Дмитрий Венгер
Перекрёстки, духи и руны
Давясь тяжелой пылью будней, Лежащей у усталых ног,
Он понял: вечер будет трудным – Он вспомнил, как он одинок.
Из безразличия тупого выглядывали лица тех,
Кто так любил его – такого. И кто ушел потом навек…
Презревши самобичеванье, Он выпил виски и заснул.
Как раб, затеявший восстанье, как сбросивший поклажу мул.
Он спал, и снились ему лица, Тех женщин, что сегодня нет.
И он, забыв, что это снится, заплакал – раз за много лет.
Он спал всегда в своей квартире. Небритый. Пьяный. И один.
Нет ничего страшнее в мире, чем одиночество мужчин…
Марта Колбина «Мужское одиночество»
Слабое зимнее солнце, чуть показавшись из-за туч, не спешило спускаться пониже, стояла мерзкая погода февральских холодов и пронизывающих ветров. Возле гаражей столпился народ, бабульки перешептывались, глядя на работу полиции, таращила свои глаза местная ребятня. Юрий Михайлович Самородов, следователь прокуратуры города Москвы, стоял и молча смотрел на труп. В декабре прошлого года ему исполнилось сорок четыре, и у него не было семьи: жена ушла, не выдержав его «собачей работы», и он не держал на нее зла. Все эти годы она старалась «притерпеться», как говорила она самой себе, вытаскивая все «сладости быта» на своих хрупких плечах. Но время шло, и ничего не менялось, муж постоянно был занят или уставшим, или же опять выезжал по звонку. Пока росла дочь Света, это как-то терялось на фоне материнской заботы, садика, учебы и даже ее первой влюбленности, но неумолимое время все расставило по своим местам, предоставив выбор после отъезда дочери в Канаду; оставаться вместе уже не имело смысла, да и не было никаких «вместе». Он не держал зла на дочь, не интересовавшуюся делами и здоровьем отца, он был плохим отцом, и теперь, спустя много лет, когда жизнь уже повернула к своему завершению, считал себя «вечным сквозняком», так можно назвать сотрудников правоохранительных органов, которые к закату своей жизни остались без тепла домашнего очага.
Рядом, поблескивая стеклами очков, работал патологоанатом. Он тоже был один, жену, умершую от рака, схоронил лет пять назад, и теперь часто задерживался на работе, не торопясь возвращаться в пустой дом.
«Интересно, а этот винит себя в том, что уделял трупам больше внимания, чем своим близким, своей жене и дочери? – думал следователь. – Наверное, хотя чужая душа – потемки. Кажется, его дочь, работает в одном из дорогих московских офисов Москва-Сити, очень занята, выбилась в люди, что тут говорить». – Он снова взглянул на девушку.
«Красивая, – подумал он, изучая правильные черты лица молодой девушки. – Вот его место: возиться с трупом красивой женщины, а не торопиться к ней, зная, что она ждет! Как же ты жалок!» – резко обругал он себя за эти бичующие себя мысли, желая заклеймить их, предотвратив их повторное появление, хотя в глубине души знал, что эти минутные слабости еще не раз будут к нему возвращаться. Тяжело выдохнув, он вернулся на профессиональную стезю, готовясь идти по следу убийцы. Это был уже второй труп с аналогичной смертью в этом районе.
«Неужели маньяк? Так, стоп с этим надо быть осторожнее, еще взболтну чего». Он даже огляделся на всякий случай, не заметил ли кто чего. Начальству данную версию лучше не озвучивать, себе дороже будет – вредно для нервов и погон. Юрий Михайлович прекрасно знал, что вся система современной полиции построена на «крышевании» и регулярных «откатах», причем не только бизнеса, но и низших чинов перед старшими. Все платят всем, и начальство, имея свой кусок, не заинтересовано в лишней шумихе, что может спровоцировать лишние траты для прикрывания своего «тыла», вызовы в центральное управление, выговоры и все остальное «по цепочке». А слово «маньяк» – это звонки сверху от всех, кому не лень, не говоря уже о том, что может просочиться в прессу.
