что я не способен ни на что серьёзное. Имидж – всё. Даже Славка забыл, что в глубине души я очень домашний и порядочный, уравновешенный и мечтаю о покое, какой-то стабильности.
– Эй, Марс, – у Славки наконец-то серьёзные глаза. И от этого становится ещё неуютнее. – В конце концов, это твоя жизнь. Ну хочется тебе всё бросить и начать с нуля – сделай это. И вернуться можно, если быстро, и по-другому как-то повернуть, если ничего не получится.
– Мне тридцать два, – твержу я упрямо, – и если я уйду – не вернусь. Уходить надо вовремя и красиво, понимаешь?
– Да понимаю я всё, – машет рукой Славик, украдкой поглядывая на часы. Молнией пронзает догадка: ему сейчас не до меня на самом деле. Не до моих проблем и сенсаций. Но это что-то новенькое. Есть только одна вещь, ради которой Славик будет поглядывать на часы и нервничать – девушка.
– Кто она? – спрашиваю с интересом, на миг позабыв о том, что грызёт меня уже не один месяц.
Славка вздыхает.
– Ничего от тебя не скроешь, барбос. А она – замечательная. Сейчас таких не делают. Умная, красивая, стройная, – загибает он пальцы, – живая, непосредственная, любознательная.
Я даже рот от неожиданности открыл.
– Ты не увлекайся, а то пальцев на руках не хватит, разуваться придётся.
– Да ну тебя, – плюётся в сердцах Славун. – Впервые в жизни хотел прекрасным поделиться, а ты, якобы оптимист, всё стремишься к плинтусу прижать.
– Хороша в горизонтальной плоскости? – по инерции продолжаю выспрашивать. Это что-то наподобие азарта: узнать чуть побольше об очень непростой и замкнутой жизни дворянина Славы Ветрова. Он тот ещё циник и говнюк, и то, что друг вот так рассыпается в комплиментах, я вижу лишь одно: девушка либо очень хитрая, либо ему действительно повезло.
Славик выпрямляется и строго сжимает губы «розочкой».
– У нас пока что чистые и светлые отношения. И мы никуда не спешим. Да.
Я чуть пивом не поперхнулся – как раз собрался сделать первый и единственный глоток: я равнодушен к алкоголю, но компанию поддерживаю, если надо. Славик и чистые отношения?.. Это что-то новое.
– Вот только не нужно так на меня смотреть! – щетинится он, как ёж. – Это у тебя всё просто: свободные отношения, куча баб, поклонниц, страстный одноразовый секс. Ты красавчик – это всем известно.
За мной несётся такой шлейф сплетен. Я не спорю и не развеиваю мифы. Чем больше будешь с пеной у рта доказывать, что это не так, тем громче будут выступать морализаторы. Но, честно говоря, от Славы я такой подставы не ожидал. Уж кто-кто, а он знает меня лучше всех. Да он и сам – далеко не образец благочестия, а поди ж ты… Проняло? Наш циник спёкся?
– Познакомишь? – приподнимаю бровь и делаю контрольный выстрел. Слава ещё раз смотрит на часы и поднимается.
– Извини, но нет. По крайней мере, не сейчас.
– Ну, нет так нет, – соглашаюсь. – Искренне рад за тебя.
У Славки лицо разглаживается. Кивает рассеянно. Он мыслями уже не здесь. И именно это убеждает меня в правильности своего решения.
Это не я начал новую жизнь. Это Славка меня опередил, хоть ему ещё и тридцати нет. Из нас двоих он менее склонен к сантиментам и никогда не верил в судьбу, предназначение, смысл жизни. Всегда издевался и куражился, когда меня пробивало пофилософствовать и поразмышлять.
Он успел, а я… не то, чтобы опоздал. Тут другое. Ещё немного – и поезд на большой скорости увезёт меня туда, откуда будет трудно вернуться, поэтому надо рисковать.
Мир преспокойно выживет без Арсения Морозова. Ему без разницы на наши желания и хотения. Он может подтолкнуть или разбить. Построить или разрушить всё до основания, когда ты не готов. Поэтому главную стройку своей жизни нужно начинать самому, без пинка под зад от обстоятельств.
