Екатерина Алешина
Невеста полоза. Пленница златых очей
Ей отчаянно хотелось, чтоб ее запомнили такой – олицетворением ее имени – светлой и радостной, смешливой. Чтоб вспоминали с теплом и добрым словом.
Оглушительно ударил гром, и девица снова вздрогнула, очнувшись от дум. По щеке скатилась одинокая слеза. Взгляд Радосветы вновь устремился туда, где на месте разбитого зеркала висело теперь другое. Полоз там ей больше не мерещился, но каждый раз, проходя мимо, она будто подспутно ожидала узреть его, и даже на ночь стала занавешивать холстиной. От мысли, что полоз может наблюдать за ней, пока она спит, Радосвете становилось не по себе. Во дворе громко скрипнула калитка, и ведунья пошла встречать своего посетителя.
Так и текли ее дни словно река. Днем хлопоты, дела, а ночью сны, где снова ждал ее загадочный полоз в ипостаси человека. С каждым разом ведунья смелела, у теперь ей не хватало лишь объятий. Ее снедало любопытство – какой он из себя, полоз этот? Хотелось рассмотреть его лицо повнимательней, да заглянуть в глаза диковинные. Но каждый раз, стоило Раде помыслить об этом, и сон обрывался.
Радосвета, как ни силилась, не могла осмыслить, о чем ей молвят эти сны, о чем предупреждают. Какие знаки они несут в себе? Возможно, не будь она слабее из-за хвори, то все же задумалась бы о смысле загадочных снов, но всех ее сил нынче едва хватало на то, чтобы каждый день принимать дома нуждавшихся.
За какие-то ничтожные две недели Радосвета еще больше ослабела и потеряла в весе. Но она обещала самой себе, что будет помогать страждущим, пока ее окончательно не покинут силы. И пока Радосвета крепилась.
Три дня назад к ней домой пожаловал мужчина снимать приворот. Сильной оказалась темная ворожба, и долго над ней корпела Радосвета. Три дня подряд пришлось ей потрудиться, чтоб и следа не осталось на нем от воли чужой, порабощавшей разум. И сегодняшний день был последним. Хворая ведунья во всем теле чуяла усталость, но держалась из последних сил.
Закончив обряд, она проводила мужчину до калитки. Собиралась гроза, ветер гнал по небу сизые тучи, и Радосвета с изумлением поняла, что ее качает от ветра. Насилу она дошла до дверей дома, и едва дойдя до узкого ложа в гостиной комнате, упала на него без сил, смежив веки.
Снова громовой раскат, и комната исчезла. Радосвета осмотрелась по сторонам. Она стояла посреди макового поля, и над ним зарождалась гроза. Прохладный ветер с запахом дождя прошелся по цветам, тронул алые лепестки. Девица застыла в неведении – где она оказалась, что ей делать, и куда ступать? А потом она услышала голос. Тихий, словно дуновение ветра в поле. Или это ветер и есть?
Смело ступай ты змеиной тропой
Слышишь ли голос мой шепотом, девица?
Очи полоза зрят за тобой!
– Кто это? – воскликнула девица, заозиралась по сторонам – никого.
Новый треск грома не смог заглушить громкий рев неведомого зверя. Радосвета испугалась, и поле накрыла огромная тень. Девица воздела к небу глаза, и вскрикнула от изумления – над ней высоко в небе пролетел огромный крылатый зверь. Полыхнула молния, на миг ослепив ведунью.
Радосвета открыла глаза. Стены родного дома, и никакого макового поля. И крылатого нечто в небе. Кто это был? Неужели дракон? «Приснится же, – усмехнулась ведунья. – Как это странно – как только я захворала, мне стали видеться такие дивные сны!»
Ее снова обуяла тоска, и чтобы в голову не лезли глупые мысли, Радосвета заняла себя пошивом нового платья. Бабушка Руслана всегда ее поучала «не будет скуки коли заняты руки», и теперь девица точно знала, что труд не только прогоняет скуку, но и тоску. Шила она умело и на совесть, как бабушка научила ее когда-то очень давно. Когда платье это задумалось ею, Радосвета еще не ведала о том, что недуг ее смертелен. Потом она не могла смотреть на эту ткань, думая о том, что никаких уж нарядов ей теперь не надобно. А потом все же решила – дошьет. Непременно дошьет! И вышивку народную добавит по рукавам, подолу и горловине. Пусть будет это платье. Пусть.
***
До Изворска около двух дней пути, и князь вместе со своим войском остановился на новый привал. Споро расположились на берегу узенькой речушки, и мужчины разделили дела: кто-то стряпал нехитрый походный ужин, а кто-то ставил навесы для ночлега. Драгомир не раз подмечал, как задумчиво на него поглядывают то воевода, то старшие дружинники.
– Скажи ка мне, брат мой, ничего ли не случалось у тебя за последнее время? – тихо спросил у князя Белояр, улучив момент, когда рядом с Драгомиром никто не стоял, кроме самых близких бояр.
Светозар переглянулся с Белояром, будто согласился со сказанным.
– Отчего же вопросы такие? – попытался искренне изумиться Драгомир.
– Оттого, братец, что во сне ты молвишь вещи любопытные, – ответил Белояр.
– Похожие на слова из старой, забытой зовущей песни полозов, – добавил Светозар.
Руки князя стиснули поводья. Значит, ему не просто приснилось…
– Что с тобой творится, Драгомир? – вопросил Изяслав. – Уж нам-то можно довериться, мы с детства прошли плечом к плечу и огонь, и воду.
Драгомир тяжело вздохнул, раздумывая. Этим двум молодцам он доверял как самому себе. И в самом деле, отчего бы не сказать? И Драгомир все рассказал, как есть – о невесте своей нежданной, о снах, о видениях в зерцале. Утаил только то, что не может отринуть мысли о ней, и не вспоминать ее не может.
– Значит, ты решил, что невеста твоя на Земле останется? – переспросил Белояр. – Не придется ли жалеть?
– Забрать хворую невесту, которую и знать не знаю, и видел один раз, чтобы наблюдать, как она будет гаснуть день ото дня, в ожидании смерти? Ну уж нет! Я не жалею о своем решении. И не пожалею, – возразил князь.
«Хватит уже с меня смертей», – додумал уже про себя.
– Воля твоя, Драгомир, – Изяслав развел руками. – Только вот что ты поделаешь с зовущей песнью, слова которой во сне произносишь? Давно уже не звучало песен этих на землях златославских, да только помнят все рассказы пращуров, что когда-то песнь эта девицу приманивала, тянуло ее на голос полоза, что пел для нее, и шла она прямиком к нему.