Он снова посмотрел на девушку: длинные красивые мертвые ноги, со слипшимися в крови нижними губами, живот и грудь забрызганы, и глаза, раскрытые от застывшего ужаса и боли, словно смерть забрала ее внезапно, не дав опомниться. Рядом щелкал фотоаппаратом судебный криминалист, он наводил уже другой фокус, посмертный. Кто-то из великих сказал: «Истина времени – это то, что произошло», и, глядя на нее, он понимал, что ее истина была кошмаром и ужасом как для нее, так и для ее семьи и близких, которые еще ничего не знали, хотя и подали заявление о пропаже человека. Как и многие другие, они вкладывали в этот листок бумаги всю свою надежду на возвращение близкого им человека и уж точно не желали и не были готовы услышать обратное. Мощная искра, как судорога, прошла по его сознанию от мысли, что ему придется сообщить об этом родным.
«Неужели маньяк?» – снова подумал он, но сказал совсем другое.
– Свидетели есть? – обратился он к одному из полицейских.
Но тот лишь отрицательно покачал головой. Думать, что ребята из убойного отдела схалтурили, Юрий Михайлович не стал, это был не тот случай.
– Кто нашел тело? – задал он следующий вопрос.
– Да, Михалыч, вот – с явным пренебрежением кивнул головой в сторону бомжа уже изрядно продрогший опер.
– Ты нашел? – спросил Михалыч, его уже давно называли так коллеги, и он не возражал. Изо рта бездомного воняло протухшим хлебом, гнилыми зубами и перегаром. Михалыч, инстинктивно отодвинувшись, хотел набрать побольше воздуха в грудь, чтобы перетерпеть, но не успел – горячее облако пара уже прошло сквозь него.
– Я, – с гордостью ответил бомж, считавший себя героем дня.
– Как зовут? – откашлялся Михалыч.
– Ее?
– Тебя как зовут?
– Петрович я, Александр Петрович.
– Так вот, Александр Петрович, ты ее нашел и пошел звать на помощь?
– Ну да, так оно было, – торопливо кивнул головой бомж.
– И сколько народу к ней подходило, кроме тебя?
– Никто начальник. Тут же участковый рядом. Я сразу к нему, это же серьезно, девка то видно, что не своей смертью умерла. Михаил Юрьевич переглянулся со стоящем рядом участковым, и получив от него тихий кивок, продолжил: – А сам-то ты ее трогал?
– Конечно, – ответственно ответил бомж. Нужно было убедиться, что она того, чтобы просто так серьезных людей не беспокоить, – добавил он, впрочем, последняя фраза, предназначалась явно участковому, которого Петрович, пользуясь случаем хотел умаслить.
– Где трогал?
Бомж поспешно показал на себе, прощупывая горло, но потом опомнившись, что на себе не показывают, сплюнул, три раза через плечо.
Юрий Михайлович по опыту службы уже привык к низости и гнусности человеческой природы. Бросив взгляд на девушку, личность которой уже была установлена, как и то, что она работала фотомоделью, посмотрел на бомжа, незнамо сколько лет не имевшего женщины, он повторно спросил:
– Только там трогал?
Бомж заерзал, виновато опустив взгляд куда-то в сугроб.
– Еще грудь. – наконец выдавил из себя он. Но затем быстро нашелся, чтобы реанимировать свое имя в глазах общественности и особенно участкового:
– Я хотел массаж сердца сделать! Как в кино!
Старый патологоанатом, чей возраст и опыт позволяли ему некоторую фривольность на рабочем месте, аж прыснул, услышав это:
– Кому, трупу, что ли, массаж сердца?
– А почему нет?! – оно всякое в жизни бывает, глядишь, и жизнь бы девочке спас, – хмыкнул красным носом бомж.
Патологоанатом рассмеялся, но поняв, что отвлекся, вернулся к работе. Юрий Михайлович не оценил юмор.
– Ниже не трогал? – серьезно спросил он.
Бомж возмущено засопел.
– Ты на что намекаешь, начальник? Я свои права знаю. Я же как нашел, сразу к участковому. Я свои права знаю. Я, вообще-то, БИЧ – бывший интеллигентный человек.