Я расплачиваюсь и еду домой. Прокручиваю в голове шаги. Я уже всё обдумал. Через десять дней еду за границу – на последний свой чемпионат. На этом звезда моя закатится и вспыхнет заново, но уже на другом небосклоне.
Я ничего не теряю: молод, здоров, полон сил и энергии. У меня есть образование. Правда, практики почти ноль, но было бы желание – придёт и опыт. К тому же, в последний год я усиленно и доучивался, и разные тренинги проходил, так что изменениям в моей жизни быть.
Иногда планы остаются всего лишь планами, потому что появляется нечто, разрушающее всю стройную, любовно выстроенную тобой систему. Но, может, именно это позволяет задействовать внутренние резервы, о которых ты и не подозреваешь.
Я планировал перемены. А они пришли сами, не спрашивая. Свалились на голову, как кирпич, хорошо что череп не проломили. Я ехал домой. Ветер свистел в приоткрытое окошко – тёплый майский ветерок, с неуловимым запахом сирени, непонятно откуда взявшийся в большом городе. Но я чувствовал его и радовался. Ровно до тех пор, как добрался до собственной квартиры. Там меня ждал сюрприз – неожиданный и очень щедрый подарок, с которого перемены начались внезапно, как скоропалительные роды. Вы нас не ждали? А мы припёрлись!
Арсений
Я всегда поднимаюсь на свой шестой этаж без лифта, даже когда уставший и без сил. Как-то так повелось – ритуал, зарядка и, в конце концов, мне нравилось перемахивать через две ступеньки сразу. Мышцы горят, голова работает. За это время много о чём успеваю подумать.
И в этот раз я поступил, как привык. Ключи на ходу достал, но до дверей не дошёл по самой естественной причине: вход каким-то ящиком перегорожен – так показалось мне на первый взгляд.
«Опять соседи вещи таскают или мусор под мою дверь сложили», – первое, о чём подумал. Они у меня с прибабахом – рядом живущая семейная пара. Вечно скандалят, затем бурно мирятся – и так по кругу. У них уже двое детей, а никак не успокоятся, трясёт их, как на вулкане, но к этому привыкаешь, как к любым военным действиям, что длятся слишком долго.
При ближайшем рассмотрении «ящик» оказался кое-чем другим. И тогда я замер. В ступор впал. Растерялся. Даже и не вспомню, когда настолько чувствовал себя беспомощным.
В корзине у моей двери спал младенец. Что называется спал и пускал пузыри. Хорошенький чистенький бутузик. Щекастенький, с колечками тёмных волос, что выбивались из-под шапочки.
Не знаю почему, но последние шаги я проделал на цыпочках. Шею вытянул, заглядывая внутрь этого ложа. Дыхание затаил. И сердце в груди – тададах-тададах!
Не знаю, сколько я на него пялился. Он не соседский – это точно. У них мальчишки постарше, бегают уже и разговаривают. А этот… ну, не то, чтобы совсем младенец младенцем, но точняк не соседский.
Достал телефон, покрутил в руках. Скорую? Пожарных? МЧС вызывать? Ерунда какая. На смех поднимут. Поверх одеялка белела бумажка, как выкинутый белый флаг. Мне бы не трогать, не прикасаться, а рука так и полезла, потянулась. Я малыш, а Дед Мороз мне подарочек принёс.
«Это твой сын». Три слова – и ничего больше. Чей сын? Зачем сын? Почему сын? – всякие дурацкие мысли в голове метались, как подстреленные зайцы.
Не знаю, как ведут себя другие люди в стрессовых ситуациях. До этого момента мне всегда казалось, что я умею мыслить рационально, вовремя включать мозги, хладнокровно рассуждать и находить правильные решения при любых раскладах.
Я слишком долго кручусь в сфере, где лишние нервы означают, что ты аутсайдер. Не умеешь вовремя собраться – проиграл. Но это касается спорта и танцев. А жизнь – фейерверк покруче и посерьёзней. Не знаю, чем я думал, когда сделал это. Понятия не имею, думал ли я в тот момент вообще.
