Екатерина Алешина
Невеста полоза. Пленница златых очей
Она вздохнула.
– Воля твоя, князь.
Драгомир отстегнул от кушака бархатный мешочек, положил его на крышку сундука.
– Это подарок тебе. За ласку и нежность. За кротость.
– Благодарю, Драгомир! – Чаруша просияла в ответ, и ее взгляд зажегся любопытством.
Из мешочка на крышку сундука выпали золотые серьги – крупные, вытянутые, изукрашенные дорогими самоцветами, самыми редкими во всей Златославии. Девица довольно хихикнула, воззрилась на Драгомира с счастливой улыбкой.
– Они прекрасны, мой князь!
– Мне отрадно, что подарок мой тебя порадовал. Я пойду, – ответил он и направился прочь из почивальни.
– Приходи еще, – томно промолвила она, провожая его до дверей.
– Непременно. Доброй ночи, Чаруша, – молвил князь на прощание и отправился восвояси.
Сытая нега приятно согревала его тело. Образ иномирянки уже не казался таким навязчивым и неизбывным. «Целительная сила женской ласки», – помыслил князь про себя с усмешкой. И все же, подумал о том, что в той беседе с Ведагором он задал не все вопросы. Они не давали ему покоя, настойчиво толпились в его голове, ответа требовали. «Первым делом завтра отправлюсь снова к волхву», – сам себе сказал Драгомир, собираясь почивать.
И все же, засыпая, он невольно вспомнил видение в зерцале. С досадой осознал, что даже прелестница Чаруша не помогла окончательно прогнать из памяти его невесту. Эти изумленные глаза – пронзительно-зеленые, распахнутые. Точеное тело с женственными округлостями. И это бесстыжее, откровенное исподнее, что только дразнит мужской взор, а не прикрывает тело.
Он уснул, и, слава всем богам, девица на этот раз ему не снилась.
***
– А куда делось зеркало? – удивленно спросил у Радосветы брат и вновь воззрился на то место, где оно висело.
– Треснуло, – легко соврала Радосвета, и бровью не повела.
– Треснуло? С чего бы? – переспросил с сомнением Владимир.
В ответ Радосвета пожала плечами.
– Примета дурная, – молвил хмуро мужчина. – Водой святой побрызгала на него?
– Конечно, – ответила Рада, и на сей раз не солгала.
– Ты отражалась в нем, когда оно треснуло?
– Нет, – ответила девица, и невольно вздрогнула от воспоминаний – горящие золотом змеиные глаза на человеческом лице, крепкое, могучее тело, словно отлитое из стали – тело воина.
Уж она и водой свяченой все-все в доме окропила, и знаки обережные у окон и дверей начертила. И даже двор свой по линии тына обошла, и солью заговоренной посыпала. Все в надежде защитить себя от наваждения, что стало ее спутником с того самого дня, как заглянула она в глаза полозовы. Что же они сотворили с ней? Отчего же ей покоя нет теперь, и видит она полоза во снах то змеем, то человеком?
Радосвету страшило то, что с ней происходит. Уж не предвестие ли скорой смерти? Когда человек у последней черты своего бытия, грань между миром живым и потусторонним может стираться. Толстокожие, глухие к веданию люди и не почуют может быть, а такие ведающие, как Радосвета, будут чуять каждую весточку из потустороннего мира.
Может, полоз – и есть ее вестник? Что, если смерть оказалась еще ближе, чем кажется Радосвете?
Девица украдкой посмотрела на свою почерневшую ящерку. Зеленым, как и положено быть малахиту, остался лишь кончик хвоста. Радосвета вздохнула.
– Что-то ты притихшая совсем, хмурая, – заметил ее брат. – Что случилось, Радосвета?
– Утомилась я. От болезни, от мыслей тяжких и страха за свою жизнь, от осмотров врачебных. Устала.
И не солгала ведь. Всю правду брату выложила, что таилась у нее на душе, да только самую главную, самую горькую и страшную правду – что сочтены ее дни, что недуг ее смертелен и сжигает ее день ото дня, Радосвета опять умолчала. Так и не нашла в себе силы сказать об этом брату.
Владимир подошел и обнял сестру. Его дыхание коснулось ее макушки. Как в далеком детстве.
– Ты, в самом деле, устала. Тебе отдохнуть надобно. Сил набраться. Работа у тебя такая – часть силы своей всегда отдавать, а ты сама сейчас, как фонарь потухший. Может, съездим куда-нибудь? В Аркаим, например. Помнится мне, тебе это место всегда нравилось. Да и тетушка наша заждалась нас в гости, все зовет.
– А давай, – согласилась Радосвета.
Ну как ей сказать правду брату? Как можно разбить ему сердце?
– А что это за колечко такое красивое у тебя появилось? Чей-то подарок? – полюбопытствовал Владимир, указав на палец сестры с украшением. Тем самым, от малахитницы.
– А это я у бабушки в сундуке нашла совсем недавно, представляешь? И оно мне так понравилось, что теперь всегда ношу его, – призналась девица.
– Никогда его не видел у бабушки. И почему она его прятала?
В ответ Радосвета пожала плечами.
***
Он опять у двора Ведагора. Снова вопросы, снова мыслей ворох, не дающих покоя. Он застал волхва у дверей ученической – отдельной избы, где ведагор обучал и передавал свои знания. Здесь были юноши и молодцы, девиц раз-два и обчелся, да и у тех поток колдовской силы слабый.
– Я не помешал учению? – спросил князь.
– Никак нет, – улыбнулся Ведагор. – Знаю, что по мелочам ты не приходишь. – Омойте травы ключевой водой, да на солнце разложите. Я скоро подойду к вам, – приказал волхв ученикам и поманил князя на берег реки. – Пройдемся у водицы, Драгомир, потолкуем? Что привело тебя снова? Вижу, что покоя нет тебе, уж больно вид у тебя озабоченный.
– Я все о том же, Ведагор. О невесте той уральской.
– Никак задумался о своем решении? – Ведагор подмигнул.
– Нет, – отрезал князь, и волхв вздохнул. – Я не изменю своего решения. Мало ли, что там матушка думала, лета рекой утекли, все изменилось. Мне хватает наложниц, обойдусь без невест, тем более с Земли. Да и к чему тянуть сюда умирающую? С этим решено. Только вот приходит она ко мне во снах по-прежнему. А вчера вообще диво приключилось – смотрю я в зерцало в своей почивальне, а там в отражении – девица эта стоит…
И князь рассказал волхву о том, что вчера случилось. Утаил лишь то, в каком виде девица ему привиделась. И мысли свои бесстыдные. Ведагор, слушал его, да оживился заметно.