– Ну то, что ты бывший, это точно, – не удержался от колкости фотограф-криминалист.
– Если я где-нибудь еще на ней твои пальцы найду, пойдешь за соучастие! – рявкнул на бомжа патологоанатом.
Тот, испугавшись, перестал ерничать, замотал головой.
– Больше нигде!
– Так, уведите его! – распорядился Юрий Михайлович, чем еще больше испугал несчастного бомжа.
– Пальцы твои катать будем, – успокоил его сержант.
– А поесть дадите? – тут же оправился бывший интеллигентный человек.
Криминалист лишь покачал головой.
– Ну, что скажешь, Кеша? – панибратски обратился Юрий Михайлович к старому патологоанатому, подойдя ближе, так, чтобы их разговор не смогли слышать посторонние, Кеше же он доверял, они начинали вместе, в те времена, когда еще существовал Союз.
– Точнее я тебе скажу после вскрытия, но умерла она от сердечного приступа, как и девушка из парка, и предварительно ее где-то держали, видно, что она довольно истощена. Умерла, как ты понимаешь, не здесь и часов шесть – семь назад.
– Опять адреналин?
– Если это тот же убийца, – поднял на него свои холодные глаза Кеша, – то, вероятно, да, он колол ей адреналин, чтобы она не теряла сознание от боли, тут же еще и стресс – вот сердечко и не выдержало. И да, как и в предыдущем случае, следов пока никаких, и я не думаю, что мы их обнаружим. Мы с тобой уже давно работаем, Михалыч, но такого, я тебе скажу, я еще ни разу не видел, это прямо мистика какая-то. Нельзя часами измываться над девушкой, убить ее и не оставить никаких следов, меня это еще в прошлый раз удивило, как будто ее приведение изнасиловало. Единственный след – это от наручников, и то скорее это не наручники. Видишь, какой широкий? Больше похоже на рабские кандалы, возможно, это имеет особое значение в сознании убийцы.
Юрий Михайлович с пониманием тяжело кивнул головой, если это маньяк, то дело дрянь.
– Ну, у тебя же наверняка есть предположение? – с надеждой спросил он у старого коллеги.
Холодные бледно-голубые глаза старого Кеши, приобретя некоторую теплоту и цепкость оценочного суждения, снова обратились к трупу.
– Если убийца этой девушки и убийца девушки из парка – одно и то же лицо, в чем практически нет сомнений, то кое-что есть. Во-первых, на ней нет никаких потожировых следов, у себя в морге я еще более внимательно посмотрю, но пока нет. И это нам говорит о следующем: либо убийца был в костюме по типу водолазного, с вырезом на причинном месте, либо у него ангидроз. – Зная, что Михалыч не силен в медицинской терминологии, Кеша решил объяснить свое предположение более простым языком: – Ангидроз – это болезнь потовых желез, при которой потоотделение отсутствует. Хронические болезни потовых желез, такие как их гипоплазия и аплазия, ведут к хроническим формам ангидроза. В странах с жарким тропическим климатом ангидроз является широко распространенной болезнью потовых желез. Так что, возможно, наш убийца южанин. Поражения спинного мозга и нарушения в нейроэндокринной системе тоже приводят к дисплазиям и к болезням потовых желез, и это тоже возможная зацепка. Так же, как и истерические состояния, особенно те, причинами которых являются опухоли ствола мозга, они тоже могут спровоцировать болезни потовых желез, в том числе и ангидроз, что в нашем случае может объяснить некоторую истерическую сексуальную несдержанность убийцы. Но заметь, ангидроз может быть и врожденным заболеванием, тогда ты вряд ли его сможешь найти по этому признаку. Во-вторых, нет никаких следов спермы, то есть даже если он затянул себе семенной канал жгутом, смазочная жидкость обязательно должна была быть. Да и как ты себе представляешь: заниматься по нескольку часов интимными утехами с перевязанным членом, никакой жгут так долго держаться не будет. Если ты спросишь про презервативы, это может быть возможной зацепкой, возможной, потому что у нашего убийцы очень большой размер, таких презервативов просто нет, их надо на заказ делать, и то я не уверен, что это возможно и по карману большей части нашего населения, при этом они должны быть не только большими, но и очень прочными.