«Это твой сын» – осело на сетчатке и впечаталось куда-то в затылочную часть так, что на миг я потерял ориентацию. По-другому я своих действий объяснить не могу. Потому что я, осторожно сложив записку, нагнулся и поднял корзинку с ребёнком. Смотрел на щекастенькое личико малыша и прислушался к своим чувствам.
«Сын! Сын! Сын!» – ревели трибуны моего подсознания.
«Твой! Твой! Твой!» – скандировали вконец свихнувшиеся мозги.
Ну, мой так мой, – мысленно огрызнулся я и наконец-то нашарил ключом замок. Открыл дверь и зашёл внутрь собственной квартиры с подарком от… если бы я ещё знал от кого.
Корзину я поставил на диван и присел рядом. Смотрел во все глаза. Ледяной рукой по лбу провёл, пытаясь собраться.
Что я знал о детях? Ровным счётом ничего. Ну, существуют. Орут. Кормить их надо и переодевать.
– Ёлки-палки, – произнёс я вслух, чтобы и услышать себя, и встряхнуться.
Я пытался составить план действий, но котелок мой неожиданно прохудился и забастовал – отказался генерировать идеи.
Трясущимися – не вру! – руками я пошарил в корзине. Приподнял одеялко. Малыш спал, как лягушонок: ножки, как у курицы гриль – в разные стороны, ручки в кулачки сжаты и возле головы примостились. Спит как младенец. Тьфу. Он младенец и есть. А я дурак. Осёл. Больной на голову идиот. Но в груди зашкалил какой-то мимиметр и назад сползать отказывался.
Не то, чтобы я умилялся и впадал в маразм, нет. Скорее, пытался как-то очухаться, в себя прийти. Чёрт, ну должно ж что-то ещё быть, кроме дурацкой записки – «Это твой сын». Документы какие-то. Звать-то его как?
Кроме начатой пачки памперсов, детского барахла и бутылочки со смесью я ничего не нашёл. Богатырь какой. Спит и спит себе. Надо же. Я тоже всегда сплю как убитый. И вообще у меня нервы железные.
О чём я только думаю? Что вообще за хрень происходит? Может, это вообще не мой ребёнок, а кто-то дверь спутал?
И как только мозги мои начали на место вставать и соображать, что к чему, в детских вещах я нащупал конверт – белый и безликий, но внутри что-то есть. Как оказалось, ещё одно послание.
«Дорогой Сеня! – начиналось сей опус, – если ты нашёл это письмо, значит всё же нашёл в себе силы не откреститься от малыша, как в своё время ты избавился от меня. Надеюсь, у тебя всё же есть сердце, и ты не оставишь сына на произвол судьбы. В жизни каждого человека выпадает шанс всё исправить. Считай, твой уже пришёл. Не профукай его».
И точка. Маразм какой-то. Но я мучительно перебирал в голове всех, кто так или иначе мог быть потенциальной мамашей. Таких оказалось не так и много. А точнее – вообще одна. Потому что «избавился» к случайным девушкам отношения иметь не могло.
Я покрутил в руках обе записки. Очень содержательно и свежо, как дыхание после жвачки. Почерк не определить – оба послания на принтере распечатаны. Безлико так, шрифтом «таймс нью роман».
Лана. То есть Светлана – больше некому подобную свинью мне подбросить. И вполне в духе её чокнутых шуточек. Любила она эпатировать и удивлять. То без трусов и в коротком платье по лестнице спустится на глазах всего честного народа, что внизу стоит и рот открывает. То пригласит трахнуть её в каком-то немыслимом месте.
Не скрою: это заводило. До определённого момента. А потом я понял, что сии эпатажные выходки не для меня. Вот абсолютно. Мне и без того в жизни экстрима хватало, и поэтому я больше мечтал о спокойных, домашних, уютных отношениях. О немного стеснительной девушке, какой-нибудь умке в очках.
Кстати, об умных девушках. Я знаю, кто мне поможет. И я набрал единственного человека, кто точно придёт на помощь. Нинка Миргородская, в девичестве Светличная. Свой в доску «пацан» и просто хороший друг.
