А девица тем временем, заведя руки за спину, расстегнула верхнюю часть своего бесстыжего исподнего и сняла его, бросив к платью на стул. Драгомир забыл, как дышать. Он жадно разглядывал узкий стан, аппетитные ягодицы, округлые бедра и высокую, пышную грудь с темно-розовыми навершиями. Сердце князя выбивало дробь, разгоняя кровь по жилам. Усталости, как не бывало. Он не ведал, что сейчас творится, что за колдовство такое приключилось с его зерцалом, да и как об этом думать, когда перед тобой стоит хорошая, ладная девица с пригожим телом?
А тем временем, она обернулась на кровать позади себя, взяла лежавшее на ней нечто похожее на ночную сорочицу, и вздрогнула, замерла. А потом медленно повернулась к Драгомиру и уставилась на него во все глаза. На ее лице отразился ужас, и испуганная девица даже забыла, что стоит обнаженная. Ее рот открылся в немом крике, и схватив с прикроватного стола какую-то фигурку, она швырнула ее в сторону князя.
Драгомир снова видел в зерцале отражение себя в своей почивальне. Сердце стучало так, словно он бежал через весь город. Тело от вида нагой девицы откликнулось возбуждением, и теперь Драгомир ощущал, как все горит огнем ниже пояса.
– Не понимаю. Ничего не понимаю! – проворчал в сердцах Драгомир, запустив пятерню в русые волосы.
Душу князя обуревало смятение, что в один миг смело усталость. Почивать уже не хотелось. Беспокойство от непонимания, что творится в эти дни, смешалось с возбуждением от вида прелестей нагой девицы. Да, там было на что посмотреть, это стоило признать. Хворь, если и крепко взяла эту рыжую, то красоты ее ничуть не съела.
Перед внутренним взором князя вновь возникла огненная река волос, белая молочная кожа, аппетитная грудь… Кровь Драгомира вскипела, побуждая желать. Касаться. Вдыхать тонкий манящий запах женского тела. А тело князя пылало вожделением и не желало сна. Тело теперь настойчиво желало плотских утех.
Драгомир выругался сквозь зубы, снова надел штаны с рубахой, и отправился к одной из наложниц. Даже не думая, к какой. Куда глаза глядят, пошел.
Неважно, какая из них утолит его похоть. Все они одинаково хороши собой, и так же одинаково Драгомир к ним относился – с благодарностью за жаркие ночи и приятные, ничего не значащие беседы о пустом. Он не выделял особо ни одну из наложниц, всем давал поровну внимания, дарил подарки и поселил их в разных хоромах, как и полагалось в Златославии, дабы не порождать среди них склоки и вражду. Но ни к одной не имел он душевной привязанности, ни с одной не оставался никогда до утра. Ночи Драгомир неизменно проводил в одиночестве и свои привычки менять не собирался. Встретить рассвет на одном ложе – это виделось ему, как нечто сокровенное, нечто близкое, чего князь никак не желал допускать.
Драгомир очнулся от дум, когда оказался во дворе хором Чаруши. Нутром ощутил полночь – с тех пор, как его проклял темный волхв, он остро чуял это время. И рассвет. К избе он подошел уже в человеческом облике.
У главного входа в хоромы нес свою ночную службу дверник. Время было позднее, но в окне светлицы слабо горел свет то ли от свечи, то ли от лучины. Значит, Чаруша еще не отправилась почивать, и это хорошо. Не придется будить. В сенях его встретила ключница, и тут же побежала наверх, предупредить хозяйку хором о приходе великого князя.
Девица ласково встретила Драгомира, в одной лишь ночной сорочице, простоволосая, вкусно пахнущая мыльным раствором и помывальными травами.
– Умница, Чаруша. Знаешь, как меня встречать надо, – произнес Драгомир, заглядывая в ее серые хитрые глаза.
Очертил пальцем подбородок, спустился к шее, и ниже к груди. Крупная мужская ладонь легла на грудь, обхватила ее. Пальцы через ткань сорочицы очертили твердое навершие, сжали легонько. Чаруша тяжело задышала, порочно облизала губы. Драгомир резко прижал девицу к себе. Руки его блуждали по ее телу, трогали, сжимали, судорожно задирали подол. Свободной рукой князь провел по женскому бедру вверх, коснулся влажного лона, и Чаруша со стоном откинула голову. Его пальцы умело ласкали ее, и девица извивалась в руках Драгомира.
Он стащил с нее сорочицу, развернул ее спиной к себе и подтолкнул к высокому сундуку, нажал на поясницу, побуждая прогнуться в спине. На пол упали распоясанные штаны, и Драгомир, ухватившись за девичьи бедра, резко вошел в ее тело. Их стоны слились воедино. Толчок, толчок, толчок! Еще сильней, еще резче, еще глубже! Жар девичьего тела, ее сиплые стоны и влажные звуки соития. Драгомир сгреб в кулак длинные волосы Чаруши, потянул, и она со стоном выгнулась. Он споро вбивался в ее тело, остервенело брал ее, хрипло дыша и желая выбросить из головы образ нежеланной невесты с Земли, что упрямо царил в его сознании, и даже сейчас, владея телом Чаруши, вместо нее, русоволосой, он видел землянку с огненными волосами.
Эта иномирная девица уже становилась его наваждением. Она без стука приходила в его сны, а теперь постучалась и в явь. Что ей нужно? Почему все эти лета Драгомир и не ведал о ее существовании, а ныне она не оставляет его в покое, бередит разум и душу?
Забыть, забыть, забыть! Не думать, не терзаться! Двигаться, двигаться, двигаться! Врываться в нежное тело, упиваться его податливой мягкостью и манящим жаром. Из пересохшей глотки вырывается хриплое дыхание, от нарастающего удовольствия темнеет в глазах. Еще толчок, еще сильней, резче! Горячие волны наслаждения растекаются по телу. Чаруша мелко задрожала и еще сильнее выгнулась с громким гортанным стоном. Ее вспышка наслаждения подзадорила Драгомира, и он пришел к пику удовольствия вместе с ней. Тело окатило жаром, мучительным и сладостным, и князь отпустил себя, отдался на милость обуявшему его наслаждению.
Драгомир покинул тело наложницы и принялся снова одеваться. Девица смотрела на него, прижимала к себе сорочицу.
– Может, останешься? – спросила робко.
– Я почиваю сам, и всем это ведомо. Мне по нраву быть на ложе одному, – ответил князь и слабо улыбнулся Чаруше.