– А другое объяснение, – прервал своего коллегу Юрий Михайлович.
– Он кастрат, то есть внешне все может быть в порядке, но реализовать половое желание и получить удовольствие он не может, этим также объясняется и продолжительность и насильственность его действий. И да, ты, вероятно, не знаешь, но в России в девятнадцатом и двадцатом веках существовали религиозные секты «скопцы», участие в которых предполагало проведение операции «убеления», то есть оскопления. Эти секты были запрещены как в царской России, так и в СССР. Но это не значит, что на территории нашей необъятной родины их не могло остаться. По этим признакам ты можешь попытаться его найти, если это сделал мужчина.
Старый следователь от удивления поднял брови, не веря собственным ушам.
– Да, да, именно – это могла сделать и женщина, сейчас народ на сексуальной почве свихнулся, этих секс-шопов, а тем более в Москве, я уже не говорю про возможность заказать все необходимое по интернету. Еще вариант, что это мужчина с эректильной дисфункцией, тогда я тебе не завидую.
– Тебя послушать, так он какой-то мутант?
– Ну, если это мужчина, то, без сомнений, с явной патологией.
– Но как он их тогда завлекает? – непонимающе покачал головой Юрий Михайлович, после всех этих рассказов образ убийцы сложился у него в голове в картину с изображением монстра.
– У него может быть как внешность, вызывающая доверие, так и не вызывающая страха и опасений у жертв, этакий скромный, тихий, молодой человек или, наоборот, очень привлекательный, обаятельный, улыбчивый. Женщины таких любят. Как я уже сказал, народ свихнулся на сексуальной почве, сейчас даже имен не спрашивают, прежде чем этим заняться, и убийца может выбирать жертв, скажем так, с более свободной моралью.
Сочувствующе похлопав по плечу старого следователя, Кеша, сложив чемоданчик, поспешил к машине, греться. Юрий Михайлович, в последний раз взглянув в лицо убитой девушки, пошел узнавать ее адрес, общение с родными убитых – всегда тяжелая ноша для следователей и оперов.
Сильные ветра
До тех пор, пока мы не потеряемся, мы не пойдем искать самих себя.
Генри Дэвид Торо
Люди – как большие окна. Они сверкают под солнечными лучами,
но, когда спускается темнота, их красота видна, только если есть свет там, внутри.
Элизабет Кюблер-Росс
Путешествуя по миру ее переживаний и надежд теми тропами, которыми до него никто не ходил, он чувствовал, что она все больше и больше ему нравится. Все, кого он опекал до нее, оставив в его душе неизгладимый след, так или иначе были связаны. Тшилаба ассоциировалась у Адриана с матерью, а юная Аня – совсем ребенок в условиях войны и голодного до тепла человеческой радости времени и города. Она стала символом возрождения его души и в какой-то степени его дочерью, о которой он, как сердобольный отец, тщательно заботился. Юля же нравилась ему как женщина, и хотя у этого чувства не могло быть будущего, его эстетическая красота была в своем роде уникальна по сравнению с тем же «земным чувством». Прохаживаясь по тропинкам ее души, он явственно ощущал ее одиночество, боль и беспомощность перед злом, что есть в этом мире, они выпирали ото всюду, вываливаясь из ее души, как лишние вещи из забитого шкафа. Он уже знал, с чего следует начать, но его насторожило наличие у нее «подселенца», въевшегося, как клещ, слишком глубоко, потому Адриан не мог его достать, но он мог спровоцировать его изъятие другими средствами, например рунами, поскольку его подопечная уже познакомилась и подружилась с ними. Прошелся он и по квартире, осматривая ее место обитания, и, недовольно хмыкнув, вернулся к ней. Она спала, милая, беззащитная, и спала без всяких кошмаров. «Надо познакомиться», – подумал фламандец, готовясь войти в ее сон.