Надя
За несколько месяцев до мая
Такие моменты, как этот, я называю «не самое лучшее время». Всё, что ни делаешь, обречено на провал. И то плохо, и это не задалось. Надо бы спрятаться в окоп и пережить, но жизнь как-то не даёт такой возможности: нужно вертеться, чтобы хоть как-то выбраться к свету.
Нет, начиналось всё слишком радужно. Во-первых, я выиграла конкурс, взяла гран-при с очень хорошей суммой в придачу. Это и гордость потешило мою, и расправило крылья за спиной. Во-вторых, мне предложили работу моей мечты, ради которой я должна была всё бросить и отправиться в столицу, чтобы сделать мечту реальностью.
Конечно же, я бросила. Кто в здравом уме отказывается от перспектив?
– Со всеми своими делами разбирайся сама! – заявила сестра. – Мне не до тебя, я замуж вышла, дети к тому же. Короче, ты меня поняла.
Поняла я, конечно. И не собиралась у неё на шее висеть. Сняла квартиру – небольшую, но уютную, недалеко от офиса к тому же, где мне предстояло работать.
И тут-то всё и началось.
– Гладышева? – морща хорошенький лобик, по слогам произнесла мою фамилию девушка-секретарь приблизительно моего возраста. – Ах, да-да, как же.
По тому, как она скривила губки, я поняла, что мне здесь не рады. Но я как-то не секретарш приехала радовать, а работать.
– Вы знаете, накладочка вышла, – обаятельно улыбнулся мне босс Фёдор Андреевич, – да, приглашали, но вы немного, как бы это точнее сказать… опоздали!
Он неестественно лучезарно мне улыбается, а я стою дура дурой и не понимаю, как быть дальше. Ну, не могу же я собрать манатки и свалить не солоно хлебавши? Да мне этого даже гордость не позволит!
Я не могу его упрекнуть – щёлкнули по носу сразу. Не подписаны никакие бумаги и договоры. Я тут как бедная родственница на пороге богатеньких дядь и тёть. Ясно, как день, что дело не в моих деловых качествах, а всего лишь нужно было кого-то пристроить вместо меня. Это смешно, потому что на такие должности требуется талант прежде всего. Но, видимо, и в таких сферах есть своя мафия. А может, я всё сочиняю, и они нашли действительно офигительного иллюстратора. Ну, что же. Нужно и поражения принимать достойно.
Я так и ушла оттуда на негнущихся ногах, но зато с гордо поднятой головой. В тот же вечер я скупила все газеты с объявлениями, открыла свой навороченный ноут и погрузилась в вакансии. Понятное дело, на первое время деньги у меня есть. Квартира оплачена на полгода вперёд. Так что фигня война – прорвёмся, как любил говорить мой дедушка-военный.
После долгих и продолжительных боёв, как говорили в сводках прошлого века, столица покорилась: работу я нашла. Правда, не совсем по своей специализации, но для начала и так неплохо.
– Нам всё вот это не нужно, – заявил мне усталый и прокуренный насквозь босс номер два, что проводил собеседование самостоятельно. – Логотипы рисовать умеете?
Ну, в общем, мне удалось скрыть недовольную мину. Я как бы знала, на что шла, в конце концов. И всегда есть возможность со временем повернуть реки вспять под себя.
– Да, могу и лого, и разрабатывать линейку любой продукции, где требуется творческий подход.
Это было слишком смелое заявление, и по скептически поджатым губам, где заиграла недоверчивая улыбка, я поняла, что не особо на меня надеются, просто сейчас им позарез нужен кто-то, а то бы видали они меня кое-где в белых тапочках.
– Тебе сколько лет, девочка?
Ой-ой-ой. Старый, блин, козёл. Ещё бы мекеке сделал для полного сходства! К слову, он не совсем чтобы старый – так, под сороковник. Но виски уже седые и складки собачьи пролегли. И выглядит он так, что… в общем, не моё дело как бы. Какая мне разница?
– Двадцать четыре. Но я талантливая, – без ложной скромности, между прочим.
