Екатерина Алешина
Невеста полоза. Пленница златых очей
– Хозяйка, говорила, хозяйка говорила! Да ей лишь бы нас запугать, чтоб мы ей наше чадо добровольно отдали! Ничего! Оберег исцелит, а дальше – будет жить у места силы. Доживет до старости, ничего не станется дурного. А малахитница пускай женит своего сыночка на местных девицах-красавицах. Неча на земных наших зариться, нам тут своих женихов хватит!
– Но как же нам отвадить Малахитницу? – не понимала Милада.
– Уж я смогу, поверь, – усмехнулась Руслана. – Ради внучки все силы брошу. Брошка эта, как связующая цепь от нас к Хозяйке. А я сделаю свой оберег. Он будет как щит от зоркого взгляда малахитницы. Идем. Нам нет нужды здесь боле оставаться.
[1] Пово́йник – старинный восточнославянский головной убор замужних женщин, представлявший собой мягкую полотняную шапочку с круглым или овальным верхом.
[2] Понёва (панёва, понява, поня, понька – вероятно от «понять» в значении «обнять») – элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой или чёрной, реже красной) с богато украшенным подолом. Разрешалось носить поневу после наступления половой зрелости.
[3] Саян- старое древнеславянское название сарафана
[4] Накосник – часть женского головного убора, украшение косы.
Глава 2. Горькая весть
Чем больше слушал Драгомир рассказ волхва, тем больше хмурился, и сильнее расползалась в его душе темная хмарь тревоги и тоски. Князь не понимал – почему он ничего не ведал все эти годы? И как не ко времени сейчас он узнал об этом. Для чего? Зачем?
Тонкая завеса дыма вилась между князем и волхвом. Колдовские травы источали дурманящий запах и заволакивали взор и разум сизой пеленой. Бормотание Ведагора уносило сознание Драгомира куда-то ввысь, вдаль от этого места, туда, за грань двух миров – Аркаима и Земли, где жила все эти лета его нечаянная невеста. Чтобы телом пройти сквозь грань, нужно было выждать определенный день, но чтобы проникнуть на землю бестелесным духом, не нужно выжидать. И Драгомир отправился на Землю. Здесь же, в укромной избе волхва, окутанной таинственным полумраком, за столом осталось его тело, и ладонь князя касалась ладони Ведагора. А дух князя, невидимый, неосязаемый летел туда, стремился, тянулся, где бродила та самая девица, спасенная когда-то его матерью еще в утробе.
Исчезла полутемная изба, пропал и горько-сладкий запах травяного дыма. Над бестелесным и невидимым Драгомиром возвышался многолетний лес. Шумел он вековыми кронами, и цеплялся ими за края облаков. Лучи солнца пронизывали воздух, и птичьи трели звенели на все лады. Со стороны озера тянуло влажной прохладой. Но Великого Полоза не трогали красоты чужого мира. Все его внимание приковала к себе та самая девица, его невеста, что шла сейчас прямо ему навстречу.
Драгомир жадно вперил взгляд в невесту, которую видел впервые. Болезненно трепыхнулось сердце, и будто бы жар разлился кипящей водой мигом внутри груди. Девица, о чем-то крепко задумавшись, остановилась на берегу озера, да на камень присела. Ее взор устремился вдаль, словно не видела она ничего вокруг себя, и мысли ее далеко витали. Драгомиру девица показалась ладной, красивой, но какой-то грустной. Невидимый, он подошел поближе к ней. С любопытством всмотрелся в ее лицо.
Отметил он кожу чистую, да белую, бледный румянец на щеках, темно-медные брови вразлет. Она сидела на солнце, и его свет горел в ее гладких, как речное зерцало волосах, путался в прядях и стекал золотистым светом, перекликаясь с золотом ее прядей. Медь и золото – вот на что походили ее волосы, что рекой ниспадали за спину. И в самом деле, солнечные. Будто сам Даждьбог, что дарит земле лучи солнца, своей божественной дланью погладил ее по голове.
Где-то совсем рядом вскрикнула птица, хрустнула веточка под лапкой рыжей и проворной белки. Девица вздрогнула и обернулась на звук. Длинные ресницы бросили тень под глаза. Она воззрилась прямо сквозь Драгомира, даже не ведая, что он сейчас стоит пред ней. А князь уже не помнил, как дышать. Смотрел он в глаза колдовские цвета малахита, и кажется, то сейчас, вживую они выглядели еще ярче.
А еще у девицы были красиво очерченные яркие губы. Точно летние дикие ягоды. Тонкие запястья, да руки холеные до кончиков пальцев. А вот и перстень его матери. Теперь стало ясно, каким образом он очутился у этой девицы – кольцо это теперь, что нить путеводная. Неужто раньше она его не надевала? Взор князя медленно заскользил от лица и вниз, к лебяжьей шее и еще ниже к пышной девичьей груди, бесстыдно открытой в какой-то странной рубахе, не то исподней, не то бог знает какой, облепившей ее тело, как вторая кожа. Ворота на ней не было, только глубокий выкат, открывший полную грудь до самой ложбинки. Взор Драгомира так и прилип к этой ложбинке – уж больно завлекательное пред ним открылось зрелище. Юбка на девице тоже странная – не то понева[1], не то низ от саяна – поди да разбери, что в этом мире женщины носят.
Она склонила голову набок, будто слушала кого-то и горестно вздохнула. В малахитовых глазах собрались озера непролитых слез.
– Так я и не бегу никуда, – тихо молвила она.
Взгляд девичьих глаз растерянный, да беспомощный. Расстроена чем-то, наверняка. Знать, и в самом деле, что-то дурное случилось у нее.
А потом девица с солнечными волосами насторожилась и вновь посмотрела в сторону Драгомира. Так, словно смогла его узреть.
***
Земля, Южный Урал. Наше время.
Мрак, за которым сокрыта пустота – вот что чувствовала Радосвета. Не ведала она ни страха, ни отчаяния, ни проблеска надежды. Ничего не осталось в ее израненной душе, лишь пустота – оглушительно-звенящая. И смотрела смиренно и молча молодая девица на черные строки, что бежали по кипенно-белому листу и складывались в слова. Их смысл был страшен и гласил: «Саркома легкого высокой степени злокачественности. Неоперабельно». «Вот оно – имя смерти моей», – подумала про себя Радосвета. Она уже чуяла ее близость где-то совсем рядом, видела временами темную, ускользающую от взора тень позади себя – верный предвестник смерти. Уж это она точно знала.