Бес почуял неладное еще по пути к этому рунологу, эта его жертва чересчур сильно уперлась в помощи своей подруге, и развернуть ее не получилось, а потом его квартира с многоуровневой защитой из панциря рун. Бес явственно ощутил, как его выдувают из души гуляющие по дому колдуна ветра силы. Затем последовало шоковое состояние стопора. Бес едва ли не прыгал в попытках растормошить жертву, взять ее под контроль, но вышло все наоборот: внушенное ей одиночество и страх дали ей силу для запуска этого рунного става. «И вот теперь здравствуйте! Появился защитничек, – с ненавистью и страхом глядя на появившегося духа, шипел Бес. – Силен, ох как силен. Но пока я здесь, внутри, он меня не достанет», – осклабился в довольном оскале Бес. Главное, спрятаться поглубже.
Мягкость. Нежность. Воздушный покой. Ощущение погружения в сладкую вату. Сладкая вата вместо постели. Безмятежный сладкий сон, лежа на облаках. До ее слуха доносится легкая умиротворяющая мелодия волшебных флейты и арфы. Облака плывут дальше, ее пуховая постель тоже. Небо светло бирюзовое. Тихое, не бьющее по глазам, предрассветное солнце мира, где не бывает иначе. Ветер нежным прикосновением розы гладит ей кожу. Теперь она лежит на божественном, девственно чистом от небесной росы поле, на котором щедрой рукой творца, разбросаны букеты еще не сорванных цветов, чей успокаивающей, опьяняющий аромат доносится до нее. Протягивая руку, она прикасается к ландышу, чуть позади него розы, гиацинты, подснежники, с другой стороны незабудки, ирисы, астры, фиалки, лилии; поворачивая голову, она смотрит в небо, с которого на нее льется искрящийся белый свет. На умиротворение и безмолвие от исчезнувших куда-то навязчивых мыслей.
«Остаться бы в этой сказке», – думает она, и, замечая приближающийся силуэт, поднимает голову. Это мужчина, стройный и подтянутый, светловолосый, с приятной улыбкой и внимательным прищуром серых глаз, обрамленных пушистыми ресницами.
«Обалдеть!» – мелькнула озорная женская мысль, заставив ее улыбнуться.
– Адриан, – представился мужчина и тоже улыбнулся. А ты Юлия?!
– Да! А откуда ты знаешь?
– Ты меня позвала, – ответил он. Юля не слышала его голоса, будто он уже был в ее голове, являясь частью ее самой.
– Так ты мой дух-защитник! – обрадовалась она и в порыве чувств кинулась ему на шею. Спасибо тебе! Спасибо, что пришел!
Он неловко, неумеючи обнял ее в ответ, погладив по спине. Она разомкнула объятия, отстранившись от него, словно не веря своим глазам, а он снял с себя пальто, укрыв ее им, и все ее страхи исчезли. Она явственно ощутила, каково это, быть под защитой своего мужчины, надежного и заботливого, способного укрыть свою женщину от проблем. Завернув полы пальто по краям, кутаясь в его тепло и защиту, она посмотрела на своего защитника, и он кивнул ей, предложив взять себя под руку.
– Пойдем, – предложил он.
«Куда угодно», – подумала она, молча кивнув в ответ.
Первый город, в котором они оказались, она узнала не сразу. Это была не Россия. Видя, с каким трепетным теплом он смотрит вокруг, она поняла, что этот город для него многое значит. Выйдя на улицу Анатоля Франса, они могли созерцать возвышающуюся над городом с ажурной легкостью в мерцании ночных огней «Эльфийку» – башню, ставшую символом восходящих дней Франции. Проходя по ночным бульварам, сквозь огни квартир, людей, ведущих свои разговоры о жизни и проблемах, она словно увидела изнанку города, его непревзойденный шарм. Посетили они и знаменитый воспетый в мюзикле и книге собор Парижской Богоматери, и Церковь Сен-Жермен, и Триумфальную арку – монумент, возведенный в честь побед Наполеона Бонапарта. Чувствуя, как этот город грез ласкает ее взгляд, она поняла, что навек влюбляется в него.