Захотелось на пальцах ему аргументы разложить. Школу я в пятнадцать экстерном закончила – раз, институт с красным дипломом закончила – два. У меня, между прочим, четыре года уже стажа! И конкурс выиграла, и вообще ему, пыльному мешку, повезло. Просто он в силу своей заскорузлости ещё не может осознать, какой глоток свежего воздуха к ним в их шарашкину контору прилетел.
– Ну, да. Наверное, – пытается скрыть босс намбер ту улыбку. – Как тебя там зовут, напомни?
– Надежда Гладышева, – произношу с достоинством. О, ты запомнишь моё имя! Настанет тот день!
– Иди, устраивайся, Надежда, – небрежно машет он рукой на выход.
Кадровичка у него настоящая кадра – мымра в очках. Вздыхает, губки поджимает, волосы у неё в пучок так стянуты, что кажется, вот-вот кожа на черепе треснет. Зато голос у неё неожиданно приятный, хоть и объясняет она нехотя. Будто я ей задолжала и долг забыла отдать.
– Ты четвёртая, – смотрит она мне в глаза из-под очков. Проникновенно так, въедливо. – И вряд ли задержишься надолго.
Ну, это мы ещё посмотрим!
– Алексеев! – кричит она какому-то хмырю, что пробегает мимо. – Проводи девочку к рабочему месту. Это наш новый дизайнер. Очередной.
И столько яда впрыснуто в последнее слова, что меня перекашивает, но я пытаюсь удержать лицо. Улыбка, вероятно, на оскал больше похожа, потому что хмырь Алексеев – лохматый и с безумным взглядом красных от явного недосыпа глаз, невольно отшатывается от меня, а затем неожиданно добреет, улыбается в ответ:
– А-а-а, дизайнер! Ну, милости просим, милости просим!
Воодушевление его неестественно прекрасно, поэтому я жду подлянку, и она не медлит выскочить, как трубочка из дурацкой дудки – ту-тух!
– Это что? – спрашиваю, и оскал у меня становится волчьим – я его в тусклом мониторе наблюдаю.
– Рабочее место, мисс! – хлопает он ресницами и спешит удрать.
Ну, то, что здесь свинья последний раз обитала – без микроскопа видно. Поэтому первое, что я делаю, привожу «рабочее место» в порядок – выбрасываю всякий хлам и перевожу целую упаковку влажных салфеток. Но на этом сюрпризы не заканчиваются. Когда я подбираюсь к главному – включаю злосчастный компьютер, он рычит и выбрасывает синий экран смерти. Давненько я подобных шуточек не встречала.
Обвожу комнату растерянным взглядом. Все сидят чересчур деловые, носы опустили, как борзые собаки, и что-то там усиленно роют. Видать кость послаще ищут. На помощь мне никто не спешит кидаться. Да и вообще – дружный коллектив знакомиться не спешит. Видимо, четвёртый член их банды уже заранее обречён на провал. Зачем напрягаться и имя моё запоминать?
– Эй, ребята, – я пытаюсь быть вежливой и спокойной, – может, мне кто-нибудь поможет, а?
Первым не выдерживает прыщавый юноша. Дёргает кадыком и поднимает глаза.
– Ты это. Программиста поищи. Наверное, систему нужно переустановить. Мы тут не помощники.
Ну, да. Программист так программист. Где его искать завсегдатаи тоже не спешат поведать. Где-то там, судя по неуверенно направленной на дверь руке.
Нет, меня подобное не ломает, а делает лишь сильнее. Ну, программист, погоди. Я иду. И горе тебе, если ты спрятался. Всё равно застукаю и вытяну на свет божий!
Арсений
– Нин, можешь приехать? Это срочно. И очень важно, – прошу я Миргородскую, как только она отвечает на звонок.
– Пилон, ты что, рехнулся? Какой срочно? Какой важно? Выходной, между прочим. И ты ж знаешь моего Помпона, он же ревнивый, между прочим.
– Ну, если совсем труба, можете вместе ко мне приехать, – я ни за что не скажу по телефону, зачем она мне понадобилась.
– А может, в двух словах? А то вдруг твои проблемы и выеденного яйца не стоят? А я буду переться, вся такая прекрасная? Может, мы переговоры проведём – и всё окейно?
