Екатерина Алешина
Невеста полоза. Пленница златых очей
От горьких мыслей его отвлек топот лошадиных копыт – то везут к княжескому столу птицу живым весом. Молодой извозчик что-то напевал себе под нос, и подмигнул проходящей мимо девице. Та зарделась и со смущенной улыбкой потупила глаза.
Жизнь вокруг текла, бежала, словно резвый ручей, несла свои быстрые воды, да только казалось Драгомиру, что все это – мимо него. Он же словно застыл в стороне, неподвластный ни радостям, ни простым мирским тревогам.
Оживленные улицы города остались позади. Драгомир направлялся к северной части города, что выходила к узкой заводи с деревянным помостом, где была привязана лодка. Зимой, когда реку сковывал лед, во двор волхва можно было прийти и пешим ходом. Ведагор жил в стороне от города, в самом начале леса на берегу реки. Заводь узкая, и от берега до берега – рукой подать, десять саженей, не боле.
Князь обернувшись змеем, вошел в воду. Над рекой таяла дымка утреннего тумана, вода отражала солнечные блики, и птицы заливались на все лады, и в иной раз князь залюбовался бы на красу природы, но сейчас его мысли занимала таинственная незнакомка из снов. Оказавшись на другом берегу, принял снова человеческое обличие, выжал воду из одежи и снова ее надел. Скрипнули петли калитки, и к нему вышел Ведагор.
– Здрав будь, князь. Заприметил тебя из окошка, как ты плыл, – молвил волхв и окинул Драгомира внимательным взором.
– И тебе не хворать, Ведагор, – ответил Драгомир.
– С чем пожаловал? – спросил волхв, чуя нетерпение князя.
– Совет твой больно нужен. И подмога колдовская.
Ведагор удивился.
– Вот оно как? Идем, Драгомир. Сейчас со всем с тобой разберемся, – и волхв кивнул в сторону двора.
Драгомир поравнялся со стариком. Беспокойные думы бередили ему душу, и слова сами просились на язык.
– Сны мне снятся. Диковинные, невесть что творится в них, – Ведагор внимательно его слушал. – Девица в них является мне. Вроде живая, а в саване посмертном. Кровью истекают ее глаза и губы, а сама меня целовать тянется. И кольцо на ней, что матери моей принадлежало когда-то.
И поведал Драгомир волхву до мелочей о каждом своем причудливом сне, до мелочей припомнил все, что сохранила память. И с каждым его словом, волхв хмурился все боле и боле, и что-то такое мелькало в его старческих глазах необъяснимое, что князь невольно ощутил беспокойство.
Зайдя во двор, волхв затворил калитку и направился в избу. Драгомир шел рядом. Они прошли в горницу, где волхв усадил его на лавку у стола.
– Значит, кольцо, говоришь, материнское на девице этой? – переспросил он.
Драгомир молча кивнул, наблюдая, как Ведагор раскладывает на столе перед ним особые травы, зажигает лучину и что-то бормочет.
– И волосы огненные, да глаза зелены?
Князь снова кивнул в ответ. Волхв тяжело вздохнул, качая головой.
– Неужто она, – произнес он тихо.
– Кто? – не понял князь. – Ты знаешь, кто это мне снится?
– Думаю, что знаю. Сейчас и уверимся в этом, – ответил Ведагор. – Понять бы только, что к чему…
– Кто приходит ко мне во снах, Ведагор? – не вытерпел Драгомир.
– Невеста твоя, князь. Матерь твоя сосватала ее тебе, когда ты еще пешком под стол ходил. Невеста. Которую мы считали мертвой все эти лета.
– Что-о-о? – воскликнул Драгомир. Он не поверил своим ушам! Невеста? – Какая еще невеста? Почему я ничего не ведаю о сватовстве? Кто она такая? Как такое могло свершиться без моего ведома?
– Не серчай, князь, не кипятись, – успокоил его волхв. – Эту историю мне матерь твоя поведала, а я сейчас расскажу ее тебе. Как-то раз, в один из праздных дней, когда грань между мирами, как ты знаешь, исчезает, Василине пожелалось попасть в мир Земли. И вышло так, что когда она туда попала, где-то на юге земель уральских, то почуяла, что кто-то к ней взывает… К Хозяйке Медной горы.
***
Двадцать три лета тому назад. Земля, Южный Урал
– Мам, а ты уверена, что мы идем верной дорогой? И что правильно поступаем? – спросила молодая дева у пожилой, с осторожностью переступая кочку.
– А у нас, Милада, нет другого выхода. Хуже все равно уже некуда, – хмуро ответила та, помогая дочери идти по бездорожью.
Лицо девы помрачнело, и в глазах вновь собрались слезы.
– Да. Ты права, – кротко ответила она, и ее голос дрогнул.
Ладонь Милады легла на круглый, упругий живот, и дева тяжело вздохнула. Внутри нее клокотало отчаяние и бился дикий страх, и во всем мире не нашлось бы таких слов, что смогли бы выразить все то, что творилось в ее душе. Задыхалась она от этих чувств. Невыносимы они были. С того самого дня, как узнала она страшную для себя весть, Милада потеряла сон и покой, и каждый раз, чувствуя как толкается в животе ее дитя, она замирала, забывала как дышать. Ее дочь, ее кроха, часть ее души, плоть от плоти… Каждый день мог стать последним для этого чуда. Как невыносима эта мысль!
Она так ждала ее, представляла, какой она родится, на кого станет похожей – ее или супруга? Она ждала ее как дива. Вся семья ждала. Это прекрасное чувство ожидания, радостного томления окрыляли Миладу, и она с упоением вязала детскую одежду и мечтала, как будет плести своей дочери косы и шить нарядные платья.
А потом все мечты рухнули, когда стало ведомо, что чудо ее может умереть еще в утробе. И никто не мог сказать причину, отчего же здоровый ребенок теперь погибал от страшной хвори, и все, что оставалось безутешной Миладе – принять смерть самого дорогого ей человека. Что может быть страшней для матери?
Милада не желала мириться с этим. Не желала покоряться жестокой судьбе. Не желала и Руслана покорно хоронить свою внучку. Сама она когда-то, много лет назад, еще до рождения Милады схоронила двоих детей, и теперь, недуг, что поразил ее неродившуюся внучку, казался ей сущим проклятием. «Не уберегла. Не смогла. Знаний нужных не было. Так и потеряла своих кровинок. Теперь же хоть за внучкину жизнь поборюсь. Авось и выйдет из моей затеи что-то путное», – рассуждала про себя пожилая ведунья Руслана.
– И куда нам идти? – задалась вопросом Милада.
– К озеру. Оттуда чую силу большую. Аж дыхание спирает. Туда нам надо, – ответила Руслана и взяла свою дочь под руку.