Бурое течение Сены пошло рябью, которая распространилась на мир вокруг, и они оказались в другом городе – великолепной и величественной Барселоне. Бульвар Рамбла, а затем Готический квартал с его завораживающей архитектурой пятнадцатого века, сохранившейся по сей день, далее площадь Святого Хауме и вот оно, строение, от которого нельзя отвести взгляд – Кафедральный Собор Барселоны. Появившийся в ее руках букет белых роз невольно заставил окунуться в него, пленив манящим ароматом нежности. Вот они уже в парке Гуэль, еще мгновение, и до ее кожи доносится прохлада Фонтана Желаний. Величественные замки и шикарные дворцы средневековой и современной архитектуры, достойные реверансов восхищения и восторга, словно волею небесных творцов были собраны воедино в одном месте. И, наконец, снова рябь. Она, вцепившись в его руку, стоит в окружении вечности Колизея, слава, почившая в конце времен, дыхание старого камня, Церковь Святой Марии, изобилие театров, святость стен Ватикана. В каждом городе, где они побывали, она ощущала свой запах и атмосферу, что пронизывает тело, проникая сквозь поры на коже. В Риме она ощутила неповторимый флер влюбленных сердец, особым шармом обдала ее готичная Прага – дома с лепниной, шпили и купола, святые в нишах, утопание узких и мокрых от дождя улочек в их истории, до которой можно дотянуться рукой. Они путешествовали, и ей хотелось заблудиться, остаться здесь, чтобы никогда не возвращаться туда, в тот мир. Но романтика старых улочек, расплываясь, стала затухать, напоминая, что время пришло. Они вернулись на цветущий луг.
– Ты теперь всегда будешь со мной? – с букетом противоречивых чувств, оставленных в душе путешествием, спросила она.
– Всегда, – ответил он.
Туман сна, зашевелившись, пополз по цветкам, облепив ее тонкую фигурку, и, расслабившись, она отпустила его руку. Все поглощающий туман вознес ее в мир тихих облаков и неги.
Проснувшись, она повернула голову к окну и впервые с радостью посмотрела на мир за окном, не ощущая его враждебность. Весь день ее не покидало чувство, будто она переродилась, провела генеральную уборку, занялась стиркой давно закинутых накопленных вещей, включив любимую музыку, порхала по квартире, не ощущая усталости. Мысленно то и дело она возвращалась к этому сну, с нетерпением ожидая ночи, когда ее голова коснется подушки.
Все последние дни она жила как в кошмаре, но теперь словно брала реванш, чувствуя грядущие изменения. Это было похоже на утро, в которое приходит зима: конец слякоти, грязи, везде лежит снег, белый, пушистый, а воздух морозный и приятный. Приход зимы нас радует, ведь скоро Новый год: праздники, подарки, салюты и долгие два месяца в предвкушении этого праздника.
Вечером она, довольная собой, наконец, ощутила приятную усталость. Убранная квартира радовала глаз наведенным порядком и чистотой, все вещи лежали строго на своих местах, запах приготовленного жаркого еще доносился с кухни, напоминая о маме, по рецепту которой она готовила. Юля, уютно устроившись на диване, позволила, наконец, себе отдохнуть. По телевизору шел КВН, находчивые ребята шутили, смешили зал и жюри, смеялась и она.
…Ей снился отец, постаревший, с седой щетиной. Он обнял ее, как только она вошла в комнату, обнял, как после долгого расставания, это было такое забытое чувство – объятие отца, что она даже немного растерялась. Взяв ее лицо в свои руки, внимательно посмотрел, что ее смутило.
– Ну, пап, что случилось?
– Ты выросла, – ответил отец. – Пойдем, сыграем, – предложил он, указывая на расставленные на столе шахматы. Юля любила эту игру. В шахматы они играли сначала с отцом, а потом с дедом. Они сели за стол, и отец, сделал первый ход, выдвинув вперед белую пешку. Юля ответила зеркально.
– Ты знаешь, дочка, мне очень жаль, что я покинул тебя так рано, не сумел научить тому, чему должен учить отец, наблюдая, как растет его дочь.