– Нин, я тебя когда-нибудь о чём-то просил? Тревожил по пустякам?
Это важный аргумент. Я так и вижу, как Нинка хмурит брови и цокает ногтями по столу. Или что там у неё под руками? Она зависает на несколько долгих мгновений.
– Ладно, Сень. Я сейчас что-нибудь придумаю. «Скорая» спешит на помощь. Чип и Дейл, мать вашу. А я Гаечка. И умная, и красивая, и хоть разорвись!
Она сопит, записывая адрес. А я перевожу дух, когда она отключается. Пытаюсь дозвониться до Ланы. Но телефон у неё отключен. Не удивительно. Ну, хорошо хоть не сменила номер. И хорошо, что я чудом её не удалил из контактов за ненадобностью. Снова пытаюсь припомнить, когда мы виделись в последний раз. Собственно, не важно. Больше года – точно. И вот результат. Спит праведным сном. Пока я метался по квартире, звонил, чертыхался, злился, малыш открыл глаза. Проснулся. Расплакался. И тут меня накрыло по-настоящему.
Паника. Шок. А я не знаю, что делать. Взял его на руки, а он ещё горше давай орать. Обиженно так, с надрывом. Я пытаюсь прижать его к себе, успокоить. По спинке похлопываю и понимаю: ну, конечно, он будет плакать и обижаться. Кто я ему? Незнакомый мужик, чужое лицо. Ну, подожди, мать-кукушка! Как только я до тебя доберусь, поменяю ноги местами!
Добрые руки ли, голос ли мой зудящий, но постепенно малыш почти успокоился. Всхлипывал лишь судорожно, словно жалуясь на судьбу. По тяжёлому памперсу понимаю, что нужно бы это… то самое. Кладу малыша на диван, как бомбу – очень осторожно, и пытаюсь штанишки стянуть. В общем, мужчина я крепкий, спортивный. И страх у меня неимоверный: а что если я сделаю что-то не так? Силу не рассчитаю? Он же крохотный какой…
Пока я с него штаны стянул, семь потов с меня сошло. Пока нашёл, как эти памперсы снимаются, ещё не одна нервная клетка копыта отбросила. А там… в общем, приехали.
– Учти, мыть я тебя не умею, – объявил почти с угрозой и посмотрел на грязную попу. Фу, блин. И как это развидеть и пережить? Получив свободу, ребёнок активно ногами начал дрыгать, и я понял: или я его мою, или в том самом сейчас будет всё вокруг.
– Дерьмо, – произнёс я нужное слово вслух, чтобы не бояться, и поволок ребёнка в ванную.
Не знаю, то я делал или нет, но малышу, оказывается, нравилась вода, поэтому, плюнув, я раздел его полностью и засунул в ванную. Воду тёпленькую сделал. И тут мой сын заговорил. Ну, не в прямом смысле, но он хлопал ладошками по воде, издавал какие-то звуки и … разговаривал. На своём, младенческом, конечно. Улыбался беззубо, смешно морща маленький носик-кнопочку.
Когда приехала Нинка, с купанием я справился. Не так-то и сложно мылом по телу. Как себя, только другого. И в полотенце несложно. И на руках он сидит вполне нормально. Ванная нас примирила как-то, но ненадолго.
Миргородская остолбенела на пороге.
– Мне лом принести? – поинтересовался я, пытаясь удержать малыша, что извивался и, краснея личиком, вопил у меня на руках.
– Зачем? – моргнула она, но с места тронулась.
– Чтоб выковырять тебя из прихожей.
– Пилон! – пропищала Нинка голосом маленькой девочки. – Это что, ребёнок?
– Нет, пупс из отдела игрушек! – в сердцах съязвил я. Ну, и наконец-то она в себя пришла, ловко выхватила малыша из моих рук, засюсюкала что-то, полотенцем по голове повозила.
– Голодный, – посмотрела на меня обвиняющим взглядом, и я метнулся в комнату, бутылку со смесью нашёл.
– Вот!
Малыш ел, захлёбываясь. Будто его не кормили год. А под конец его повело, и он благополучно заснул на Нинкиных руках.
