Екатерина Алешина
Невеста полоза. Пленница златых очей
Стук в окно вырвал ее из объятий дивного сна. А затем, вновь и вновь повторился. Радосвета резко вскочила с ложа, и схватилась за голову, что пошла кругом. Зыбкий туман сна, опутавший ее разум, окончательно развеялся, и девица поспешила к входным дверям. Вечерняя заря заглянула в окно.
– Рада! Рада, ты дома? – позвал ее из-за двери тревожный женский голос. – Это Света. Мне помощь твоя нужна.
Девица открыла дверь. На пороге дома стояла женщина и дитя пяти лет.
– Рада, помоги нам, я прошу тебя! Дочь моя на днях собаки испугалась, так теперь и во сне кричит, и спит плохо. От вида собак трястись начинает, в истерике бьется. Нам бы испуг вылить…
– Хорошо. Сейчас все сделаю, – кивнула Радосвета. – Сажай дитя на порог лицом к выходу. А я сейчас принесу все, что нужно.
Молодая ведунья ушла в трапезную. Там достала глубокую чашу, плеснула туда непитой воды. Поставила на огонь мелкий корец с кусочком воска. Как только все было готово, вышла к посетителям. Тепло улыбнулась маленькой девочке, что робко озиралась по сторонам.
– Не бойся, это не страшно, – успокоила она дитя, и девочка улыбнулась в ответ.
От детской улыбки кольнуло сердце Радосветы тоненькой иголочкой неизбывной печали, но ведунья отогнала посторонние мысли. Встала с плошкой над головой у девочки, принялась водить по кругу корцом против часовой стрелки, да заговор читать.
– Выливаю испуги, переполохи за пороги. С костей, с мощей, с жилочек, с прожилочек, с ретивого сердца, с алой крови, с буйной головы Владиславы. Воистину.
Повторила трижды слова заговора и вылила воск струйкой в плошку с водой. Когда воск застыл, ведунья достала его и положила на ладонь.
– Вот видишь, голова собачья. И пасть оскаленная. И завитки вокруг. Крепко Владушка собаки испугалась. Ну ничего, ничего. Это поправимо. Сегодня вылили, и завтра приходите. Третий раз может и не понадобится.
Светлана поблагодарила Радосвету – оставила на столе десяток яиц, крынку молока, крупы гречневой и несколько свежих испеченных пирожков, завернутых в салфетку. За ведовскую помощь Радосвета не просила денег. Всегда говорила – благодарите по силам. И люди приносили ей продукты, хотя бывало и так, что давали деньги. Но их она в руки не брала – просила класть на стол или оставить у порога, как учила ее бабка.
– Все диву даюсь, как это вот в тебе уживается – знания народные и врачебные, – промолвила Светлана перед уходом.
– Одно другому не мешает, – пошутила ведунья и проводила мать с ребенком за калитку.
Воду из-под воска Радосвета вылила за двором, и там же закопала тот самый кусочек, приговаривая под нос: «Мать сыра земля, всё дурное забери, всё очисти и сними, плохое схорони, мне, Радосвете, здоровье возврати.
Горькая усмешка посетила ее губы, и в девичью душу снова постучалась скорбь. Тяжкие мысли обуяли Радосвету с такой силой, что стало тяжело дышать. «Здоровье возврати…Здоровье… Нет у меня теперь этого здоровья. И за что мне это все?», – молвила она самой себе и вздохнув, направилась обратно во двор. Ветер покачивал садовую подвесную скамейку. Присев на нее, Радосвета вздохнула, поправила шерстяной платок на плечах, да на небо воззрилась ночное.
На улице смеркалось, и ночной сумрак иссиня-черным пологом опускался на тихие улочки селения. Уральская ночь дышала прохладой, ее густые, смоляные сумерки кутали дома и лес, что простирался позади дворов. Его вековые деревья устремлялись ввысь, пронзали небо кронами, и казалось, что звезды вот-вот упадут прямо на ветки. Стрекотали цикады, пели сверчки, а Радосвета качалась на скамье, и мысли ее были по-черному тоскливыми. Она любила родные места, и дом любила этот, что остался от бабушки, любила брата Владимира и друга детства Святослава. Близилось лето – шумное, теплое, бархатное, наполненное звездным светом и трелями птиц. Ей отчаянно, до яростных слез хотелось жить, но упрямое предчувствие неминуемой смерти сжимало ей горло. И того невыносимей была для молодой ведуньи мысль, что следующее лето она может уже и не встретить. Эти думы черным мороком заполнили ее нутро, и тоска нестерпимо прожигала ей грудь.
Слезы тихими дорожками побежали по бледным щекам. Радосвета не желала их сдерживать. Сейчас, в одиночестве, там, где когда-то они с бабушкой сидели вдвоем, ведунья острее ощущала полынный вкус своей беды. И не было ей от страха и смерти спасения, черная тень мелькнула и истаяла за ее спиной.
Вдоволь поплакав, Радосвета вернулась в дом. Глаза ее скользнули по календарю на стене. Ведунья остановилась, и снова воззрилась на число. Запоздалое осознание озарило ее память яркой вспышкой.
«Не ходи в лес, Рада! Колдовства не буди древнего! Не испытывай судьбу!»
Неужели сегодня тот самый день? Сердце забилось в беспокойном беге.
Как она могла забыть?