– Папа, что с тобой? – удивилась Юля, не понимая, что за бред несет ее отец, но ответила на его следующий ход, выведя на поле коня.
– Я о тех уроках, советах, которые я тебе не дал. Ты теперь уже взрослая, и многое из того, что я скажу, посчитаешь ненужным и глупым, но выслушай меня внимательно и постарайся запомнить то, что я тебе буду говорить.
Юля удивленно кивнула, не сказав ни слова, и сделала новый ход, занимая центральные клетки поля.
– Ты сейчас одинока, но если встретишь настоящего друга, поддерживай с ним общение, несмотря ни на какие расстояния, – это важно, так закаляется дружба, а дружба прочный фундамент для близких отношений. Если в гостях у парня ты не нашла книг, смело разворачивайся и уходи прочь. Когда ты глубоко полюбишь кого-то, хотя этот совет уже запоздалый, – сделав паузу, отец с грустью посмотрел на нее и, тяжело сглотнув подступивший к горлу ком, продолжил: – Когда полюбишь кого-то, держи дистанцию, если потонешь в любви, отдашься ей без остатка, потеряешь себя, потом придется собирать, а это больно. Никогда не бегай за мужчинами, ты у меня красавица, пусть они сами добиваются хорошего к ним отношения. Запомни: проблема – это не конец, засучи рукава и действуй или подожди, после всякой зимы приходит весна. А одиночество дает возможность для саморазвития, для работы над собой. И научись говорить «нет», особенно на работе, я знаю, ты у меня добрая, хочешь всем помочь. Но запомни короткое слово «нет», умей отказать.
Юля не понимала, что происходит, ей почему-то хотелось расплакаться и кинуться к отцу, но она, как каменная, приросла к стулу, ощущая, как его слова против ее воли проникают вглубь нее, сейчас она не придавала им значения, но пройдет время, и она вспомнит их, раз за разом воссоздавая этот диалог на протяжении всей своей жизни.
– Будь честной и не бойся говорить о своих чувствах, – радостно улыбнулся отец, хотя глаза его, увлажнившись, говорили о другом чувстве. И еще помни: ты личность, а не чья-то рабыня, будь сильной, учись защищать себя, а когда придет время – и своих детей. Чтобы стать сильной, помни, что твои слезы – это твоя сила, научись находить в них опору и поднимайся, учись на ошибках. Никого не бойся, танцуй и пой, если хочется, смейся и веселись, будь собой; всем не угодишь, а жизнь пройдет в серости, цени ее и наполняй красками. Ты у меня умница, научись обеспечивать себя, я уверен, у тебя все получится.
– Папа, прекрати,– не выдержала Юля и расплакалась.
– Если захочешь поговорить, я всегда буду рядом. Помни, я люблю тебя, дочка.
Юля, обняв отца, крепко прижалась к его колючей щеке, хотелось прижаться еще крепче и никуда его не отпускать. Он показал на доску:
– Ну вот, дочка, ты меня и обыграла, – с азартом произнес он, перевернув своего белого короля. Юля рассмеялась вместе с ним, прижимаясь еще сильнее, стало так легко, будто ушла болезнь, что мешала ей дышать полной грудью все последние годы.
Услышав из кухни шум воды, льющейся из крана, она обрадовалась.
– Это мама?
Отец, улыбнувшись, кивает. И она, обрадовавшись, спешит на кухню. Но, войдя туда, останавливается, вспомнив про свои кошмары.
На маме был ее любимый фартук с вишенками, а под ним какая-то длинная домашняя кофточка нежного цвета топленого молока. Увидев Юлю, она расплылась в широкой доброй улыбке, не сводя глаз с такой уже взрослой дочери. На сковородке, потрескивая, медленно запекался первый блинчик.
– Все эти сны – ошибка, – коротко, ласково говорит мать, и Юля тут же восприняла эти слова за правду; установки и воспоминания в голове сместились, и дочь кинулась в объятья матери, заплакав от радости, от осознания, что все живы. С балкона доносилось какое-то постукивание:
– Это дедушка, – с последней каплей облегчения подумала Юля, прежняя жизнь снова возвращалась в свое привычное русло.