– Вообще, если честно, этого мало. Его докармливать нужно. Как бы не младенец уже.
– А кто? – испугавшись, ступил я. Нинка закатила глаза, в разбросанных вещах нашла покрывальце и осторожно укутала мальчишку.
– Ну, ему с полгода точно. Судя по весу, росту и кое-каким другим признакам. Думаю, это ненадолго, и когда он проснётся, его снова нужно будет кормить. Поэтому – в двух словах, что здесь происходит. Как-то я ожидала чего угодно, только не тебя с ребёнком на руках. Тебя что, попросили нянькой поработать, пока ты от заграниц просыхаешь?
– Нет. Да. То есть не знаю, – взъерошил я и так торчащие во все стороны волосы. Попытался пригладить. Как я сейчас выгляжу, не представляю, но то, что странно, я не сомневался.
– Рассказывай! – приказала Нина, и я рассказал. Вывалил всё, что случилось. Миргородская покрутила в руках обе записки.
– Всё очень странно, – вынесла она вердикт. – Начиная с того, что ни одна нормальная мать в здравом уме и трезвой памяти ни за что ребёнка своего не оставит непонятно кому – прости, даже если этот непонятно кто якобы отец.
– Якобы? – возмутился я искренне и поймал насмешливый взгляд Нинки.
– Ну, оттого, что она тут написала «твой сын», ещё не значит, что ребёнок твой. Пилон, мозги включи. Никогда не думала, что ты тупой. Даже наоборот: подозревала наличие острого ума.
Я покосился на спящего ребёнка. Ну, не знаю…
– Мой, не мой, а делать-то что?
– В полицию звонить, конечно. Сдать малыша. Рассказать всё. Кто знает, может, эта идиотка, влюблённая в тебя, украла пацана? Такое тебе в голову не приходило?
– Нет, – буркнул я, понимая, что всё внутри противится этим полициям. Малыша заберут, и не понятно ещё, куда он попадёт. В детский дома какой-нибудь, где всем на него плевать. Мне вот не всё равно, что будет. Тем более, что гипотетически – это мой сын.
– А если без полиции? – поинтересовался, не в силах оторвать взгляд от хорошенькой мордашки ребёнка.
Нинка вздохнула.
– Рано или поздно – всё равно туда. Ни имени, ни документов, ни этой дуры, что матерью называться не положено. Не будешь же ты прятать его здесь вечно. Ребёнку нужен уход, посещение поликлиники, наблюдение за развитием. Прививки и прочее.
– Нин, давай всё это отложим на потом. Я сейчас не готов отдать малыша не понятно кому. Подумать надо. Посоветоваться.
– Ну, если на потом, отправляйся в магазин. Сейчас я тебе список всего нужного наваяю. Учти: это будет длинный список, а вернуться нужно быстро, – она отобрала у меня телефон и начала набирать текст со скоростью бешеной белки. – Голодный ребёнок – страсть какая неприятность, Сень. Его не уговоришь подождать. Ему подай сейчас и сразу. А эта идиотка задним местом думала, судя по всему. Но по идее, если её цель женить тебя на себе, она появится – выплывет вскоре.
– Почему? – тупой ещё тупее – это сегодня про меня.
– Потому что я всё же верю в лучшее, – Нинка тянула слова, деловито продолжая составлять список. – В то, что она ошивается поблизости и готова подхватить тебя тёпленьким. Подставить, так сказать, плечо помощи. Окрутить – и быстренько, куда ей надо.
Я посмотрел на часы. Совсем как Славик совсем недавно. Сколько тут времени прошло, когда мы расстались? Пара часов? Да нет, блин, вечность. Я поглядывал на них трижды, пока Нинка не вручила наконец-то мне телефон:
– Готово!
Я пробежался глазами по списку. М-да. Ну, ладно. Лишь бы ничего не напутать.
– Будь на связи, – попросил и добавил очень строго: – Не болтай, пожалуйста, по телефону. Помни, что ты можешь мне понадобиться для консультации.
– Ладно, ладно, – махнула она рукой. – Иди уже!
И я пошёл.