Потом, когда блинчики были готовы, они все вместе сели за стол и много говорили, шутили и смеялись. В какой-то момент Юля стала понимать, что картина их застолья становится все более и более размытой, как лобовое стекло во время дождя, но их голоса и смех оставались, Юля тонула в них, растворяясь в шуме семейного застолья и разговора близких, их голоса рядом, и только это важно. Голоса важнее, чем картинки; они словно раскрашивают эту иллюзию жизни, привнося движение и выступая гарантией идущего своим ходом несуществующего повседневного быта.
И вот она снова в спальне. Темно. Сквозь настежь открытое окно в комнату проникает морозный воздух, танцующие снежинки искрятся в свете уличных фонарей. В углу, расположившись в кресле возле, окна сидит ее дух-защитник. Она подходит к нему и хочет сесть на колени, как к своему мужчине, но он поднимается.
– Пойдем, – кивает он в сторону открытого окна и, легко подпрыгнув, оказывается в воздухе.
Юля боязливо и с сомнением смотрит вниз, но он лишь улыбается ее страху. Решившись взять протянутую ей руку, она шагает из окна на морозный воздух улицы. И летит! Она летит!
– Я лечу! – с ликованием кричит она, объятая чувством оправданного доверия к мужчине, незнакомым ей прежде. Но протянутая рука, как предложение, и все сомнения отпали прочь, теперь весь мир принадлежит им!
Потянулись будни. Юля светилась от счастья и духовной гармонии, вследствие чего стала более внимательна к себе: макияж, завитые волосы, приятный парфюм. Нонка, увидев ее в новом облике, оторопев, поразилась:
– Во даешь, да тебя не узнать!
Юля, чьи психологические качества под влиянием Адриана сильно возросли, увидела в глазах Нонки не восхищение, а зависть женщины, проводящей с мужчинами время только в постели. Она даже смутилась от увиденного, это было похоже на подсматривание в замочную скважину, раньше она не умела этого. Взглянув сочувственно на Нонну, она невольно повергла ту в смятение, заставив ее отвернуться, покраснев от злости. Оказывается, за всей этой гламурной оберткой вызывающего жеманства и маникюра на ухоженных руках, не знакомых с домашней уборкой, за всей этой маской благополучия живет пустота в лице одинокой завистливой девушки.
Не обошлось и без комплиментов от Леонида Аркадьевича.
– Вы сегодня, особенно восхитительны, Юлия, – произнес он, придерживая дверь и пропуская ее вперед, жадно следя за движением ее ягодиц под брюками. Но Юля не обратила на это внимания, она познакомилась с еще одним новым чувством – принимать бытовые, повседневные комплименты чужих ей людей за должное и само собой разумеющееся.
Сны становились все ярче, общение с защитником интереснее. Адриан ей что-то рассказывал, объяснял, наутро она редко запоминала, однако, проснувшись в четверг, точно поняла, что ей необходимо почиститься. Дождавшись обеденного перерыва, она набрала Ирину:
– Привет, моя любовь, – ласково и шутливо сказала она. Как твои дела?
– Привет. У меня все отлично, – почему-то шепотом ответила Ирина.
– Я не вовремя?
– Не совсем, у меня обед, но он пока ушел, так что говори.
– Он? – удивилась Юля и переложила трубку к другому уху.
– Мне кажется, нам пора встретится и посплетничать.
Ирина рассмеялась:
– С чего ты решила, что у меня свидание?
– Ты говоришь шепотом, значит, свидание. Сидишь в засаде и ждешь дичь, – пошутила Юля, уже слыша хохот подруги в трубке.
– Обычно ты говоришь более деловым тоном и не шепчешь, держишься монолитно в своем окружении, начнешь при них шептать, они быстро навострят ушки, считая, что их пустили за ширму в твою личную жизнь, а для тебя это недопустимо.
На этот раз пришло время удивляться Ирине:
– Ладно, ты меня раскрыла, – осторожно ответила она, не ожидая от своей тихой подруги такой дедуктивной прыти. А ты зачем позвонила? У тебя все хорошо?
